Проснись, спящая принцесса

Проснись, спящая принцесса

ГЕЯ ПРОВЕЛА меня в свою комнату на третий сеанс. Ребефинг – процесс воспоминания тех событий, что произошли в самом начале жизни, путем определенной дыхательной техники, а затем избавление от воспоминаний с помощью этой же техники. Что именно освобождалось, было не ясно – очевидно, понимание этого не являлось необходимым, – но сеансы помогали мне обретать ощущение чистоты и легкости. Гея была опытным целителем, верной последовательницей почитаемого индийского духовного мастера, у которого черпала вдохновение для работы. Я доверяла ей.

Как и в предыдущие визиты, я легла на мягкий матрас, постеленный на паркетном полу. В комнате было тепло, но по мере следования инструкциям я начала замерзать. Гея укрыла меня. Скоро дыхательная работа открыла в организме каналы энергии, блокированные старыми страхами. В ногах и руках начали пульсировать волны, похожие на электрические разряды. Это было нормально, хоть и неприятно, поэтому я продолжила дышать, не обращая на них внимания.

В какой-то момент мое обычное восприятие изменилось: мне начало казаться, будто я лежу в гробу. Голова покоилась на маленькой твердой подушке, на тело было надето длинное, простое, светлое одеяние, подол и рукава которого украшали маленькие вышитые цветы. Я поняла, что меня погребли заживо, и немедленно захотела выбраться наружу.

«Что происходит?» – спросила Гея, почувствовав, что я оказалась в некоем визуальном пространстве.

«Лежу в гробу», – ответила я бесцветным голосом, так как была погружена в транс.

«Попробуй поднять крышку», – посоветовала она.

Я надавила на крышку обеими руками, но безрезультатно. «Она каменная, я не могу ее сдвинуть», – в отчаянии сказала я, уронив руки вдоль тела. Мне казалось, что я не выполнила какой-то очень важной задачи. Но годы опыта отточили интуицию Геи, и она ничего не сказала.

Я была в недоумении, но, несмотря на мою капитуляцию, что-то в тишине начало двигаться. Это оказалось мое тело: я медленно поднималась из гроба, все еще находясь в горизонтальном положении. Тело легко прошло сквозь каменную крышку, и, не открывая глаз, я увидела, что нахожусь в маленькой семейной часовне, где на каменных плитах стоял гроб. В этом месте печали было чрезвычайно холодно, а сырость годами источалась влажными стенами.

Пока я плавно поднималась, под крышей часовни начали собираться темные облака, и я поняла, что нахожусь на пути в ад, где встречусь с дьяволом. Я летела навстречу злу, сложив руки на груди и отдавшись на волю ужасной судьбы.

Я и представить не могла, что случится в следующее мгновение. Когда я приблизилась к пугающим облакам, оттуда подобно молниям в бурю протянулись руки и схватили мое плывущее тело. Невидимое существо заключило меня в крепкие объятия, удерживая на месте. К моему удивлению и невыразимой радости, вместо того чтобы сгореть перед насмешливыми глазами дьявола, я испытала неземное блаженство. Меня окружала истинная и чистая любовь. Каждая клетка тела пропиталась счастьем, и я ощутила себя живой, как никогда прежде. Я молчала, не двигаясь и утопая в блаженстве. Не было ни лица, ни слов, лишь переполняющее чувство нежности, исходящее от того, кто держал меня, и полное слияние с этим существом.

Дыхание замерло, видение исчезло. Счастливая, я лежала на матрасе в комнате Геи, вкусив изначальной невинности и испытывая райский покой, утратив понятие о времени и ощущение самой себя. Некоторое время я не дышала, пока не услышала, как Гея спокойно зовет меня назад.

Я улыбнулась, но не смогла начать рассказ о том, что только что пережила. Некоторое время мы молчали. Наконец, мое дыхание восстановилось. Мозг постепенно начал работать. Этот опыт показал мне, что так называемое зло является неотъемлемой частью нашего бытия. Как именно оно существовало, тогда мне было непонятно. На короткий миг я почувствовала только любовь, никакого зла. Зло было любовью, вывернутой наизнанку, и могло измениться благодаря одному лишь пониманию, которое в то время было мне недоступно. Тем не менее, мучительное для моей души противоречие разрешилось. В тот момент я была хорошей и только хорошей.

В мое расслабленное состояние проник голос Геи. Я сосредоточилась на нем, и он вернул меня обратно в реальность. «Теперь ты должна расстаться со всеми своими злыми друзьями».

Что она имела в виду, говоря о «злых друзьях»? Я не поняла, но не стала выяснять, просто кивнув и доверившись ее знанию и опыту. Я не связывала эти слова с моими клиентами, поскольку никогда не говорила о них Гее. Когда несколько дней спустя я вдруг увидела эту связь, то рассердилась и закричала: «Нет! Люди, которые ко мне приходят, не злые! Моя работа – не зло! И она не делает злом меня!»

Я не поняла, что меня просили бросить «друзей», имеющих на меня плохое влияние. К сожалению, Гея использовала именно слово «зло», из-за которого я отвергла ее совет. Увы, но я оказалась не готова к этому уроку.

