Глава пятидесятая

Глава пятидесятая

Сталинский метод управления: достигни поставленной цели или умри. Н. А. Вознесенский и А. С. Щербаков. Сталин и разработка военной техники. Перестройка культуры на военный лад. Убийство Троцкого

На XVIII партийной конференции, начавшейся 15 февраля 1941 года, в докладе Маленкова было сказано о трудном положении в экономике: не выполнили план минувшего года многие наркоматы (в том числе тяжелого и среднего машиностроения, черной и цветной металлургии, боеприпасов).

Впрочем, в резолюции конференции указано, что «в результате успехов освоения новой техники и роста оборонной промышленности значительно повысилась техническая оснащенность Красной Армии и Военно-Морского флота новейшими видами и типами современного вооружения».

Маленков потребовал большей самостоятельности директорскому корпусу, изгнания невежд с партбилетами и вообще выдвижения профессионалов.

Именно тогда произошли важные изменения в сталинском окружении. Они были связаны с продолжающимся закреплением в правящем классе нового кадрового призыва. Чтобы понять его значение, достаточно назвать несколько человек из этого отряда, сыгравших решающую роль в военное время: Н. А. Вознесенский, А. С. Щербаков, А. Н. Косыгин, А. А. Кузнецов, Д. Ф. Устинов. Все они были выдвиженцами Жданова. Второе, конкурирующее с первым, подразделение этого отряда составляли выдвиженцы Маленкова и Берии.

Как раз Вознесенский внес решающий вклад в гармонизацию экономики СССР, сбалансированного развития отраслей и территорий. На базе системы, подготовленной при выдающемся его участии, Госплан стал разрабатывать баланс народного хозяйства как самостоятельный раздел пятилетних, годовых, квартальных и месячных планов. Можно сказать, Госплан начал строить будущее страны из сотен и тысяч разрозненных производств. На XVIII съезде партии Вознесенский обнародовал беспрецедентный в мировой истории пятнадцатилетний макроплан развития экономики.

На пленуме ЦК 21 февраля кандидатами в члены Политбюро по предложению Сталина были избраны Вознесенский, Маленков и Щербаков.

Выдвигая молодых управленцев, Сталин по-прежнему стремился контролировать ключевые процессы. Накануне войны он принял несколько важнейших решений о создании военной техники. Некоторые из них были правильными, а некоторые ошибочными и привели к потерям и жертвам.

Первый эпизод связан с танковой броней. В 1935 году тридцатилетний инженер Александр Завьялов, заведующий центральной лабораторией на Ижорском заводе, провел испытания брони танков Т-18 и Т-26, бывших тогда на вооружении. Снаряд 37-миллиметровой пушки, самой малокалиберной, разносил их броню в осколки. Ничего удивительного в таком результате не было, так как броня предназначалась для защиты от пуль. Но Завьялов, назвав танки «ходячими гробами», замахнулся на изменение концепции. Руководство Автобронетанкового управления РККА и директор танкостроительного завода восприняли критику инженера болезненно. Действительно, танки были «гробами», что вскоре подтвердилось в ходе испанской войны, но такие танки были тогда у всех европейских армий. Завьялов предугадал, как будет в ближайшее время развиваться танкостроение и как это отразится на военной стратегии. Он предложил новую технологию производства брони. И не был понят ни заказчиками, ни начальством. В условиях тогдашней системы власти это означало встать у трагической развилки своей собственной судьбы: либо стать изгоем, либо обратиться за помощью наверх. Завьялова уволили. Он направил письмо в Ленинградский обком партии Жданову. Вскоре записка инженера оказалась у Сталина. В мае 1936 года чекисты доставили Завьялова в кабинет вождя на заседание СТО. Разговор длился несколько часов. Инженер оказался подготовлен лучше оппонентов: опираясь на свой профессиональный опыт металлурга и знания ситуации на германских заводах Круппа, где он побывал в командировке, он доказал, что советская металлургия на сегодня не готова обеспечить броней танки, подводные и надводные корабли. (Напомним, что в 1936 году Тухачевский определял техническую политику в Наркомате обороны, а Павел Аллилуев был комиссаром АБТУ РККА.)

