«Так бывает в жизни…»
«Так бывает в жизни…»
Сохранились шесть «Ташкентских тетрадей» Лидии Чуковской за 1941—42 годы. Большая часть записей в этих тетрадях касаются Анны Ахматовой, но есть и другие – стихи этого времени, написанные самой Л. К., случайные разговоры, услышанные на улице, домашние события. Одна из этих шести тетрадей подарена Анной Андреевной.
Первое время после разрыва с Ахматовой Л. К. возвращалась мысленно к его причинам.
Вот некоторые записи 1943 года:
«Целый день думаю, думаю об Анне Андреевне. Ищу свою ошибку, свою неправоту. Мне легче было бы быть неправой, чем видеть ее – недоброй, несправедливой, ошибающейся, непонимающей…».
«И у меня вдруг страшно сжалось сердце. За что они все предали и оскорбили меня. И А. А. – такая умница. Неужели она не видит, что во мне нет ничего кроме нежности к ней?»
«Глупый разговор об А. А. (с Н. С. Родичевой. – Е. Ч.)
– Я всегда чувствую себя с ней напряженно, нелегко.
– Это вполне естественно. Чувствовали бы вы себя легко и свободно с Лермонтовым, например?
– Что вы, что вы, Л. К.?.. Вы преувеличиваете.
Как безнадежно близоруки люди».
«…гениальность стихов затмевает все». (Записано, когда Л. К. получила ташкентскую книжку Ахматовой в издательстве. – Е. Ч.)
В 1965—68 годах Л. К. перечла свои ахматовские и общие дневники. Позже она много раз к ним возвращалась, работая над «Записками об Анне Ахматовой».
Судя по ее дневнику, она прочла «Ташкентские тетради» несколько раз. Но не успела приготовить их для печати. Сомневалась, колебалась, откладывала. Лучше всего передают ее отношение к этим страницам ее собственные строки в дневнике, написанные в разные годы, на протяжении более четверти века:
«Я кинулась в холодную воду – читаю свои Дневники 1942 года. Свой мученический Ташкент. Боль – но уже не кровавая». (12 января 1968)
«Продолжаю читать свой ташкентский дневник. Еще не вижу, в каком размере надо это давать, в прежней ли форме, и в каком виде коснуться, и коснуться ли ссоры и дурных, некрасивых черт жизни А. А.» (13 января 1968)
«Перечла помаленьку Ташкентский Дневник. Как быть – еще не знаю, но бездна интереснейшего». (15 января 1968)
«Какая жизнь кидается на меня из них, когда я перечитываю эти старые, грязные, шершавые, сшитые тетради! Я все забыла – и вдруг сразу все мне навстречу». (9 апреля 1968)
«Перечитываю Ташкентский Дневник. Тяжело. Но очень манит писать». (21 сентября 73)
«…кое-как конспектировала свои 40-ые годы. Это нужно для предисловия ко второму тому. Но как же писать… как…» (11 июня 1Э7Э)
«С ужасом и отвращением перечитываю свои Дневники 40-х годов… Какое мое ничтожество, какая постоянная немощь перед жизнью, всегда поражение – денег нет, жилья нет… себя спасти от безоплатной работы, от лохмотьев – тоже не могу. Беспомощно, беззащитно, тщетно, бездарно». (11 июня 1Э7Э)
«Работали с Финой – конспектировали «красную тетрадь» 1941 года, оказавшуюся необычайно важной, важнее, чем я думала и помнила… – главное – Ташкент 1941 года, А. А. и «Поэма», А. А. и мои стихи, «это ён на ону пошел или ёна на яво» – как я могла забыть это?.. Там и многие стихи мои, и слова о них АА, и ее поправки, и когда какие строфы возникали в «Поэме». Но когда я напишу всё это? (Многое вспоминается важное не записанное, когда читаешь эти записи, и очень точно)». (8 июля 1Э7Э)
«Вспоминать Ташкент мне вредно. Город предательств… После Ташкента я десять лет не видела А. А.; потом подружилась с нею снова и дружила до гроба, но не забывала о ее Ташкентских поступках никогда. Простить можно, но забыть (то есть видеть человека прежним, до проступка) нельзя никак». (15 декабря 1979)
«…читала ташкентский свой дневник. Пока совершенно не знаю, что мне с ним делать. Люша говорит: продолжить им первый том. Нет. По логике так, а по музыке нет. Ввести после конца третьего тома? Нет, после смерти А. А. уже ничего нельзя. Надо бы сделать отдельную книгу «Из ташкентских тетрадей» или «В зазеркалье». Но дело в том, что я не в силах окунуться в Ташкентские ужасы – самый ужасный период моей жизни после 1937-го – измены, предательство, воровство… некрасивое, неблагородное поведение А. А., нищета, торговля и покупка на рынке, страшные детские дома, недоедание, мой тиф…» (20 февраля 1982)
«Ах, придется мне, придется писать Ташкентский период, а я хотела обойтись без». (12 сентября 1985)
«…совершенно не дают работать. А в ночные страшные часы так много мыслей! Написать бы, например, о проезде Пуниных через Ташкент, о встрече А. А. с Н. Н., о вокзале, сборе хлеба и пр. – что и вызвало столь знаменитое покаянное письмо Н. Н. к А. А… Но и думать нечего». (29 января 1990)
«Нет, надо, надо мне расшифровать свой Ташкент, умирать еще нельзя». (18 мая 1991)
«Фина привезла домой тетрадь 1967 года (об А. А. после смерти) и 1942—43. Ташкент. Как я боюсь их!» (2 сентября 1992)
«Да, еще – необходимо прочесть мою Ташкентскую тетрадь, ведь о 1942 году в Ташкенте никто ничего не написал. Да там и много лишнего, что надо было бы уничтожить». (1 апреля 1993)
«…я с головой погрузилась в Ташкентские Записные книжки. Они такие страшные! Какой Двор Чудес с ними сравнится.
