Казнокрадство, незаконное обогащение, коррупция

Казнокрадство, незаконное обогащение, коррупция

Брежнев был симпатичным, общительным, доступным, обаятельным человеком. Избегал неприятных разговоров, поэтому убирал с должности без объяснения причин, но не добивал. Мог вспылить, послать матом, но быстро отходил.

Александр Бовин вспоминал, как в Завидове они вдвоем с Вадимом Загладиным выпили пять бутылок коньяку. Вместо того чтобы лечь спать, Бовин отправился в кинозал…

Утром Андропов укорял его:

— Советую извиниться перед Леонидом Ильичом.

Бовин пошел к Брежневу:

— Прошу меня извинить. Я был вчера в кино слишком возбужден.

— Брось ты это, — ответил Брежнев. — Ну, был веселый. Я сам это люблю.

Брежнев всегда радел своим людям. В апреле 1974 года в Казахстане должны были избирать президента республиканской Академии наук. Возникло предложение сделать главой академии Аскара Кунаева, брата первого секретаря ЦК республики. Динмухамед Ахметович, соблюдая правила аппаратной этики, говорил, что он против.

Тогда Леонид Ильич ему помог. Он собрал у себя в кабинете Суслова, Кириленко, Черненко и заведующего отделом науки Трапезникова. В их присутствии Брежнев сказал Кунаеву:

— Не будь тормозом. Он ведь не виноват, что он твой брат.

Политес был соблюден. Спорить с генеральным секретарем Кунаев не мог. Назначение состоялось.

Брат первого секретаря получил несколько республиканских Госпремий. В 1981 году его избрали действительным членом Академии наук СССР по отделению физикохимии и технологии неорганических материалов. Он потерял свою должность, как только Динмухамед Кунаев перестал быть хозяином республики. И наказывать провинившихся Леонид Ильич не спешил.

Приехав в Алма-Ату, на пленуме ЦК компартии Казахстана Брежнев раскритиковал секретаря Коунрадского райкома Карагандинской области. На следующий день первый секретарь обкома пришел к Брежневу и сообщил, что снимет провинившегося и уже нашел ему замену.

Леонид Ильич даже удивился. Он объяснил первому секретарю обкома, что из критики надо делать выводы, но необходимо дать возможность исправить допущенные ошибки.

И только если руководитель не сумел исправиться, тогда нужно идти на крайние меры.

Стефан Могилат, который многие годы был помощником Арвида Яновича Пельше, члена политбюро и председателя Комитета партийного контроля при ЦК КПСС, вспоминал:

«При Брежневе вообще снизился уровень нравственных требований. Широкое распространение получило пьянство. Зимним холодом повеяло на обычную человеческую честность и порядочность. Зато прямо-таки летний сезон открылся для разного рода проныр и любителей поживиться за казенный счет.

А в постыдной роли их защитников выступали подчас сам Брежнев и его подручный Подгорный…

В узкой компании как-то заговорили о том, как при Брежневе подбирались кадры. Бывший заместитель управляющего делами ЦК КПСС Михаил Иванович Кувшинов, человек осведомленный, сказал с усмешкой:

— Подбирались проще простого. Когда Брежневу предлагали ту или иную кандидатуру, он спрашивал: „А что он нам привозит?“ И это „что привозит“ служило проходным или непроходным баллом для кандидата…»

Известно множество примеров лояльного отношения Брежнева к людям, которые заботились о личном обогащении, нарушая законы и моральные нормы. Коррупция в брежневские времена приняла широчайший размах, поскольку жизнь человека зависела от армии чиновников. Сегодня размер тогдашних взяток кажется смехотворным, но ведь и уровень жизни был иным.

Министр культуры Екатерина Алексеевна Фурцева, по словам певицы Галины Вишневской, охотно принимала подношения от артистов:

«Предпочитала брать валютой, что могу засвидетельствовать сама: в Париже, во время гастролей Большого театра в 1969 году, положила ей в руку четыреста долларов — весь мой гонорар за сорок дней гастролей, так как получала, как и все артисты театра, десять долларов в день.

