Скрипка — царица полей

Скрипка — царица полей

Я не скрипач. Это я знаю совершенно точно. Но почти все остальные — скрипачи. Независимо от пола и национальности. И иногда мне даже давали подержать эту забавную штуку, которую они так ловко и бесстрашно держат в руках. А ведь там и взяться-то не за что. И вот вцепишься в нее, осознавая всю ее хрупкость, и боишься пошевелиться. А они так ловко ее крутят в руках, в которых еще и смычок к тому же. И даже по лестнице при этом бегут, а самые музыкальные по дороге и наигрывают что-то. Это те, которых обучение и профессиональная деятельность так и не смогли отвратить от музыки.

И то, что их много и они всегда и везде, приводит к тому, что ты не обращаешь на скрипку особого внимания. Если тамтам шарахнул — да, это аттракцион, а скрипки — они же все время играют!

…скрипки — они все время играют

До тех пор пока сам не прочувствуешь, не поймешь. Однажды на фотосессии в БЗК, когда для гастрольного буклета снимали оркестр, я от нечего делать поставил себе на пульт партию первых скрипок Четвертой симфонии Чайковского. Все заиграли финал, и я заиграл. Через страницу я сдох. Не привык. У меня-то паузы бывают, а у них почти нет.

Я ничего такого, о чем написано в учебниках, повторять не буду. Я расскажу о том, что вижу и что меня удивляет. Может быть, и скрипачам будет любопытен взгляд со стороны.

Итак, скрипка как музыкальный инструмент

Такое же антифизиологичное изделие, как и большинство музыкальных инструментов, может быть, за исключением вышеупомянутого тамтама. Вот вы попробуйте завернуть левую руку винтом, как это делают скрипачи, и в этом извороте ею подвигать туда-сюда (это называется — позиция), еще и шевеля при этом пальцами (а это — аппликатура). И ведь это «извращение» начинается не от плеча, а с позвоночника. И все они (и скрипачи, и альтисты) страдают теми или иными проблемами, связанными с зажимами в спине, шее, мышцах, нервах и т. д. И все это безобразие усугубляется радикально асимметричным использованием правой руки, для которой требование свободы и гибкости в суставах парадоксальным образом сочетается со значительными статическими и динамическими нагрузками. Вы просто посмотрите или вспомните, как они там елозят смычком, а потом представьте себе, что в опере это продолжается часа три при минимальном музыкальном смысле, если, к примеру, речь идет о классическом оперном аккомпанементе.

Даже человек далекий от музыки, прислушавшись к партии скрипок, скажем, в знаменитой Casta Diva из «Нормы», ощутит всю унылость и слабую увлекательность этого творческого процесса, от которого правая рука очень быстро начинает сначала хотеть отвалиться, и затем просто отваливается. В это самое время дирижер совместно с сопрано занимаются творчеством, исполняя фиоритуры руками и голосом, тем самым успешно отвлекая зрителя от тяжелого положения тех, кто находится ниже ватерлинии.

Могу только добавить, что «Норма» не исключение, и подобная антигуманная механистичность свойственна всей итальянской опере, а также большинству балетов, если говорить о партии вторых скрипок и альтов.

Ко всему этому можно добавить ставшие жесткими подушечки пальцев, которыми зажимают струны, и красный круглый рубец на том месте в районе нижней челюсти, которое кладется на подбородник. Этот стигмат в простонародье называется засосом, потому что находится именно там, где надо. И до определенного возраста выглядит вполне актуально.

Завершая вступительную часть рассказа о скрипке, напомню, что левой рукой (той, которая завязана узлом) еще и вибрируют, прижав пальцем металлическую или нейлоновую струну. О том же, что в это время делают правой, я расскажу попозже в главе под названием «О чем между собой грызутся струнники».

Скрипка как конструкция

Есть в мире отдельные сущности, которые меня глубоко озадачивают. Озадачивают тем, что являются вершиной эволюции в каком-либо сегменте бытия, и ретроспективно даже понятна эволюция технологии, то есть задним числом понятно как. А вот с той стороны — почти загадка.

