Ссора с учителем

Ссора с учителем

Болезнь Ленина имела огромные политические последствия. Партия, построенная под вождя, оказывалась в уязвимом положении. В Политбюро неизбежно витали мысли о ленинском наследстве. Особую силу приобрела «тройка»: Зиновьев, Каменев, Сталин. Их главным противником выступал Троцкий. Фактически это противостояние было продолжением ленинской тактики изоляции Троцкого. Однако в условиях болезни Ленина такая тактика способствовала опасному усилению «тройки». Осознав это и надеясь на выздоровление, Ленин попытался в очередной раз повернуть руль, восстановить нарушенный баланс сил. Наиболее удобной мишенью для ленинской атаки против «тройки» оказался Сталин.

Исходной точкой нового наступления Ленина можно считать конфликт вокруг программы объединения советских республик в единое государство. Фактически такое объединение уже состоялось в результате гражданской войны. Во второй половине 1922 г. было решено провести его формально, публично объявив о принципах построения нового государства. В главном между большевистскими вождями не существовало разногласий. Никто и в мыслях не допускал возможность отделения или реальной автономии тех составных частей бывшей Российской империи, которые удалось сохранить под верховенством большевистской Москвы. Споры шли о форме, о степени самостоятельности местных большевистских властей, в любом случае подчинявшихся дисциплине единой партии.

Сталин занимал в этом вопросе самые откровенные позиции. Он предлагал без лишних церемоний и дипломатии конституционно закрепить реальное положение вещей и истинные намерения центра. Все крупные республики (Украина, Белоруссия, Грузия, Азербайджан, Армения) и более мелкие национальные образования Сталин предлагал включить в состав Российской Федерации на правах автономий. В целом в этом предложении не было ничего особенного. Оно вполне соответствовало партийной линии и поддерживалось большинством центральных и республиканских работников. Скорее всего, неожиданно для Сталина Ленин высказался против плана автономизации. Он предложил объявить о создании союза формально независимых советских республик, не имея в виду, конечно, реально обеспечивать эту независимость. Мотивы вмешательства Ленина трудно определить точно. Возможно, он реагировал на недовольство сталинской программой со стороны грузинских и ряда украинских руководителей. Возможно, для Ленина это был хороший повод для включения в активную политическую жизнь. Как раз в это время болезнь Ленина временно отступила, и он готовился приступить к регулярной работе.

В сентябре 1922 г. Ленин разными способами, как уже бывало не раз, начал проталкивать свою программу, критикуя Сталина за торопливость. Сталин был уязвлен. Он сопротивлялся, отступал с боями, обвиняя Ленина в «национальном либерализме»[202]. Понять все это нетрудно. Сталин оказался в достаточно унизительном положении, был вынужден менять свою позицию, за которую совсем недавно столь энергично выступал. Однако всерьез бороться с Лениным Сталин не решился. На заседании Политбюро 28 сентября состоялся показательный обмен записками между Сталиным и Каменевым:

Каменев: Ильич собрался на войну в защиту независимости […] Сталин: Нужна, по-моему, твердость против Ильича […] Каменев: Думаю, раз Владимир Ильич настаивает, хуже будет сопротивляться.

Сталин: Не знаю. Пусть делает по своему усмотрению[203].

Сталин уступил. Он хорошо знал характер Ленина, понимал сколь значительной, несмотря на болезнь, оставалась его власть. По аналогичному сценарию в октябре – декабре 1922 г. развивался конфликт вокруг вопроса о монополии внешней торговли. Большинство ЦК на пленуме 6 октября приняло решение о некотором смягчении монополии. Отсутствовавший в Москве Ленин выступил против. Сталин, один из сторонников решения от 6 октября, отступал медленно и с оговорками. Ленин, несомненно, имел повод для недовольства.

Все закончилось неприятным для Сталина ленинским ходом. В вопросе о монополии внешней торговли Ленин демонстративно призвал в союзники опального Троцкого. Ничего чрезвычайного в таком маневре не было. Обычная игра на противоречиях в большевистской верхушке, к которой Ленин прибегал неоднократно. Однако теперь ситуация изменилась. Ленин был болен. Ставки в борьбе за власть и влияние в ленинском окружении резко повысились. Явно припугивая набиравших силу Сталина, Каменева и Зиновьева, Ленин предложил Троцкому продолжить сотрудничество. 21 декабря 1922 г., сразу же после принятия ленинского решения по монополии внешней торговли на пленуме ЦК, Ленин продиктовал Крупской записку для Троцкого: «[…] Как будто удалось взять позицию без единого выстрела, простым маневренным движением. Я предлагаю не останавливаться и продолжать наступление». Ленин советовал Троцкому поставить вопрос о внешней торговле на предстоящем партийном съезде, а также выступить на съезде советов[204]. Это означало дискредитацию «тройки», в том числе Сталина, перед лицом широкого круга партийных функционеров.

