ГЛАВА XXII

ГЛАВА XXII

Прибытие на острова. — Гонолулу. — Что я там увидел. — Наряды и нравы местных жителей. — Животное царство. — Фрукты и очаровательные свойства некоторых из них.

В одно прекрасное утро в пустынном море показались острова — еле заметные возвышения над водной гладью. Все высыпали на верхнюю палубу. Зрелище отрадное — после двух тысяч миль водной пустыни! По мере приближения к островам перед нашим взором из океана вырастала громада мыса Даймонд. Неровные его очертания были несколько сглажены дымкой дали. Постепенно стали вырисовываться отдельные детали побережья: полоска пляжа, затем веера кокосовых пальм, туземные хижины и наконец — совершенно плоский и белоснежный город Гонолулу, насчитывающий, как говорят, от двенадцати до пятнадцати тысяч жителей; улицы в этом городе имеют двадцать — тридцать футов в ширину, плотно утрамбованы и гладки, как паркет; почти все они прямые, как стрела, но есть и такие, что завиваются штопором.

Чем дальше я углублялся в город, тем больше он мне нравился. На каждом шагу я встречал что-то новое, резко отличающееся от того, к чему я привык. Вместо величественных грязновато-бурых фасадов Сан-Франциско я увидел тут дома, построенные из соломы, самана, из узких кремовых кирпичиков — смеси коралла с камешками и ракушками, — скрепленных цементом, а также просто аккуратненькие беленькие коттеджи с зелеными ставнями. Вместо наших палисадников, похожих на бильярдные столы с железной решеткой, здешние дома окружены просторными садами с густой зеленой травой и высокими деревьями, сквозь плотную листву которых с трудом пробивается солнце; вместо обычной герани, каллы и прочих растений, изнемогающих от пыли и бледной немочи, я увидел тут роскошные клумбы и заросли цветов — свежих, сверкающих великолепными красками, как луг после дождя; вместо унылого кошмара «Ивовой Рощи» — городского парка Сан-Франциско — я тут увидел огромные раскидистые лесные деревья с диковинными наименованиями и еще более диковинного вида — деревья, бросающие тень, подобную тени от грозовой тучи, деревья, которые не приходилось подвязывать к зеленым столбикам; вместо золотых рыбок, извивающихся в своих прозрачных сферических тюрьмах, благодаря стеклянным стенам которых они беспрестанно теряют природный свой цвет и очертания, то увеличиваясь, то уменьшаясь в размере, — вместо всего этого я видел кошек, кошек и котов: кошек длиннохвостых и куцых, слепых и кривых, лупоглазых и косых серых кошек, белых кошек, черных кошек, рыжих кошек, полосатых кошек, пятнистых кошек, ручных кошек, диких кошек, кошек-одиночек и целые группы кошек — взводы, роты, батальоны, армии, полчища — миллионы кошек, — и все до единой были гладки, упитанны, ленивы и сладко спали.

Я видел толпы людей — среди них много белокожих — в белых пиджаках, жилетах, штанах, причем обувь и та у них белая, — они носят парусиновые туфли, которые каждое утро с помощью мела доводят до белоснежного состояния; большинство обитателей, однако, очень смуглы, чуть светлее негров; у женщин приятные черты лица, великолепные черные глаза, округлые формы, тяготеющие к роскошной полноте; одеты они в красную или белую ткань, свободно ниспадающую с плеча до самых пят; длинные черные волосы, не стесненные прической, шляпы с большими полями, украшенные венками из ярко-алых живых цветов; смуглые мужчины в разнообразнейших костюмах, а то и вовсе без оных, если не считать цилиндра, надвинутого на самый нос, и чрезвычайно скромных размеров набедренной повязки; а их прокопченные детишки бегали по большей части в одежде, сотканной из солнца, — и надо сказать, что одежда эта сидела на них отлично и была весьма живописна.

