Глава 30 . Наступление в Арденнах

Глава 30. Наступление в Арденнах

Мы соединились со 2-м танковым полком СС на западном берегу реки Ур. Нашей первой задачей был прорыв через линию обороны американцев в районе От-Венн и захват города Уффализ с целью овладения жизненно важными перекрестками путей сообщения.

Упомянутый регион От-Венн, вероятно, самый неблагоприятный в географическом отношении в Арденнах. Он представляет собой заболоченную долину, изрезанную бесчисленными речками, со множеством озер. И продвижение тяжелой техники здесь затруднено, в особенности если речь идет о соблюдении графика следования. Поэтому в качестве сил поддержки приходилось рассчитывать в основном на пехоту, продвигавшуюся по редким в этой местности дорогам с гравийным покрытием. На грунтовые же дороги надеяться не приходилось — они бы не выдержали прохода большого числа единиц гусеничной техники.

Ранним утром 16 декабря 1944 года наша артиллерия — полевые орудия, 10,2-см и 8,8-см орудия, минометы, установки реактивных снарядов и шестиствольные минометы — открыла огонь по противнику. Артподготовка заняла около часа, а по завершении ее мы с Крендлом убедились, что все, кто мог находиться в лесном массиве, не имели ни малейших шансов уцелеть. Примерно 20 минут спустя наши артиллеристы вновь около часа обстреливали позиции союзников. Когда орудия утихли, мы, взглянув на небо, услышали странный не то гул, не то рев — у нас над головой неслись «Ме-262» — те самые, ставшие объектом многочисленных слухов истребители со свастикой на хвостовом оперении и крестами на крыльях! Мы стали свидетелями первой воздушной операции с применением реактивных самолетов, по маневренности и скорости не имевших себе равных. Фюрер и верховное командование, наконец, сдержали слово! И вот мы, вдохновленные увиденным и услышанным, воспряли духом. Все-таки не все еще потеряно, может, мы и впрямь выиграем эту войну!

Многие предшествующие месяцы меня не покидало чувство обреченности — ежедневно приходилось осознавать всю тщетность наших усилий. И вот теперь, увидев эти быстрокрылые «Ме-262», я почувствовал, как ко мне возвращается прежний оптимизм. Я ощущал, что Германия вновь возрождается, заявляет о своей мощи. Сколько нам всего пришлось слышать о чудо-оружии, с каким нетерпением мы ждали его. И в тот день, 16 декабря 1944 года, мы воочию убедились, что располагаем средствами, способными коренным образом переломить ход и исход войны. Я тогда даже устыдился, что утратил веру в фюрера и верховное командование, и что теперь мне предстоит нелегкая задача — вновь обрести ее.

Наш взвод был придан штурмовой группе (Kampfgruppe), действовавшей по границам возвышенного участка и осуществлявшей контроль над обстановкой в регионе От-Венн. Часть сил пехоты была направлена в долину, где атаковала американцев, а мы пробивались на юго-восток, где нам предстояло создать наблюдательный пункт для корректировки огня нашей артиллерии. Еще до полудня мы вышли на вершину большого холма, откуда открывались великолепные возможности обзора долины, и наши наблюдатели приступили к изучению обстановки и определению целей.

Большинство наблюдателей успели побывать на Восточном фронте и имели опыт идентификации целей в условиях заснеженной местности. Серые полосы вдали внизу ничего мне не говорили, однако наблюдатели определили, что это отпечатавшиеся на снегу следы ног — по теням внутри. И, проследив, куда они тянутся, наблюдатели вмиг определили места, где укрывался противник: кустарник, выемки, вообще всякого рода углубления в рельефе местности. Я распорядился обстрелять их из наших 10,2-см и 8,8-см орудий. И сразу убедился, что наблюдатели не ошиблись — тут и там уцелевший враг спешно покидал укрытия. Не будь с нами опытных наблюдателей, я бы в жизни не догадался, куда направить артогонь.

Сразу же после полудня 16 декабря американцы засекли наш пост наблюдения. Перед этим повалил снег, видимость исчезла, помешав нам вести наблюдение, а союзникам — обстрелять нас. К 15 часам нам приказали покинуть наш пост, спуститься в долину для соединения с остальными штурмовыми группами. И вот мы, около 120 человек, собрав снаряжение и оружие, стали спускаться с холма.

Было очень холодно, а из-за метели видимость сократилась до 15 метров. Бойцы штурмовой группы «G», выскочив из лесного массива, бросились на нас с криками «Drop your weapons!»[30]. Только потом они поняли, что мы — свои. Слава богу, хоть стрельбу не открыли. Оказывается, мы ненароком забрели на их позиции. Вполне могли ухлопать нас ни за что ни про что.

