Смерть под «Танго смерти»

Смерть под «Танго смерти»

Приснопамятные шестидесятые годы… Город Львов.

Молодым лейтенантом, выпускником Высшей школы Комитета госбезопасности, автор этих строк прибыл для прохождения службы в старинный западноукраинский город. Определили его для службы в 1 — й сектор Особого отдела КГБ при СМ СССР по Прикарпатскому военному округу. Хотя прошло более двух десятков лет после войны, но в Отделе еще продолжали служить те, кто прошел вместе с армейцами рядом огненными дорогами в контрразведывательных подразделениях под названием СМЕРШ. Седовласые капитаны и майоры (больших званий не могли заработать в силу «скромности» законодательства) дорабатывали до пенсии.

Это при Ельцине сплошь да рядом, как говорили сослуживец автора по ПрикВО, генерал-лейтенант в отставке Ф.И. Рыбинцев и некоторые другие фронтовики-смершевцы, на должностях старших оперуполномоченных стали появляться подполковники и даже полковники, в большинстве случаев не нюхавшие пороха и не видевшие «живого» шпиона.

И это нормально — времена другие, и надо радоваться, что нашему брату немного повезло с погонами. «А норма — это то, — как говорил английский писатель Сомерсет Моэм, — что встречается лишь изредка».

Наставники автора из вчерашнего СМЕРШа много интересного рассказывали о совместной работе с сотрудниками УКГБ УССР по Львовской области по розыску, задержанию и преданию суду группы изменников Родины. Они принимали активное участие в массовом уничтожении узников фашистских концлагерей и, в частности, в Яновском лагере смерти в пригороде Львова.

Их шестерых вылавливали как зверей, поодиночке. И вот эти звери на скамье подсудимых. Они, словно ожившие тени прошлого: В. Беляков, И. Зайцев, Н. Матвиенко, И. Никифоров, В. Поденок и Ф. Тихоновский то сидели, то вставали, потупив головы, боясь глазами встретиться со свидетелями своих грязных дел.

— В напряженной тишине, — как писал генерал-майор юстиции М.Токарев, — звучат слова обвинительного заключения: «В годы Великой Отечественной войны против фашистской Германии обвиняемые, находясь в плену, согласились служить у противника и были зачислены в охранные войска СС. Окончив специальную школу вах-манов в местечке Травники (Польша), они под непосредственным руководством гитлеровских офицеров принимали личное участие в истязаниях и массовых убийствах советских людей, а также подданных оккупированных фашистами стран Европы».

От того, что рассказали автору о злодеяниях этих нелюдей офицеры-сослуживцы — майоры Зотов, Левашов, Мисников, Павлов и другие фронтовики, — делалось не по себе. Автор до сих пор хранит в памяти и в записях повествования полувековой давности.

Вахманы Матвиенко, Беляков и Никифоров в 1942–1943 годах принимали участие в массовых казнях путем расстрелов узников Яновского лагеря смерти. Примерно в то же время Зайцев в концлагере Собибор, а Поденок и Тихоновский в лагере Белжец на территории Польши уничтожали людей в душегубках. Обреченным приказывали раздеться и голышом по специальным проходам, огороженным колючей проволокой, гнали в газовые камеры. Больных, раненых и неспособных двигаться добивали. Зайцев лично из «парабеллума» застрелил 23 человека, а Поденок и Тихоновский — свыше 30 каждый.

Масштабы заплечных рук мастеров «впечатляли» — так, с марта 1942 года по март 1943 года обвиняемые удушили в газовых камерах в лагере Собибор свыше 50 ООО граждан, а в лагере Белжец — более 60 000 человек.

Почти 25 лет они скрывали свое подлинное лицо. Органы государственной безопасности выявили и разоблачили опасных преступников.

Предатели не думали, что окажутся под обстрелом свидетельских показаний. Некоторые очевидцы этих страшных картин лагерного пребывания, чудом оставшись живыми, помнили подсудимых не такими, какими они выглядели на скамье военного трибунала — постаревшими и внешне безобидными, а молодыми, сытыми, самодовольными, наглыми, бессердечными, с пистолетами или автоматами в руках, в черных эсэсовских мундирах со свастикой на рукавах. Лихо сдвинутые набок пилотки. Короткие голенища кованых сапог. Трупы и кровь, кровь и трупы — результаты их служебных рвений.

Так послушаем и мы показания палачей и жертв.

Подсудимый Матвиенко: «Немцы внушали нам, что Гитлер непобедим, что мы должны убивать заключенных во имя победы Германии. Я поддался этим внушениям и вместе с Беляковым, Никифоровым, другими вахманами расстреливал ни в чем не повинных людей… Комендант лагеря эсэсовец Вильхауз и его жена не раз стреляли в узников с балкона своего дома».

