Глава 5 ПРЕВРАТНОСТИ СУДЬБЫ

Глава 5

ПРЕВРАТНОСТИ СУДЬБЫ

О царевиче Дмитрии Угличском забыли вскоре после того, как прах его был предан земле. Но едва царь Федор умер и бояре стали оспаривать друг у друга корону, в народе пронесся слух о чудесном спасении законного наследника из династии Грозного.

В Москве объявили, что под личиной самозваного царевича скрывается молодой галичский дворянин Юрий Богданович Отрепьев, принявший после пострижения в монастырь имя Григория. До побега в Литву чернец Григорий жил в Чудове монастыре в Кремле.

Собрав показания родственников Отрепьева, Посольский приказ сочинил своего рода назидательную новеллу о беспутном дворянском сынке, которого пороки подвели под монастырь. «Юшка Отрепьев, – значилось в этой новелле, – когда был он в миру, и тогда он по своему злодейству отца своего не слушал, впал в ересь, и воровал, крал, играл в зернь и бражничал, и бегал от отца много раз, и, заворовавшись, постригся в чернецы». Все эти сведения царские гонцы огласили на приеме в королевском дворце в Кракове.

Иную версию услышал венский двор. В личном послании австрийскому императору Борис писал о беглом монахе следующее: Юшка Отрепьев «был в холопах у дворянина нашего у Михаила Романова и, будучи у него, учал воровати, и Михайло за его воровство велел его збити з двора$7

При царе Василии Шуйском Посольский приказ составил новое жизнеописание Отрепьева. В нем сказано было, что Юшка Отрепьев «был в холопах у бояр у Микитиных детей Романовича и у князя Бориса Черкасского и, заворовавшись, постригся в чернецы». Посольский приказ признал теперь, что Отрепьев был связан по крайней мере с двумя знатнейшими боярскими фамилиями – с Никитичами – Романовыми и с их шурином Черкасским. Службу Отрепьева у бояр романовского круга можно считать подлинным историческим фактом.

Какую же роль сыграл этот факт в биографии авантюриста? Современники обошли этот вопрос молчанием. И только один летописец, живший в царствование первых Романовых, пренебрег осторожностью и приоткрыл краешек завесы. «Гришка Отрепьев, – повествует он, – утаился в страхе перед царем Борисом, который воздвиг гонение на великих бояр и послал в заточение Федора Никитича Романова с братьею, тако же и князя Бориса Канбулатовича. Гришка же ко князю Борису в его благодатный дом часто приходил и от князя честь принимал, что и навлекло на него гнев царя Бориса. Лукавый юноша вскоре бежал, утаившись от царя во един монастырь, где и постригся».

Сколь бы осторожным ни был летописец, он весьма прозрачно намекнул на подлинные причины пострижения авантюриста. Отрепьев вынужден был уйти в монастырь в связи с крушением Романовых.

Точно известно, что чудовский монах Григорий бежал в Литву в феврале 1602 года. В кремлевской обители он пробыл примерно год. Отсюда следует, что в Чудове Отрепьев водворился в начале 1601 года, а принял монашество незадолго до того, в 1600 году. Как раз в этом году Борис «воздвиг» гонение на Романовых и Черкасских.

Можно указать еще на одно загадочное совпадение. Именно в 1600 году по всей России распространилась молва о чудесном спасении царевича Дмитрия. Она-то и подсказала Отрепьеву его будущую роль.

Современники помнили, что Юшка остался после отца своего «млад зело» и что воспитывала его мать. От нее мальчик научился читать божественное писание. На этом возможности домашнего обучения были исчерпаны, и дворянского недоросля послали в Москву «на учение грамоте».

Только ранние посольские наказы изображали юного Отрепьева беспутным негодяем. При Шуйском такие отзывы были забыты, а во времена Романовых писатели не скрывали удивления по поводу необыкновенных способностей юноши, но притом высказывали благочестивое подозрение, не вступил ли он в союз с нечистой силой. Учение давалось Отрепьеву с поразительной легкостью, и в непродолжительное время он стал «зело грамоте горазд».

Бедность и худородство не позволяли Юрию Отрепьеву рассчитывать на блестящую карьеру при царском дворе, и он поступил в свиту к Михаилу Романову.