К 17.30 мы без происшествий вышли к довольно широкой реке. От командиров поступило указание преодолеть вброд водную преграду, держа ранцы и оружие над головой. Чтобы потом, по крайней мере, было во что переодеться на другом берегу. Но я, к счастью, услышал рокот двигателей полугусеничных вездеходов. Дождавшись их, мы гроздьями, кто как мог, повисли на них, что избавило нас от необходимости в декабрьский холод голышом лезть в ледяную купель. Конечно, кое-кто из наших командиров мог посчитать это самоуправством, но у меня был один козырь — мол, а что бы стало с моей рацией, свались она случайно в воду? Честно говоря, мне было с высокой башни наплевать, упадет она в воду или нет. Главное для меня было не соваться в ледяную воду, тем более что представилась возможность форсировать речку на борту вездеходов.

Оказавшись на другом берегу, мы поняли, что это остров и что нам предстоит форсировать еще один поток. На сей раз перейти его по бревенчатому мостику. Союзники располагали здесь кое-какой обороной, однако наша внезапная атака застигла их врасплох. К 18 часам мост был в наших руках, а в 18.20 мы уже спокойно переходили через него.

Примерно к 8 часам вечера мы подошли к участку, который утром подвергся обстрелу нашей артиллерией, и увидели его результаты. Огромные воронки, вывернутые с корнем и поваленные деревья, обугленные пни на месте срезанных снарядами стволов. Американцы удерживали позиции впереди, но нам было приказано окапываться и дожидаться подхода танков.

На самом деле нам не пришлось окапываться в привычном смысле этого слова — приходилось соблюдать тишину, да и отрывать окопы в промерзшей земле — затея изначально бессмысленная. Так что мы ограничились тем, что, сделав в снегу углубление, улеглись в него. Я лег, выставив ствол моей винтовки К-98 в сторону вражеских позиций. Тем временем снегопад усилился, и я, застыв в неподвижности, чувствовал, как медленно замерзаю. Когда замерзаешь, первое, что чувствуешь, — покой и блаженство, полнейшее нежелание даже шевельнуться, на смену которому приходит сонливость. Но ты отлично понимаешь, что заснуть сейчас — и все. И я до полуночи боролся с острейшим желанием спать, пока меня не вызвали на штабной командно-наблюдательный пост, расположенный метрах в 60 в нашем тылу.

Всех радистов предупредили, что после 2.00 будет передан сигнал. Сигнал для меня — два низких гудка. Они означали, что наша штурмовая группа должна будет провести разведку боем. Если мы натолкнемся на оборону американцев, я тут же должен буду вызвать по рации штурмовые группы «С» и «G» для поддержки.

Я вернулся в свой вырытый в снегу окоп. В нескольких метрах от меня справа расположился Крендл, а слева — Зайлер. И тот, и другой вопросительно смотрели на меня. Я показал на часы, потом поднял два пальца вверх. Описав в воздухе круг, я изобразил всю нашу штурмовую группу, а потом ткнул пальцем вперед.

После 2.00 мне передали первый сигнал — один гудок. В темноте из-за снега я не мог видеть, как отправилась первая штурмовая группа. Примерно 5 минут спустя прозвучали уже два гудка, и с места снялась вторая штурмовая группа. Прошло еще 5 минут, и тут я принял сигнал, предназначенный мне. Крендл и Зайлер передали по команде приказ подготовиться, и вскоре мы, пригнувшись, стали пробираться по снегу.

Мы прошли метров двадцать, и тут в небо взмыла осветительная ракета. Мы невольно вздрогнули, завидев в отдалении такой же, как и наш, дозор союзников. До них было около 35 метров. И мы, и они, открыв огонь, тут же бросились в снег. Я по «Петриксу» сообщил примерные координаты, и с тыла наши минометы выпустили несколько зарядов. По-видимому, поступили также и американцы, потому что и на нас вскоре обрушились мины.

Я обратился по радио в штаб с просьбой прекратить огонь. Когда наши минометы умолкли, я свистком скомандовал атаковать позиции американцев. Враг, вероятно, оказался застигнут врасплох — янки явно не ожидали от нас такой прыти и, скорее ради проформы, пальнув по нас несколько раз, спешно отошли. Миновав метров 35, мы захватили два американских средних пулемета. Американцы не дремали — они успели скорректировать минометный огонь, и только тогда мы сообразили, отчего это они так быстро бросились наутек. Они задумали подставить нас под свои мины. Я снова воспользовался свистком, мы соединились с другой штурмовой группой и атаковали позиции врага.