А вот показания бывшего узника Яновского лагеря смерти Эдмунда Зайделя: «Первый раз гитлеровцы схватили меня во Львове в сентябре сорок второго года. Я родился в этом городе, учился здесь в школе, потом стал работать на заводе. Тогда, осенью сорок второго, мне едва исполнилось двадцать. Ничего не объясняя, немцы бросили меня в темный, сырой подвал. Когда стемнело, вывели во двор, вместе с пятью другими задержанными поставили к стенке и открыли огонь из автоматов. Те пятеро, обливаясь кровью, замертво свалились на землю. Но я остался жив: пули прошили стену рядом с моей головой.

Эсэсовский офицер Ляйбингер, руководивший расстрелом, не стал добивать меня, а заставил вырыть яму и закопать расстрелянных. После этого меня отправили в Яновский лагерь, созданный оккупантами на окраине Львова. Здесь содержались в заключении русские и поляки, чехи и евреи, французы и итальянцы, люди многих других национальностей. Там был настоящий ад, своего рода замкнутый круг за колючей проволокой, из которого не было выхода… да, ад, где дурно пахло и никто никого не любил.

Каждое утро гитлеровцы и вахманы устраивали проверки. Слабых и больных перед строем расстреливали, остальных уводили на работу. В пути следования в каменоломню и обратно узников заставляли нести тяжелые камни, связки кирпичей или бревна. Эта процедура называлась «приемом витаминов». Достаточно было споткнуться, чтобы получить пулю в затылок…

Рядом с бараками немцы построили две виселицы — для тех, кто не выдерживал лагерного порядка. Каждое утро на них находили повесившихся и повешенных… Никифоров, будучи пьяным, застрелил заключенного, который плохо себя почувствовал и не смог работать…

Мы понимали, что нас, заключенных, все равно расстреляют, поэтому готовились к побегу…»

Побег совершили 15 марта 1943 года. Из двенадцати ? живых остался только Зайдель, остальных убили эсэсовцы и их прихвостни из числа наших граждан.

Из показания свидетеля Станиславы Гоголевской — Узницы Яновского лагеря: «Первый комендант лагеря Фриц Гебауэр тяжелой нагайкой сбивал попавшего ему на глаза узника на землю, становился ему ногой на горло и душил… По его приказанию был брошен в котел с кипящей водой узник Бруно Бранштеттер.

Гебауэр находил наслаждение в том, что топил в бочке с водой детей. Сменивший его эсэсовец Густав Вильхауз и его жена Отиллия для забавы убивали заключенных в присутствии своей малолетней дочери; Та хлопала в ладоши, восторженно кричала: «Папа, еще, еще!» В день, когда Гитлеру исполнилось пятьдесят четыре года, Вильхауз отобрал 54 узника и лично расстрелял их. Третий, и последний, комендант лагеря Варцок стал известен таким нововведением, как подвешивание узников вниз головой. Помощник коменданта Рокито цинично похвалялся, что он до завтрака каждый день убивает десять заключенных, иначе, дескать, у него нет аппетита».

Из показаний свидетеля Леопольда Циммермана: «В сорок третьем году я содержался в Яновском лагере и был зачислен в рабочую команду. Мы закапывали трупы убитых в «долине смерти» после массовых расстрелов. Беляков, Никифоров и Матвиенко много раз расстреливали людей. Они мелкими группами подводили к яме обреченных, заставляли раздеваться, а затем убивали из огнестрельного оружия.

Из показаний подсудимого Матвиенко: «При расстрелах эсэсовцы всегда торопили нас, требовали, чтобы мы действовали быстрее. Исполняя эти указания, мы не обращали внимания на плач женщин и детей, их просьбы о пощаде. Во время акций, то есть расстрелов, всегда играла музыка. Оркестр состоял из заключенных…»

Из показаний свидетеля Анны Пойцер: «Во время оккупации города мне пришлось работать в Яновском лагере посудомойкой на солдатской кухне. Немецкие офицеры и вахманы каждый день убивали заключенных во дворе лагеря. Однажды на кухню зашел эсэсовец и сказал, чтобы я помыла нож, лезвие которого было в крови. Я испугалась и оттолкнула его руку. Тогда он схватил меня и лезвием ножа стал водить по моему горлу. Я вынуждена была вымыть нож…»

В изданной в Берлине в 1958 году книге «СС в действии…» упоминается следующее: «В Яновском лагере были уничтожены 200 ООО мирных граждан. Наиболее изощренные методы жестокости применялись при этом истреблении, как то: распаривание животов и замораживание людей в кадках с водой. Массовые расстрелы производились под музыкальное сопровождение оркестра, состоявшего из заключенных.