Просто дала ей взятку, чтобы выпускали меня за границу по моим же контрактам (а то ведь бывало и так: контракт мой, а едет по нему другая певица). Я от волнения вся испариной покрылась, но она спокойно, привычно взяла и сказала:

— Спасибо…»

Наступил момент, когда вся советская элита практически перестала работать и занялась устройством своей жизни.

— За что все начальники любили Брежнева? При нем можно было наслаждаться жизнью и не работать, — рассказывал мне один из высокопоставленных сотрудников аппарата ЦК. — Неохота на работу ехать, позвонишь руководителю секретариата: меня сегодня не будет — и отдыхай. Брежнев никогда за это не наказывал.

Высокопоставленные чиновники стали ездить за границу, посылали туда своих детей работать, с удовольствием приобщались к материальным достижениям современной цивилизации. В Подмосковье строились роскошные по тем временам дачи, на улицах Москвы появились новенькие иномарки. Чиновная знать охотилась за модной живописью и антиквариатом.

Брежнев не любил скандалов и снисходительно относился к мелким грешкам своих подчиненных.

Тогдашний начальник московского управления КГБ Виктор Алидин вспоминает, что по одному из крупных дел о коррупции проходил министр рыбного хозяйства Александр Акимович Ишков, кандидат в члены ЦК, депутат Верховного Совета СССР.

Алидин доложил Андропову — по материалам следствия выходит, что министр набрал взяток на двадцать три тысячи рублей. Андропов, подумав, сказал:

— Хорошо, я доложу Леониду Ильичу, но знаю, что для него это будет плохим известием.

Через некоторое время Андропов позвонил Алидину и сказал, что материалы на Ишкова доложил генеральному секретарю:

— Но Брежнев считает, что, поскольку министр — кандидат в члены ЦК, то до съезда вопрос о нем решаться не будет. Неудобно получится. Словом, Леонид Ильич посоветовал мне его вызвать и поговорить.

Вскоре Андропов вновь соединился с Алидиным. Министр Ишков признал, что действительно брал деньги, но считал их подарками. Александр Акимович просил считать его действия ошибкой и заявил о готовности всю сумму внести в доход государства, что и сделал.

— Мало он внес, Юрий Владимирович, — сказал Алидин. — Следствием установлено, что за ним еще взяток на сумму двадцать девять тысяч рублей.

Ишкова вновь вызвали в КГБ. Не возражая, он внес и эту сумму.

Александр Акимович Ишков после недолгого периода комсомольской работы в Ставрополе в 1920-х годах всю жизнь трудился в рыбной промышленности. Наркомом его сделал Сталин еще в 1940 году. Название должностей менялось, потому что бесконечно менялась структура промышленности, но сфера его деятельности оставалась неизменной.

Брежнев в 1965 году создал для Ишкова Министерство рыбного хозяйства, и он проработал на этой должности четырнадцать лет. В феврале 1979 года его отправили на пенсию. Он оставался кандидатом в члены ЦК и депутатом и был с почетом похоронен на Новодевичьем кладбище…

Первый секретарь Краснодарского крайкома Сергей Федорович Медунов был хозяином края с 1973 года. Когда Брежнев стал вспоминать военные годы и свои подвиги, то больше всех от этого выиграл Медунов. Знаменитая «Малая Земля», где воевал полковник Брежнев, находилась на территории Медунова. Первый секретарь крайкома позаботился о том, чтобы подвиг Брежнева был достойно увековечен. Брежнев приехал в Новороссийск, растрогался, обнял Медунова.

Об успехах Кубани писали постоянно. Медунов обещал на партийном съезде собрать миллион тонн риса. Построили искусственное водохранилище, затопили села, люди перебрались в другие места. Весь край работал на этот миллион — в жару по колено в воде, чтобы Медунов мог доложить о своем успехе. Он получил золотую звезду Героя Социалистического Труда. Потом выяснилось, что обещанный миллион — это липа. Поля загубили.