Логически я была права – мои клиенты не были злом, и сама я тоже. Но работа вынуждала меня чувствовать себя злом, поскольку сердце ей больше не принадлежало. Я шла против инстинктов, и у меня не было достаточно сил, чтобы гасить негативные энергии, возникающие от близкого контакта с клиентами. Что может быть ближе, чем половой акт? Это не просто физический контакт – он включает в себя психический обмен энергиями. Энергии людей взаимодействуют друг с другом. Когда я впервые начала представлять себя Божьей жрицей любви, моя энергия была такой сильной, а намерения столь чистыми, что я могла изменять энергии, которыми клиент со мной обменивался, или освобождаться от них. Мое положительное отношение выявляло лучшее во мне и моих клиентах. Но как можно было ожидать, что психические энергии останутся теми же, если моя мотивация свелась к работе за деньги, а я считала себя больше ни на что не годной? Почему я не заметила, что степень моего сострадания снизилась вместе с энтузиазмом, чему возмущались некоторые мои клиенты.

Если б я понимала все это тогда! Как я могла быть такой бестолковой? Впрочем, учитывая мое католическое воспитание и религиозную жизнь, это было неудивительно. В монастыре я научилась ассоциировать заниженную самооценку с добродетелью смирения. Хуже было то, что религия приучила меня к страданию. Все эти уроки гарантированно заглушили мою чувствительность к сигналам собственного тела.

Сеансы у Геи закончились тем, что я стала думать о себе лучше. Я снова была в мире с собой и не связывала степень одобрения с успехом среди своих клиентов. Раны на ногах зажили. Но чем бы ни являлось то, что обнимало меня в темных облаках, оно не собиралось так легко со мной расставаться. Поскольку намек оказался недостаточно ясным, мне предстояло выучить этот урок шаг за шагом.

Я ПРОДОЛЖАЛА заниматься массажем, но внутренняя борьба не прекращалась. Мне казалось, что я зависима от секса, но на самом деле зависела от блокировки собственных мыслей и чувств. Я не могла исследовать себя глубже, бессознательно веря в то, что действительно принадлежу дьяволу. Но желала я прямо противоположного, считая, что на самом деле я хорошая, поскольку обладаю возвышенными идеалами.

Если я чувствовала страх, то начинала себя уговаривать. Если мне было стыдно, я проглатывала стыд. Все, что мне открылось благодаря терапии, послужило консервации покоящейся до поры в бессознательном программы. Новое убеждение в том, что я невинна, не позволяло мне чувствовать то, что стремилось достучаться до сознания. Я очень боялась услышать свой собственный внутренний крик.

Можно ли исцелить то, чего мы не желаем чувствовать? Я не смогла. Непрочное здание, символ представления о невинности, вновь трещало по швам. Сильнее, чем всегда, я чувствовала, что просто умру, если мои друзья узнают, чем я зарабатываю на жизнь.

Ко мне пришел новый клиент, назвавшийся Реем, пожилой человек лет шестидесяти, подтянутый, образованный, вежливый, и попросил сеанс орального секса. С подобными требованиями я сталкивалась не раз, и хотя с удовольствием бралась за оральный секс, довести дело до конца и проглотить сперму отказывалась. Но поскольку Рэй был скромным, опрятным и воспитанным человеком, а член его не был чересчур большим, я согласилась. Это новый опыт, сказала я себе. Так оно и оказалось. Реакция моего организма была неожиданно жестокой и неконтролируемой.

Как только семя оказалось у меня во рту, я помчалась к раковине, где меня начало рвать. Рэй очень расстроился, но происходящее не имело к нему отношения. Мое тело вспомнило нечто, что сознание давным-давно позабыло. Напоминание было мощным, но, тем не менее, я не смогла собрать разрозненные детали в единое целое.

Я ПЫТАЛАСЬ изменить свои занятия. К примеру, я начала издавать журнал знакомств задолго до того, как местные газеты подхватили идею. Я много работала, планируя все шаги, требовавшиеся для успеха. Окружающим казалось, что я знаю, что делаю, но внутренне я не могла искренне поверить в свою победу. Во мне скрывалась какая-то сила, наделенная правом вето и чреватая для всех моих планов непременным фиаско. Я чувствовала ее, но не знала, что это такое. Я назвала это внутренним саботажем, однако мои попытки не обращать на него внимания полностью провалились.

В качестве эксперимента я отправилась к психотерапевту, работающему по методике голосового диалога. Заговаривая с терапевтом голосом ребенка, я сбивалась, паниковала и начинала задыхаться. Никто из нас не смог понять, в чем дело. Мы так и не сдвинулись с этой мертвой точки, и я оставила эту затею. То же случилось, когда я вновь пошла на ребефинг. Даже сеанс в теплой ванне, имитирующей тепло материнской утробы, резко оборвался с появлением напряженного, прерывистого дыхания.

В то время работа с внутренним ребенком была на пике моды. В соответствующей прессе публиковалось много статей на эту тему, повсюду рекламировали себя терапевты. Я решила попытать счастья. Увы, женщина, к которой я обратилась, решила попросту опекать меня. Из лучших побуждений, не зная ничего другого, она пыталась поставить меня в положение зависимого от нее ребенка. Сначала я не могла разобраться, почему ей не доверяю, но вскоре мне все стало ясно: когда я была у нее дома, она ответила на звонок своей клиентки, которая, как позже она гордо объявила, ничего не делала, не посоветовавшись с ней. Тут же возник вопрос: не реализует ли терапевт свои собственные потребности?

Однако я продолжала накапливать знания, посещая лекции каждый раз, как в город приезжал специалист, казавшийся умным и предлагавший нечто новое. Я записывалась на семинары по мотивации и изменению убеждений. Возможно, причина всех моих неприятностей каким-то образом крылась в мышцах и клетках? Я начала посещать высококлассного массажиста, который обрабатывал мое тело до тех пор, пока оно не покрывалось синяками.

Чтобы раз и навсегда преодолеть свои страхи, я ходила по длинной полосе раскаленных углей. Дважды.