Начиная с июня 1944 года немцы проводили мероприятия, направленные к тому, чтобы скрыть следы своих преступлений. Они выкапывали из земли и сжигали труппы, дробили кости в машинах и использовали их в качестве удобрения».

Руководить лагерным оркестром заставили арестованного львовского профессора Штрикса. Музыку написал тоже лагерный композитор. Когда Штрикс просмотрел ноты, то похолодел — грустная мелодия была похожа на похоронный марш. Узники назвали это музыкальное ггроизведение «Танго смерти», потому что под эту мелодию в течение двух лет производились массовые расстрелы. За это время в лагере было загублено более 200 тысяч человек. В ноябре 1943 года Яновский лагерь был ликвидирован. В последний день его существования были казнены все музыканты из оркестра Штрикса.

Из показаний свидетеля Анны Пойцер: «Я видела, как все сорок музыкантов стояли в замкнутом круге на лагерном дворе. С внешней стороны этот круг тесным кольцом опоясали вахманы, вооруженные карабинами и автоматами. «Мюзик!» — истошно скомандовал комендант. Оркестранты подняли инструменты, и «Танго смерти» разнеслось по баракам. По приказанию коменданта на середину круга по одному выходили музыканты, раздевались, и эсэсовцы их с удовольствием расстреливали… Вот уж действительно, где нет закона, нет и преступления.

По мере того как под пулями фашистов падало все больше и больше музыкантов, мелодия затихала, глохла, но оставшиеся в живых старались играть громче, чтобы в этот последний миг нацисты не подумали, будто им удалось сломить дух обреченных. Представляю, насколько тяжело было профессору видеть, как погибают его друзья, рядом с которыми он прожил не один десяток лет.

Но Штрикс внешне ничем не показал своей слабости. Когда подошел его черед, профессор выпрямился, решительно шагнул в середину круга, опустил скрипку, поднял над головой смычок и на немецком языке запел польскую песню: «Вам завтра будет хуже, чем нам сегодня».

Из показаний подсудимого Зайцева — вахмана лагеря Собибор в Польше: «Когда приходил эшелон с обреченными, я, а также другие вахманы гнали их в газовые камеры. Среди заключенных было много женщин и детей, старых людей. После газирования мы щипцами вырывали у мертвых золотые зубы и коронки, отрывали пальцы, на которых были кольца. Затем отвозили трупы на специальных тележках в ров. При разгрузке из вагонов стариков и больных отводили в сторону под предлогом оказания врачебной помощи и там расстреливали…»

Из показаний свидетеля Алексея Вайцена — лагерь Собибор: «В начале 1943 года в лагерь приезжал рейхс-фюрер войск СС Гиммлер. Это была сугубо деловая поездка. Дело в том, что практика массовых расстрелов узников к тому времени, когда немецкая армия отступала, не удовлетворяла обер-палача из-за ее широкой огласки. Гиммлеру захотелось лично ознакомиться с эффективностью более мощных стационарных газовых камер и печей крематориев, которые в то время усиленно внедрялись в концлагерях.

Рейхсфюрер находил, что такой способ более удобен, экономичен и даже более гуманен. К приезду Гиммлера в лагерь доставили 300 девушек. Они несколько дней содержались в бараке. Когда приехал Гиммлер, узниц загнали в газовую камеру. Рейхсфюрер через стеклянный глазок наблюдал, как от действия угарного газа узницы умирали. Через 15–20 минут все было кончено. Гиммлер остался доволен. Он тут же от имени фюрера наградил коменданта лагеря Собибор Густава Вагнера медалью. Эсэсовцы говорили, что это была «медаль миллионера» господина Вагнера — за первый миллион уничтоженных жертв.

Это был жестокий человек… Он похвалялся, что его собака ест только человеческое мясо. Впрочем, Вагнер не был одинок. В лагере был еще один такой же, как он, «собачий фюрер» по фамилии Нойман. Он содержал целую свору свирепых псов, которые разрывали заключенных. Однажды, когда один узник заболел, Нойман натравил на него собак, которые его моментально растерзали. «В лагере нет больных, есть только живые и мертвые», — сказал эсэсовец…

Помощником «собачьего фюрера» был Зайцев, который на одном из допросов заявил, что некоторые вахманы наслаждались, когда убивали узников ударами дубин по голове.

Перефразировав слова Марка Твена, можно сказать, что все эти преступники не сидели в тюрьмах, но почему не сидели — неизвестно.

Военный трибунал вынес приговор — подсудимые Н. Матвиенко, В. Беляков, И. Никифоров, И. Зайцев, В. Поденок, Ф. Тихоновский за измену Родине и участие в годы войны в массовом уничтожении узников концлагерей приговариваются к расстрелу.

Президиум Верховного Совета СССР отклонил прошения осужденных о помиловании. Приговор был приведен в исполнение.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.