4
4
Придется мне вернуться на семь лет назад и повести рассказ о деятельности моей матери. Возможно, читатель не забыл, как, живя в Богородицке, она успешно занималась сапожным ремеслом.
Переехав в Москву, она вознамерилась открыть маленькую мастерскую для починки обуви. Но знакомые отговорили: и за патент надо платить дорого, и понаехавшие в Москву предприимчивые евреи-сапожники наверняка не дадут ей ходу.
А у матери тогда было много энергии. Очень она обрадовалась, когда в Москве нас разыскали бучальские крестьяне. Они хорошо помнили, какой благодаря моей матери раньше у их жен был подсобный заработок — вышивать по холсту и продавать вышитые полотенца, скатерти, платья Кустарному музею в Москве на Леонтьевском переулке.
В годы нэпа крестьяне стали по всей стране производить много сельскохозяйственной продукции, стоившей дешево, а товары промышленные стоили дорого, денег у крестьян не хватало. Образовался разрыв между ценами, так называемые "ножницы товарища Троцкого".
Казалось, как будет хорошо и для государства, и для вышивальщиц! Организуется артель, и в масштабе хотя бы одного села эти ножницы чуть сдвинутся, а вышивки пойдут на экспорт да еще за валюту. А моей матери бучальские крестьяне сулили за представительство в Москве определенный заработок.
Встретили мою мать в Кустарном музее не просто любезно, но даже восторженно. Ее хорошо помнили как квалифицированную специалистку по крестьянским вышивкам.
А тогда в разных местах страны возрождались крестьянские кустарные промыслы. И власти поощряли их.
Но епифанские чинуши в инициативе бучальцев усмотрели происки классового врага и прикрикнули на крестьянок, собиравшихся организовать артель:
— Да вы что, мало вам, что господа триста лет из вас кровь высасывали! С бывшей своей барыней собрались связываться.
Так бучальские крестьянки остались без дополнительного заработка.
Неудача не остановила мою мать. Работники Кустарного музея посоветовали ей организовать артель, но не в бывшем голицынском имении, а где-либо в другом месте.
Мать написала письмо в Богородицк хорошей нашей знакомой, Анне Васильевне Бибиковой, столь же энергичной даме, какой была она сама.
И дело пошло. Как подставное лицо пролетарского происхождения председателем был избран служащий Богородицкого земледельческого училища Николай Васильевич Соустов, а заместителем — Анна Васильевна, моя мать заняла должность агента.
И с тех пор время от времени вместе со мной она ходила на почту, отправляла посылки в Богородицк с холстом и с нитками, получала оттуда другие посылки с расшитыми, очень красивыми платьями и опять же вместе со мной сдавала их в Кустарный музей. Ежемесячно она посылала в Богородицк денежные переводы и отчеты. Я ей помогал наклеивать на отдельный листок трамвайные билеты.
Все были довольны: Соустов, Анна Васильевна, богородицкие домохозяйки-вышивальщицы. Кустарный музей, государство, получавшее валюту, ведь вышивки расходились по многим странам. И, наконец, моя мать ежемесячно получала сперва червонец, потом два с половиной червонца. И артель в течение трех лет процветала. А на четвертом году богородицкие власти усмотрели, что председатель артели Соустов даже иголки держать в руках не умеет, а всеми делами заправляет бывшая помещица Анна Васильевна Бибикова, а в Москве руководит делами артели, какой ужас, бывшая княгиня. Значит, это лжеартель. Значит, прикрыть. Так моя мать и сколько-то богородицких гражданок лишились заработка.
Но в Кустарном музее посмотрели иначе. Анну Сергеевну мы знаем давно. Да, она княгиня, но одновременно специалистка высокого класса по кустарным вышивкам. А продукция идет на экспорт, в Америку за доллары. Защитить Анну Сергеевну! И уговорили мою мать продолжать столь полезное дело и организовать новую артель в самой Москве, но вышивать не платья и рубашки, а подушки. И моя мать согласилась.
До 1928 года многие старушки из бывших жили тем, что преподавали иностранные языки и учили хорошим манерам детей нэпманов.
Нэпманы торговали, заводили мелкие предприятия и процветали, строили в Москве особняки, под Москвой дачи. Фининспектора брали с них налоги, сперва умеренно, потом зверски, требовали уплатить один налог, потом второй, третий. Нэпманы прогорали и вынуждены были отказывать бедным старушкам. И тем не на что стало жить. Пенсий они не получали. Что им оставалось делать? Большая их часть ютилась в старой дворянской части Москвы между Остоженкой и Спиридоновкой. Все они были очень набожны и заполняли многочисленные храмы. А мужей этих старушек или расстреляли в первые годы революции, или сослали. У иных с прежних времен оставались частично поломанная старинная мебель, портреты предков, фарфор, серебро. Как вампиры-кровососы налетели на них коллекционеры вроде Вишневского, не брезговал покупками третий Толстой и волок ценности в свой особняк на Спиридоновке. Бедные старушки расставались с фамильными реликвиями и продавали их в десять раз дешевле их истинной стоимости.
Когда моя мать кликнула клич, что организуется артель вышивальщиц, этих старушек набежало более двадцати. А умеют ли они вышивать? Пришлось некоторым отказать.
На основании горького опыта мать знала, что председательницей артели должна стать особа хоть мало-мальски пролетарского происхождения. Выбрали дочь известного профессора-юриста и друга Льва Толстого Николая Васильевича Давыдова старую деву Софью Николаевну. В артель приняли старых дев — двух княжон Оболенских наших дальних родственниц, княжну Христину Голицыну — нам не родственницу, была принята графиня Уварова, та самая, в чьем имении в приюте воспитывался и будущий администратор Художественного театра Федор Николаевич Михальский. Вступило в артель еще несколько старушек, титулованных и нетитулованных, не имевших никаких средств к существованию, в том числе жившая в нашей квартире бывшая каширская помещица Бабынина Елизавета Александровна, вступила также единственная молодая женщина, только что вышедшая замуж за жившего в нашей квартире добродушного, но глуповатого бухгалтера Дмитрия Николаевича Адамовича.
Артель процветала. Старушки приносили матери свои вышивки, мать их придирчиво осматривала, иногда браковала, потом с тюком под мышкой я шел с нею на Леонтьевский переулок. Мать числилась агентом и получала 25 рублей в месяц. Артель была зарегистрирована в райфинотделе, и раз в месяц мать туда представляла отчеты и сдавала в кассу умеренный подоходный налог.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.