Мне требовался отдых. У меня возникло желание отправиться на юг, подальше от города. Я никогда не связывала это стремление с чем-то духовным и потому не слишком обращала на него внимание, погрузившись в обычную суету. Стояло лето 1984 года. Я жила с Викторией в Восточном Фримантле и совсем недавно купила большую машину. Я никогда не бывала южнее Пинджарры, что не так далеко, но вскоре желание уехать стало чересчур сильным, чтобы о нем не думать. Я отправила Викторию к Хэлу, дала себе неделю на поиски того, что так меня манит, и приготовилась спать в машине.

Во время того таинственного путешествия, закончившегося в маленьком городке, где мне суждено было прожить несколько лет, я не двигалась с места до тех пор, пока ясно не чувствовала, куда мне ехать дальше. Я не хотела рисковать, следуя обычным чувствам, и в результате оказаться в неправильном месте. Приехав в Бриджтаун, я зашла в закусочную и села там, изучая карту и размышляя над несколькими возможными направлениями, пока мне не стало ясно, что следует отправляться в Маунт Бар– кер. В тот же день я забралась на Блафф Нолл в горах Стерлинг и подползла на животе к самому краю утеса, испытывая странное чувство, что вот-вот нырну в открывающееся передо мной пространство и присоединюсь к кружащим и падающим вниз птицам.

Я спала в машине у подножия горы, не покидая это место до тех пор, пока не почувствовала, что пора ехать, и направилась в Олбани, где искупалась во Фрэнчменс Бэй. На следующий вечер я остановилась у обрыва, с которого открывался вид на океан. Ярко светила луна, но выспалась я хорошо. На следующий день к полудню начало припекать, однако я была полна решимости оставаться на месте до тех пор, пока не пойму, что настало время двигаться дальше.

Тем же днем, когда я переходила дорогу, остановившись у Денмарк Ривер, меня узнал Марк, с которым я встречалась в Перте. На мне были очень короткие французские шорты и надвинутая на лоб шляпа с широкими полями. Я направлялась к магазину за мороженым. Проезжавший мимо Марк не видел моего лица, зато узнал ноги, которыми недавно восхищался на нудистском пляже в Сванбурне. Он остановил машину и дал задний ход.

Он пригласил меня на вечеринку под полной луной. Придя на место, я увидела группу людей, рассевшихся вокруг огня на соломенных тюках и танцевавших под бой барабанов, и мгновенно почувствовала себя дома, будто встретилась с друзьями, которых знала много жизней назад. Я решила приезжать в Де– нмарк раз в месяц на выходные.

Через шесть месяцев мы с десятилетней Викторией переехали в коттедж, расположенный в нескольких километрах от Де– нмарка. Изменение оказалось радикальным и далеко не самым легким.

МАЛЕНЬКИЙ городок Денмарк, до сих пор обходящийся без светофоров, лежит среди пышной зелени, покрывающей соседние холмы, и повсюду окружен водой – рекой, узким заливом Уилсона и Южным океаном. Береговая линия невероятно живописна: белые песчаные пляжи, тихие, прозрачные заводи, гранитные валуны, о которые разбиваются огромные океанские волны. В прекрасной долине, где я поселилась, росли величественные эвкалиптовые деревья, характерные лишь для этой части мира. Радость и свет, наполняющие это необыкновенное место, примирили меня и Викторию со старым, открытым всем ветрам деревянным домом, где мы поселились.

Здесь я встретила Джорджа – человека, в котором обнаружила некоторые черты моего отца, чего не было в Джеймсе и Хэле.

У Джорджа была мягкая, спокойная походка, он плавно говорил, был широкоплечим и немного полным для своего роста. Он был совсем немного выше меня, но держал себя совершенно иначе: я ходила, ровно выпрямившись, а он будто пританцовывал. У Джорджа были густые черные вьющиеся волосы и аккуратная борода. Он обладал навязчивой страстью к чистоте, хотя иногда демонстрировал отвратительный вкус в одежде. Он вырос со своим дедушкой, наполовину индусом, в прекрасной гористой области Британской Колумбии. Когда Джордж переехал на снятую мной ферму, ему было сорок четыре, а мне – сорок семь. Он загнал свой фургон в сарай недалеко от дома и приспособил его под спальню.

Новый субарендатор имел привычку много болтать, и я считала его утомительным, пока он не начал приносить пользу. Я отчаянно нуждалась в мужчине, поскольку дом был выстроен еще в 1945 году. У Джорджа имелись инструменты и навыки для любой работы. Тем лучше.

Однажды после обеда, когда я мыла посуду, он как бы между делом заметил, что если мне нужен сексуальный партнер, то он готов стать суррогатным любовником. Суррогатным любовником! Я подавила смешок. Я не рассматривала кандидатуру Джорджа в качестве потенциального любовника, зная о его пристрастии к смуглокожим красавицам, преимущественно азиаткам, и нелюбовь к блондинкам. К тому же, я была на три года старше. Уверенная, что Джордж не испытывает интереса ко мне, в жару я свободно ходила по дому полураздетой. «Суррогатный любовник» – не те слова, что могут меня увлечь: они указывали на холодный, отвратительный компромисс.

Однако Джордж был одним из тех мужчин, которых не следует недооценивать. Он обладал терпением американского индейца. Оно спасло ему жизнь во Вьетнаме, где он, засев в густом лесу, перехитрил вьетконговцев, зная, что тот, кто шевельнется первым, умрет. Когда он хотел, то мог быть обезоруживающе милым или хитрым как лиса. Его живой, развитый ум впитывал и сохранял все самые интересные и полезные знания о физическом и психологическом мире людей и животных. Он понимал, что знание – сила. Я видела, как он разговаривал с дикими птицами, сидящими на деревьях, и мог приманить их к себе на плечо или на руку. Он отлично сошелся с Викторией, которая называла его «полупапой».