По решению Сталина было создано новое управление «Спецсталь», куда вошли Ижорский и Мариупольский металлургические заводы, а на базе центральных лабораторий этих заводов создали Центральные броневые лаборатории (в 1939 году преобразованные в Броневой институт). В итоге благодаря завьяловской дерзости армия быстро получила основу для создания целого шлейфа военной техники, которая оказала в годы войны решающее воздействие — средний и тяжелые танки Т-34, KB, ИС, штурмовик Ил-2, линкоры, эсминцы и подлодки. Броня завьяловского Броневого института, где освоили и производство цельнолитых танковых башен, была в известном смысле и детищем Сталина.

И как после такой истории он должен был относиться к своим ведомствам?

Впрочем, вопрос поставлен неправильно. Ни Сталин, ни его окружение не были профессионалами, поэтому в принятии окончательных решений он часто был одинок. И не всегда это заканчивалось так удачно, как в случае с Андреем Сергеевичем Завьяловым, бывшим беспризорником, выпускником Ленинградского горного института.

В мемуарах наркома вооружений СССР Б. Л. Ванникова рассказано о нескольких случаях, когда Сталина подводили к неправильным решениям: так было с 76-миллиметровой пушкой конструктора В. Г. Грабина, которую немцы считали образцовой для этого калибра. Вооруженный ею танк Т-34 пробивал броню немецких танков на расстоянии 1,5–2 километра, тогда как танки противника поражали советские машины с расстояния не более 500 метров (причем только в борта или корму).

Эта пушка могла вообще не быть принятой на вооружение. Вот как развивался конфликт.

«Инициатива принадлежала начальнику Главного артиллерийского управления Красной Армии маршалу Г. И. Кулику. Сообщив Наркомату вооружений, что, по данным разведки, немецкая армия в ускоренном темпе перевооружается якобы танками с пушками калибром более 100 миллиметров и броней увеличенной толщины и повышенного качества, он заявил, что неэффективной против них окажется вся наша артиллерия калибров 45–76 миллиметров. В связи с этим маршал Кулик предложил прекратить производство таких пушек, а вместо них начать выпуск 107-миллиметровых, в первую очередь в танковом варианте.

Предложение не встретило поддержки в Наркомате вооружения. Мы знали, что еще совсем недавно, в 1940 году, большая часть немецких танков была вооружена пушками калибров 37 и 50, остальные — 75-миллиметровыми. А так как калибры танковых и противотанковых пушек, как правило, корреспондируют броневой защите танков, то было ясно, что наша танковая противотанковая артиллерия калибров 45 и 75 миллиметров в случае войны будет иметь превосходство. Мы считали маловероятным, чтобы гитлеровцы могли за один год обеспечить такой большой скачок в усилении танковой техники, о котором говорил Г. И. Кулик»³⁸⁸.

Сталин поддержал Кулика, опираясь на свои представления об артиллерии времен Гражданской войны. За вождя горой стояли Жданов и Вознесенский. В возражениях Ванникова Сталин увидел нежелание перестраиваться на выпуск новой продукции.

К тому же было дано указание прекратить выпуск 45-миллиметровой пушки, чтобы передать высвобождающиеся цехи и оборудование под производство 107-миллиметровой.

Указание Сталина было выполнено. Но не было бы счастья, да несчастье помогло. Как только началась война, наш герой понял, что по его вине остановлен выпуск «самых нужных для войны» орудий. Кулик и Жданов ошиблись: у немцев не было танков с мощной броней, а «изгнанные» пушки были способны эффективно действовать против их техники.

Только ценой огромных усилий было возвращено из небытия производство необходимых пушек.

Когда же Ванников (уже успевший посидеть в следственном изоляторе и освобожденный по приказу Сталина) попросил снять с него выговор, полученный за «саботаж» в аналогичной ситуации (за остановку производства винтовок), Сталин отказал. Его мотивировка была простой: Ванников действительно не спешил исполнять указание и поэтому был наказан справедливо за нарушение принятого порядка управления.

Впрочем, Ванников был обласкан, стал Героем Социалистического Труда и наркомом боеприпасов. Его спасла война.

В других случаях Сталин принимал правильные решения и поправлял своих соратников. Но его оценки конфликтов оставались неизменными. Он не извинялся, а объяснял собственные ошибки нерадивостью подчиненных (или вредительством). Он мог обвинить даже того, кто доказывал ошибочность принимаемого вождем решения: мол, плохо убеждал.

Однажды Сталин предложил наркому авиационной промышленности А. И. Шахурину и его заместителям подписать обязательство о повышенном выпуске самолетов до пятидесяти в сутки. Это случилось в июне 1941 года перед самым началом войны. Это была огромная цифра. В 1939–1940 годах выпускалось менее двадцати самолетов в сутки.