То, что мы сумели оперативно овладеть пространством, вынудило американцев прекратить минометный обстрел, в противном случае их бы солдаты попали под него. «Петрике» затрещал, чей-то начальственный голос проинформировал нас, что, дескать, нам на выручку спешат наши танки. Мы находились в 20 метрах от позиции противника, и численное превосходство позволило нам нейтрализовать их ответный огонь. Не прошло и нескольких минут, как из темноты вынырнули танки типа «IV» и «королевские тигры». Я стал корректировать их огонь, нацелив на эффективное подавление огневых точек противника.

Часть нашей штурмовой группы и часть другой сумели существенно ослабить оборону противника с севера и с юга. К 3.45 утра бой завершился, и мы взяли в плен около 115 американцев. У нас было четверо раненых и ни одного убитого.

Тут подоспели наши грузовики и полугусеничные вездеходы, и нам было приказано сесть в них. В переполохе мы даже не услышали слова офицера о том, что, мол, теперь путь на Уффализ практически свободен. 2-й танковый полк СС находился в пути всю ночь. Приткнувшись к брезенту кузова нашего «Опель Блица», я незаметно провалился в сон.

Около 8.30 утра грузовики и тягачи остановились, и нам приказали выходить. Мы собрались вокруг наших полевых командиров для постановки задачи по овладению Уффализом. Город удерживался американцами, но наши офицеры считали, что вначале необходимо провести интенсивную артподготовку, а уже потом пустить пехоту и мотопехоту, которая подавит оставшиеся очаги сопротивления неприятеля.

Полчаса спустя наша артиллерия стала обстреливать бельгийский городок. Лесистые и заболоченные окрестности Уффализа не позволяли нашим танкам и грузовикам пройти. Нам было приказано атаковать каждую из трех ведущих в город главных дорог, чтобы проторить путь для нашей техники. Нескольким штурмовым группам предстояло очистить от врага дорогу на рю Сен-Ан, другой — наступать вдоль дороги до рю Виль Бас, мой взвод был придан к подразделениям, наносившим удар вдоль авеню де Ла Гар. Все перечисленные дороги протянулись с юга и пересекались с дорогой рю Дю Пон. Выход к рю Дю Пон и овладение ею открывало нам путь на Уффализ.

Три штурмовые группы, в общей сложности 360 человек, решено было поделить на две группировки по 180 человек каждая. Мы заняли позиции по обеим сторонам дороги авеню де Ла Гар, ожидая появление врага с севера. В нашем распоряжении был один полугусеничный вездеход и несколько бронеавтомобилей. Нам приказали любой ценой сохранить их. Мы сосредоточились на западной стороне дороги, до рю Дю Пон нас отделяли 160 метров. По обеим сторонам авеню де Ла Гар тянулись деревья и заснеженные канавы — укрытие не из лучших. Чуть вдалеке, если смотреть на север, у перекрестка двух дорог были различимы дома и другие постройки. Наши бронетранспортеры двинулись вперед, позади них следовал полугусеничный вездеход. Со стороны рю Сен-Ан и рю Виль Бас, то есть оттуда, где действовали наши штурмовые группы, доносилась стрельба. Судя по ее интенсивности, там завязался ожесточенный бой. Мы успели пройти метров 20-25, как распахнутые окна домов ощерились стволами автоматов и базук. Один из снарядов, выпущенных из базуки, поджег наш бронеавтомобиль. Мы вынуждены были залечь в придорожных канавах. По проезжей части хлестали автоматные и пулеметные очереди.

Я вызвал по рации штаб.

— Необходимо дать пару залпов по перекрестку рю Дю Пон и авеню деЛа Гар. Мы под интенсивным обстрелом засевшего в домах противника.

— Принято! — тут же последовал лаконичный ответ.

Но обещанного артогня мы так и не дождались. Еще один снаряд базуки поджег последний из наших остававшихся бронеавтомобилей и вынудил вездеход отползти назад. Я снова стал вызывать штаб и повторил координаты.

— Держитесь, — прозвучал ответ. — Переданные вами координаты приняты.

Кто-то отдал приказ наступать. Мы стали осторожно пробираться по придорожным канавам. Пройдя метров 15, следовавшие в голове бойцы подорвались на мине, сработали и заряды, укрепленные американцами на деревьях вдоль дороги. Не скажу, сколько тогда наших погибло, но проезжая часть была залита кровью.

Я снова стал нажимать на клавишу вызова рации.

