Глава 3
Глава 3
Переполох с сумотори, кажется, улегся, но не окончательно. Юкико отложила домашние дела и составляет список достойных холостяков из их окружения. Гэндзи встречается со старым школьным приятелем, владельцем закусочной в Токио. Через некоторое время приходит биография молодого человека, написанная от руки его матерью. Юкико дотошно изучает письмо — Дзюнко усердно игнорирует. Приходится применить давление, и она неохотно соглашается на встречу: «Только посмотреть». Определена дата: воскресный бранч в китайском ресторане в городе. Присутствуют родители обеих сторон и, разумеется, дети.
Проявив неизменную вежливость и немалое мужество, Гэндзи приглашает на встречу и меня. Не желая ставить под угрозу переговоры на столь деликатную тему, неохотно отказываюсь. Но стоит семье вернуться домой, набрасываюсь с расспросами.
«Ну, как он?» — взволнованно спрашиваю я.
Гэндзи снимает ботинки и задумчиво говорит: «Ну, он хороший человек».
О Боже! Все так плохо?
Заходит Юкико с коробкой шоколадных конфет размером с микроволновку. Дзюнко еще в ресторане, пьет кофе с потенциальным мужем.
«Он оказался неразговорчивым», — объясняет Гэндзи уже в кухне за чашкой зеленого чая и стаканом виски. Коробка громоздится посреди стола. Цвета тикового дерева, она снабжена дюжиной выдвижных ящичков с крошечными серебряными ручками и похожа на шкатулку для драгоценностей — символ серьезных намерений претендента, который обошелся ему примерно в 300 долларов.
Юноша оказался не то что немногословным — он вообще не открыл рта весь вечер, разве что для того, чтобы положить еду, и мать отвечала за него почти на все вопросы. Гэндзи с Юкико не слишком уверены, что они с общительной Дзюнко друг другу подходят, но тем не менее настаивают, что все хорошо провели время.
Через час приходит Дзюнко в раздражении и какая-то запыхавшаяся. Она попросила своего жениха высадить ее у ближайшего супермаркета, чтобы он не узнал ее адреса. Да, не самое удачное начало брачных приготовлений.
«Он только и говорил что о себе! — объявляет она, падая на стул и выдвигая ящички шоколадной шкатулки. — И какой сноб! Стал внушать мне, что без него его фирма просто рухнет, что он там совершенно необходим. Что в старших классах по математике у него были высшие баллы, а учитель назвал его гением!» Шоколад тревожными темпами исчезает.
«А еще у него куча друзей, в том числе и из высшего общества, и все они от него без ума. Ха!»
Жених так утомил Дзюнко, что она несколько раз зевнула и даже задремала, подперев ладонью подбородок, пока вдруг не встрепенулась и не очнулась. Он ничего не заметил.
Но гораздо хуже то, что молодой человек ни разу не поинтересовался, чем занимается Дзюнко, какие у нее увлечения. Словом, нарушил главное правило первого свидания.
Пусть свадьбы не будет, коробка с шоколадом останется у нас. Уничтожив несколько рядов конфет, решаем, что делать дальше. Дзюнко и Гэндзи убеждены, что молодой человек ею не заинтересовался. Я также уверена, что вся его напыщенность была попыткой произвести впечатление, хоть и не собираюсь признаваться, ценой скольких свиданий получен этот драгоценный опыт. Гэндзи считает, что надо подождать и посмотреть, как поведет себя претендент. Мне же кажется, что гораздо более гуманно опередить его, чтобы в случае чего он мог изменить ответ и заявить, что Дзюнко ему тоже не понравилась.
Мы пьем чай и придумываем всякие отговорки.
«Ты так нужен своей компании, что дома мне будет одиноко», — предлагает Дзюнко.
«Может, сказать, что Дзюнко сейчас слишком занята и не может ходить на свидания?» — спрашивает Гэндзи.
«А может, просто сказать: ты — высокомерный зануда?» — советую я.
Доедаем шоколад, приходим к общему выводу, что жених все же хороший человек, и идем спать.
На следующий вечер караулим у двери Гэндзи.
«Какие новости?» — спрашиваем.
«Нехорошие», — отвечает он. По-японски это означает: хуже атомной бомбы.
День начался нормально. — он сел на свое обычное место в купе первого класса с выпуском «Financial Times». Но на работе не успел даже просмотреть утреннюю почту, как разразилась катастрофа. Зазвонил телефон. Голос на том конце был полон радости и волнения. Оказывается, свидание прошло великолепно, сын просто в восторге. Можно сказать, сделка уже на мази.
Гэндзи понятия не имел, что ответить. Не успел он даже выпить утренний кофе, не говоря уж о том, чтобы придумать какую-никакую отговорку, как тут такое началось! Пробормотав нечто невнятное, он в конце концов закончил разговор, соврав, что Дзюнко поздно вернулась домой и он еще не успел с ней поговорить.