Зачем ему понадобилось их обязательство? Разве у него было мало власти? Наверное, он думал, что в случае нарушения обязательства у него будут дополнительные аргументы? Или данная лично ему расписка послужит дополнительным стимулом?

Должно быть, он осознанно переводил государственные отношения в личные. Это был его метод.

Не случайно он потребовал, чтобы ежедневно ему предоставляли сводку о произведенных за сутки самолетах. Если он замечал, что какой-то завод выпускал меньше машин, начальник его секретариата А. Н. Поскребышев звонил и выяснял причину. Если выяснялось, что нужна материальная или организационная помощь, — помогали чем могли. В случае же нерадивости проводилось расследование, результаты которого могли быть самыми суровыми.

Но в целом выработался баланс диктаторских и профессиональных методов управления, когда исполнителям предоставлялись огромные полномочия при огромной ответственности. Этот баланс позволил достигать фантастических высот, что было продемонстрировано и в создании советской атомной бомбы.

Если Сталин видел, что пользующийся его доверием специалист обманывает или лукавит, судьба такого человека становилась печальной. Так погиб конструктор Таубин, который разработал 23-миллиметровую авиационную пушку. Его детище отличалось многими хорошими техническими находками и действительно могло бы обеспечить советским самолетам огневое преимущество. Однако Таубин захотел преимущества для себя и объявил у своей пушки несуществующие достоинства: заниженные габариты, вес, силу отдачи. Авиапроизводители выбрали пушку Таубина. Вскоре испытания выявили ее недостатки. Таубин задергался, попытался устранить проблемы на скорую руку, обвинил испытателей в необъективности. Он попытался оказать давление на авиаконструкторов, чтобы они приняли его пушку и в таком виде, но те уперлись. На одном из совещаний в Кремле Таубин снова заверил Сталина, что ликвидирует недостатки пушки. Сталин принял его обещания и даже предлагал «немного авансом» наградить конструктора.

В дальнейшем Таубин за спиной наркомата договорился с моторостроителями об утолщении стенки мотора, к которому крепится пушка. Хотя изменение толщины стенки на качественные характеристики мотора не повлияло, вопиющее нарушение дисциплины бросалось в глаза. Когда Сталин узнал об этом, он возмутился. Ему объяснили причину, но это его не удовлетворило. Нарком Шахурин получил выговор с предупреждением. Таубин вскоре был арестован и погиб.

Его пушка, доведенная конструктором Нудельманом, все же была принята на вооружение и считается лучшей авиационной пушкой военного времени. Сталин знал, что «пушка Нудельмана» — таубинское детище, но на судьбе самого Таубина это не сказалось.

Еще более катастрофические последствия могло иметь решение Наркомата обороны в начале 1941 года о прекращении выпуска винтовок образца 1831–1930 годов (драгунских) и замене их самозарядными (СВ). При стрельбе из СВ не надо было каждый раз передергивать затвор, достаточно было просто нажимать на спуск. Но она была более сложной в обслуживании и тяжелой. А главное — оружейные заводы не были готовы выпускать СВ в миллионных объемах.

Комиссия же под председательством Молотова приняла решение больше не производить «устаревшие винтовки». Куратор оборонной промышленности Вознесенский оказался не в курсе вопроса и поддержал Наркомат обороны.

В итоге могло бы случиться так: после начала войны, когда склады вооружений РККА в приграничных районах оказались потерянными и утрачено большое количество винтовок во время отступления, военная промышленность была бы не в состоянии обеспечить армию стрелковым оружием.

Руководители Наркомата вооружений Б. Л. Ванников, В. М. Рябиков, И. А. Барсуков обратились к Вознесенскому. Тот в грубой форме (он любил резкие выражения) потребовал прекратить «саботаж и волокиту» и немедленно выполнять решения комиссии.

Тогда Ванников, преодолевая страх, позвонил Сталину. Он знал, что, если не позвонит, — будет вскоре обвинен в узковедомственном эгоизме и нежелании перестраивать производство.

Сталин был согласен с решением комиссии, но выслушал доводы наркома и сказал:

«— Ваши доводы серьезны. Мы их обсудим в ЦК и через четыре часа дадим ответ.

Мы не отходили от телефона, ждали звонка. Ровно через 4 часа позвонил Сталин. Он сказал:

— Доводы Наркомата вооружения правильны, решение комиссии товарища Молотова отменяется»³⁸⁹.