Романовы давно знали семью Отрепьевых. Родовое гнездо Отрепьевых располагалось на Монзе, притоке Костромы. Там же находилась знаменитая костромская вотчина Романовых – село Домнино.

Царские дьяки называли Юрия Отрепьева боярским холопом. Но их слова нельзя принимать всерьез. Юшка служил Михаилу Романову скорее всего как добровольный слуга. Иначе как мог он перейти во двор к Черкасскому?

На государевой службе Отрепьевы подвизались в роли стрелецких командиров. В боярской свите они могли рассчитывать на самые высокие посты. Однако опала, постигшая романовский кружок в ноябре 1600 года, едва не погубила молодого дворянина. Под стенами романовского подворья произошло форменное сражение. Вооруженная свита оказала отчаянное сопротивление Борисовым стрельцам. Страх перед виселицей привел Отрепьева в монастырь. Двадцатилетний дворянин, полный надежд, сил и энергии, должен был покинуть свет, забыть свое мирское имя. Отныне он стал смиренным монахом Григорием. «Чернец поневоле» тяготился монашеским одеянием. Столица притягивала его своими соблазнами, и скоро он покинул провинциальную глушь.

В Москве в Чудове монастыре доживал свои дни дед Юшки Замятая. Протекция открыла перед скромным иноком двери столичного монастыря. Чудовский архимандрит Пафнутий взял Григория, снисходя к его «бедности и сиротству». Сначала Григорий жил с дедом. Затем архимандрит перевел его к себе в келью и поручил ему сложить похвалу московским чудотворцам. Отрепьев успешно справился с этим поручением, и с этого момента начался его стремительный взлет.

Григорий жил в монахах без году неделю, тем не менее Пафнутий произвел его в дьяконы. Роль келейника архимандрита не удовлетворила Отрепьева. Он нашел себе более влиятельного покровителя в лице патриарха Иова. Переселившись на патриарший двор, Григорий стал переписывать книги и сочинять каноны. Его рвение было вознаграждено. Своим приятелям чернец говорил: «Патриарх, видя мое досужество, начал брать меня с собою наверх в царскую думу, и в славу я вошел великую». Фраза Отрепьева насчет его великой славы не была простым хвастовством.

Потерпев катастрофу на службе у Романовых, Отрепьев поразительно быстро приспособился к новым условиям жизни. Юному честолюбцу помогли выдвинуться не подвиги аскетизма, а необыкновенная восприимчивость к учению. В течение месяцев он усваивал то, на что другие тратили жизнь.

Служба у патриарха не удовлетворила чернеца. Он покинул Кремль и бежал в Литву. В Москве сравнительно рано дознались, что Отрепьев ушел за рубеж не один, а в сопровождении двух монахов – Варлаама и Мисаила. Зима 1602 года была на исходе. Голод в Москве усиливался со дня на день. По этой причине трое приятелей поспешили с отъездом из столицы.

Монахи наняли подводу до Волхова, а оттуда перебрались в Новгород-Северский. В течение трех недель бродячие монахи собирали деньги на строительство некоего захолустного тверского монастыря. Затем с собранным серебром они бежали в Литву.

Вопреки легендам никто не пытался задержать Отрепьева на границе. Беглецы миновали рубеж без всяких приключений. Проведя три недели в Киево-Печерском монастыре, друзья отправились к Константину Острожскому, хлебосольному православному магнату. Из городка Острога бродячие монахи отправились на богомолье в Дерманский монастырь, находившийся во владениях Острожского. Тут-то Гришка и покинул своих спутников. По словам Варлаама, он сбежал в Гощу, а оттуда в Брачин, имение Адама Вишневецкого.

Брачин был тем самым местечком, где Лжедмитрий сделал свои первые самостоятельные шаги. Адам Вишневецкий взял неведомого самозванца под свое покровительство. Король Сигизмунд потребовал от магната отчет, и тот велел записать на бумагу россказни претендента на русский трон. Первое «интервью» самозванца, сохранившееся в королевском архиве, напоминало наивную сказку. Обманщик утверждал, будто его (царевича) спас некий добрый воспитатель. (Имя ему он придумать не мог.) Воспитатель неведомым образом узнал о злодейском замысле Бориса и в роковую ночь положил в постельку угличского князя другого мальчика его же возраста. Младенца зарезали, а лицо его покрылось свинцово-серым цветом, из-за чего мать-царица, явившись в спальню, не заметила подмены и поверила, что убит ее сын.