Одной из таких загадочных сущностей является пиво. Я не очень понимаю, как целенаправленно, не зная даже о самом существовании результата, можно было придумать такое количество совершенно неочевидных технологических действий, чтобы из зерна на входе получить пиво на выходе.

Аналогичный восторг технократа у меня вызывает и скрипка. Хотя здесь ситуация несколько проще, поскольку были многочисленные бета-версии, и в контексте эпохи они были очень даже на своем месте. И, кстати говоря, все-таки надо иметь в виду, что скрипка, как и все остальные инструменты, явление субъективное. Она не должна что-то делать быстрее, выше, сильнее и громче. Она должна отвечать нашим представлениям о том, каким нашим представлениям она должна отвечать. Примерно так.

И правда, откуда взялись эти пророческие идеи о том, что инструмент звучит лучше всего, если по жилам одних животных шкрябать волосами из хвоста других, для пущего эффекта натертых канифолью. Которая тоже, между прочим, на дороге не валяется, а является результатом довольно фантазийной технологической цепочки, в начале которой находится смола дерева.

Но то, что и пиво, и скрипкоподобные появились независимо в разных культурах, говорит как минимум о каких-то объективных закономерностях, а как максимум о божественном происхождении этих двух явлений.

Что имел в виду Страдивари?

Все мы знаем всемирно известные бренды: BMW, Coca-Cola, Pampers и т. д. И доверяем им (по крайней мере Pampers), даже если не пользуемся сами. Одним из таких мощнейших брендов, безусловно, является Страдивари. За свою жизнь он создал около 1100 инструментов (из них сохранилось около 650). И лучшие из них — в первой четверти XVIII века. Я в этом ничего не понимаю, поэтому мне говорить проще.

Версий о том, почему его инструменты так звучат, — множество. От историй про секреты лака до совершенно изумительного предания, о том, что деревья, из которых Антонио Страдивари делал свои лучшие инструменты 1715 года, были поражены каким-то микровредителем, так удачно испортившим фактуру дерева, что скрипки, сделанные из него, звучат лучше других.

Скрипкам Страдивари триста лет. А Амати — и того больше. Допустим, что фактура дерева и его акустические свойства сохранились (видимо, благодаря лаку, как я понимаю). Но жильные струны поменялись на металлические или синтетические, общий строй поднялся примерно с 436 до 442 Гц, смычки и манера игры стали другие. Не могу судить, конечно, но сдается мне, старик Страдивари этого в виду не имел. Значит, то, что выходило из рук мастера, звучало заметно иначе, чем мы это теперь слышим. И, судя по его прижизненной репутации, отвечало представлениям его современников о прекрасном в тех технологических и эстетических условиях так же, как отвечает нашим в новом, совершенно ином музыкальном мире.

Посмотрел я тут на скрипку свежим взглядом. С простым вопросом: как оно работает?

Снимаю шляпу. Преклоняюсь и недоумеваю.

Значит, так. Сами по себе струны практически не звучат. Это понятно. Стало быть, их колебания передаются через подставку верхней деке. Ну да, там, кроме подставки, больше ничего и нет. Сама-то она узенькая, хоть и плотненькая. От верхней деки, которая делается из ели, колебания передаются нижней, которая из клена. А дальше на звук влияет все: лак, высота обечайки (это то, что между деками), подставка, душка (это палочка внутри между деками. И действительно называется душка, а никакая не дужка), само дерево, его профиль, чтобы деки резонировали на всех частотах и обертонах… И весь этот колебательный контур называется скрипкой. И звук вылетает через эфы в сторону слушателя. Хотелось бы, чтоб вылетал. Потому что скрипачи, которые при некоторых оркестровых рассадках сидят эфами от публики, всегда очень расстраиваются. Они тоже старались.

