Снова о тупости и нежелании знать военное дело

Снова о тупости и нежелании знать военное дело

Вдумываясь в то, о чем написал Лебединцев, начинаешь по-новому оценивать мемуары наших военачальников, которых можно разделить на две части: кадровых — тех, которые и в войну занимали должности, аналогичные тем, что они занимали до войны, и тех, кого выдвинула война. К первым можно отнести: Г. К. Жукова, который до войны командовал Киевским военным округом, что по аналогии равноценно фронту, кроме того, он был и начальником Генштаба РККА; и И. С. Конева, который до войны командовал Забайкальским военным округом, а во время войны — фронтом. Ко второй части полководцев можно отнести полковника И. Д. Черняховского, который до войны командовал дивизией, а к 1944 году — Западным фронтом, комдива К. К. Рокоссовского, самого, пожалуй, сильного полководца той войны, комбрига А. В. Горбатова, который до войны сидел в тюрьме, так как десять кадровых офицеров на суде показали, что он враг народа, и сотни других генералов, которых генералами сделала война, а не услужение начальству.

Давайте немного поговорим о первых. Жуков, пожалуй, как никто, интересовался личной карьерой, и пожалуй, как никто, не интересовался военным делом. Вот посмотрите: весна 1941 года, Жуков — начальник Генерального штаба. Он знает, что летом начнется война с немцами, он уже подписал директивы в западные округа с приказом срочно подготовить план обороны границ. Он знает, что с нападением немцев на СССР ему надо будет руководить уничтожением агрессора. Ему не надо было самому собирать разведданные о том, как немцы — гроссмейстеры войны — воюют. Разведывательное управление Генштаба подготовило и положило ему на стол доклад «О франко-немецкой войне 1939–1940 гг.», в котором проанализировало причины молниеносного разгрома Германией англо-французских союзников. Вы полагаете, что Жуков бросился изучать этот доклад? Нет, он на нем написал: «Мне это не нужно». Вы думаете, что война что-то изменила и интерес к военному делу у Жукова возрос? Давайте посмотрим, как он организовывал штурм Берлина. Основной идеей этого штурма была ночная атака подготовленной немецкой обороны. Немного о принципе таких атак.

Ночные атаки были делом обычным, вот и Александр Захарович вспоминает о трех своих и одной — Петрова. Но тут две тонкости. Это должна быть либо абсолютно внезапная для противника атака (как в случаях, описанных Лебединцевым), либо оборона противника должна быть неподготовленной. (Командир танковой бригады, дважды Герой Советского Союза В. С. Архипов в глубине обороны немцев успешно водил свои танки в атаку с зажженными фарами.)

Немецкий историк, по воспоминаниям немецких очевидцев, об этом пишет так.

«Наступила ночь. И началось то, чего немцы за это время перегруппировавшиеся к обороне, еще никогда не испытывали. На поле битвы стало светло, как днем, и воздух наполнился адскими звуками: танки Рыбалко надвигались на немецкие позиции с зажженными фарами и включенными сиренами, безостановочно стреляя из пушек. На броне танков сидели пехотинцы двух стрелковых дивизий, 167и 136-й. Таким паровым катком они глубоко въехали в немецкий фронт. Рыбалко рассчитывал, что слепящие фары вызовут панику. Он также помнил об эффекте «иерихонского средства», которое использовали немецкие «Штуки»(Немецкие пикирующие бомбардировщики Ю-87) против советских пехотинцев, — сирены, завывающие при пикировании «Штук», неизменно приводили русскую пехоту в состояние, близкое к паническому. Рыбалко надеялся достичь сходного результата своей пронзительной, ослепляющей бронированной армадой. И он преуспел в этом на многих участках ослабленного фронта 13 и 7-го корпусов.

Более эффективным, естественно, был огонь многочисленных бригад Т-34. Несмотря на контратаки своей танковой группы, 7-я танковая дивизия генерала фон Мантойфеля не смогла помешать русским форсировать Ирпень в восьми километрах западнее Киева и двинуться по Житомирской дороге в направлении Фастова, важнейшего железнодорожного узла юго-западнее Киева».

Но обратите, внимание, Рыбалко начал атаку в ночь с 4-го на 5-е ноября — в сырую украинскую осень, когда ни танки, ни взрывы снарядов не поднимают пыли.

Немцы пытались повторить подвиг Рыбалко, и вот пример ночной атаки, о которой Жуков теоретически не мог знать потому, что в это время исполнял свои генерал-адъютантские функции (представитель Сталина) на фронте у Рокоссовского. В это время плацдарм, который занимала армия А. В. Горбатова, подвергся ночным немецким атакам. Причем немцы все же действовали грамотнее Жукова — тоже во влажное время года, когда взрывы поднимают в воздух еще немного пыли. Тем не менее 1 марта 1944 года результат немецких атак в рассказе Горбатова был таков.