Михаил Сергеевич Горбачев вспоминал о делах соседей:

«При Медунове стали реанимироваться и особые, я бы назвал их кубано-местнические, настроения… Культивирование мысли о том, что кубанцы — люди особого склада, имеющие не только особые заслуги, но и особые права и преимущества по сравнению с другими…»

В крае происходили немыслимые по тем временам вещи. Об этом напомнил несколько лет назад журнал «Люди», где составили полное описание «медуновщины».

Знаменитое в те годы «рыбное дело» началось с ареста директора сочинского магазина «Океан» Арсена Пруидзе. Дальше пошло как по маслу:

«Вячеслав Воронков, мэр города Сочи (тайники с перстнями и бриллиантами, квартира с фонтаном и камином, автомобиль „форд“, праздники с цыганами, брюнетками и шатенками в Рыцарском замке, „я допустил перерождение и невыдержанность“, тринадцать лет с конфискацией имущества);

секретарь Сочинского горкома партии Александр Мерзлый и начальник управления общественного питания Валентина Мерзлая по прозвищу „Шахиня“ („групповуха“ с немками на берегу моря, кража оружия у пограничников, присвоение автомашин, бесплатное строительство дачи, приписки, собирание взяток с работников торговли, арест, симулирование психического заболевания, по пятнадцать лет лишения свободы с конфискацией имущества);

секретарь крайкома Тарада (добровольная сдача следствию ценностей на семьсот пятьдесят тысяч рублей, признание взяток от ста человек, три тайника — на кухне, в сарае, в курятнике, взялся помочь следствию, умер от инсульта в Лефортовской тюрьме);

управляющая трестом столовых и ресторанов Геленджика Бэлла Бородкина по прозвищу „Железная Бэлла“ (взятки на один миллион рублей, расстрел);

первый секретарь горкома партии Геленджика Погодин (исчез);

председатель Хостинского райисполкома Логунцов (был допрошен как свидетель, вернувшись домой, написал письмо сыну, обмотал себя проводами и воткнул их в электрическую сеть)…»

Вот какая беседа с пенсионером Медуновым состоялась у корреспондента журнала «Люди»:

— Я сыну Жорику машину купил пополам с тестем, «жигули», в северном исполнении, утепленную, — он же болел у меня. Тарада написал, что вызывает его Медунов и говорит: «Сыну машину надо купить. Сын больной. А денег нет». Тарада якобы сходил за деньгами и положил мне в ящик стола конверт, а в нем — шесть тысяч. Это клевета! Это ложь! Тараду назначили в Москву заместителем министра, так он свой хрусталь и ковры грузовиками перевозил и в Москве на взятке попался, а деньги его из-под земли вырыли, четыреста пятьдесят тысяч, уже желтеть начали. И в тюрьме начал на сокамерников стучать — там его и убили.

— До сих пор неизвестна судьба Погодина, первого секретаря горкома партии Геленджика, — спрашивали Медунова. — Он исчез, как утверждают, после разговора с вами. Одни сочиняют, что Погодина вывезли на подводной лодке за границу. Другие пишут, что его «убрал» местный КГБ по вашему указанию…

— Это неправда. Погодин был беспринципный, и бабская сторона его губила. Он с армянкой, директором школы, сожительствовал, но не разводился с женой. Армяне грозились его убить. Но жена жалобы не подавала: Погодин приехал на пленум крайкома и после пленума уехал в Геленджик. Звонят оттуда: до сих пор не приехал, где? Начали искать. Кто-то видел ночью, как Погодин пешком шел по городу. Был слух, что ушел он в Австралию, как раз австралийское научно-исследовательское судно в ту ночь отчалило. Я думаю, вот что могло быть: либо кто-то вывез его в море и утопил, или в каньон бросили, а за ночь шакалы съели. Так и отец его погиб, и косточки не нашли. Наш КГБ Погодина очень активно искал.

— А что скажете про Бэллу Наумовну Бородкину, «Железную Бэллу» из Геленджика?