Кроме того, скрипка меня изумляет как объект рассмотрения по линии сопромата. Сам инструмент конструктивно напоминает вантовый мост. По распределению сил, по крайней мере. Так вот, нагрузка на это хлипкое создание от натянутых струн в районе подставки достигает 30 кг, а колки держат натянутые струны на одной силе трения. А в это время на другом конце скрипки, в противоположной точке приложения сил струн, в районе пуговки (а это фактически клин, воткнутый в тоненькую деревяшечку), нагрузка на выворачивание этой самой пуговки из обечайки — 24 кг. И как оно все не разваливается! Может, скрипачи об этом не задумываются? Пусть расскажут свои сны. Это же пороховая бочка стоимостью со «Стингер»!

Чего там у нее внутри, кроме душки, я не знаю. Однажды коллега-гобоист притащил на репетицию баллончик со сжатым воздухом для очистки компьютерных внутренностей. Он здорово дует, я знаю. «Давай, — говорю, — пока никто не видит — в эфу дунем, посмотрим, что оттуда вылетит». Но так и не рискнули.

И в качестве завершения рассказа о скрипке как конструкции я расскажу о детали, заметной для меня не менее, чем смычок. Это мостик. Мостик — это пристегивающаяся деталь скрипки, которая кладется на плечо музыканта. Под нее еще подкладывают платок или какую-нибудь другую тряпочку, чтобы не протереть дырку в костюме. Этот самый мостик время от времени у кого-нибудь отваливается и падает на пол со стуком вставной челюсти. Причем у альтистов это происходит чаще, что может быть связано как с особенностями конструкции инструмента, так и с ментальными особенностями альтистов (см. альт).

При падении больший шум производит только (в порядке возрастания) сурдина валторны или артист балета, обрушившийся в оркестровую яму. Это очень неприятно, потому что я сижу обычно около группы альтов или вторых скрипок и от стука просыпаюсь.

Скрипка как геморрой

Скрипачи, безусловно, тоже маньяки. Иначе и быть не может. Для начала надо купить инструмент. Это проблема. Потому что он должен звучать, быть не сильно израненным временем, удобным данному конкретному музыканту по мензуре (размерам, расстояниям между нотами, по весу etc.) и бог знает каким еще параметрам. И на него должно хватить денег. Потом надо купить еще один инструмент. Попроще, но тоже удобный. И на него тоже должно хватить денег. Потому что одно дело играть в хорошем оркестре в тепле и совсем другое — концерт на свежем воздухе в диапазоне от «Годунова» в Тобольском кремле до какой-нибудь халтуры на лужайке у ресторана под мелким дождичком.

Смычок. Тоже темная история. Вес, баланс, материал. Видимо, полезная вещь, судя по тем счастливым лицам, которые были у виолончелистов во Франции, когда они тащили в отель новые смычки. Про беготню по Парижу в поисках струн даже и упоминать не буду.

Отдельное шоу — гастроли в Сеуле. Корейские футляры (по крайней мере, раньше) были тем самым оптимумом по соотношению цена-качество. Их брали себе, друзьям, коллегам и на продажу. Автобус, отправляющийся из отеля в аэропорт, был под завязку забит скрипичными футлярами, по два, по три замотанными скотчем. Попасть на свое место можно было только пройдя по подлокотникам кресел или под потолком, потому что и пол, и все остальное пространство было забито футлярами. Ну и всякая ерунда вроде канифоли…

Сейчас оно вроде и попроще — вопрос денег. И то я не уверен, что во всем. Просто не знаю. А раньше…

Рассказ Жорика по кличке Хейфец

Жилка — самые длинные волосы (свыше 60 см), срезанные с репицы. Именно из жилки делают смычки для скрипок. С одного конского хвоста можно состричь 50— 100 г жилки. Эта категория в 1,5 раза толще и крепче волоса основной части хвоста (www.horseworld.ru).

1987 год. Дефицит всего, чего только может быть. Ну конечно, и волоса.

Уже талоны ввели. Новосибирск. Гигантский растянутый город, ипподром находится…

Ну ладно, впрочем, все по очереди.

Нет волоса. Полгода, год, за полтора уже у всех смычки пооблезали. Говорят, куда-то в Москву надо ехать, а в Москве заказывать из Монголии. И тут мне приходит гениальная идея. Кто-то мне сказал, что белый волос вовсе не у белых лошадей, а у любых. С любым окрасом, потому что половина волос, как правило, в хвосте белые. Вот их берут — и дергают. Не стригут, а дергают. Но мне-то не сказали, что дергают. Так чуть и не получили мы по башке от коня.