Джордж был прирожденным психологом, и его дельные советы помогли многим заблудившимся в жизни людям встать на истинный путь. Однако никто не помогал Джорджу, чьи страдания и страсти были слишком темны, чтобы выставлять их напоказ, и с которыми ему было слишком сложно справляться. У него было презрение к «хорошему человеку», как у Генри Торо, и он обладал духом аморального превосходства. Он считал, что большинство людей глупы, и они поверят в любую ерунду, которую он им скажет. И Джордж действительно умел убеждать.

Люди, ставшие его друзьями в Денмарке, родились не вчера и прекрасно отличали ложь от правды. В конечном итоге Джордж стал скромнее, но лишь спустя долгое время после того, как мы расстались.

Когда мы с Джорджем стали любовниками, я узнала его с совершенно иной стороны. Меня очаровало кажущееся знакомым притяжение, возможно, из какой-то другой жизни, времен хитрого русского монаха Распутина. Мне была известна эта странная смесь коварства и невинности, успокаивающего и одновременно возбуждающего прикосновения целителя, харизма бесконечной сексуальной энергии. Мы отлично дополняли друг друга в постели, и все, что я испытывала, не было похоже на прежние ощущения. Я раскрывалась перед Джорджем как цветок на солнце в холодный день.

Я не привыкла спать, тесно прижавшись к партнеру. Постепенно Джордж приучил меня оставаться с ним в физическом контакте всю ночь, спина к спине. Он употреблял все любовные слова, часто в смешном детском варианте, и писал оригинальные послания на клочках бумаги, дополняя их аккуратно сорванным цветком. К тому же, он сказал, что целует только тех, кого любит. Одно это заставило меня поверить в его любовь, поскольку я отлично понимала, что он имеет в виду: для меня поцелуи тоже были личным, глубинным выражением преданности, а не просто элементом секса. Я редко позволяла своим клиентам целовать себя. Губы Джорджа были полными, мягкими, жадными, а его дыхание – сладким. Меня еще никогда так не соблазняли.

Когда я была с Джорджем, меня охватывало чувство универсального единства, невыразимой целостности. Я буквально терялась в нем. Прежде чем осознать это, я уже не могла без него жить.

Примерно через год этой невероятной любовной связи Джорджа начала тяготить моя привязанность. Он не умел говорить напрямую, поэтому начал давать негативные комментарии нашим занятиям сексом – точнее, это были претензии ко мне. «Почему ты не кончаешь одновременно со мной?» – однажды разозлился он. Я опешила, поскольку всегда испытывала оргазм вместе с ним – разве он этого не чувствовал? Но его придирчивое замечание так глубоко задело меня, что я больше не испытывала вагинального оргазма. И что на него нашло? Мне казалось, он ведет себя так потому, что я плохая любовница.

Он продолжал отстраняться от меня и в других аспектах. Дошло до того, что он не разговаривал со мной неделями, проводя все время в фургоне, ничего не объясняя и полностью замкнувшись в себе. Я испытывала одновременно замешательство и желание, которое он попросту игнорировал. Как-то раз он занялся сексом с одной нашей гостьей, ученицей Раджниша, позже признавшейся, что она пришла сюда с намерением соблазнить Джорджа. У нее были темные волосы, гибкое тело, и она легко достигла своей цели. Джордж не просил моего разрешения и ничего не объяснял, сказав, что между нами ничего нет, мы больше не пара.

Я была вне себя от потрясения и ревности, долго страдая от разрыва с ним. Я не знала, как выйти из этого тупика, особенно когда он внезапно смягчился и возобновил нашу связь с новой энергией.

ВНЕЗАПНО ферму продали. Нас обоих это очень расстроило: мы вложили столько энергии и моих денег в то, чтобы как-то ее улучшить. У нас было шесть недель на сборы и отъезд.

Мне представилась идеальная возможность порвать наши бессмысленные отношения, однако Джордж услышал, что один из фермеров по соседству нуждается в паре, которая бы могла заботиться о его собственности, и мы отправились на собеседование. Место оказалось идиллическим, к тому же, работникам предоставляли новый отстроенный дом. Проблема была в том, что, помимо основной спальни с ванной, быстро закрепленной Джорджем за собой, там была лишь одна небольшая запасная комната.

«Ты будешь жить в этой комнате?» – прямо спросил меня Джордж. В маленькой спальне было место лишь для одной кровати. Из окна открывался приятный вид, в комнату проникал яркий свет, но ее размер говорил о подчинении, о том, что каждый должен занимать свое место, чего, без сомнения, и ожидал властный Джордж. «Конечно, не буду», – ответила я, но он ожидал такого ответа. Джордж убедил владельца выделить для моих нужд фургон и несколько дополнительных благ. В процессе этого разговора у меня открывались на происходящее глаза. Я сказала фермеру, что хочу поговорить с ним наедине.

Я могла бы разрушить надежды Джорджа на эту работу, сказав хозяину, что с ним у него ничего не выйдет, но не хотела обманывать партнера и лишать его возможности стать управляющим поместья. Я заверила фермера, что Джордж очень способный человек и легко справится с моей частью работы, к тому же он умеет чинить заборы и принимать новорожденных телят.

Фермер обсудил это с женой, и та согласилась. Я сама хотела сообщить эту новость Джорджу, поскольку это означало разрыв наших отношений.

Джордж был уязвлен тем, что не присутствовал при моем разговоре с фермером, испытывая любопытство и тревогу. Я заставила его ждать до нашего возвращения на свою ферму и там сказала об одолжении, которое, как мне казалось, ему сделала.