Троцкий взялся за дело и сразу же позвонил Каменеву. Каменев передал информацию Сталину. Сталин отказался выполнять указание Ленина о выступлении Троцкого на съезде советов. Более того, он позвонил Крупской и сделал ей выговор за самовольную запись и отправку письма Троцкому. Выговор, судя по всему, был достаточно грубым. Во всяком случае, таковым его сочла издерганная и нервная Крупская. Формально Сталин имел право предъявить Крупской претензии. Только 18 декабря, за несколько дней до инцидента, пленум ЦК партии принял решение ограничить контакты Ленина, страдавшего от нового приступа болезни: «На т. Сталина возложить персональную ответственность за изоляцию Владимира Ильича как в отношении личных сношений с работниками, так и переписки»[205]. Крупская нарушила это решение. Однако и Сталин изменил своей обычной выдержке. Слишком опасным и вызывающим было обращение Ленина к Троцкому.

Быстро осознав свою ошибку, Сталин извинился перед Крупской. Судя по уже упоминавшимся воспоминаниям сестры Ленина М. И. Ульяновой, Сталин пытался помириться с Лениным. Он встретился с Ульяновой и пожаловался ей, что тяжело переживает разрыв:

Я сегодня всю ночь не спал […] За кого же Ильич меня считает, как он ко мне относится! Как к изменнику какому-то. Я же его всей душой люблю. Скажите ему это как-нибудь.

Однако Ленин был непримирим. Ульянова свидетельствовала об этом так:

Ильич позвал меня зачем-то, и я сказала ему, между прочим, что товарищи ему кланяются […] И Сталин просил передать тебе горячий привет, просил сказать, что он так любит тебя. Ильич усмехнулся и промолчал.

«Что же, – спросила я, – передать ему и от тебя привет?»– «Передай», – ответил Ильич довольно холодно. «Но, Володя, – продолжала я, – он все же умный, Сталин». – «Совсем он не умный», – ответил Ильич решительно и поморщившись[206].

М. И. Ульянова не называет точное время, когда происходил ее разговор с братом. Однако с большой вероятностью можно предполагать, что это был конец 1922 г. или начало 1923 г. Именно в этот период отношения между Лениным и Сталиным заметно ухудшились, грозя перерасти в разрыв. 24 декабря Ленин продиктовал секретарю документ (его принято называть «Письмом к съезду»), в котором выражались опасения по поводу раскола в высшем руководстве партии. О Сталине в диктовке Ленина говорилось так: «Тов. Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью»[207]. В новой диктовке от 4 января Ленин был еще более категоричен. Он предложил переместить Сталина с поста генерального секретаря, поскольку тот «слишком груб»[208].

Нараставшее раздражение Ленина стало фоном, на котором развертывалось так называемое «грузинское дело». Это был разгоравшийся конфликт между группой грузинских большевиков и руководством Закавказской Федерации, в которую входила Грузия вместе с Арменией и Азербайджаном. Точнее, это был конфликт между группой грузинских большевиков и Орджоникидзе, возглавлявшим Закавказскую Федерацию. Дружба с Орджоникидзе определяла позицию Сталина. Грузинские большевики постоянно и с переменным успехом жаловались в Москве на притеснения со стороны Орджоникидзе. В конце 1922 г. Орджоникидзе дал своим противникам дополнительный козырь. В порыве гнева он ударил одного из своих оппонентов. В Закавказье для расследования инцидента выехала московская комиссия под руководством Ф. Э. Дзержинского[209]. Ленин проявлял к работе комиссии большой интерес. Выводы комиссии, благоприятные для Орджоникидзе, не удовлетворили Ленина. Он считал, что Дзержинский и Сталин покрывали проступки Орджоникидзе и преследовали опальных грузин.