Вместо головорезов и буянов, которые подстерегают вас в Сан-Франциско на каждом перекрестке, я видел длинноволосых коричневых дев Сандвичевых островов — они сидели на земле в тени домов и лениво взирали на все и вся, что проходило перед их глазами; вместо убогого булыжника я тут ступал по плотно утрамбованной коралловой мостовой, которую нелепое и упорное насекомое подняло из недр морских; поверх этого фундамента лежал легкий слой остывшей лавы и пепла, которые некогда, во дни оны, бездонная преисподняя изрыгнула из ныне высохшего и почерневшего жерла ставшего нестрашным покойника-вулкана; вместо наших тесных, переполненных конок мимо меня верхом на быстрых конях пролетали смуглые туземки, и пестрые их шарфы струились за ними, как знамена; вместо зловонного букета китайского квартала и боен на Брэннен-стрит я тут вдыхал аромат жасмина, олеандра и «индийской красавицы»; вместо спешки, суеты и шумного беспорядка Сан-Франциско тут царил летний покой, благодатный, как рассвет в райском саду; вместо песчаных холмов, окружающих Золотой Город, и сонного его залива возле меня высились крутые горы, одетые в свежую зелень и изрезанные глубокими прохладными ущельями, а напротив расстилался во всем своем величии океан: сверкающая прозрачная зеленая полоска возле берега, окаймленная длинной лентой белой пены, которая билась о риф; за ней — густая синева глубоких морей, усеянная гребешками волн; а совсем далеко, на горизонте, виднелся одинокий парус, словно для того только, чтобы подчеркнуть дремотную тишь безмолвного и пустынного простора. Когда же садилось солнце, этот единственный гость из иного мира, настойчиво напоминающий о том, что мир этот все-таки существует, вы погружались в роскошное оцепенение, вдыхая благоуханный воздух и забывая, что на свете есть что-либо, кроме этих заколдованных островов.

Острая боль выведет вас наконец из состояния мечтательного экстаза — вас укусил скорпион. После этого вы должны встать с травы и убить скорпиона, приложить к месту укуса спирт или бренди и сверх того раз и навсегда решить не садиться больше на траву. Тут вы удаляетесь в спальню, где правой рукой заполняете дневник за истекший день, а левой уничтожаете москитов, одним ударом разделываясь с целым полчищем их.

Затем вы видите приближающегося неприятеля — косматого тарантула на костылях, — почему бы вам не накрыть его плевательницей? Сказано — сделано, и торчащие из-под плевательницы концы лап тарантула дают вам довольно ясное представление о возможном диапазоне его действий. Теперь — в постель, где вы превращаетесь в место прогулок для сколопендры с ее восемьюдесятью четырьмя ножками, из которых и одной довольно, чтобы прожечь воловью шкуру. Опять спиртовые примочки и решение впредь — раньше чем ложиться в постель, тщательно осматривать ее. Затем вы ждете и терзаетесь, покуда все окрестные москиты не вползут под полог, и, быстро вскочив, закрываете их там, а сами ложитесь на пол и мирно спите до утра. Если же вам случится проснуться ночью, можно для развлечения поругать тропики.

Само собой разумеется, в Гонолулу у нас был большой ассортимент фруктов: апельсины, ананасы, бананы, клубника, лимоны, померанцы, манго, гуава, дыни и роскошнейшая диковина, именуемая хиримоей, — чистый восторг! Не следует забывать и тамаринд. Первоначально я думал, что плоды тамаринда созданы для того, чтобы их есть, но, надо полагать, у них какое-то другое назначение. Отведав два-три тамаринда, я решил, что они еще не поспели в этом году. Мне так свело рот, что непонятно было, то ли я свистеть собрался, то ли тянусь целоваться, и целые сутки после этого я мог лишь всасывать в себя пищу через трубочку. Я набил себе оскомину, и на зубах у меня появилась так называемая «железная полоска», — я боялся, что это так и останется, но какой-то местный житель утешил меня, сказав, что «она сойдет вместе с эмалью». Впоследствии я узнал, что тамаринды едят только приезжие, да и те один раз в жизни.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.