Так завершилась эта история. В ней отразился весь дух того времени, полного самоотверженности и жестокости.

Узнав от Ванникова о решении Сталина, Вознесенский удивился: почему тот не договорился с ним, а обратился прямо к вождю?

Вознесенский погиб после войны, потому что сам нарушил сталинский негласный уговор: никогда не скрывать правду. Но об этом — в свое время.

К 1941 году оборонная промышленность СССР выпускала все виды вооружений, которыми была достигнута победа в войне. Новой техники во время войны СССР создавать не мог, но задела 1930-х годов хватило.

В мемуарах Черчилля есть страница о начале предвоенных исследований ядерного оружия. О том, что тогда было в СССР, британский премьер не знал.

В марте 1938 года ряд ученых направили Молотову письмо, в котором были следующие строки: «Развитие работ по ядерной физике в Союзе получило уже большую поддержку со стороны Правительства. Был организован ряд ядерных лабораторий в крупнейших институтах страны: ядерные лаборатории в Украинском физико-техническом и в Физическом институте Академии наук СССР, усилены лаборатории Радиевого института»³⁹⁰.

Авторы, среди которых были академики и профессора А. Иоффе, И. Курчатов, А. Алиханов, И. Скобельцын, Л. Арцимович, просили ускорить работы по атомной тематике.

В ноябре 1938 года было принято постановление президиума АН СССР «Об организации в Академии наук работ по исследованию атомного ядра».

Осенью 1940 года сотрудники Физико-технического НИИ Академии наук Украины В. Маслов и В. Шпинель направили записку в Бюро изобретений НКО СССР на создание атомной бомбы. Они опередили время, но предложенное ими техническое решение было верным.

В дальнейшем атомная проблема находилась в зоне повышенного внимания кремлевского руководства и разведки. Поэтому когда вопрос об атомной бомбе потребовал принципиальных решений, Сталин оказался к ним готов.

К началу 1941 года было изготовлено 11 ракетных установок, получивших наименование БМ-13 (боевая машина, снаряженная 132-миллиметровыми реактивными снарядами). Ее народное имя — «катюша», перекликающееся с удивительной песней на слова поэта Михаила Исаковского о девушке Катюше, обращающейся к своему возлюбленному:

Пусть он вспомнит девушку простую,

Пусть услышит, как она поет.

Пусть он землю бережет родную,

А любовь Катюша сбережет.

Пятнадцатого июня 1941 года состоялся смотр новой техники Красной армии. В присутствии членов правительства и военачальников четыре БМ-13 дали ракетные залпы. Сталин санкционировал немедленное серийное производство «катюш». 21 июня, за день до начала войны, было принято решение о всемерном развертывании полевой реактивной артиллерии. 14 июля 1941 года первая в мире батарея полевой реактивной артиллерии капитана И. А. Флерова нанесла мощный удар по немецким войскам на железнодорожной станции Орша в Белоруссии³⁹¹.

Но не надо обольщаться. Обеспечение РККА новой техникой накануне войны было не то что неудовлетворительным, а катастрофическим.

Так, по плану 1941 года намечалось выпустить танков «KB» и «КВ-2» — 1200, а «Т-34» — 2500, а в Красной армии с 1 марта формировалось 29 механизированных корпусов. При таком плане выпуска танков формируемые мехкорпуса могли быть укомплектованы танками «KB» и «Т-34» не ранее 1945 года³⁹².

Маршал Захаров считал, что Генеральный штаб совершил большую ошибку: надо было формировать мехкорпуса исходя из реальных возможностей промышленности.

Советские ВВС, несмотря на увеличение выпуска новых самолетов в 1941 году, тоже только начали получать новые типы крылатых машин (Пе-2, Су-2, Ил-2, МиГ-3, ЛАГГ-3, Як-1). Из 348 авиаполков 106 находились в стадии формирования.

В первой половине 1941 года РККА находилась в стадии глубоких перемен и ее состояние, подчеркнем это, диктовало Сталину крайне осторожную политику.

Это же касалось и оборонительной линии («линии Сталина») вдоль старой границы 1939 года. Она состояла из двадцати одного укрепленного района (УР), ее называли несокрушимой и сравнивали с «линией Мажино».

Долгое время бытовала версия, что после переноса границы УРы были разрушены, а новые не успели построить, и якобы поэтому немецкие войска легко преодолели приграничную территорию.