После смерти воспитателя, продолжал свой рассказ самозванец, его приютила некая дворянская семья, а затем по совету безымянного друга он ради безопасности стал вести монашескую жизнь и как монах обошел Московию. Эти сведения полностью совпадали с биографией Григория Отрепьева.

В Литве «царевич» был у всех на виду. Чтобы не прослыть явным лжецом, он изложил историю своих зарубежных скитаний, не отступая от фактов. Он признался, что явился в Литву в монашеской рясе, и точно описал весь свой путь от московского рубежа до Брачина. Графически путь самозванца можно было бы изобразить в виде причудливо изломанной кривой. И эта кривая целиком и полностью совпадала с путем Григория Отрепьева, описанным его спутником Варлаамом.

Биографические сведения, относящиеся к Отрепьеву и самозванцу «царевичу», совпадают по очень многим важным пунктам. Будучи в Остроге, Григорий и его спутники снискали расположение владельца этого местечка князя Константина. Он подарил им книгу, отпечатанную в острожской типографии, с такой надписью: «Лета от сотворения мира 7110 (1602. – Р. С.) месяца августа в 14-й день эту книгу дал нам Григорию з братею$7

Отрепьев впервые открыл свое «царское имя» монахам Киево-Печерского монастыря. Те указали самозванцу на дверь. Православный князь Острожский тоже выставил Гришку за ворота, едва тот заикнулся о своем царском происхождении. Зато авантюрист нашел влиятельного покровителя в лице католика Адама Вишневецкого.

После перехода границы Отрепьев несколько раз ездил к запорожским казакам и просил их помочь ему в борьбе с «узурпатором» Борисом. Сечь бурлила. Буйная вольница давно точила сабли на московского царя. Многие готовы были откликнуться на призыв самозванца.

Государство, притеснявшее вольных казаков, должно было пожать плоды собственных усилий. К «царевичу» прибыли гонцы с вольного Дона. Они заявили, что войско Донское примет участие в войне с обидчиком «царевича» Годуновым. Самозванец немедленно послал на Дон свой штандарт – красное знамя с черным орлом. Его посланцы выработали затем «союзный договор» с казачьим войском.

Продолжительный голод и начавшиеся волнения поставили династию Годуновых на край гибели. Между тем царь Борис все чаще болел, и его смерти можно было ждать со дня на день. Отрепьев уловил чутьем, сколь огромные возможности открывает перед ним сложившаяся ситуация. Ему представлялась возможность возглавить выступление угнетенных низов, но самозванец предпочел сговор с врагами России.

Юрий Отрепьев принадлежал к тому же поколению, что и Дмитрий Пожарский. Но эти люди были антиподами по своим жизненным принципам, нравственности и устремлениям. Неуемное честолюбие и жажда власти побудили Отрепьева пренебречь высшими интересами родины. Одаренный редкими способностями, самозванец употребил их во зло своей стране. Служба на барском подворье, а затем в штате у патриарха помогли Отрепьеву выработать жизненное кредо. Никто не знает, в самом ли деле боярский послужилец был уверен в своем царственном происхождении. Ясно лишь одно. Будучи обделен судьбой, юный авантюрист задумал взять от жизни все, что можно, невзирая на цену, которую он предоставлял платить другим. Оказавшись за рубежом, Отрепьев, не задумываясь, использовал в своих целях военно-политические затруднения Русского государства.

Перемирие с Польшей не обеспечило стране безопасности западных границ. Король Сигизмунд III лелеял планы широкой экспансии на востоке. Он оказал энергичную поддержку Лжедмитрию I и заключил с ним тайный договор. Взамен самых неопределенных обещаний самозванец обязался отдать ему плодородную Чернигово-Северскую землю. Семье Мнишков, своим непосредственным покровителям, Отрепьев обещал передать Новгород и Псков. Лжедмитрий, не задумываясь, перекраивал русские границы, лишь бы удовлетворить своих кредиторов.