Дзюнко удивлена и рассержена. Теперь ей придется самой сообщать об отказе молодому человеку, а такой договоренности не было. И вот Гэндзи, к моему изумлению, соглашается пойти в закусочную к отцу жениха и обговорить все от ее имени.
Раньше мне казалось, что свидания с мужчинами — это то, что принято делать наперекор родителям, а не по их просьбе. Стала бы я просить папу найти мне подходящего парня? Конечно нет, как и не стала бы спрашивать, какой тип тампонов предпочесть! С другой стороны, мой отец никогда не предлагал написать за меня
письмо: «Дорогой Джон…» и все такое прочее. Вся эта катавасия со сватаньем имеет свои плюсы.
Постепенно Гэндзи удается внушить самому себе, что в какой-то степени он уже намекнул владельцу закусочной, каков будет ответ. Ясно же, что если бы жених хоть немного приглянулся Дзюнко, она бы сразу сказала об этом отцу. Осталось лишь выждать несколько дней, пока страсти не улягутся.
Через неделю он приходит в закусочную перед самым закрытием. Сердечно поприветствовав друга, он приглашает его в ближайший бар.
«Жалко, что так вышло с молодыми», — Гэндзи расстроенно качает головой.
«Да, — соглашается отец жениха, потягивая виски, — но чего еще ждать от нынешнего поколения? У них на все есть свое мнение».
Отцы размышляют о сложностях общения с «новыми людьми» и выпивают по паре двойных порций. Дружеские отношения восстановлены; на нетвердых ногах приятели возвращаются домой.
Признаюсь, новое поколение японцев и японок меня просто завораживает. Их мир похож одновременно на декорации футуристического фильма и разворот журнала для тинейджеров. В нем каждый час появляются супермодные новинки, и с той же скоростью на их смену приходят новые; уследить за ними — работа не из легких. Здесь все одержимы дизайнерской одеждой, здесь правит оригинальность и последние тенденции, и на основе местных изобретений регулярно возникает та или иная всепланетная мания: сегодня это аниме и манга (японские комиксы), завтра — тамагочи (виртуальные питомцы). Желая узнать о следующей глобальной тенденции в развитии потребительской электроники, представители иностранных маркетинговых компаний приезжают сюда и, встав на одно колено, берут интервью у 14-летних школьниц.
Это отдельный мир внутри большого мира, тайное лицо Японии, существующее бок о бок со служащими в костюмах и домохозяйками на велосипедах. Почти альтернативная реальность, как мир гейш и борцов сумо; субкультура, находящаяся в рамках общества. но вместе с тем живущая по собственным законам и в своей системе координат.
Юкико угрюмо бормочет что-то о тайном инопланетном вторжении и наказывает мне держаться от «новых людей» подальше.
Втайне я надеялась войти в этот мир с помощью Дзюнко, но в последнее время мне удается увидеть ее лишь мельком, по выходным. Почти каждый вечер она веселится в Токио, в полночь приезжает домой последней электричкой, а в 6:30 утра с усилием вытаскивает себя из кровати.
Отчаявшись ждать помощи от «сестрички», начинаю искать другие пути влиться в круг японских «новых людей». По слухам, в воскресенье вечером молодежь собирается в центре Токио, заполняя сверкающие неоном бутики. В руках у них пакеты с дизайнерскими лейблами и большие стаканы латте с эмблемой «Starbuck». Они скачивают гороскопы по мобильному Интернету и щебечут, точно стая воробышков. Рядом, у станции Харадзюку, тротуары забиты начинающими музыкантами: все стараются перекричать друг друга.
Как-то воскресным утром сажусь на электричку до Токио, якобы для того, чтобы посетить знаменитый храм Мейдзи. Спустя 2 часа высаживаюсь на станции Харадзюку, слышу диско 1970-х и начинаю идти в том направлении. Диско сменяется роком образца начала 1990-х. Повсюду панковские челки, проколотые брови; чем дальше, тем экстремальнее прически и цвет волос, вплоть до кислотно-зеленого, все больше ботинок с массивными 9-дюймовыми каблуками. Должно быть, я уже близко.
Шестеро ребят в ярко-оранжевых комбинезонах танцуют под музыку Village Реор1е, подражая Траволте. Выходит неплохо. Рядом стоят трое молодых людей в темных очках, у одного на руке белая перчатка, на шее болтаются пустышки. Волосы обесцвечены, а сверху одеты кудрявые черные парики.
Мое внимание приковывает дикого вида группа: энтузиазма у них куда больше, чем зрителей. На солисте — верхняя часть от костюма медведя: пушистая морда, мохнатые уши. Гитарист — викинг-завоеватель в рогатом шлеме. Рога то и дело мотаются вперед и назад, когда он трясет головой. Он выглядит довольно впечатляюще, но тут дело доходит до сложного пассажа, и он сосредоточенно высовывает язык — это портит все дело. Доиграв песню, ребята по-ковбойски разворачивают микрофоны и уходят на перерыв;
«Понравилась музыка?» — на отличном английском спрашивает медведеголовый.
«Супер», — решаю соврать я.