Ну вот, еду я на ипподром, а это очень далеко. Взял две бутылки водки. Потому что это валюта такая была. Такая универсальная валюта. Можно было на мед поменять — на килограмм или на полкилограмма меда.

Вот я с двумя бутылками водки и поехал. Я все-таки ухитрился купить что-то хорошее, получше, чем за пять тридцать.

А ипподром огромный. Долго ехал, потом непонятно, куда идти, — какие-то огромные строения, неказистые, невзрачные. Вижу, кто-то едет на — не помню, как оно называется: люлька, тачка. Вот-вот, коляска. Рысью едет.

Зима, холодно. Ну, лошадь укрыта сверху. Я останавливаю, говорю: «Не скажете, как можно волосу нарвать у лошади? Я скрипач». Тот говорит: «Ну вот видите там строение за сараем, там мастера-наездника спросите». Поплелся я. Там еще полчаса: далеко. К мастеру-наезднику зашел. Излагаю свою просьбу. Говорю: «Я скрипач, волоса нет. Не могли бы вы так, чтобы это было взаимовыгодно?» Говорит: «Да пожалуйста! Вам белый нужен?» «Да, — говорю, — желательно только белый. Ну, будут черные — не беда, ладно, там, коричневые».

Он стал стричь. Этот жеребец как взмахнет, мы оба как отскочили. Он говорит: «Не любит. Я уж так нарву». Стал дергать. Дергает, действительно так спокойнее.

Надергали. Из нескольких лошадей надергали. У меня волосу получилось на пять смычков. Не говоря уже о маленьких — ну, я знакомому мастеру отдал. Вот такая история.

От отчаяния такая мысль пришла. А что делать? Вот нет — нечем играть. Играем на бог знает каких струнах, ведь был дефицит. Только музыкантам в оркестрах выдавали, но они тут же за дикие деньги продавали струны. А сами играли на каком-то г… Струны — они вытягиваются, ну, в общем, становится практически невозможно качественно и чисто играть на скрипке. Как-то играли, но, помню, очень неприятно было играть.

Я вот сейчас подумал, что это совсем не смешно. А может, и смешно. Не знаю…

Струнный социум. Устройство и субординация

Конструкция симфонического и театрального оркестра выглядит совершенно одинаково. Группы — первые скрипки, вторые скрипки, альты, виолончели, контрабасы. В каждой из них на каждую пару музыкантов приходится один пульт с нотами. Поэтому людей так и называют — первый пульт, второй и т. д. Обычно вся группа играет одно и то же, если в нотах не выписано что-либо иное. В этом случае внутри группы партии делятся либо внутри пульта, либо по пультам. В случае постоянной работы в условиях штатного расписания зарплата заметно падает от первого пульта к последнему, несмотря на то что все делают одно и то же. Постепенное перемещение от последнего пульта вперед и называется в подобных условиях карьерным ростом. В период весеннего и прочего обострения дирижера почему-то начинает интересовать, как играют последние пульты. Их с непривычки начинает трясти, и они играют хуже обычного.

Количество пультов зависит от музыки, которую собираются играть. От трех-четырех пультов первых скрипок в случае с аккомпанементами концертов Моцарта и до ограниченных лишь линией горизонта и финансированием составов для опер Вагнера.

В каждой группе (кстати, не только в струнной) есть свой руководитель, который называется не группенфюрер, как было бы логично ожидать, а концертмейстер. Концертмейстер первых скрипок является лицом, солистом и концертмейстером всея оркестра. На концерте или спектакле чисто внешне это выражается в том, что маэстро пожимает ему руку при выходе на сцену, как будто они давно не виделись. Хотя все знают, что менее чем полчаса назад они еще продолжали собачиться между собой. Кроме того, концертмейстер дает знак первому гобоисту, чтобы тот для настройки дал ля. А через минуту — всем остальным, чтобы прекратили его брать.