«Вечером враг произвел особо сильную артподготовку. Огонь сосредоточивался на плацдарме по нашим первой и второй траншеям. Спустя полчаса противник перенес огонь на переправы, не допуская подхода наших резервов, и пошел в наступление пехотой. Потом заревели и двинулись танки. Не обогнав еще своей пехоты, танки включили фары, и на фоне их света были видны густые цепи наступающих. Со своего НП — с вышки, установленной на берегу реки, я по свету фар насчитал пятьдесят танков и на этом прекратил счет. Мы наблюдали частые вспышки выстрелов наших орудий Прямой наводки, слышали сплошной треск стрелкового оружия и грохот орудийной стрельбы. Море огненных всплесков переливалось над полем, где наступал противник, над плацдармом и мостами — это рвались тысячи снарядов. С тревогой вслушивались и вглядывались мы в картину ночного боя. Выдержат ли защитники плацдарма такое суровое испытание?

Немецкие танки, обогнав свою пехоту, выключили свет, и наступающих цепей не стало видно. Я пожалел об этом, считал, что огонь нашего стрелкового оружия будет не столь метким и станет слабее; но треск выстрелов из винтовок, автоматов и пулеметов не слабел, а стрельба из орудий прямой наводки все нарастала.

Вдруг фары снова зажглись почти одновременно на всем участке, но это уже были отдельные и короткие вспышки света, притом в сторону противника, и в эти мгновения была снова видна его пехота, но уже отступающая. На НП раздались восклицания: «Танки повернули назад!», «Атака отбита!». Немного позднее было получено донесение с плацдарма, подтверждающее, что атака гитлеровцев всюду отражена.

От имени Военного совета армии всем защитникам плацдарма и артиллеристам, стрелявшим с левого берега, я объявил благодарность и в то же время предупредил их, чтобы готовились к отражению повторных атак.

Через два часа противник перешел снова в яростное наступление, но уже с меньшим количеством танков. Наши герои, воодушевленные предыдущим успехом, отбивали эту атаку с еще большим мужеством, и она, а также последовавшие за ней в эту ночь третья, четвертая и пятая атаки захлебнулись. Чуть забрезжил рассвет, многие тысячи глаз начали всматриваться в лежащую впереди местность. Первыми показались силуэты шестнадцати подбитых танков и самоходок, некоторые из них еще дымились. А когда стало совсем светло, мы увидели поле, усеянное трупами фашистов».

Вот такую же картину увидели на рассвете и немцы, оборонявшие Зееловские высоты под Берлином, когда Жуков, вопреки уже имевшемуся немецкому горькому опыту, повел на них 1-й Белорусский фронт в ночную атаку. Только тел убитых солдат и сгоревших танков было чуть ли не в сотню раз больше, и это были советские танки и убитые советские люди. Историк В. М. Сафир, проанализировав боевые донесения тогдашних подчиненных Жукова, сообщает (Военно-исторический архив, 20, 2000, с. 138–140) подробности о ночном штурме Зееловских высот:

«Если перечислять недостатки операции, то список этот будет слишком велик, поэтому ограничимся только главными примерами:

— «артиллерийская подготовка проведена по пустому месту, так как противник накануне перенес свои огневые точки» (1079 сп 312 сд);

— «танки не были приготовлены к ночной стрельбе. В момент наступления стреляли вслепую» (командир танковой роты 68-й ТБр);

— «боевые порядки фактически перепутались, что дало возможность противнику наносить нам ущерб даже неприцельной стрельбой» (1083 сп 312 сд и др.);

— «большинство ранений произошло не на минных полях противника, а на наших» (политотдел 69-й армии);

— «наступила ночь, и вот начался кошмар: идут волны наших бомбардировщиков и сгружают свой груз на мой штаб,

на колонны и боевые порядки 8 гв. мки 11гв. тк, жгутнаши танки… убивают людей. этою мы на 4 часа прекратили наступление» (Катуков, 1 гв. ТА). Нечто подобное происходило и в зоне действия 3 гв. ТА Рыбалко:«.. двое с половиной суток мы были под ударом своей авиации».

Что касается идеи Г. К. Жукова использовать 143 прожектора, то иначе как казусом или скорее грубой ошибкой это назвать нельзя.