Я была абсолютно не готова к его реакции. Джордж вышел из себя, стал бить посуду, крушить стулья. Его ярость была столь невероятной, что, в конце концов, он сорвал с петель дверь в гостиной.

Я села в дальнем углу комнаты, положив локти на овальный стол из эвкалипта, опустила подбородок на кулаки и с интересом наблюдала за этим торнадо; сердце колотилось от прилива адреналина в крови и, надо сказать, от растущего удовольствия. Не только из-за того, что я, наконец, вывела Джорджа-Само-Спокойствие из равновесия. В глубине души мне стало ясно, что я приняла верное решение. Я видела Джорджа, с которым не хотела жить вместе ни при каких обстоятельствах.

Ярость Джорджа, который ныне утверждает, что не помнит этого случая, вспыхнула от горького понимания того, что он окончательно утратил надо мной власть. Новая работа предоставляла ему многочисленные возможности контролировать и унижать меня. Теперь эти возможности исчезли, а кроме прочего, ему придется работать за двоих! Джорджу и в голову не пришло поблагодарить меня за то, что я проявила к нему внимание и не разрушила его карьеру.

Джордж оставался на этой работе четыре года. Он украшал дом до тех пор, пока тот не стал похож на индейскую пещеру, и внес свой вклад в защиту окружающей среды, отстреливая ку– кабурр (незваных гостей в Западной Австралии, хищников, охотящихся за австралийскими птицами) и убивая диких кошек. В конце концов, его желание всем заправлять вынудило хозяин расстаться с ним. Я благодарна за удачу и здравый смысл, появившийся у меня в тот день, когда я сказала Джорджу «прощай». Однако его невероятный характер повлиял на меня, что я обнаружила позже.

ВЕРНУВШИСЬ в Перт, я встретила Персефону Арбор и присоединилась к ее женской группе. Впервые в жизни я научилась открываться перед женщинами. Я никогда не доверялась своей матери, которая была рядом физически, но никогда – эмоционально; она даже соперничала со мной. Бессознательно я относилась к женщинам так же, как к ней, ни к кому не испытывая доверия.

Персефона умело вела группу: мы рассказывали истории своей жизни и учились на опыте друг друга. В те запоминающиеся вечера, что проходили у нее дома, она вносила дух невероятного веселья. Я рассказала группе о Джордже, а в ответ услышала размышления на темы взаимной зависимости и самоуважения. Также я рассказала женщинам о своей работе в качестве Божьей жрицы любви. Я была готова к тому, что они ужаснутся, но вместо этого мы много смеялись и вместе начали исцелять незаживающие раны – наследие недавнего прошлого.

Смех моих собеседниц помог мне по-новому взглянуть на эротический массаж. В таком свете эти занятия снова казались мне вполне нормальными. Однако мы не коснулись возможности того, что у меня выработалось определенное презрение к мужчинам, основанное на коварном убеждении, что им нужен только секс, а больше всего они боятся интимности. Оно украдкой проникло в мое мировоззрение, и я этого даже не заметила.

Хотя сегодня я общаюсь с Персефоной значительно реже, она не ушла из моей жизни навсегда, оставшись заинтересованным и сочувствующим свидетелем всего, чем я готова с ней поделиться.

ВСЕ ЭТО время я с теплотой вспоминала о Доне и Рут, а потому, вернувшись в Перт и начав преподавать, сразу же пригласила их на ужин. Однако они не пришли ни на этой, ни на следующей неделе. Наконец, Дон сказал, что зайдет поговорить.

Когда он зашел во двор, я искренне обняла его и удивилась скованности и странной улыбке. «Дон, хочешь лимонада?» Он тут же отказался, махнув рукой, но согласился присесть в тени, поскольку день выдался жарким. Дон сразу перешел к делу, решив, что нет смысла тратить время на пустую болтовню.

«Карла, – начал Дон, высоко подняв голову. – Мы с Рут не придем к тебе на ужин никогда». Он выдержал паузу, искоса глядя на меня и, вероятно, ожидая, чтобы яд его стрелы проник мне в кровь перед следующим выстрелом. «Ты злой человек, Карла», – проговорил он ровным голосом, словно епископ или судья. «Мы молимся за тебя, но решили прекратить с тобой отношения. Ты плохо влияешь на людей. Я встречаюсь с тобой в последний раз – больше мы не будем общаться».

Я была настолько поражена и сбита с толку, что не могла найти подходящих слов. Я поверить не могла таким речам! Дон не стал дожидаться, пока я соберусь с мыслями. «Погоди!» – воскликнула я, когда он уже подошел к воротам, однако так и не смогла четко сформулировать свои мысли. Лишь одно было ясно как день: Дон меня предал. Он не только рассказал жене, что мы занимались сексом, но и обвинил в этом меня. Я поняла, что разговор об этом состоялся три года назад. Они ничего мне не сказали в то время и не собирались дать возможности оправдаться сейчас. Даже пытаясь выразить всю мою любовь к ним, я чувствовала безнадежность ситуации. Все случилось слишком давно. «Передавай привет Рут! – крикнула я, когда Дон вышел прочь и закрыл ворота.

Я послала им письмо, где написала, что люблю их, что между нами возникло досадное непонимание, однако ответа не получила. Я послала цветы, но все без толку. Мне было так больно, что я обратилась к нашей общей подруге, психологу. «К чему эти разговоры о молитвах? – спросила я, когда она внимательно выслушала мою историю. – Они ведь не были религиозными».