— Она с немцами сожительствовала, голой на столе плясала, а ее пригрел Погодин и Главкурортторг. Воровала, гадина, по всем статьям! К ней уже тогда бандиты подъехали, поставили к стене, все забрали. Ко мне пришел Погодин: у нас в Геленджике сдается дом, давайте дадим квартиру Бородкиной! Я отказал: ни в коем случае, у нее же свой дом есть, пусть его продаст, потом подумаем. Она и мне автомашину с продуктами подсылала, но я отправил назад. Но тронуть Бородкину было трудно: она опекала семью члена политбюро Кулакова, бесплатно кормила их…

Судьба первого секретаря Геленджикского горкома партии Николая Федоровича Погодина так и осталась загадкой. Он исчез бесследно. Бэллу Наумовну Бородкину за хищения социалистической осбственности приговорили к высшей мере наказания. Только в Геленджике несколько десятков местных руководителей были приговорены к различным срокам тюремного заключения.

Аресты прошли и в Сочи. Руководители городской торговли и общественного питания назвали имя своего покровителя — Анатолия Георгиевича Тарады, секретаря крайкома партии. Он получал деньги за то, что прикрывал существовавшую в крае теневую экономику, в основном подпольные цеха, которые гнали «левую» продукцию. Благодарные «цеховики» передавали ему деньги, а он делился с остальными. Говорят, что на следствии Тарада обещал назвать имена, но в ту же ночь умер в камере.

Первый секретарь крайкома понял, что расследование нужно остановить. Медунов знал, что твердо мог рассчитывать на генерального секретаря и его окружение. Однажды Медунова уже распекали на секретариате ЦК. Едва он вернулся в Краснодар, позвонил Брежнев:

— Ты не переживай и не очень обращай внимания на случившееся. Работай спокойно.

Когда заведующий сектором отдела пропаганды ЦК Наиль Бариевич Биккенин приехал в Краснодар, Медунов показал ему огромные фотоальбомы, на которых он был запечатлен вместе с Леонидом Ильичом. Имелось в виду, что делать какие-то замечания человеку, столь близкому к генеральному, по меньшей мере глупо.

Медунов пожаловался в Москву, что прокуратура «действует методами тридцать седьмого года». Вопрос в 1981 году разбирался на секретариате ЦК.

О коррупции в Краснодарском крае доложил заместитель генерального прокурора и начальник следственного управления союзной прокуратуры Виктор Васильевич Найденов, высокопрофессиональный и принципиальный юрист.

Но на секретариате обсуждали не продажных краснодарских чиновников и их высоких покровителей, а прокуратуру. Найденову объяснили, что он занимается дискредитацией партийных кадров, и тут же освободили от должности. Вел секретариат Андрей Павлович Кириленко, он не пожалел грубых слов в адрес Найденова.

Виктора Васильевича перевели в следственное управление МВД на низкую должность заместителя начальника отдела по расследованию уголовных дел о преступных посягательствах на грузы…

Сергей Медунов прославился невиданным самодурством. Например, приказал бульдозерами снести все парники, в которых люди выращивали для себя овощи. Распорядился превратить Краснодарский край в зону для некурящих. Курение было запрещено во всех общественных местах. Ничего из этого не вышло, но краснодарский опыт изучали по всей стране.

О ситуации в крае написала газета «Советская Россия». На защиту Медунова бросились партийное руководство, секретарь ЦК по идеологии Зимянин.

«Сколько гнева, — вспоминал тогдашний руководитель газеты Михаил Федорович Ненашев, — обрушилось на голову главного редактора со стороны Михаила Васильевича Зимянина за это, по его мнению, необдуманное выступление, которое, как замечено было в беседе, противоречит позиции ЦК КПСС».

Когда Андропов стал вторым секретарем ЦК, он не выдержал и обратился к Брежневу по поводу Медунова. Разговор был телефонный. В кабинете генсека в тот момент находился его охранник Владимир Медведев.

Выслушав Андропова, Леонид Ильич спросил:

— Что же делать?

— Возбуждать уголовное дело, — предложил Андропов, — Медунова арестовать и судить.

— Юра, этого делать нельзя, — сказал Брежнев. — Он руководитель большой партийной организации, а теперь его — под суд? Мы опоганим хороший край.

Единственное, на что согласился Брежнев, — переместить Медунова на менее видную работу, был такой эвфемизм в партийной канцелярии.