На самом деле «линию Сталина» никто не разрушал. К 1939 году после инспекции Наркомата обороны и НКВД было установлено, что практически все доты, досы, орудийные капониры небоеспособны. Так, Берия сообщал Ворошилову 5 января, 17 января и 13 февраля 1939 года о вопиющих недостатках в строительстве оборонительных сооружений.

Тем не менее УРы были сохранены и некоторые в 1941 году оказывали серьезное сопротивление. (Карельский УР был ядром обороны Ленинграда с севера до 1944 года.)

В целом подготовка СССР к войне была еще очень низкой. Немцы знали об этом, но сделали из этого неправильные выводы.

Немцы многого недооценили. В битве титанов, какой еще не видел мир, они тоже были, признаем это, героями. Их героизм заключался в безумно дерзкой задаче, поставленной Гитлером, — завоевать мир. То, что он использовал для этого идейное оружие — идею национального превосходства, привело немцев к переоценке собственных возможностей. В координатах героического нацизма невозможно было победить мир.

Геббельс в дневниковой записи 10 августа 1940 года после просмотра советского фильма о Финской войне заметил: «Жалкое зрелище. Чистый дилетантизм. Сообщество недочеловеков». Однако 16 августа после просмотра фильма о красной спортивной олимпиаде в Москве он вдруг признает: «Он показывает живую и жизнерадостную Россию. Другое лицо большевизма. Большие организаторские способности. Большевизм всегда будет для нас загадкой»³⁹³.

«Сообщество недочеловеков» разбило сверхчеловеков — такова оказалась разгадка.

Вот как оценивала германская разведка подготовленность к войне советских ВВС. По итогам гражданской войны в Испании советские летчики характеризовались следующим образом: исключительная отвага и агрессивность над своей территорией и робость и неуверенность над вражеской; хороши в индивидуальных поединках, подготовка к боям в составе группы — недостаточна. В организации наземных служб и служб снабжения русские продемонстрировали замечательную смекалку, гибкость и умение маскировать военные объекты. «Жестокие и уверенные в себе по природе, они справлялись со многими трудностями».

Другими словами, немцы встретили не тех малоорганизованных храбрых «скифов», чей облик рисовал абвер.

Начавшийся передел мира отразился в культуре и пропаганде. Сталин располагал возможностью директивно управлять и этой сферой, понимал ее огромное значение, и поэтому накануне великих испытаний образы войны и патриотов появлялись на киноэкранах, сценах, в песнях.

В 1938 году на сцене Большого театра была поставлена опера Михаила Глинки «Жизнь за царя». Теперь она называлась «Иван Сусанин». Пафос защиты Отечества и самопожертвования пронизывал ее. В подготовке оперы, как вспоминает сотрудник сталинской охраны А. Т. Рыбин, участвовали главный дирижер С. Самосуд, режиссер Б. Мордвинов, поэт С. Городецкий, писатель М. Булгаков, художник Н. Вильямс, балетмейстер Р. Захаров. В процессе подготовки возник принципиальный конфликт между театром и Комитетом по делам искусств: руководство комитета было против финальной сцены, в которой хор и все герои поют «Славься!» царю.

«Разгоревшийся спор достиг Кремля. Послушав репетицию, Сталин удивился:

— Как же так, без „Славься“? Ведь на Руси тогда были князья, бояре, купцы, духовенство, миряне. Они все объединились в борьбе с поляками. Зачем же нарушать историческую правду? Не надо.

В первом варианте финала у Спасских ворот стоял макет памятника Минину и Пожарскому. Народ перед ними славил победу. Во втором варианте Минин и Пожарский выходили с народом из Спасских ворот. Посмотрев это, Сталин предложил, чтобы победители, в полном соответствии с историей, выезжали из ворот на конях. Дополнительно следовало поставить на колени побежденных шляхтичей, бросив их знамена к ногам победителей. Еще предложил сократить сцену, в которой дочь Сусанина Антонида и его приемный сын Ваня оплакивали на площади смерть отца. Сталин признал, что это — тяжелое горе, но оно — личное. В целом же весь русский народ одержал победу. Следовательно, пусть ликует, как победитель!»³⁹⁴

Эти брошенные под ноги победителям знамена потом, на реальном параде 24 июня 1945 года, войдут в Историю.