Но Молли знала ответ. Она объяснила, что Дон и Рут стали новообращенными христианами. Также она проницательно заметила: «Возможно, после того, как ты уехала, им нужен был козел отпущения. Легче было обвинить тебя и спасти брак, чем разорвать свои отношения, приняв тот факт, что один из них несет ответственность за измену».

Наконец, я поняла, в чем дело, и мне стало легче. Лишь потеряв своих друзей, я осознала, что они для меня значили: единственная в моей жизни нормальная, счастливая семья, которой я доверяла. Мне потребовалось много лет, чтобы найти подобных друзей.

ИМЕННО Хэл первым заподозрил, что мое прошлое скрывает в себе нечто, серьезно нуждающееся в исцелении. Мы с Хэлом часто общались из-за дочери, даже когда я не жила с ним. Однажды в наш город прибыла пара терапевтов, работающих с жертвами насилия в детстве, и Хэл настоял, чтобы я пошла к ним, предложив оплатить расходы.

Записавшись и придя на встречу, я увидела, как решают проблемы в группе – выступая перед всеми собравшимися. Я видела, как участники сеанса без сил падают на пол, непроизвольно вскрикивая, как их обнимают и успокаивают Джон и Сью, опускающиеся на колени рядом с ними.

Я решила пройти через это и села на ковер в окружении ног участников, остававшихся в креслах.

«Где ты?» – спросил меня Джон. К собственному удивлению, я без колебаний ответила: «В песочнице».

«Сколько тебе лет?» – продолжал Джон.

«Два года с небольшим».

«Что ты делаешь?»

«Сижу на песке… это крупный, сырой песок… я сижу голышом… мне нравится, как песчинки прилипают к рукам и телу».

«Рядом есть кто-нибудь еще?» – спросил Джон.

«Мой папа, он на меня смотрит».

«Что ты при этом чувствуешь?»

«Мне… противно».

«Твой папа смотрит на тебя, а тебе противно?» Голос Джона был полон недоверия, и я отчетливо вспомнила, что испытывала, будучи двухлетней девочкой. Мой отец не смотрел мне в глаза – он смотрел ниже; лицо его покраснело, превратившись в странную маску. Да, это было противно и мерзко.

Джон закричал: «Да как он смеет так на тебя смотреть!» – и я начала плакать, чувствуя себя преданной навязчивым взглядом отца и от всего сердца благодарная за поддержку собравшихся вокруг взрослых. Сью по-матерински обняла меня. Очень странно было чувствовать на себе оберегающие руки матери.

После сеанса мне стало значительно легче, хотя я была расстроена, поскольку в глазах окружающих мой отец выглядел злодеем. Они всё называли своими именами: для них – а теперь и для меня – было очевидно, что отец не просто смотрел на меня – в его взгляде было вожделение, и он не имел права разглядывать меня там.

Той ночью мне приснился сон. В нем были не образы, а слова, и я должна была непременно их запомнить. Я проснулась ранним утром и большими буквами записала: ОБЕЩАЮ ТЕРПЕТЬ НЕУДАЧУ ВО ВСЕМ, ЧТО ДЕЛАЮ, ЕСЛИ МНЕ ПОМОГУТ ВЫЖИТЬ. Написав это несколько раз, я поняла, что это было буквальное обещание, когда-то данное мной. Это был очень важный ключ, но в каком контексте? Как я могла дать такое обещание? Когда моя жизнь находилась под такой угрозой, что я вынуждена была заключить эту сделку? И с кем я ее заключила?

Размышляя, я вспомнила о своем внутреннем саботаже, гарантировавшем, что все мои попытки прекратить заниматься массажем окончатся неудачей. Когда наступал критический момент, мне всегда становилось «ясно», что ничего из моих задумок не выйдет – даже когда я работала приглашенным экспертом, и неважно, сколько бизнес-курсов я закончила. Я вспомнила, что сказал во время одного из своих блестящих семинаров «Деньги и вы» Роберт Киосаки. Он посмотрел прямо на меня и очень четко произнес: «Конечно, время некоторых уже ушло». Мне тогда было чуть больше пятидесяти, и я отчаянно захотела доказать ему, что он ошибается, однако не могла на себя положиться. Моя склонность ошибаться была сверхъестественной, но отчего-то меня это не удивляло.

В очередной раз пытаясь начать новую жизнь, я записалась на так называемые уроки эффективности, серию пошаговых лекций, направленных на укрепление воли. Я была в таком восторге, применив уроки на практике, что потратила довольно много денег, чтобы научиться вести их самой. У меня отлично получалось, словно это было призванием, делом моей жизни.

Возможно, с точки зрения некоторых участников группы у меня получалось слишком хорошо. Одна женщина-психолог начала задавать вопросы о доверии практикантам. Не думайте, что для работы подойдет любой прилично выглядящий человек, сказала она. Какова наша профессия? И нет ли у кого из нас приводов в полицию?

От нас потребовали рассказать о нашей предыдущей карьере. Я решила отвечать честно: работала учительницей, массажисткой и проституткой. Одно время мое имя и фотография были в картотеке полиции нравов, чтобы те, видя мое объявление, знали, кто его дает. Запись была уничтожена, когда я перестала заниматься проституцией, – я специально позвонила узнать об этом, и мне сказали, что в их папках информации обо мне нет, – но дело оказалось совсем не в том. Никто не хотел иметь в своей команде бывшую проститутку, и не важно, насколько она была «эффективна». Начальник был вынужден меня уволить. Я ушла, кипя от злости, краснея и испытывая невероятное чувство стыда.

Такое не могло произойти с кем угодно. В моей системе определенно был серьезный изъян, подрывной механизм, связанный с утверждением из сна. Вопрос был в том, что с этим делать. Одна знакомая рассказала мне о методе регрессивной терапии, и рассказ в ее устах звучал так, будто я действительно могла таким образом разгадать свою тайну.

