Я взрослею и набираюсь ума

Я взрослею и набираюсь ума

МЕНЯ МУЧИЛИ религиозные вопросы и проблемы спасения души. Я должна была точно знать, каковы мои шансы оказаться на небесах. В исповедальне я спрашивала у священника о наказаниях за различные грехи, но он лишь вздыхал или злился, отвечая, чтобы я поговорила об этом с кем-нибудь другим. В следующий раз на исповеди я поинтересовалась, зачем Бог поместил в райском саду дерево, если не хотел, чтобы к нему прикасались? Не мог ли Он посадить его где-нибудь еще? Что такого плохого в познании разницы между добром и злом от запретного плода? Что такое лимб? Чем там занимаются души? А чистилище на самом деле похоже на ад, если не считать, что из чистилища рано или поздно выбираются?

Родителям я задавала те же вопросы. Почему Бог наказывает людей, если Он их любит и прощает? Почему хорошие люди страдают? Сколько дней гарантировано в чистилище за грубость? Они старались тщательно подбирать ответы, глядя друг на друга в поисках поддержки или подсказки. Я проверяла их по прошествии нескольких дней, задавая тот же вопрос и внимательно наблюдая за возможными признаками неуверенности.

Увы, хотя в мои намерения входило разобраться во всех этих проблемах, я случайно поставила капкан для ловли родительских сомнений, а потому в восьмилетнем возрасте перестала задавать взрослым вопросы, решив, что, поскольку ответов у них нет, нет смысла и спрашивать. Я встала на опасную дорогу самостоятельного поиска, размышляя об информации, которую тщательно собирала или постигала интуитивно. Если принять во внимание, что большинство этих ответов оказывались в лучшем случае суевериями, а в худшем – искажением истины, я приходила к очень странным умозаключениям. Будучи Скорпионом, знаком воды, я считала свои выводы непреложными, и уверенность эта подкреплялась моей немецкой кровью.

ОТЕЦ хотел, чтобы его первенцем был мальчик. Должно быть, он сказал об этом в моем присутствии, поскольку я довольно рано оказалась в курсе и изо всех сил старалась быть для него сыном. Я таскала слишком тяжелые для своих лет вещи, чтобы показать, какая я сильная. У меня было мягкое сердце, но я старалась это скрывать. Я должна была быть сильнее любого мальчика-ровесника и доказывала свою силу кулаками. Безобидного новичка, появившегося на нашей улице, соседские дети приводили к моему дому, ожидая увидеть драку. Она всегда заканчивалась тем, что я с триумфом ставила ногу на спину поверженного бедняги, а зрители улюлюкали в восторге, мотая на ус, что не стоит никогда связываться с этой сумасшедшей.

Единственной проблемой такого превосходства было отсутствие у меня настоящих друзей. Меня не боялись – я никогда не пускала кулаки в ход просто так, – но в душе я чувствовала себя калекой, считая, что никто не стал бы моим другом, если б знал, какая я на самом деле. Так что у меня был лишь сомнительный авторитет.

Я регулярно выигрывала ежегодные соревнования, которые родители организовывали для всех соседских детей. Мы бегали вокруг квартала. Квартал наш был очень большим и включал в себя ферму и несколько магазинов. Иногда мне было так тяжело, что я почти теряла сознание, но проиграть было невозможно – на меня смотрел папа. Я была обязана выиграть ради него, и соседи, казалось, знали это и болели за меня. После забега я, запыхавшись, смотрела на отца, показывая бутылку хереса или то, что выбрала в качестве приза. Я была бледна от волнения и усталости: «Ну что, папа, теперь я хорошая? Ты будешь меня уважать?» Неважно, что я не могла использовать выбранные призы – ведь они предназначались для папы, и лишь одно это имело значение для моей души, жаждущей любви. Отец смеялся – он гордился мной. У меня кружилась голова от удовольствия и непередаваемой сердечной боли.