В предвидении будущего Сталин явно превосходил свое окружение. Неудивительно, что он часто вмешивался в творческий процесс и поправлял, иногда жестоко, даже преданных режиму творцов. Особенно досталось Демьяну Бедному, история отношения с которым отражает перемены в культурной политике.

Двадцать девятого октября 1936 года на сцене Камерного театра появилась опера-фарс Д. Бедного «Богатыри». В ней он высмеивал русских богатырей, героев героического эпоса, и крещение Руси князем Владимиром.

Четырнадцатого ноября 1936 года вышло постановление Политбюро: «Пьесу „Богатыри“ с репертуара снять как чуждую советскому искусству». Кроме того, постановлением отмечалось, что пьеса «огульно чернит богатырей русского былинного эпоса, в то время как главнейшие из богатырей являются в народном представлении носителями героических черт русского народа».

Крещение Руси было названо положительным этапом в истории русского народа, «так как оно способствовало сближению славянских народов с народами более высокой культуры».

Среди откликов, собранных чекистами, выделялись те, в которых говорилось: «Постановление вообще правильное, но что особенно ценно, это мотивировка. После этого будут прекращены выходки разных пошляков, осмелившихся высмеивать русский народ и его историю. До сих пор считалось хорошим тоном стыдиться нашей истории. (Поэт Владимир Луговской.)»³⁹⁵. Кинорежиссер И. Трауберг, наоборот, посчитал, что «советское государство становится все более и более национальным и даже националистическим».

Следующим шагом Сталина на пути пропаганды традиционного русского патриотизма было санкционирование исторического фильма «Александр Невский» о борьбе новгородского князя с Тевтонским орденом. «Кто с мечом к нам придет, от меча и погибнет», — говорит Александр в финальной сцене. Это было послание Сталина.

После подписания пакта Молотова — Риббентропа из кинопроката стали снимать антифашистские фильмы, но «Александр Невский» остался.

Пятнадцатого марта 1941 года впервые присуждалась Сталинская премия в области литературы и искусства. Романы, удостоенные премии первой степени, можно сказать, дышат патриотизмом. Это «Тихий Дон» М. Шолохова, «Петр I» А. Толстого, «Севастопольская страда» С. Сергеева-Ценского. Композитор Д. Шостакович тоже стал лауреатом Сталинской премии первой степени.

Но даже заслуженные идеологические бойцы не могли жить в постоянной уверенности в собственной непогрешимости. Теперь пришел черед Ильи Эренбурга, писателя и журналиста, долгое время проживавшего в Париже, где он осуществлял контакты с либеральной французской интеллигенцией, символизируя широту советской культурной политики.

После поражения Франции он вернулся в Москву, написал антифашистский роман «Падение Парижа» и скоро почувствовал на себе тиски советской цензуры. Даже лозунг в тексте романа «Долой фашистов» ему предложили заменить на безадресный «Долой реакционеров».

Но 24 апреля 1941 года Эренбургу позвонили из секретариата Сталина и попросили связаться с вождем. Сталин сказал, что прочел опубликованные части романа, спросил, не собирается ли писатель изображать немецких фашистов. Эренбург ответил утвердительно, но сказал, что сомневается, разрешат ли публикацию.

Эренбург вспоминал: «Сталин пошутил: „А вы пишите, мы с вами постараемся протолкнуть и третью часть…“»³⁹⁶.

Писатель понял: скоро война. Он догадался, что таким образом Сталин, зная, что о звонке «будут говорить многие», хотел предупредить общество.

Вряд ли на самом деле Сталин слишком полагался на эффективность такого информационного канала. Видимо, в его картине мира происходила мучительная переоценка, связанная с событиями, исход которых его сильно озадачил. Эти события — правительственный переворот в Югославии, переход власти к антифашистскому правительству и последовавший мгновенный захват Югославии германскими войсками. Для Сталина, который санкционировал поддержку переворота и считал, что немцы завязнут на Балканах, такой финал свидетельствовал о больших ошибках в его расчетах.

Сталин поддержал роман Эренбурга для продолжения публикации в журнале «Знамя». Журнал, рецензии в газетах, отклики по радио, кино — весь пропагандистский арсенал должен был потом раскрутить антифашистскую тему романа.

Советская культура уже готовила общество к войне.

Говоря о сталинском руководстве культурой, нельзя не вспомнить творчество еще одного литератора, который ненавидел нашего героя и даже написал его политическую биографию. Это Лев Троцкий.