Концертмейстер, кроме того что он играет соло в оркестре (об этом мы еще вспомним), это лидер, который на себе тянет всю эту безынициативную (так надо) команду, которая играет не по дирижеру, а по нему, концертмейстеру. И на нем действительно лежит серьезная ответственность. Он должен и сыграть, и показать, причем спиной: «Делай как я».

Есть еще помощник концертмейстера — скрипач, который сидит в группе рядом с концертмейстером и к которому в случае болезни или каких-либо других причин переходят его полномочия.

Замечательная скрипачка, знающая специфику этой должности не понаслышке, совершенно блистательно и афористично обозначила место помощника концертмейстера в этой жизни: «Помощник концертмейстера как вдова: никому не нужна и всегда должна быть готова».

О чем между собой грызутся струнники

Нам, духовикам, этого не понять.

Каждый, кто хоть раз видел по телевизору симфонический оркестр, не мог не обратить внимания на то, что струнники двигают смычком вправо и влево все как один. (Они это называют вверх-вниз.) Очень красиво. Молодцы. Но пока я не связался с ними в квартете, я и не подозревал, какое большое место в их духовной жизни занимает проблема штриха. Для них эти эзотерические знания вполне очевидны. На каком-то базовом, системном уровне. Но в частном конкретном случае…

Они забывают обо всем. О времени, о присутствующих — и начинают выяснять отношения как остроконечники с тупоконечниками. Вверх или вниз. Я, конечно, отдаленно представляю себе, что это связано с фразой, со звуком, с ансамблевой логикой, наконец. Но не до такой же степени, чтобы начисто забыть о моем существовании. Еще полчаса назад я думал, что мы здесь собрались по другому поводу. Виолончелист флегматично дожидается, пока осядут цементная пыль и хрусталь с люстры, и, принимая жизнь такой, как она есть, тоже меняет штрихи в своей партии. Потому что в этом мире все взаимосвязано. Мне-то по фигу, у меня смычка нет. Я вообще здесь клавишник. Но адреналин заинтересованно начинает выделяться.

Впрочем, все это цветочки по сравнению с тем, что происходит в оркестре, концертмейстер которого еще не растратил свой творческий потенциал.

Зарисовки с натуры

Вообще-то процентов семьдесят музыки, которую мы играем, исполняют не менее ста лет, а остальные 29,5 % и того больше. Поэтому штрихи там выверены поколениями музыкантов и не то чтобы приобрели силу конституции, но некоторым образом канонизировались. Вдруг концертмейстеру оркестра приходит в голову, что, если несколько изменить штрихи, станет удобнее играть, да и звучать будет лучше. Ну что ж, его право. Он меняет штрихи у себя и, соответственно, всем пяти пультам, которые сидят за ним. После чего сообщает о произошедшем концертмейстеру вторых скрипок. Та, разражаясь неслышимым миру матом, приводит партии своей группы в соответствие. Дальше волна нововведений катится через группу альтов и виолончелей к контрабасам. После этого всякие там скрипачи и примкнувшие к ним альтисты, виолончелисты и контрабасисты, которые этого, грубо говоря, Чайковского играли всю жизнь и ни на что не жаловались, обнаруживают новые штрихи в нотах. А это означает, что там, где всю жизнь они двигали смычком вверх, теперь придется двигать им вниз. И наоборот. Они тоже разражаются матом. Тихим, но уже слышимым миру. По мере развития событий атмосфера накаляется, потому что концертмейстер виолончелей, хотя и добрейшей души человек, очень не любит, когда ему кладут палец в рот. Особенно когда это делает концертмейстер первых скрипок. Он справедливо, но безрезультатно огрызается. Дальше репетиция проходит на высоком идейно-художественном уровне в обстановке братского взаимопонимания.

Время залечивает раны, и все устаканивается до генеральной репетиции. В день концерта, естественно. Когда концертмейстер вторых скрипок обнаруживает, что у первых опять поменялись штрихи.

Цитат не будет.