В течение многих лет, пока мне это не надоело, я отлично играла в шарики. До прихода в жизнь телевидения тилбургские дети много времени проводили на улице, бегая и играя в мяч, в классы и шарики. Мы устраивали турниры на ровной твердой песчаной тропинке за домами или на плитах широкой дорожки рядом с булыжной мостовой. Шарики были сделаны из стекла либо из глины. Стеклянные шарики могли быть непрозрачными, полупрозрачными или дымчатыми, маленькими или довольно большими. Все они имели свою ценность, подобно тому как бумажные деньги бывают разного цвета и размера.

Я была честолюбивой и в течение нескольких месяцев собрала коллекцию разноцветных шариков всех возможных размеров и принесла их показать маме, светясь от гордости. Ее глаза широко раскрылись, и на мгновение мне показалось, что она тоже мной гордится. Однако это был ужас.

«Карла! – резко и с вздохом сказала она. – Это же гордыня! Бог наказывает тех, кто полон гордыни. Гордыня – большой грех!»

В тот момент мое сознание распахнулось столь же широко, что и глаза, беззащитное перед этой гипнотизирующей информацией. Я приняла это католическое правило за истину, угрожавшую навсегда лишить меня стремления быть первой.

Моя реакция была непосредственной и сродни подвигу. Я вышла на середину улицы и, привлекши к себе всеобщее внимание, опустошила карманы, высыпав греховно выигранные шарики на мостовую. Соседские дети, не испытывая, как я заметила, никаких колебаний, набросились на них, отталкивая друг друга и поспешно наполняя шариками карманы. Я чувствовала, что предала нечто внутри себя, и моя уверенность пошатнулась. Теперь я действительно запуталась. Мне и так много с чем приходилось бороться, а теперь я добавила к растущему списку неврозов новый, изменив общее направление движения. Теперь я стану ценить нищету, как Иисус, который не имел подушки, чтобы преклонить голову, о чем рассказывали мне мама и учителя. Они забывали добавить, что в те дни у людей была адекватная замена подушкам, да и в любом случае вряд ли Иисусу требовались деньги, поскольку целая армия восторженных поклонниц прислуживала ему, куда бы он ни шел. По счетам Иисуса платили женщины. Однако никто не говорил мне, что это и есть самый праведный образ жизни.

МОЙ ПАПА искренне любил мир природы, цветы и растения. Он обращал мое внимание на паутину, блестевшую в лучах утреннего солнца сотнями алмазных искр. Он брал меня с собой, отправляясь на долгие прогулки по большому частному лесу неподалеку от города, чтобы показать волшебные мухоморы – те самые, с белыми пятнышками, – и учил слушать ветер и птиц, словно старый индеец.

Жизнь природы была прекрасна. На просторном заднем дворе нашего дома отец рассказывал мне о червях, навозе, пожирающих картофель жуках-вредителях и о полезных жуках, таких, как божья коровка. Он объяснял, как выращивать ноготки, анютины глазки и турецкую гвоздику, как собирать семена этих растений. Овощи меня не слишком интересовали, за исключением картофеля, растущего на общем наделе неподалеку от дома. В день посадки картофеля обычно запускали воздушного змея, и это радовало меня. В той части Голландии, где мы обитали, было ветрено, а город располагался на равнине, где не слишком много домов и деревьев. Отец был в высшей степени практичным и изобретательным человеком, умевшим по-мальчишески веселиться. До самой смерти он с удовольствием делал флюгера как для себя, так и для множества знакомых. Раньше флюгера, попадая в потоки ветра, крутились с веселым жужжанием. Потом отец использовал пластиковые детали, которые делали флюгер более тихим и продлевали срок его жизни. Папа смастерил множество воздушных змеев – больших, что могли бы оставаться в небе днями и ночами, и маленьких, которые мы учились делать самостоятельно, украшая хвосты ленточками и шнурками.