Джен была опытным терапевтом и обладала особым талантом: она помогала людям вспоминать свои прошлые жизни, ради чего оставила успешную карьеру в бизнесе. После того как я рассказала о своей проблеме, она объяснила, в чем заключается наша задача: отправиться в ту прошлую жизнь, которая влияет на процессы, происходящие в жизни нынешней. Никто из нас не знал, что мы обнаружим в результате.

Джен начала плавное введение в процесс, а я слушала ее, удобно расположившись на диване в ее гостиной. Я закрыла глаза, испытывая приятное расслабление… я расслаблялась… расслаблялась…

Первым, что я увидела, были пустые, бледные небеса. Меня охватил пронизывающий холод. Я вся дрожала; Джен укутала меня одеялом, но я все равно не могла согреться. Затем мой взгляд коснулся верхушек сосен, растущих на заснеженных холмах неподалеку. Я оказалась индейской девушкой лет пятнадцати, стоявшей на коленях в снегу, а по моим ногам текла кровь.

Затем я увидела двух всадников: одним был шаман, другим – мой любовник из племени сиу. Шаман был самым сильным человеком в племени. С ним запрещалось спорить, особенно девушкам и женщинам – они не принимали участия в собраниях и не могли влиять на решения племени. Однако именно это я и сделала. У меня был дар читать мысли, и я могла сказать, когда человек говорит правду, а когда лжет. Я знала, что шаман выдумывает истории, желая упрочить свое влияние и положение в племени. Вместо того чтобы держать язык за зубами, я громко обвинила его во лжи в присутствии вождя и старейшин.

Я нарушила племенную традицию, заговорив и подорвав доверие к шаману. Я знала, что за этим невероятным, импульсивным поступком последует расправа, но даже не представляла, какая: вдалеке от деревни мой любовник, оказавшийся больше предан племени, чем нашей любви, перерезал мне на ногах сухожилия. Не имея возможности убежать или вернуться в лагерь, я осталась в одиночестве медленно умирать на снегу.

Джен тихо попросила взглянуть в лицо моему любовнику, сидевшему на лошади и уже готовому вернуться в деревню вместе с шаманом. Я встретила тяжелый, самодовольный взгляд своего любовника и была потрясена, узнав глаза отца! По ногам стекала кровь, жизненная сила покидала меня, и я вызывающе посмотрела ему в глаза. Во мне больше не было ни любви, ни просьб, ни вопросов, лишь невероятное желание наказать его, и, собрав в кулак всю свою волю и силу, я его прокляла.

Не знаю, как я поняла, что именно так был порожден конфликт, тянувшийся уже не одну жизнь. В сознании возникла мысль, что я буду любить и ненавидеть этого человека, а он будет любить и ненавидеть меня, пока этот круг не разомкнется. Я не знала, что это проклятие даст ему силу сокрушать меня снова и снова.

Неважно, являлось ли то, что я увидела благодаря Джен, подлинной историей или нет, существовало или не существовало переселение душ – важен был факт признания своих чувств к отцу и принятие ответственности за те отношения, что постепенно возникали между нами. Через некоторое время информация, полученная в работе с Джен, начала приносить плоды.

В поисках понимания я отправилась в Байрон Бэй в Новом Южном Уэльсе, чтобы принять участие в «Процессе Хоффма– на», специальной методике проработки проблем, возникавших у человека с родителями. Во время сеанса поединка подушками я заметила, что постоянно стремлюсь уничтожить воображаемый член отца. Однако он неизменно возникал вновь, и я разносила его на куски до тех пор, пока не выдохлась, решив, что он уничтожен, поскольку сама я полностью обессилела. Сейчас мне кажется странным, что никто из терапевтов не обратил на это внимания.

Любопытной частью этого процесса было спонтанное осознание обстоятельств моего рождения, с деталями, о которых мать вспомнила лишь тогда, когда я сама ей о них рассказала. Благодаря «Процессу Хоффмана» мое восприятие родителей изменилось: я научилась видеть в них не просто своих воспитателей, но чувствительных людей, изо всех сил старавшихся пробиться в жизни, делая все, на что они способны.

За несколько свободных дней в отеле Байрон Бэй я обдумывала то, через что прошла благодаря «Процессу Хоффмана», в конце концов осознав, что тот ужасный договор был заключен с дьяволом из моей детской веры. Я испытывала настоящее потрясение по мере того, как следствия этого поступка вырисовывались все отчетливее. Я не хотела умирать и отправляться в ад, а это означало, что я совершила нечто очень плохое и решила, что после смерти обязательно туда попаду. Но как же исповедь?

Почему я не верила в прощение Бога? Хотя ребенком я помнила об ангелах, всегда отводя им место рядом с собой, мне пришлось обратиться к дьяволу и просить о помощи у него. В какой-то момент я обещала терпеть неудачу во всем, чего захочу, если только мне позволят жить! Переполненная отвратительными воспоминаниями, я тем не менее почувствовала облегчение, обретя, наконец, четкую стратегию: изгнать дьявола – разорвать сделку!

В первую очередь я отправилась в Мельбурн, где сказала своим родителям, что люблю их. Все мы расплакались от радости.

ПОСЛЕ семинара в Байрон Бэй я начала работать на полную преподавательскую ставку, но так уставала, буквально сгорая на работе, что однажды едва не попала под фургон, проехавший на красный свет – водитель даже не удосужился посмотреть на меня. Я была на волосок от гибели – фургон едва меня не зацепил.