— Нам позарез нужна поддержка артогнем. Здания на перекрестке рю Дю Пон и авеню де Ла Гар, — упрямо повторил я. — Мы нарвались на вражеские мины. Американцы нас в упор расстреливают!

— Поддержки артогнем не будет. Нельзя разрушать здания — они понадобятся нам для обороны, когда город будет в наших руках.

Черт бы вас побрал! Наши штурмовые группы ждали артиллерийской поддержки, а мне, видите ли, решили разяснить, почему мы ее не получим. Как только стало известно, что артиллерии ждать нечего, мы стали продвигаться вперед по канавам под прикрытием нашего вездехода.

Когда до перекрестка оставалось примерно 100 метров, на стволах деревьев вновь стали срабатывать расставленные союзниками заряды. Дорога была усыпана обломанными ветками, щепками, касками, оружием, залита кровью, кое-где мы с ужасом замечали оторванные конечности. И нам оставалось только идти вперед, моля Бога о том, чтобы не стать жертвой очередного коварного взрыва. На наш вездеход обрушивался огненный шквал, однако водитель каким-то образом уворачивался от снарядов базуки. До рю Дю Пон оставалось не больше 70 метров, когда сработала очередная серия зарядов. По цепи передали, что у нас около 100 человек убитых, и, таким образом, численность отряда сократилась на целую треть. Вездеход получил прямое попадание и был выведен из строя. Обо всем этом я передал в штаб.

Но нашим офицерам почему-то не хотелось принимать всерьез ни число погибших, ни то, что враг вывел из строя наш вездеход. Штаб просто-напросто приказал нам наступать, погнал нас на убой. Мы сумели одолеть метров 10, но тут пулеметный огонь американцев непреодолимой стеной встал перед нами, в течение получаса не давая нам и головы поднять.

Из штаба сообщили, что трем штурмовым группам удалось пробиться с дороги рю Сен-Ан к рю Дю Пон, и теперь они пробивались к Уффализу. Нам предстояло прорваться через лесной массив на запад, а потом, повернув на север, соединиться с ними. Приказ был передан по цепи, и вскоре по свистку мы бросились перебегать дорогу и укрываться среди деревьев.

Еще издали мы услышали автоматный огонь наших штурмовых групп. Связавшись с ними по рации, я договорился о том, чтобы они ждали нас в лесу южнее дороги рю Дю Пон.

Другие наши подразделения удерживали проход по дороге рю Сен-Ан, обеспечивая проезд наших танков к подступам на рю Дю Пон. Как только наши танки показались на дороге, американцы, оставив позиции, стали поспешно уходить. Мы с боем пробивались на запад и без особого труда очистили от неприятеля перекресток рю Дю Понавеню де Ла Гар, до этого доставлявший нам немалую головную боль. Это, как и предполагалось, серьезно осложнило положение американцев, в результате сопротивление противника дрогнуло. Мы вошли в Уффализ, где разыгрались ожесточенные бои за каждую улицу. С прибытием в город наших основных танковых сил американцы стали сдаваться в плен или отходить. На нашей стороне было многократное численное преимущество, к тому же у врага были на исходе боеприпасы. С потерей стратегически важных точек обороны — зданий у входа в город — враг полностью лишился всех преимуществ.

Мы вместе с бойцами штурмовой группы дошли до перекрестка, где наши товарищи из 2-го танкового полка СС охраняли с десяток попавших в плен американцев. Все они стояли с поднятыми вверх руками, но один из пленных упорно не хотел вынимать руку из кармана. Американца обыскали, оружия при нем не нашли, а на руку его, как выяснилось, была наспех наложена временная шина из подручных материалов. Ему разрешили держать ее на перевязи.

Унтершарфюрер попросил меня еще раз уточнить время прибытия транспорта за пленными. Я сделал соответствующий запрос, мне было сказано, что предварительно необходимо убрать с дорог подбитую технику, а также проверить их на наличие мин. Одним словом, требовалось обождать. Коротая время, мы угощали американских пленных сигаретами и шоколадом.

Американцы не скрывали удивления таким обращением с ними. Ничего удивительного — про нас ведь им наплели небылиц.их пропагандисты. Сначала они вели себя крайне настороженно, но скоро, видя, что их никто не собирается ни расстреливать, ни издеваться над ними, успокоились.

Примерно спустя полчаса прибыл транспорт, нам было приказано усадить в кузов пленных, а потом собраться на главной площади города для получения дальнейших указаний. Зайлер и Хеллер с еще несколькими солдатами должны были сопровождать пленных в тыл. Грузовик стал отъезжать.