Медунов рассказывает об этом так:

— Меня пригласил к себе Горбачев, сказал: «Сейчас пойдем к Андропову. Разговор будет неприятный». Андропов объявил: «Время пришло отозвать вас в распоряжение ЦК и дать другую работу. Министерств свободных нет, пойдете пока заместителем». Ни упреков, ни объяснений. Всё у меня внутри заклокотало. «Я пойду к Леониду Ильичу». — «А вот этого делать не надо. Леонида Ильича нам надо беречь». В Краснодаре собрали пленум, я простился… Всех предупредили, чтобы никаких вопросов.

Сергея Медунова назначили заместителем министра, он занимался заготовкой плодоовощной продукции. Все понимали, что это пересадочная станция. Но каким будет завершение пути? Многие были уверены, что Медунова ждет тюрьма. И ошиблись. Он, правда, лишился партбилета, но преспокойно ушел на пенсию и даже сохранил золотую звезду Героя Социалистического Труда.

Таким же фантастическим умельцем был Шараф Рашидович Рашидов, избранный первым секретарем ЦК Узбекистана еще в марте 1959 года. Никто тогда не мог предположить, что он поставит рекорд и просидит на этой должности двадцать четыре года.

Шараф Рашидович сделал ставку на выращивание хлопка и каждый год увеличивал его поставки. Хлопок был очень нужен стране, особенно военной промышленности, поэтому Рашидов получил две звезды Героя Социалистического Труда, десять орденов Ленина и даже Ленинскую премию — партийные руководители, собрав все ордена, какие было можно, уже не знали, чем себя еще порадовать.

Пока Рашидов давал стране хлопок, в Москве ему разрешали править республикой так, как он считает нужным.

Он создал прочную систему личной власти, пристроил на хорошие должности всех своих родственников. Только в аппарате республиканского ЦК работало четырнадцать родственников первого секретаря.

Рашидов, по существу, восстановил в республике клановую систему, которая контролировала целые области. На все важные должности назначались только свои люди.

Сила Рашидова состояла в умении поддерживать добрые отношения с максимально большим количеством высокопоставленных чиновников в Москве. Всех, кто приезжал в республику, старались хорошо принять и ублаготворить.

Александр Яковлев, который в начале 1970-х руководил отделом пропаганды ЦК, рассказывал:

— Я однажды ездил в командировку в Узбекистан. Меня поселили в партийной гостинице, обильно кормили. Уезжая, я потребовал, чтобы с меня взяли деньги. Они наотрез отказывались. Прибежал перепуганный директор гостиницы: «Да как же это? Мне даже нельзя об этом доложить. Нас же с работы поснимают». Я настоял и заплатил. По-моему, именно с тех пор у меня отношения с Рашидовым и не сложились.

— А Леонид Ильич любил его только за успехи в хлопководстве? Или что-то еще было?

— У Брежнева была слабость к наградам и подаркам. Не то, что он был жадным. Ему был приятен сам факт внимания. Рашидов умел этим пользоваться. Он ко всем ходил с подарками — и в сельскохозяйственный отдел ЦК, и в другие. Приезжая в Москву, в своей резиденции он устраивал роскошные обеды, звал нужных людей, которые были ему благодарны.

Карен Брутенц вспоминал, как Рашидов, который возглавлял делегацию в Ирак, привез оттуда Леониду Ильичу дорогую золотую статуэтку.

Подарки хозяину страны и его приближенным дарили во всех республиках. Но никто не умел делать подарки лучше Рашидова, который знал вкусы и пристрастия московских начальников. С пустыми руками ни один ответственный работник из Узбекистана не возвращался. Особо нужным подарки привозили круглый год.

Бывший первый заместитель председателя КГБ СССР генерал армии Филипп Бобков писал, что Рашидов сделал члену политбюро Андрею Кириленко царский подарок — преподнес ему для жены и дочери шубы из уникального каракуля специальной выделки.

Когда в Ташкент прилетел зять Брежнева заместитель министра внутренних дел СССР Юрий Михайлович Чурбанов, встречать его на аэродром приехал сам Рашидов. Он ждал гостя на летном поле. Сразу повез завтракать в гостиницу, потом пригласил к себе в ЦК, рассказывал о положении в республике, был любезен и внимателен.