Сигизмунд III готов был ринуться в военную авантюру. Он приказал арестовать главу Посольского приказа Афанасия Власьева, возвращавшегося из Копенгагена в Москву, а затем предложил гетману Яну Замойскому возглавить поход коронной армии на восток. Но Замойский отклонил его предложение. Планы короля не встретили одобрения ни в сенате, ни среди шляхты.

Наемное воинство под знаменами самозванца жаждало лишь одного – пограбить и нажиться. Воевода Януш Острожский следовал за армией Лжедмитрия I по пятам до рубежа, чтобы предотвратить насилия и мародерство. Не желая допустить «царя» в Киев, Острожский велел угнать все суда и паромы с киевских переправ. Лжедмитрию пришлось довольствоваться менее удобными переправами, из-за чего его армия задержалась у Днепра на несколько дней.

13 октября 1604 года самозванец перешел русскую границу и подошел к черниговскому местечку Моравску. Жители сдались ему без боя. Ободренные успехом, казаки помчались к Чернигову. Гарцуя у самой крепостной стены, они звали черниговцев переходить на сторону истинного царя Дмитрия. Воевода Иван Татев отогнал их прочь пушечными выстрелами. Но гарнизон перестал ему повиноваться. В городе вспыхнуло восстание. Татев был связан. Воспользовавшись смятением, казаки ворвались в Чернигов. Наемники ничего не сделали для овладения крепостью, но тотчас потребовали себе вознаграждение. Лжедмитрий I мог лишиться наемного войска: он начал войну, вовсе не имея денег. Ему помогла счастливая случайность – в воеводской казне нашлась изрядная сумма. Самозванец поспешил раздать деньги «рыцарству» и тем на время успокоил их.

Борис Годунов, получив известие о появлении «вора», послал в Чернигов воеводу Петра Басманова с 350 московскими стрельцами. Отряд немного не успел дойти до города, как получил весть о его сдаче. Тогда Басманов засел в Новгороде-Северском, сжег деревянный посад и приготовил крепость к обороне. Под его началом собралось немногим более тысячи ратных людей.

Лжедмитрий I подошел к городу 10 ноября и тотчас отрядил своих послов для переговоров с жителями. Их встретили выстрелами. Московские стрельцы кричали со стен крепости: «Ах вы, такие-сякие дети, вы с вором приехали на наши деньги!» Обстрел города из небольших полевых орудий не дал результатов. Тогда охотники из числа гусар спешились и с криками устремились к крепости. Град пуль быстро отрезвил их. С наступлением ночи воинство самозванца возобновило приступ. В темноте казаки завалили ров хворостом и соломой и подожгли. Пламя подступило к деревянным стенам крепости. Но стены все же не загорелись. С полуночи до рассвета люди Лжедмитрия I пытались взять крепость штурмом, но ничего не добились. Никогда прежде не нюхавший пороху, Отрепьев отчаянно трусил. Однако вскоре произошли события, ободрившие его.

Весть о восстании в Чернигове взволновала умы во всей северской округе. Едва в окрестностях Путивля появились фуражиры самозванца, в городе вспыхнул мятеж. Окольничий Михаил Салтыков, прибывший в Путивль с подкреплением, оказался слишком нерасторопным. Изменники напали на него врасплох и, связав по рукам и ногам, увезли в лагерь Отрепьева. Стрелецкие сотни, приведенные Салтыковым, сопротивлялись три дня, а потом принуждены были сложить оружие.

Примеру Путивля последовали жители Рыльска и Севска. Восстали жители обширной Комарицкой волости. Кое-как вооружившись, они явились в Севск и захватили тамошних воевод. Обнаружилась «шатость» и в осажденном Новгороде-Северском. 50 человек выскользнули ночью из крепости и перешли на сторону «истинного царя». К началу декабря власть Лжедмитрия I признал Курск, а затем и Кромы.