Что они со скрипкой делают

Помимо вышеуказанных поводов для общения струнников есть и прочие, не менее увлекательные. Например, играть смычком у подставки или где: у кончика или у колодочки? А изобретательность в способах звукоизвлечения на скрипке сделала бы честь любому композитору-авангардисту. Пиццикато, конечно, никого не удивит и формалистическим приемом не является. Хотя в чем принципиальная разница между скрипачом, щиплющим струны ради художественного эффекта, и пианистом, в тех же целях залезающим по пояс под крышку рояля, мне пока никто не объяснил. Зато, например, скерцо из Четвертой симфонии Чайковского, на две трети (первую и третью) исполняемое всеми струнными пиццикато, звучит совершенно нетривиально. Так же как и в октете Шуберта, который использовал по части штрихов, по-моему, вообще все что бывает. В общем, они делают со скрипкой что хотят. Играют даже древком смычка (деревяшкой по струне). Col legno называется. А штрихи с прыгающим смычком и вовсе находятся за пределами моего понимания — как можно добиться управляемой частоты подпрыгивания смычка, чтобы оно еще и совпадало с движениями пальцев на другой руке!

А флажолет! Это когда пальцем легко касаются струны, не пережимая ее, и звучит что-то где-то неуловимо и высоко. Притом что они-то точно знают, что именно неуловимое прозвучит.

Я тут поглядел — список скрипичных штрихов и приемов игры занимает не одну страницу. Фантастика!

А потом они вырастают, еще задолго до наступления первых признаков старческой немощи погружаются в оркестровую яму и там уже до самой смерти с потухшими глазами водят смычком вправо и влево. В смысле вверх и вниз. Спаси, Господи, их душу грешную.

Каким образом используется скрипка

Скрипка относится к тем немногим счастливым музыкальным инструментам, на которых можно играть любую музыку, независимо от ее пола, возраста, жанра, национальности и вероисповедания.

Концерт для скрипки с оркестром

Если взглянуть правде в глаза, то инструментальный сольный концерт как социально значимое произведение искусства существует только для фортепиано, скрипки и виолончели. Все остальные формы существования этого жанра — для флейты, гобоя, кларнета и т. д. вплоть до тубы и ударных — не более чем проявление политкорректности и уступка педагогике. Говоря проще, они, может, и хороши сами по себе, но, кроме исполнителя, его мамы и педагога, на хрен никому не сдались. (Я понимаю, конечно, что подставил борт, а может, кого из флейтистов или фаготистов ненароком и обидел, но взгляните на вопрос не обманывая себя. Или просто на афишу.) Для скрипки написано огромное количество концертов, в том числе имеющих не только виртуозно-цирковую нагрузку (что само по себе тоже замечательно), но и несущих вполне серьезный музыкальный смысл. Таких, например, как знаменитые концерты Сибелиуса, Мендельсона, Моцарта, Чайковского, Шостаковича. И это только начало списка.

Концерт для скрипки без оркестра

Тоже, между прочим, весьма достойное мероприятие. Хотя и менее зрелищное. Замечательной музыки для скрипки и фортепиано написано очень даже немало. И ансамблевой. Все-таки скрипка относительно одноголосный инструмент, и поддержка ей не помешает. Но вершиной и приближением к абсолюту является «Чакона» из Второй партиты Баха для скрипки соло. Она, конечно, на самом деле никакая не одноголосная, но в своем великом минимализме перекрывает самые виртуозные и блестящие скрипичные концерты.

Концерт для скрипки в оркестре

Все-таки я человек оркестровый, поэтому скрипку чаще всего наблюдаю именно в этой ипостаси. Проникнуть в глубины командной психики скрипачей я все равно не в состоянии. Поэтому обратим внимание на концертмейстера, которому иногда предоставляется возможность поиграть.

В музыкальном театре оркестр играет вспомогательную роль. Все-таки зритель пришел посмотреть, как поют и прыгают. А заодно и узнать, каким образом окочурится главный герой сегодня. Его (ее) застрелят, задушат, замуруют, убьют в бою за Родину перед (самой) прощальной арией? Или перед смертью еще долго будут таскать в мешке по всей сцене? Или он (она) просто скончается после тяжелой продолжительной болезни? Тоже перед последней арией.