В конце семестра я бросила работу, но вместо того, чтобы вернуться к массажу, отправилась на полгода в Денмарк, поселившись в небольшом домике у Марка и зарабатывая на жизнь лекциями. Природа Денмарка отлично влияла на мое здоровье и моральное состояние, но деньги заканчивались – особенно после того, как я вынуждена была распрощаться со своей дешевой хибарой, – и я вернулась в Перт, занявшись тем, что было проще всего, а именно эротическим массажем.

Жизнь за городом освежила меня, и я снова была на подъеме. Несмотря ни на что, я вернулась к своей старой работе, занимаясь ею, когда Виктория была в школе.

«Не понимаю, – сказал новый клиент, обернувшись ко мне перед уходом. – Ты выглядишь такой невинной!»

«Так оно и есть, – быстро проговорила я. – Нет ничего дурного в том, что я делаю».

Я улыбнулась, но когда он выходил за дверь, на лице его было написано удивление. В животе у меня все перевернулось, это был знак того, что все не так хорошо, как кажется.

Однажды я вернулась домой и нажала кнопку на автоответчике, чтобы прослушать сообщения. Вместо сообщений в комнате раздалась «Павана усопшей инфанте» Равеля. Сдержанная, печальная музыка звучала почти полчаса. В этом не было никакой мистики – вместо того чтобы вставить в автоответчик чистую кассету, я по рассеянности поставила пленку с этой завораживающей мелодией. Неслучайно ли мне попалась именно та кассета, на которой я забыла указать название, записывая музыку с радио?

Я представила принцессу, просыпающуюся в каменном гробу, и поняла, что сама погребена заживо, отчего волосы стали дыбом на моей голове. Как в тумане я подумала, что для своей подлинной личности я мертва и живу в преисподней. Разве это не ад – жить с вечным ощущением собственной неполноценности по сравнению с друзьями, у которых есть «нормальная» работа? Я не желала рассказывать им, чем зарабатываю на жизнь, и очень боялась, что об этом узнают.

МНЕ ПОКАЗАЛОСЬ, что я нашла того, кто сможет помочь мне изгнать дьявола. Этим человеком оказался Римми, симпатичный обаятельный шаман. У него была особая сила: используя барабан для передачи энергии, он помогал людям избавляться от их наиболее застарелых проблем. В прошлом он занимался экзорцизмом, а потому я решила, что зайти к нему нужно обязательно.

Выслушав меня, он объяснил, что сначала я должна буду вызвать своего дьявола, рассмотреть его и приказать ему навсегда убраться прочь. Я села на пол, на подушку, а Римми с барабаном устроился на стуле. Я больше не верила в католического дьявола, воспринимая его теперь как некую энергию в собственном теле, наделенную дьявольскими характеристиками: способностью разрушать, умением соблазнять и лгать всеми возможными способами. Однако я вполне могла представить эту энергию в виде дьявола, знакомого мне по религиозному опыту, чтобы «встроить» его в рамки эксперимента. Я боялась, но отчаянно хотела, чтобы все, наконец, случилось.

Римми начал мягким барабанным раскатом, потом заиграл чуть громче, а затем снова смягчил удары, одновременно гудя, как пчела, и вскоре я впала в транс.

Дьявола я увидела в лесу, где сидела у подножия гладкого ствола большого эвкалипта. Я описала его Римми, как он и просил. «Вдохни силу дерева, – попросил он меня, негромко и беспрерывно стуча в барабан. – А теперь встань и посмотри дьяволу в лицо».

Стук шаманского барабана стал громче. Я вдохнула силу дерева и, не сводя с дьявола глаз, поднялась на ноги, прижимаясь спиной к стволу. Дьявол терпеливо следил за мной, и из его злобно расширенных ноздрей вырвался дым, когда он изогнул сизые губы в отвратительной улыбке. Глаза его мерзко светились, будто все происходящее его радовало. «Убей меня, если сможешь», – словно говорил он, неосознанно напомнив мне отца.

Но ведь он не был моим отцом? Он – дьявол, и его можно изгнать с помощью моего целителя. Шаман смочил губы, готовясь произнести слова, которые обязательно избавят меня от этого чудища.

«Прикажи ему уйти! – сказал он властно, перемежая свои слова решительными ударами в барабан. – Скажи ему, что он был с тобой достаточно, и теперь настало время уйти – больше он тебе не нужен». Барабанная дробь, серия ударов!

Я колебалась.

«Договор, который ты заключила с ним в детстве, больше не имеет силы! Разорви его!» – крикнул шаман.

Барабанный ритм вдохнул в меня смелость, и в сознании возникли слова. Я глубоко вздохнула, глядя на чудовище. На его лице была злобная ухмылка, а пронзительного взгляда было достаточно, чтобы лишить меня остатков смелости. Я помедлила, но в результате достаточно убедительно сыграла свою роль. «Прочь, дьявольское отродье! – крикнула я, хотя губы мои слегка дрожали. – Я разрываю наш договор! Я больше не боюсь умереть! Я заслуживаю успеха во всем, что делаю!»

Я замолчала. Римми замедлил темп ударов и подождал, пока мое дыхание успокоится. «Что случилось?» – он склонился ко мне в напряженном ожидании.

«Дьявол засмеялся, – сказала я сбивчиво. – Он громко засмеялся и убежал в лес».

Эта неудачная попытка лишь укрепила мое убеждение в том, что нечто, живущее внутри меня, сопротивляется изо всех сил. Если и было что-то сильнее этого нечто, я этого пока не нашла.

Но оно существовало и в конечном итоге само нашло меня, когда я уже оставила свои отчаянные и ни к чему не приводившие поиски.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.