Будучи за рубежом, Отрепьев многократно посылал в северские города письма и прокламации. Он звал своих «подданных» к восстанию против узурпатора Бориса и сулил им лучшее будущее. Население еще не пришло в себя после страшного трехлетнего голода, и «царек» коварно обещал «все православное христианство в тишине и в покое и в благоденственном житие учинить». Социальные мотивы были чужды Отрепьеву, и он ни разу не намекнул на возможность восстановления старинного Юрьева дня. Зато он писал об общем благоденствии. Сколь бы неопределенными ни были обещания самозванца, черный люд охотно им верил.

Прошел лишь год с тех пор, как правительство разгромило многочисленные отряды, подбиравшиеся с разных сторон к Москве. Спасаясь от голода и виселицы, «разбои» толпами бежали на северскую Украину. Этот плодородный край избежал полного разорения, и отсюда можно было уйти в казачьи станицы либо за кордон. «Злодейственные гады», как их именовали дворянские писатели, вновь взялись за оружие, едва Лжедмитрий пересек границу.

Борис Годунов сосредоточил почти всю свою армию в Брянске. Он придавал непомерно большое значение воинственным заявлениям короля Сигизмунда III и ждал удара на Смоленск. Прошло много времени, прежде чем Борис убедился в том, что Речь Посполитая не собирается нападать на Россию. Тогда-то армия боярина Мстиславского, покинув Брянск, выступила против самозванца. В ночь на 19 декабря 1604 года полки подошли вплотную к лагерю Лжедмитрия возле Новгорода-Северского. На другой день две армии выстроились друг против друга в полном боевом облачении, но до сражения дело не дошло. Самозванец хитрил и старался оттянуть битву переговорами. Мстиславский обладал огромным перевесом в силах. Но к Новгороду-Северскому со всех сторон шли подкрепления, и боярин решил дождаться их, чтобы действовать наверняка. Бездеятельность годуновских воевод прибавила смелости главнокомандующему самозванца Юрию Мнишку и его ротмистрам. Они решили рискнуть. 21 декабря казаки отразили вылазку из осажденной крепости, после чего роты наемников одна за другой атаковали правый фланг армии Мстиславского. Не получив вовремя помощи других воевод, полк, подвергшийся атаке, стал отступать. Следуя за ним, гусары развернули фронт и ворвались с тыла в ставку Мстиславского. Большой золотой стяг, укрепленный на нескольких повозках подле шатра главнокомандующего, манил их как магнит. Никто не ждал нападения.

Мстиславский оторопел, не зная, что предпринять. Гусары сбили его с коня и нанесли удары в голову. Несколько всадников, спешившись, подрубили древко и захватили стяг. Но тут прибежали стрельцы, выручившие незадачливого главнокомандующего. Налет имел плачевный для нападавших исход. Кто успел вовремя поворотить коня, спасся. Прочие гусары вместе с их капитаном попали в плен.

Стычка длилась два-три часа и не привела к генеральному сражению. Воеводы, смущенные ранением Мстиславского, отвели полки к ближнему лесу и стали укреплять позиции. Самозванец, потеряв 120 человек, не предпринимал новых атак. В его лагере назревал мятеж. Наемное «рыцарство» окружило шатер «царька» и потребовало денег за одержанную победу. Ночью Отрепьев по совету Мнишка роздал наличность самой преданной из рот. Наутро об этом знали все. Громко проклиная «царька», наемники стали сворачивать шатры и покидать лагерь. Самозванец пришел в отчаяние. Он умолял рыцарей, бросался на колени перед ними. В ответ он слышал площадную брань. Наемники сорвали с его плеч дорогую соболью шубу. Лжедмитрию пришлось постыдно бежать. Следом неслись крики: «Ей-ей, быть тебе на московском колу!»

Наемная армия распалась, не выдержав тягот двухмесячного похода. Покинутый «рыцарством», Отрепьев 1 января 1605 года бежал из-под Новгорода-Северского. Его «главнокомандующий» Юрий Мнишек уехал в Польшу. Убитый неудачей самозванец простился с нареченным тестем и после нескольких дней блужданий повернул на восток, чтобы перезимовать в богатой Комарицкой волости. Без особой охоты «царек» стал формировать из комарицких крестьян вооруженные отряды. Дворцовая волость принадлежала царю Борису и его семье. «Измена» волости смутила верноподданных. Едва ли не с тех далеких времен стала гулять по деревням и весям знаменитая «Комарицкая»:

Ах ты, сукин сын, комарицкий мужик!