Оркестр упрятан куда подальше, свет в яме организован в режиме светомаскировки, как во время авианалета: тусклые лампочки, прикрытые козырьками, в полумраке торчат только завитки контрабасов, золотистый пенек арфы и отсвечивающие блины литавр. В общем, сделано все, чтобы во время показа немого кино тапер был не виден. Из ямы торчит только голова дирижера, размахивающая руками (поcв. довлатовскому «Я отморозил пальцы рук и уши головы»).

И в классических балетах Адана и Делиба оркестр в попытке угнаться за любовными радостями и постлюбовными неприятностями героев в самом буквальном смысле исполняет роль тапера. И солирующая скрипка тоже.

Поинтереснее, пожалуй, только у Чайковского в балетах. Блистательные скрипичные соло в «Лебедином озере» и «Спящей красавице»… Они только выигрывают, если их исполнять в бессмертных традициях школы Столярского.

Зато на сцене концертного зала! Какая цветовая гамма! Светло-коричневый паркет, более темные деки скрипок, альтов и виолончелей, статные фигуры контрабасистов, черные фраки, белые рубашки, медные котлы литавр, сверкают трубы, тромбоны — и на все это великолепие направлены софиты. Красота, если сидеть не в первых рядах партера, откуда слишком хорошо видны оху… охудо… одухотворенные (вот, выговорил наконец) лица музыкантов. Здесь они главные (как они думают). И дирижер (как полагают он и публика). И рабочий сцены в шикарном костюме, который выкатывает рояль, открывает крышку и кладет ноты на пульт дирижера. И первые аплодисменты опять достаются ему, потому что публика, как всегда, принимает дворецкого за хозяина.

В симфоническом репертуаре у скрипки, конечно, самое яркое и знаменитое соло в «Шехеразаде» Римского-Корсакова. Но скрипичная вариация в Третьей сюите Чайковского!.. С подголосками флейты, гобоя, кларнета и особенно фагота… Просто хочется хлопнуть стакан водки и, уронив голову на стол, зарыдать о своей несчастной судьбе лесоруба, младшего научного сотрудника, матери-одиночки, заслуженного деятеля ОПГ, скрипача с предпоследнего пульта и т. д. (нужное подчеркнуть). Это такая музыка!.. Она должна быть сыграна не спеша. С понятием. Под закуску. Перебирать-то пальчиками все умеют. А вот играть…

Послушайте ее при случае, не пожалеете. Только стакан приготовьте. Потому что, как сказал бы Джон Донн, если бы дожил до наших дней, «неизвестно, для кого играет скрипка; быть может, она играет для вас». Серединка вариации, как водится, малость попроще. Но так всегда бывает. Я знаю только одно исключение из этого правила — это Траурный марш из сонаты Шопена № 2. Но о Шопене в другой раз. Когда мы будем говорить о большом барабане и тарелках.

Авраам родил Исаака…

Недаром проницательными людьми подмечено, что любой человек после двадцати лет игры на скрипке автоматически становится евреем.

Знаменитая русская скрипичная школа по этому параметру может сравниться только с советской шахматной. У ее истоков стояли, с одной стороны, великие Генрик Венявский и Леопольд Ауэр, которые тоже были-таки да, а с другой — не менее великий Петр Соломонович (настоящее имя которого звучало, разумеется, значительно аутентичнее) Столярский и так далее вплоть до Захара Нухимовича Брона. И все это происходило по знакомому, в данном случае педагогическому, лекалу «Исаак родил Иакова…». И если даже взять скрипачей с такими вполне благозвучными фамилиями, как Корсаков или Третьяков, то учились-то они все равно у Янкелевича, Беленького и Когана. Ну, шоб я сдох. Из всего скрипичного великолепия XX века увернулся только Грапелли да еще несколько выдающихся исполнителей, так и не сумевших подпортить статистику. Потому что я, конечно, не знаю, как там играли у вас Корелли, Тартини, Виотти и Паганини в доклезмерскую эпоху, но та скрипка, которую мы знаем сейчас, выросла из клезмера. И неважно, играют ли в меру разнузданно Мендельсона, Сарасате, Сибелиуса или Шостаковича. Или даже, наступив на горло собственной песне, — Моцарта или Баха, клезмерские уши все равно торчат. По крайней мере, если играть Чайковского, без ушей получается хуже. Особенно в балете.