Вот оценки:

— «прожекторный свет дал возможность противнику сосредоточить свой огонь по местам скопления наших войск, чем объясняются такие большие потери» (69 А);

— Чуйков (8-я гв. армия):«… мы отлично знали, что после 25-минутного артналета такой мощности, как было на плацдарме, ничего нельзя было увидеть… все поле закрывается стеной пыли, гари и всем, чем хотите. Василий Иванович (Казаков, командующий артиллерией фронта. — В. С), когда мы с Вами сидели на высоте 81,5, когда засветились прожекторы, которые находились в 200–300 метрах от нас, мы их с вами не видели и не могли определить, светят они или нет… реальной помощи войска от этого не получили» (выделено мной.—В. С.) — Подобных примеров не перечесть».

Зато сочтены потери — на штурме Берлина Жуков положил 179,45 тыс. советских солдат, из которых потеряны безвозвратно 37,61 тыс.

Теперь о воспоминаниях второго кадрового полководца — Конева. Я уже писал о крайней неэффективности советской артиллерии из-за отсутствия авиационной корректировки огня, и маршал Конев в своих воспоминаниях тоже об этом пишет:

«Вражеская авиация не могла действовать большими группами, но одиночные разведывательные самолеты все время летали над полем боя, в том числе летал и наш старый враг — разведчик «Фокке-Вульф», или, как мы ею называли, «рама». Так что возможности для наблюдения, хоть и ограниченные, у немцев еще оставались.

«Рама» доживала тогда свои последние дни. Но те, кто видел ее, не могли забыть, сколько неприятностей она доставила нам на войне. Я не раз наблюдал на разных фронтах действия этих самолетов — они были и разведчиками, и корректировщиками артиллерийского огня — и, скажу откровенно, очень жалел, что на всем протяжении войны мы так и не завели у себя ничего подобного этой «раме». А как нам нужен был хороший, специальный самолет для выполнения аналогичных задач!»

А за пять лет до этого, в декабре 1940 года, генерал-лейтенант Конев выступал на Совещании высшего руководящего состава РККА (23–31 декабря 1940 г.), на котором обсуждалось, что еще нужно Красной Армии, чтобы выиграть войну и не понести больших потерь. Командующий Забайкальским военным округом генерал-лейтенант Конев не скрыл этого от присутствующих, более того, не пожалел слов о том, что для победы главное — это точно исполнять приказы нашего мудрого наркома обороны т. Тимошенко, который руководствуется указаниями еще более мудрой Ленинско-Сталинской партии. В промежутках между обоснованием этой тонкой мысли он также пояснил, что все, кто еще не успел получить звание генерал-лейтенанта, обязаны учиться, в том числе:

«Я ставлю вопрос об обязательном изучении истории партии, об изучении марксизма-ленинизма, об изучении военной истории, изучении географии как обязательною предмета для командного состава. А у нас еще существует такое положение, когда изучение марксизма-ленинизма поставлено в зависимость от настроения. Мы не можем позволить, чтобы наши командиры были бы политически неграмотными, в таком случае они не могут воспитывать бойцов Красной Армии. Изучение истории партии, изучение марксизма-ленинизма является государственной доктриной и обязательно для всех нас».

Вот при помощи этой доктрины наши генералы огонь артиллерии и вели. И на совещании никто, ни один генерал не озаботился тем, что советская артиллерия накануне войны не имеет практически никаких средств разведки и корректирования огня, кроме оставшихся с Первой мировой биноклей и стереотруб.

А ведь упомянутый самолет-разведчик, прозванный нашими войсками «рамой», а немцами названный Фокке-Вульф-189, Красная Армия могла бы иметь с первых дней войны, заикнись Конев на совещании об этом, а не об изучении истории партии.

Дело в том, что на взятые у немцев в 1939 году кредиты мы закупили у них чертежи и технологию постройки целого ряда боевых самолетов, в том числе и этого FW-189, а к июню 1940 года получили и образцы самолетов.

Авиаконструктор Петляков в июне 1940 года перерисовал чертежи истребителя-бомбардировщика «Мессершмит-110» с небольшими изменениями, и промышленность СССР по этим чертежам и образцу успела изготовить к концу года уже два серийных самолета, названных Пе-2, а в первом полугодии 1941 года их было выпущено уже 458.

Чем, сидя 20 лет на шее советского народа, занимался генералитет РККА?

Эта довоенная грамотность Конева, а вот он демонстрирует свой послевоенный профессионализм.

«Во время Берлинской операции гитлеровцам удалось уничтожить и подбить 800 с лишним наших танков и самоходок. Причем основная часть этих потерь приходится на бои в самом городе.