Жизнь шла вполне неплохо, кроме тех пугающих моментов, когда доктор Джекил становился мистером Хайдом. Тогда мой папа съезжал с катушек. Однажды он кинул молоток в моего младшего брата, едва не попав ему в голову. Он бил по голове и меня, когда я спорила с ним или провоцировала, не останавливаясь до тех пор, пока я не теряла сознание или не появлялась мама, которую кто-нибудь звал.

Однажды мой брат Адриан вернулся домой с зажатыми в кулаке бумажными деньгами, утверждая, что нашел их. Отец отнесся к этим словам с большим подозрением и в результате не поверил ему. Он отвел восьмилетнего сына в гостиную и хлестал кожаным ремнем каждый раз, когда тот говорил, что нашел эти деньги. Гневный допрос и порка продолжались невероятно долго.

Два моих передних зуба отец сломал в ходе ссоры, которой могло и не произойти. Мне было лет десять, когда однажды я отказалась есть кашу. Обычно я любила ту густую смесь, которую отец практически каждый день готовил на завтрак; мы заливали ее горячим молоком и посыпали желтым сахарным песком. Но в тот день у меня почему-то не было аппетита, и я не хотела есть, из-за чего немедленно разгорелся конфликт. Отец воспринял это как оскорбление своих кулинарных способностей и вызов его власти. Он сердито приказал мне съесть все. Я отказалась, стараясь быть вежливой. «Папа, мне не хочется». У меня был запор, и я интуитивно понимала, что надо поголодать.

«Ешь, или я вымажу в каше твое лицо», – произнес он еще более угрожающим тоном.

Как дурочка, я ответила на этот нечестный и нелепый вызов. Передо мной на столе стояла полная тарелка каши, и я сказала отцу, что он хочет запугать меня. Отец тут же показал, что способен выполнять свои обещания. Он схватил меня за шиворот и ткнул лицом в кашу с такой силой, что толстая белая тарелка раскололась, а вместе с ней сломались и два моих передних зуба. Кровь из поврежденных губ и десен смешалась с кашей. Мать простонала: «Джон!» – и едва не расплакалась. Потом они оба вытерли мне лицо, волосы и одежду и отправили в школу.

НАВЕРНОЕ, все эти годы ангелы-хранители спасали меня от самой себя. Временами, когда я была неосторожна или невероятно рассеянна, они брали мою жизнь в свои руки. Возможно, благодаря ним в одиннадцать лет я избежала чудовищной глупости, когда, гуляя в парке, привлекла к себе внимание сексуально озабоченного мужчины. Перед входом в парк находилась цементная статуя Богоматери с ребенком на коленях. У ног каменной фигуры или в ее руках всегда были цветы, тайком собранные в парке детьми и положенные туда теми из них, кто был достаточно ловок, чтобы забраться на колени статуи. В парке было озеро, и я приезжала туда на велосипеде ловить головастиков. Это озеро было популярным местом семейного отдыха.

Сначала я ощутила присутствие человека, почувствовав его взгляд как вторжение чужеродной энергии. Я росла, чутко настроенная на энергию похоти, и внимание мужчины казалось знакомым: оно пугало, но одновременно завораживало меня своей тайной. Вместо того чтобы убежать, я потянулась к нему, как мотылек к огню. Повернувшись, я улыбнулась лежащему на траве незнакомцу. Он пригласил меня сесть рядом, показал своих головастиков и спросил, как меня зовут. Все это время я чуяла его, чуяла опасность, видела блеск в его глазах, однако не обращала на это внимания. Он попросил меня прийти завтра в середине дня (когда здесь почти никого нет, мелькнула мысль), и я согласилась.

На следующий день я пришла не потому, что хотела, но потому, что должна была сдержать обещание. В назначенное время он не появился. Я стояла, чувствуя себя неуютно и не понимая, насколько мне повезло. Я поспешила домой, испытывая облегчение и одновременно расстроенная. Конечно же меня не миновал и стыд. Человек пришел в себя, казалось мне, а вот я – нет. В те дни, годы и даже десятилетия я почти никогда не думала о себе хорошо.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.