«А костюм?»
«Фантастика», — на этот раз отвечаю я абсолютно искренне. Парень в точности как плюшевый мишка, что сидел у меня в детстве на полке над кроватью. Он учится на первом курсе экономического факультета Токийского университета — попал туда, выдержав тяжелейшие школьные экзамены. А жить в свое удовольствие осталось всего 4 года: после окончания учебы, став в беличье колесо корпоративной системы, так и пробегаешь в нем до конца жизни. Черные волосы торчат во все стороны, одна прядь выкрашена в фиолетовый. По выходным он носит смешную обувь, делает макияж, но ни в коем случае не татуировку и пирсинг — ничего такого, что останется на всю жизнь. В понедельник утром снова надо выглядеть как все, зато сегодняшний день принадлежиттоль-коему.
На обратном пути к станции то и дело попадаются магазинчики, где одевается тусовка с Харадзюку. В некоторых продается обувь. Поддавшись искушению, заглядываю в один из них.
Прохожу мимо гигантских башмаков снежного человека, выставленных на самом виду. Лишь мельком взглянув на ботиночки из блестящей лакированной кожи, артистично украшенные кляксами, имитирующими птичье гуано, и даже не остановившись поглядеть на невероятно красивые, усыпанные стразами вечерние туфли с тонкими иглами-каблуками, я направляюсь прямиком к сапожкам на самой высокой, тонкой и неустойчивой платформе, которые способны разом превратить меня в 6-футовую модель. Подбегает продавец и принимается усердно отговаривать меня от покупки. Не достигнув успеха, он зовет еще двоих, и те присоединяются к нему, кивая и поддакивая в унисон. Не хочу ли я лучше заплести африканские косички?
«Нет, — отвечаю я, — мне очень нравятся эти сапоги».
Открыв несколько десяток коробок, они, наконец, находят пару, которая теоретически должна налезть на мои исполинские лапы. Меня приглашают в кожаное кресло и устраивают поистине королевскую примерку: трое продавцов пытаются надеть один сапог. Лихорадочно вспоминаю, не дырявые ли у меня сегодня носки, не забыла ли я побрить ноги. Пятка проскальзывает в сапожок с помощью гладкой деревянной ложечки; узкий мысок больно стискивает пальцы. Но это только начало.
Я не могу застегнуть молнию. Дергаю ее, стягиваю края, но кожа совсем не эластичная, и между металлическими зубьями торчит два дюйма ноги. Продавцы окружили меня кольцом, вздыхают и что-то бормочут себе под нос.
Раньше я всегда гордилась своими ногами. Как-никак, они стойко выдержали несколько марафонов и путешествий с тяжеленным рюкзаком на спине. Когда я катаюсь на гоночном велосипеде, некоторые велосипедисты даже делают мне комплименты! А теперь мои ножки превратились в гигантские, неуклюжие, шишковатые отростки.
Наконец один из продавцов догадывается зашнуровать верх сапог фиолетовыми шнурками.
И вот торжественный момент настал. Двое продавцов берут меня под руки, третий хватает прямо под лопатки. Как 90-летнюю старушку, меня поднимают из кресла и устанавливают на шатающиеся конечности. Мои ассистенты следят за малейшим колебанием, не опуская рук ниже чем на дюйм от моих локтей. Помнится, когда мне было 8 лет, родители подарили на Рождество ходули и потом точно так же меня страховали!
Я шагаю вперед, 9-дюймовые каблуки царапают пол. Продавец демонстрирует, как рывком переставлять ноги, чтобы создать инерцию — тогда сапог весом в 5 фунтов сам сделает шаг. У меня как будто вдруг вырос лишний сустав, повернутый не туда, куда нужно… Выступаю, как жирафа, резко поднимая и опуская ноги: за ступней вперед выбрасывается колено, потом грудь и, наконец, шатающаяся голова.
Дойдя до середины зала, на секунду теряю равновесие и становлюсь на край одной платформы. Накренившись вперед, начинаю падать — точно самолетный винт после остановки, постепенно замедляющий свое вращение, как в покадровой съемке. Но мои страховщики начеку. Меня ставят обратно на ноги и тактично намекают, что лучше бы вернуться в кресло, пока все конечности целы.
В конце концов, снимаю сапоги и покупаю косичку, а про себя даю клятву сесть на диету и сломать обе ноги, если понадобится, но избавиться от вульгарных выпирающих мышц — чтобы ножки стали тонкими, как прутики! Трое продавцов выстраиваются в линию и кланяются с явным облегчением. У самого выхода замечаю, что девушка покупает фиолетовые шнурки: неужели благодаря мне появилась новая тенденция?
По пути домой думаю о мальчике в медвежьем костюме. Однажды он станет директором компании, облысеет, но втайне от всех наверняка будет вспоминать то время, когда играл в плохой группе и носил маску мохнатого медведя. Пусть Дзюнко и ее сверстники не находят понимания у старшего поколения, но сдается мне, что будущее Японии все же в хороших руках.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.