Если взглянуть на «грузинское дело» без учета столкновений между больным Лениным и его набиравшими политический вес соратниками, то оно выглядит банальной бюрократической склокой. Таких склок в партии большевиков насчитывалось немало, особенно в период утверждения и стабилизации власти. Кстати, в Закавказье скандалы и борьба соперничавших групп продолжались еще многие годы. «Грузинское дело» 1922 г. было поднято Лениным на принципиальную политическую высоту в значительной мере искусственно, как удобный предлог для атаки против соратников. Больной, но не оставлявший борьбы за лидерство Ленин явно искал способы укротить «фронду», готовую к разделу власти умирающего учителя. Сталин в глазах Ленина был своеобразным воплощением этой «фронды».

Все свидетельствовало о том, что зимой и в начале весны 1923 г. Ленин готовил почву для атаки против Сталина на предстоящем в марте XII съезде партии. 5 марта 1923 г., собрав необходимые материалы, Ленин в очередной раз обратился с предложением о сотрудничестве к Троцкому:

Уважаемый тов. Троцкий! Я просил бы Вас очень взять на себя защиту грузинского дела на ЦК партии. Дело это сейчас находится под «преследованием» Сталина и Дзержинского, и я не могу положиться на их беспристрастие. Даже совсем наоборот. Если бы Вы согласились взять на себя его защиту, то я бы мог быть спокойным[210].

В тот же день, 5 марта, Ленин продиктовал записку Сталину по поводу давнишней истории – выговора, который в декабре 1922 г. Сталин сделал Крупской. Записка была резкой. Ленин угрожал разрывом отношений:

Уважаемый т. Сталин! Вы имели грубость позвать мою жену к телефону и обругать ее […] Я не намерен забывать так легко то, что против меня сделано, а нечего и говорить, что сделанное против жены я считаю сделанным и против меня. Поэтому прошу Вас взвесить, согласны ли Вы взять сказанное назад и извиниться или предпочитаете порвать между нами отношения[211].

Появление этого письма через два с половиной месяца после конфликта Сталина и Крупской всегда давало повод для различных предположений. Можно, конечно, думать, что Ленин именно тогда, в марте, узнал о сталинском звонке. Однако более убедительной выглядит точка зрения Р. Такера: Ленин лишь использовал старый конфликт с Крупской как аргумент в пользу снятия Сталина с поста генсека[212]. Все ленинские диктовки били в одну точку: Сталин чрезмерно груб. Такое обвинение было куда более действенным и понятным, чем любые другие возможные претензии к Сталину. Грубость против товарищей по партии несовместима с постом генерального секретаря этой партии.

На следующий день, 6 марта, Ленин вновь писал о грубости. Он продиктовал несколько строк для опальных грузинских большевиков, распорядившись направить копии записки Троцкому и Каменеву. Каменев выезжал в Грузию и должен был передать записку лично адресатам. «Уважаемые товарищи! – писал Ленин. – Всей душой слежу за вашим делом. Возмущен грубостью Орджоникидзе и потачками Сталина и Дзержинского. Готовлю для вас записки и речь»[213].

Осведомленные члены Политбюро однозначно оценили поступки Ленина как объявление войны Сталину. В последние часы перед отъездом в Грузию Каменев писал Зиновьеву: Ленин хочет не только примирения в Закавказье, «но и определенных организационных выводов наверху»[214]. Сам Сталин также чувствовал приближение грозы. 7 марта он получил ультиматум Ленина от 5 марта о разрыве отношений. Не затягивая, Сталин послал кислые извинения: «Впрочем, если Вы считаете, что для сохранения «отношений» я должен «взять назад» сказанные […] слова, я их могу взять назад, отказываясь, однако, понять, в чем тут дело, где моя «вина» и чего, собственно, от меня хотят»[215]. В тот же день, 7 марта, Сталин отправил строго секретное письмо Орджоникидзе. Он предупреждал его, что Ленин направил противникам Орджоникидзе письмо поддержки. В связи с этим Сталин призывал к осторожности: «добиться компромисса […] естественного, добровольного»[216]. Из письма к Орджоникидзе очевидно следовало, что Сталин осознавал серьезность ситуации и лавировал, чтобы лишить Ленина козырей.