«Записная книжка» ташкентская ничуть не похожа на мои Ленинградские и Московские Дневники. Надо будет – если доживу – искать для них совсем новую форму. Скажем, выписки о ее литературных мнениях, может быть. Потому что там все мельком, на ходу. Когда я переписывала свои Дневники – оказывалось, что я помню гораздо меньше, чем там написано; а когда читаю Записные Книжки – помню гораздо больше, полнее. Впрочем впереди еще толстая тетрадь… Может быть там полнее… Вообще, если займусь, трудно будет: обваливается на меня вся моя неумелая, жестокая и беспощадная жизнь. Я так была ошарашена Ташкентом, что читала Записные книжки даже ночью, не могла оторваться. Как там А. А. нуждалась во мне, как хвалила мои стихи! «Главное, чтобы вы не погибли!» Или «Что было бы со мною без вас». Если я два дня не приходила, она посылала за мной гонцов или являлась сама… Когда мне срочно надо было окончить работу – устраивала мне у себя рабочее место и никому не позволяла входить и мешать… Рассказывала о себе, об Ольге Афанасьевне, о своих романах… И всё это рухнуло – и как и что мне еще предстоит читать». (22 апреля 1993)
«Я решила заглянуть в Ташкентские записи. Боже мой! Боже мой! Сколько мучений, трудовых, сколько болезней, какая нищета, какая бездомность! Сколько предательств! Стыдно, конечно, жалеть себя, но каюсь: жалею. (28 апреля 1993)
«Вожусь – недостаточно с Ташкентскими тетрадями… оставить эти тетради без себя в таком виде нельзя». (7 мая 1993)
«Читала свои Ташкентские записки. А. А. выглядит там так постыдно, что многое вырезываю… Так оставить нельзя. Я думаю, что если бы я перечла эти строки в 52-м – я не вернулась бы к ней». (9 мая 1993)
«Наступает на пятки 3-й том… И Ташкент. (Хочу дать его в обрывках.)» (12 января 1994)
Это последняя запись в дневниках Л. К. о ташкентских тетрадях. Она успела уничтожить некоторые слова, строки, страницы, но не успела приготовить свои записи для печати. Ей явно не хотелось писать об этом времени.
В дневнике Л. К. сохранилось и одно суждение Ахматовой об их ссоре, записанное в 1943 году, по свежим следам:
«Волькенштейн мне сказал:
– У меня был о вас разговор с А. А. Я ей говорю: «Почему это вы не встречаетесь с А. К.? Она так любит вас. И вы так дружили с ней. И она такая славная и пр.». А. А.: «Так бывает в жизни…»
Бывает – но должно ли быть?»
К сказанному остается только добавить, что в отличие от всех трех томов «Записок», подготовленных к печати автором, «Ташкентские тетради» представляют собой необработанный, беглый дневник для себя, не предназначавшийся для печати.
Мною отобраны для публикации лишь записи, касающиеся Ахматовой, нами расшифрованы многие имена и фамилии, записанные сокращенно. А. К. писала обычно лишь первую букву фамилии, а Ахматову называла – NN. В разгадывании имен помогли позднейшие заметки А. К. на полях или вставки развернутого имени карандашом.
Помогли и некоторые подготовительные материалы, которые накопились за годы работы над «Записками». В частности, в 1982 году Л. К. продиктовала своей помощнице Ж. Хавкиной и мне вопросы, которые она хотела бы затронуть в будущих пояснениях к «Ташкентским тетрадям». Краткие подстрочные примечания к «Ташкентским тетрадям» составлены на основе всех этих материалов Ж. О. Хавкиной, Е. Б. Ефимовым и мною.
Как видно по записям, сделанным почти сразу после ссоры, обида не помешала Лидии Чуковской восхищаться гениальностью ахматовской поэзии, сравнивать ее с Лермонтовым. Видно также, что с годами эта обида притупилась и подробности ташкентских неурядиц всплыли в памяти Л. К. лишь в конце шестидесятых годов, уже после смерти Ахматовой, когда Лидия Корнеевна начала перечитывать свои дневники.
Как будет видно из второго и третьего тома этих «Записок» дружба, драматично прерванная в Ташкенте, возобновилась в 1952-м году и продолжалась до самой смерти Ахматовой.
«Так бывает в жизни».
Елена Чуковская июнь 1996