Стремясь уменьшить потери от фаустпатронов, мы в ходе боев ввели простое, но очень эффективное средство — создали вокруг танков так называемую экранировку: навешивали поверх брони листы жести или листового железа. Фаустпатроны, попадая в танк, сначала пробивали это первое незначительное препятствие, но за этим препятствием была пустота, и патрон, натыкаясь на броню танка и уже потеряв свою реактивную силу, чаще всего рикошетировал, не нанося ущерба.

Почему эту экранировку применили так поздно? Видимо, потому, что практически не сталкивались с таким широким применением фаустпатронов в уличных боях, а в полевых условиях не особенно с ними считались».

Выше написаны ужасные по своему смыслу слова, но они требуют пояснения.

Есть два способа пробить броню. По одному броню пробивает твердый и тяжелый снаряд, который в стволе пушки разгоняют до очень большой скорости. Сегодня в таких снарядах применяют урановые сердечники, плотность которых в 2,5 раза выше, чем у стали, а разгоняют их до скорости выше 1100 м/сек. За счет высокой энергии они и пробивают броню.

По второму способу броню пробивают высоким давлением сосредоточенного (кумулятивного) взрыва. Для этого во взрывчатке снаряда делают кумулятивную выемку в виде конуса. При взрыве ударная волна в этой выемке идет навстречу друг другу, и в точке, в которой сходятся волны со всей поверхности, образуется очень высокое давление. Если разместить эту точку на броне, то давление взрыва ее проломит. Но если эту точку отодвинуть от брони, то взрывная волна рассеется и броню не пробьет. Для кумулятивных снарядов очень важно, чтобы они взрывались точно на броне и были по отношению к ней строго ориентированы, иначе толку от такого взрыва не будет никакого.

Откуда я это знаю? Из детства, из начала 60-х. В школе ежегодно собирали бумажную макулатуру, а в это время уже отменили допризывную подготовку. Поэтому в макулатуре я нашел старый школьный учебник допризывной подготовки, прочел его и понял, как действуют кумулятивные снаряды и что делать, чтобы они не сожгли танк. Нужно между ними и броней поставить препятствие, тогда они взорвутся на препятствии, взрывная волна за ним рассеется, и танку ничего не будет. Именно этой цели служат описываемые Коневым экраны, а не тому бреду, что был у него в голове, когда он диктовал свои мемуары.

То, что я пацаном знал, как действует кумулятивный снаряд, в этом ничего странного нет — мало ли чем любопытные пацаны интересуются. А вот почему этого не знал маршал Конев, которого Хрущев назначил главнокомандующим Сухопутных войск, а потом — Варшавского договора? Почему он не знал о своей профессии того, что уже знали пацаны?

Ведь немцы применяли кумулятивные снаряды в артиллерии с начала войны, свою пехоту вооружали сперва магнитными противотанковыми кумулятивными минами, а затем, с конца 1943 года, — одноразовым гранатометом с кумулятивной гранатой, который получил название «фаустпатрон». Этими фаустпатронами широчайшим образом снабдили всю немецкую армию, даже танкистов, и только Конев этого не знал. В Красной Армии тоже примерно с 1943 года самым широким образом в артиллерии использовались кумулятивные снаряды, авиация применяет против немецких танков кумулятивные бомбочки, которых в 1943–1944 годы изготовили почти 13 млн. штук. С весны 1943 года на вооружение советской пехоты поступила ручная противотанковая кумулятивная фаната РПГ-43, а с осени такая же, но усовершенствованная, РПГ-6. Одновременно немцы с этого же времени стали ставить экраны на свои танки прямо на заводах при их постройке. Но Конев был «не в курсе дела».

И погнал на улицы Берлина под выстрелы фаустников незаэкранированные танки. Надо же, 800 танков сгорело, минимум 2 тысячи танкистов погибли, кто бы мог подумать?!

Так ведь Жуков и Конев — это же еще и из лучших кадровых полководцев РККА. А кто сегодня вспомнит таких кадровых полководцев — предвоенных командующих военными округами, как Герасименко, Кузнецов, Ремезов, Черевиченко, Ковалев, Кичалов, Тюленев, Калинин?

Думаю, нет смысла итожить остальные качества кадрового офицерства, скажем его подлость. Тут только вспомнишь, как эти кадровые скопом шельмовали своего Верховного главнокомандующего, и руки опускаются.

Стоит, пожалуй, пару слов сказать о непрерывных сетованиях Александра Захаровича на «нашу нищету». Бумаги не было, бинтов не было, фонариков не было и т. д. и т. п. Думаю, что определенная часть нашего офицерства считала и считает, что богатство страны растет на деревьях. И у нас таких деревьев было мало, а вот у немцев — много.

На самом деле богатство страны создают люди в промышленности и сельском хозяйстве. И откуда же взяться богатству, если этих людей тупо гонять на немецкие пулеметы?