P.S. Вы что-то хотели сказать о «Чардаше» Монти или «Венгерских танцах» Брамса?

P.P.S. Я вам просто перечислю некоторые имена. Ничего личного. Фриц Крейслер, Миша Эльман, Яша Хейфец, Ефим Цимбалист, Мирон Полякин, 2-Гольдштейн-2 (Буся и Миша), Давид Ойстрах, Леонид Коган, Виктор Никайзен, Иегуди Менухин, Михаил Фихтенгольц, Гидон Кремер, Ицхак Перлман…

Это те, кто во время Второй мировой войны оказался на территории СССР или США. Или родился позже. Остальные, так и оставшиеся неизвестными имена можно узнать в мемориале Яд ва-Шем в Иерусалиме.

Скрипка — она и в Азии скрипка

Иду я как-то однажды по Шанхаю и, как обычно, никого не трогаю. Вдруг… На тротуаре в пыли сидит слепой нищий и играет на какой-то хрени. Я такого отродясь не видел. Это был струнный инструмент размером со скрипку. Нищий, стоя на коленях, держал ее как виолончель. У этой штуки была одна струна, вынесенная как бы на кронштейне в сторону от грифа, и он играл на ней, не прижимая струну к грифу, а пережимая пальцами разные места на струне. Но это еще полбеды. Он играл что-то абсолютно непонятное без каких-либо очевидных для меня точек отсчета. Ни в смысле ритма, ни в смысле музыкальной логики. И я бы, может, и решил, что он играет что получается. Но он при этом пел. В унисон с тем, что играл. Тут я подвис окончательно. Я потом узнал, что эта штука называется эрху. Как называется исполнитель на этом инструменте, при дамах даже и предполагать не буду.

Скрипка оказалась каким-то настолько удачным инструментом, что она абсолютно родная в цыганской, молдавской или немецко-австрийской культуре.

Удивительная штука — скрипка. Она и салонный инструмент, и даже попсовый, с помощью которого Ванесса Мэй и Андре Рье нашли-таки способ, как заработать себе на хлеб не только с канифолью, но и с маслом.

А какой шикарный джазовый инструмент, если играть как Стефан Грапелли или Жан-Люк Понти…

А скрипка в кабаке! Я даже не говорю о культурном оформлении на открытии вернисажа. А чисто конкретно.

Когда вся жизнь пролетает перед глазами

Рассказ Шурика и Юрчика, потому что они играли вместе

Играем в ресторане. Начало девяностых. Контингент — сам понимаешь. Братва со своими шмарами. Репертуар тот еще. Денег немерено. Заказывают музыку. Вдруг подходит братан вполне конкретного вида, просит сыграть Моцарта и дает денег. Пока отходим от шока и соображаем, что бы из Моцарта сыграть, с другого конца зала подходит брат-2, дает денег и просит сыграть «Мурку». Альтернатива невелика, вопрос только в том, кто из них застрелит нас первым. Решили играть «Мурку», потому что этот выглядел страшнее. Играем.

Вдруг со своего места срывается первый и бежит к сцене. Все, думаем, п…ц! Подбегает и растроганно орет: «Спасибо, ребята! Сколько раз просил Моцарта сыграть, все время какую-то х…ню играют».

Вот такой универсальный демократичный инструмент эта скрипка. Она на своем месте и в милонгах Буэнос-Айреса, и в американском салуне на Диком Западе, и на сцене Карнеги-холла, и в баварской пивнухе, и на еврейской свадьбе, и в подземном переходе. Это вам не Караваджи всякие с лютнями, гамбами и горностаями. Это Шагал со скрипками и козами.

И Эйнштейн со скрипкой.

И Шерлок Холмс тоже.

Образ музыканта — это что?

Это человек со скрипичным футляром в руке.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.