Хотя он не состоял в Союзе писателей, но влиял, и очень сильно влиял, на литературный процесс и на репутацию вождя.

В конце сентября 1939 года к Троцкому в Койокан, где он жил, приезжал редактор американского журнала «Life» и заказал Льву Давидовичу очерк о Сталине и статью о смерти Ленина. В результате была написана статья, в которой утверждалось, что это Сталин отравил Ленина.

Руководство журнала сочло доводы Троцкого неубедительными и отказало в публикации. Статья все же вышла в скромном журнале «Liberty».

Биограф Троцкого И. Дойчер свидетельствует, что тот «хватался за любой слух и любую сплетню», если они обнаруживали какую-либо злодейскую черту в характере Сталина.

Но судьба Троцкого уже была предрешена.

Одной из выразительных сталинских записей в истории советской словесности был заключительный абзац в статье «Бесславная смерть Троцкого» в «Правде» от 24 августа 1940 года.

Двадцать второго августа в Мехико скончался Троцкий. Рамон Меркадер 20 августа выполнил задание Судоплатова и Эйтингона: нанес ему смертельное ранение, ударив альпенштоком по голове. Вождя мировой революции и главы IV Интернационала не стало.

Сталин тщательно отредактировал статью и дописал: «Троцкий стал жертвой своих же собственных интриг, предательства и измен. Так бесславно кончил свою жизнь этот презренный человек, сойдя в могилу с печатью международного шпиона на челе»³⁹⁷.

После сталинской правки статья называлась «Смерть международного шпиона».

В плане опоры и сотрудничества с американскими левыми кругами, связанными в свою очередь с крупными финансовыми компаниями, Троцкого можно назвать их агентом, а на языке Сталина — «шпионом». Действительно, опубликовав в 1917 году секретные договоры России и союзников, Троцкий оказал США большую услугу. К тому времени экономика Штатов стала намного мощнее экономики Англии, которая за годы войны превратилась в глубокого должника Америки. Используя «протоколы Троцкого», Вашингтон при заключении Версальского мира захватил мировое политическое лидерство, отодвинув британского союзника.

Но в 1940 году для Штатов Троцкий уже был человеком из далекого прошлого.

Для Сталина же 1917 год и распад государства были фактами личного опыта, не перестававшими влиять на настоящее.

И хотя статью, отредактированную Сталиным, нельзя отнести к культурному процессу, но выраженный в ней дух безжалостной борьбы распространился на все сферы жизни СССР.

Нам сегодня трудно представить это огромное пространство, где не было Бога, но были подъем духа, оптимизм и вера в прекрасное будущее социалистического Отечества.

Как говорил о предвоенной поре маршал Жуков, она отличалась «какой-то одухотворенностью и в то же время деловитостью, скромностью и простотой».

Думается, с этим выводом маршала согласилось бы не все население СССР. Скромность повседневной жизни на грани нищеты была реальностью для многих семей. Для них единственный шанс подняться на более высокий уровень был возможен при условии получения образования, политической лояльности и готовности к перенапряжению сил. Именно таких людей Сталин называл «большевиками» независимо от их партийности. И таких было много.

Характерно его пристальное внимание к повседневным условиям жизни правящего слоя, который постоянно стремился к буржуазным стандартам.

Так, 1 февраля 1938 года по настоянию Сталина Политбюро приняло постановление «О дачах ответственных работников». В оригинале, написанном предположительно Молотовым, говорилось, что «бывшие вельможи» (Рудзутак, Розенгольц, Агранов, Межлаук, Карахан, Ягода и др.) понастроили себе грандиозные дачи, дворцы в 15–20 и более комнат, где они роскошествовали и транжирили народные деньги, демонстрируя этим свое полное бытовое разложение и перерождение, и ввиду того, что желание иметь такие дачи-дворцы все еще живет и даже развивается в некоторых кругах руководящих работников, СНК СССР и ЦК ВКП(б) постановляют: установить максимальный размер дач для руководящих советских работников в 7–8 комнат среднего размера (для семейных) и 4–5 для несемейных³⁹⁸.

Здесь прямо сказано: элита стремится к роскоши.

После зачисток 1937–1938 годов, когда в политическую и управляющую верхушку пришли новые молодые кадры, тяга к «дворцам» уменьшилась. Должно быть, именно это настроение общества имел в виду Жуков.

Что ж, «ордену меченосцев» требовались воины, а не сибариты.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.