Не хотел ты свойму барину служить.

Лжедмитрию удалось набрать в свою армию несколько тысяч комаричей. Войско самозванца на глазах меняло свой облик. Теперь в нем преобладали донские казаки и мужики. На помощь прибыли четыре тысячи запорожцев.

Между тем Мстиславский неспешно продвигался следом за самозванцем, отправляя к царю гонца за гонцом с просьбой о новых подкреплениях. Борис ничего не жалел и выслал на помощь Мстиславскому князя Василия Шуйского с царскими стольниками и московскими дворянами – цветом столичной знати.

21 января 1605 года Мстиславский и Шуйский дали бой Отрепьеву в Комарицкой волости подле села Добрыничи. «Царек» пытался повторить маневр, удавшийся ему в недавнем бою. Его конница напустилась на правый фланг царской рати и вышла к Добрыничам. Но там путь ей преградили стрельцы. Не выдержав огня, всадники обратились в беспорядочное бегство. Полки двинулись вперед. Некоторое сопротивление им оказали казаки, имевшие при себе пушки. Но и они были опрокинуты. Отрепьев пытался приостановить бегство и зарубил нескольких беглецов. На него никто не обращал больше внимания. Конь под ним был ранен, и «вор» едва не попал в руки воевод. Наемники думали лишь о себе. Но кто-то из русских отдал самозванцу своего коня и спас его от верного плена.

Дворянская конница гнала бегущих на пространстве в восемь верст. После боя воеводы велели подобрать убитых. В наспех вырытые могилы сбросили одиннадцать с половиной тысяч трупов. В руки Мстиславского попали пятнадцать знамен самозванца и вся его артиллерия.

Потеряв многих сотоварищей, запорожцы решили рассчитаться за мертвых с «царьком». Они едва не перехватили его на пути к Рославлю. Но кто-то предупредил Отрепьева, и тот успел ускакать в Путивль. Там его покинули последние наемники. Самозванец пытался уйти за рубеж вместе с ними. Путивляне помешали ему и даже пригрозили, что за малодушие выдадут его Борису, чтобы избыть вину и заслужить прощение.

Если бы воеводы организовали энергичное преследование, они могли бы быстро занять Рыльск и Путивль и захватить в плен «вора». Но они задержались под Рыльском и дали самозванцу время оправиться от поражения. В Рыльске засели изменивший Борису князь Яков Роща Долгорукий с четырьмя сотнями стрельцов и казаков. Мстиславский не смог полностью прервать сношения гарнизона с Путивлем. Присланный самозванцем отряд проскользнул между полками и проник в крепость.

Две недели воеводы бомбардировали Рыльск, а затем поступили так же, как Лжедмитрий I после неудачной осады Новгорода-Северского. Они отступили к Севску и стали лагерем посреди Комарицкой волости. Там они надеялись пополнить запасы продовольствия и переждать последние морозы в рубленых избах у комаричей. Однако волость была опустошена самозванцем. Оказавшись без припасов, Мстиславский созвал военный совет и, к общему удовольствию, объявил о роспуске дворян по домам на отдых.

У некоторых современников явилось подозрение, что решение о роспуске полков подсказано было тайной изменой. Но едва ли такое подозрение имело основу. Мстиславскому пришлось действовать в среде враждебного ему населения. Несмотря на поражение Лжедмитрия, восстание ширилось.

Сторонники «царька» прочно удерживали в своих руках крепость Кромы в тылу у Мстиславского. Главная коммуникация царской армии была перерезана, что затрудняло подвоз продовольствия из Москвы. Воевода Федор Шереметев много недель осаждал Кромы без всякого успеха. Знатные воеводы не обладали особыми военными талантами, но им нельзя было отказать в здравом смысле. Они знали, сколь мало дворянское ополчение пригодно к зимней кампании, и пытались предотвратить его распад.