До недавнего времени подлинность антисталинских диктовок и действий Ленина, логично складывающихся в общую картину, никогда не вызывала сомнений. Лишь в последние годы в России были предприняты попытки объявить ленинские оценки фальсификацией[217]. Несмотря на наукообразное изложение и ссылки на архивы, эти попытки не являются действительно научными. В итоге все свелось к нелепой конспирологической версии: антисталинские диктовки сфабриковали и подбросили в ленинский архив сторонники Троцкого!

На самом деле ни у кого из ленинских соратников, включая самого Сталина, не было сомнений в отношении ленинских диктовок. В конечном счете именно это является ключевым доказательством их подлинности. Сталин обладал достаточным влиянием и умом, вполне контролировал ситуацию в аппарате в целом и в окружении Ленина в частности, чтобы не стать жертвой какой-то политической подделки. Сталин более чем серьезно относился к «завещанию» Ленина и предпринял немало усилий, чтобы преодолеть негативные последствия этих документов.

В общем, сам факт антисталинского наступления Ленина в последние недели его активной жизни несомненен. Другой вопрос – причины этого наступления. Речь идет о намерениях и мотивах не просто искушенного политика, но политика, пораженного тяжелым, неизлечимым недугом. «Последняя борьба Ленина» (выражение М. Левина) является ярким проявлением неукротимости воли к политическому доминированию и власти – самой главной черты его личности. Болезнь не сломила эту волю, скорее усилила ее. Можно только поражаться, с каким упорством этот мучимый страшными физическими и моральными страданиями человек на протяжении нескольких лет чередовал вынужденные перерывы и упрямые возвращения во власть. Эти возвращения поддерживали его существование, придавали ему силы, наполняли смыслом невероятно тяжелую борьбу с недугом. Не в первый раз соратники бросали Ленину вызов, а он принимал его. Однако в 1922–1923 гг. болезнь способствовала более обостренному восприятию Лениным любого противодействия его первенству.

С точки зрения политической технологии ленинские маневры конца 1922 – начала 1923 гг. мало чем отличались от всех предшествующих столкновений. Ставка на свой непререкаемый авторитет среди массы партийных функционеров – делегатов предстоящего съезда. Ставка на соперничество среди ближайших соратников (в частности, Троцкого и «тройки»). Трудно избавиться от подозрения, что в этой технологии Сталин оказался в значительной мере случайной жертвой, слабым звеном. В вопросе о создании СССР и особенно в грузинском деле он допустил ошибки, которые вполне могли быть объявлены политическими. Наконец, он обидел жену больного вождя, проявив непозволительную для большевистского товарищества грубость. Сталин подставился под удар. И этот удар для Ленина был оптимальным способом укрощения соратников и подтверждения своего политического авторитета. Важно подчеркнуть, что Ленин вряд ли собирался отстранять Сталина от высшей власти вообще. Сталин как противовес амбициям других вождей, а также как опытный администратор был незаменимой частью механизма лидерства Ленина. Речь шла об очередном политическом маневре и манипуляции соратниками, о корректировке равновесия за счет некоторого ослабления «тройки».

Столь длительное выяснение возможных мотивов действий Ленина в этой книге уместно потому, что нам важно предположить, какой была возможная реакция Сталина на немилость со стороны учителя. У Сталина были все основания искренне обижаться на Ленина. В конечном счете Сталин не сделал ничего такого, чего он и другие советские вожди не делали бы ранее. Все спорили и противоречили Ленину, однако затем, как и Сталин, уступали ему. Периодически Ленин наказывал провинившихся: удалял от центра власти, опять возвращал. Но делал это скрытно, щадя их самолюбие. Что же изменилось теперь? Почему атака против Сталина, в целом служившего Ленину верой и правдой, была столь демонстративной? Сталин, судя по всему, списывал этот взрыв гнева на ленинскую болезнь. Психологически и политически – самое удобное объяснение.

Действительно, случилось так, что записка грузинским большевикам оказалась последним документом, продиктованным Лениным. Через несколько дней в состоянии его здоровья произошло резкое ухудшение. Это спасло Сталина от политических затруднений. Ленин не выступил на съезде партии. Политбюро замяло «грузинский инцидент», а затем и предложение Ленина о смещении Сталина с поста генсека. Такая помощь Сталину не была благотворительностью со стороны «друзей». Она была результатом острой борьбы за власть, начавшейся в последний период физического существования отошедшего от дел Ленина и продолжившейся после его смерти в январе 1924 г.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.