Мы стояли с Крендлом и спокойно беседовали, как вдруг позади нас прогремел взрыв. Повернувшись, я увидел ужасную картину — взорвался грузовик с пленными и нашими конвоирами. Сидевших в кузове разорвало буквально на куски. Зайлер и Хеллер, а также все те наши солдаты, которым приказали сопровождать пленных в тыл, погибли на месте. Не выжили и двое американцев, остальные пленные получили тяжелые ранения. Штаб тут же запросил по рации, что произошло. Как я представлял себе, водитель грузовика по недосмотру наехал на американскую мину. И на самом деле, разве углядишь мину среди усеявших дорогу обломков? Саперы, вооружившись миноискателем, тут же принялись прощупывать проезжую часть.

Но они ничего подозрительного не обнаружили. Как и не обнаружили воронки от взрыва. Выходит, взрыв произошел не от мины. А от чего? По крупицам стали восстанавливать картину происходящего незадолго до посадки раненых в грузовик. Опросили выживших. Один из пленных американцев показал, что, мол, в кузове тот самый американец с шиной на руке внезапно выдернул из перебинтованной руки кольцо. Оказывается, под шиной скрывалось зарядное устройство, скорее всего, обычная осколочная граната. Видимо, этот пленный американец, решив совершить героический поступок, пожертвовал собой, а заодно и своими товарищами, не говоря уже о наших. Маньяк, да и только. Что бы ему грозило? Спокойно переждал бы войну в нашем шталаге люфтваффе.

Согласно полученным данным, американцы отступали на запад к городу Боннерю. Офицеры штаба полагали, что противник испытывает острую нехватку боеприпасов и провианта, посему не способен оказать серьезного сопротивления. В связи с этим было запланировано нанести по Боннерю удар и выбить оттуда американцев. Мы быстро собрали наши силы и разделили их на две группы. Намечалось, что мы подойдем к Боннерю с востока, а оставшиеся силы полка ударят противнику во фланг с севера со стороны Фонтенейя и, совершив обходной маневр, подойдут к Боннерю с запада.

Американцы, разгадав наши намерения окружить их и отсечь от основных сил, предпочли срочно отойти. Две штурмовые группы начали операцию по преследованию противника в глубь района Фуа-Бастонь. Несмотря ни на что, наш удар по двум сходящимся направлениям все же удался, и на участке у Эйфеля были окружены 422-й и 423-й американские полки.

Сражение на участке Шнее-Эйфель

Командующий нашими объединенными силами генерал Хассо фон Мантейфель начал стягивать удавку на шее окруженных 452-го и 423-го американских полков. Этот генерал был учеником и другом герра генерала Роммеля и нередко использовал те же тактические приемы, что и в 1940 году во время бельгийско-нидерландской кампании.

Для наступления наших танковых и механизированных частей генерал фон Мантейфель использовал оборонительные участки, располагавшиеся вокруг американских полков на востоке, западе и у южных границ районов сосредоточения противника, а также равнинный участок местности на севере. Таким образом, куда бы ни отступили американцы, с трех сторон их поджидали кровопролитные сражения в условиях всхолмленной местности. Генерал фон Мантейфель использовал нашу артиллерию для создания смертоносной преграды между силами американцев и нашими войсками на востоке, юге и западе. Генерал днем и ночью обрушивал на врага град снарядов, а его танки отрезали один за другим важные коммуникационные узлы противника от основных группировок, лишая его возможностей отхода.

Генерал весьма разумно относился к боевому применению имевшихся в его распоряжении сил, используя штурмовые группы лишь для устранения ключевых препятствий, таких как пулеметные гнезда или минометные позиции. После того как наша пехота окружила сектор с севера, генерал несколько раз предложил американцам сдаться. Противник вначале отказывался, но после умелого использования Мантейфелем артиллерии и сужения границ котла с помощью танков и пехоты союзники стали куда сговорчивее. В результате войскам Хассо фон Мантейфеля на участке Шнее-Эйфель сдалось свыше 9000 человек личного состава 422-го и 423-го американских полков. Но куда более ценным стал захват огромного количества боеприпасов, горючего, провианта.

После этой убедительной победы Мантейфелю было приказано следовать к Маасу. Нам приходилось пробиваться, преодолевая ожесточенное сопротивление окруженного противника, наше наступление замедлял крайне нерегулярный, сопряженный с рядом трудностей войсковой подвоз. И когда Маас лежал уже в пределах видимости, нашему полку приказали войти на участок Фуа для захвата города Бастонь.