Царю Борису казалась чудовищной сама мысль о роспуске армии. Он учинил Мстиславскому разнос и категорически запретил распускать полки. Сколько бы ни «кручинился» царь на нерасторопных воевод за отступление от Рыльска и Путивля, даже он не считал возможным предпринять немедленное наступление. Прошли считаные дни, и Мстиславский получил приказ отступить на северо-восток, к Кромам. Туда предполагалось доставить артиллерию из Москвы, предназначавшуюся для осады Путивля.

Приказ о выступлении вызвал возмущение в полках. Вместо долгожданного отдыха ратникам предстояло пережить весну в полевых условиях. По пути к Кромам многие дворяне самовольно разъехались по домам.

4 марта 1605 года Мстиславский соединился с Шереметевым в окрестностях Кром. Крепость имела двойную линию укреплений – внутренний острог и внешний «город». Стены и башни были выстроены из прочного дуба лет за десять до осады. Небольшой город располагался на высоком косогоре подле реки. Кругом простирались болота. Наверх вела единственная узкая тропа. Удачное местоположение делало крепость неуязвимой.

Обороной Кром руководил донской атаман Карела. Он был невелик ростом, но имел крепкое телосложение. Даже среди казаков выделялся своей отчаянной храбростью. Все его тело было покрыто рубцами от бесчисленных ран. Карела явился к Отрепьеву в Самбор и с тех пор не покидал его. Оказавшись в осаде с ничтожными силами, атаман слал в Путивль гонца за гонцом с просьбой о помощи. Самозванец ценил Карелу и понимал, сколь важно удержать Кромы. После некоторых колебаний он послал на выручку Кареле пятьсот донских казаков и путивльских ратников – добрую половину оставшихся у него сил. Отряд шел на восток днем и ночью. Никто не смог предупредить Мстиславского о передвижении неприятеля. В осадный лагерь под Кромы ежедневно прибывали подкрепления, и караулы приняли казаков самозванца за своих. Свою ошибку они заметили слишком поздно. Карела предпринял вылазку из крепости и очистил путь для отряда, прибывшего из Путивля.

Воеводы подняли на ноги весь лагерь. Батареи забросали крепость ядрами. Там вспыхнул пожар. С наступлением ночи стрельцы подтащили хворост к внешней стене и зажгли башни и срубы. Казаки покинули горящие стены и укрылись в цитадели. Ратники воеводы Михаила Салтыкова взобрались на городской вал и залегли среди дымящихся развалин. Но закрепиться там им не удалось. Казаки обстреливали их сверху с цитадели и предпринимали атаки одну за другой. Чтобы спасти своих людей от полного истребления, Салтыков свел их с вала, не дожидаясь приказа Мстиславского.

Поражение Салтыкова подорвало моральный дух осаждавших. Воеводы обстреливали крепость, не жалея пороха. Но никто не спешил предпринять новый кровопролитный штурм.

После многих бомбардировок в Кромах сгорело все, что могло гореть. Не только внешний город, но и цитадель была разрушена до основания. На месте, где проходили дубовые стены, осталась одна обуглившаяся земляная осыпь. Но казаки не пали духом. Под внутренним обводом вала они устроили себе жилища – земляные норы, вал покрыли лабиринтом глубоких траншей. При обстреле они отсиживались в лазах и норах, а затем проворно бежали в окопы и встречали атакующих градом пуль. Казаки сражались с яростью обреченных. Карела предпринимал частые вылазки из крепости. Когда он был ранен, вылазки прекратились. Казаки не только свыклись со своим отчаянным положением, но и нашли способы досадить воеводам. В сумерках на вал взбиралась толстая-претолстая маркитантка, обладавшая не только могучим сложением, но и зычным голосом. Она честила воевод последними словами и выделывала такое, от чего в изумление приходили бывалые воины.

В середине марта посланцы Путивля повезли письма Лжедмитрия к донским, волжским, яицким и терским казакам. Донцы оказали самозванцу услугу, взявшись проводить его людей к властителям Большой Ногайской орды. И Годунов пытался заключить союз с ордой. Он прислал в дар хану Иштереку драгоценное оружие и велел сказать, что этим оружием он поразит врагов России. Иштерек не внял его советам и вместе с донцами принес присягу Лжедмитрию. Ногайцы получили приказ перенести свои кочевья к Цареву-Борисову. Восставшие казаки должны были собраться севернее – в районе крепости Ливны. Пункт этот они выбрали не случайно. В марте 1605 года главный посольский дьяк заявлял в Москве, что город Ливны пришел «в шатость».

Военные и дипломатические неудачи обескуражили царя Бориса. Давний советник царя конюший Дмитрий Годунов умер, и его место занял Семен Годунов. Возглавив тайное сыскное ведомство, Семен Годунов наводнил столицу своими соглядатаями. Годунов стал принимать любые доносы холопов на господ. Доносчиков возводили в дворянство и награждали поместьями. От бесчисленных доносов, утверждали очевидцы, в царстве началось великое брожение. Недовольство низов вело к тому, что агитация в пользу «доброго» царя распространялась повсюду, словно поветрие.

Власти оценили опасность, когда в лагере самозванца появились комарицкие мужики. Царь послал в Севск воеводу Плещеева с конюхами, псарями и прочей дворцовой челядью. Они подвергли Комарицкую волость неслыханно жестокому разгрому. Мужчин вешали за ноги, жгли и расстреливали из луков, женщин и детей топили. Многих крестьян псари увели пленниками в Москву и там продали в холопство.

Весть о враждебных действиях донских казаков побудила власти направить на Дон дворянина Петра Хрущева. Десятью годами раньше Борис пытался поставить его атаманом над всем донским войском, но тогда донцы выпроводили его из Раздор. На этот раз казачий круг арестовал царского дворянина и отослал его к Лжедмитрию, еще находившемуся в то время в Польше. Доходили слухи, что в Москве у самозванца немало тайных приверженцев. Известные дьяки Смирной Васильев и Меньшой Булгаков пили его здоровье на пиру в своих домах. Холопы донесли на них, и царь, по словам Хрущева, велел умертвить Васильева в тюрьме и утопить Булгакова. Впрочем, слухи о жестоком наказании дьяков оказались беспочвенными. Булгаков продолжал службу в Казенном приказе несколько месяцев спустя после своей мнимой гибели. Васильев оставался в приказе Большого дворца и благополучно пережил четырех царей.

В действительности государство, безжалостное к низам, щадило дворянскую кровь. Годунов снисходительно относился к тем, кто проявлял «шатость». Он знал, что делал. Верхи настороженно отнеслись к самозваному «царьку».

Прежде деятельный и энергичный, Борис в конце жизни заперся в кремлевском дворце, перепоручив дела Семену Годунову. Пораженный тяжкой болезнью, он быстро терял силы.

13 апреля 1605 года Борис скоропостижно умер в своем кремлевском дворце. Передавали, будто он из малодушия принял яд. Но то были пустые слухи. Находившийся при особе царя Я. Маржерет засвидетельствовал, что причиной смерти был апоплексический удар. Таким образом, в могилу царя свел давний недуг.

Незадолго до кончины Годунов решил вверить командование армией любимому воеводе П. Ф. Басманову, отличившемуся в первой кампании против самозванца. Молодой и не слишком знатный воевода призван был сыграть роль спасителя династии. Последующие события показали, что Борис допустил роковой просчет.

Эхо войны прокатилось по всей стране. В Нижнем Новгороде Кузьма Минин продолжал торговать в своей лавке. Но теперь ему чаще приходилось иметь дело со сборщиками податей. Война требовала денег, и казна обложила посадское население новыми поборами.

Столкновения на литовском рубеже круто изменили ход жизни Дмитрия Пожарского. В боях с отрядами самозванца Пожарский получил боевое крещение. Ратная служба с ее стихией опасности и риска пришлась ему по душе, и он не жалел сил, выполняя поручения воевод. Князь Дмитрий стойко переносил невзгоды зимней кампании. На всю жизнь запомнил он свой путь в заснеженных полях, стычки с гусарами, долгие вечера у костра, стужу землянок. Глядя на бывалых воинов, Пожарский учился постигать основы ратного искусства. Но пока ни он сам, ни его сотоварищи даже не догадывались, какое славное будущее ждет его впереди.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.