Шараф Рашидович не был очень близок к Брежневу. Леонид Ильич не приглашал его к себе домой. Зато в окружении генерального секретаря Шарафа Рашидовича привечали. Рашидов не просил встречной услуги за только что оказанную любезность. Ему важно было повсюду иметь друзей, которые предупреждали бы любую неприятность.

В отдел пропаганды ЦК приходили письма, в которых обращалось внимание на неблагополучие в Узбекистане — непомерное восхваление республиканского руководства, проявления национализма, в частности в выступлениях президента Академии наук Муминова, родственника Рашидова.

По этому поводу отдел пропаганды даже составил записку. А если появляется такой документ, на него надо было реагировать. В 1972 году на секретариате ЦК рассматривался вопрос о марксистско-ленинской учебе и экономическом образовании руководящих кадров в Ташкентской городской партийной организации. Работу горкома оценили резко критически. За этим должны были последовать и оргвыводы.

Казалось, для Рашидова настали трудные дни. Но записке отдела хода не дали. Заместителя заведующего отделом пропаганды Вадима Медведева вызвал секретарь ЦК Демичев и попросил прекратить выступления против Узбекистана и лично Рашидова. Петр Нилович сказал, что Рашидов тяжело переживает критику в адрес Ташкентского горкома, звонил Демичеву и чуть ли не плакал.

Медведев уточнил у Демичева:

— Это совет или директива?

Демичев ответил:

— Воспринимайте это как указание.

Ясно было, что приказ прекратить критику Узбекистана исходил не от Демичева, а от самого Брежнева. Только генеральный секретарь мог выдать индульгенцию первому секретарю республики.

После этого в течение нескольких лет работники отдела пропаганды ЦК КПСС в Узбекистан вообще не ездили. Республика вовсе выпала из зоны критики и контроля. Самого Медведева время от времени приглашал в Ташкент секретарь республиканского ЦК по идеологии. Медведев говорил ему:

— Готов приехать, но есть ли добро от товарища Рашидова?

На этом разговор заканчивался.

Но когда Вадим Медведев приехал в Ташкент по решению ЦК, то Рашидов встретил его очень гостеприимно. Не жалея времени, рассказывал об огромных успехах Узбекистана, о том, что в республике собрали семь миллионов тонн хлопка, началась добыча золота — это, кстати, была в тот момент секретная информация.

Шараф Рашидович не забыл во время беседы напомнить о своей любви и близости к Леониду Ильичу. Подарил гостю свою книгу с надписью «Дорогому другу и брату…».

Рашидов был очень хитрым, ссориться с ним никому не рекомендовали.

Каждый из членов политбюро был очень влиятелен, даже если он жил не в Москве. И портить отношения с этой когортой было крайне неразумно.

Бывший председатель Гостелерадио СССР Николай Месяцев рассказывал мне:

— Вышел на Украине фильм, роль в котором играл внук первого секретаря республиканского ЦК Петра Шелеста. Фильм посредственный. Но звонят, говорят: нужно побольше демонстрировать украинских фильмов, вот есть новый, покажи. Я возразил: «Слабый фильм. Не может Центральное телевидение разбазаривать деньги на показ слабых, ненужных фильмов».

Этот разговор, разумеется, дошел до Шелеста. И, как назло, через некоторое время показывают выступление Шелеста по телевидению. И вдруг из-за технического брака поплыл звук. Месяцев стал звонить Петру Ефимовичу, чтобы извиниться. Это было воскресенье. Отыскал первого секретаря ЦК компартии Украины на даче.

Месяцев объяснил, что причина в технических неполадках, обещал, что всё будет исправлено, виновных накажут. Шелест не упустил возможности отчитать председателя Гостелерадио:

— Когда у тебя там полуголые девочки выступают, никакого брака нет. А как член политбюро — так сразу брак.

И потом на политбюро Шелест подробно рассказал, как плохо Гостелерадио организовало показ его выступления. Этот эпизод сыграет свою роль, когда будет решаться судьба Месяцева…

Никто не любит критику, а Рашидов мог просто возненавидеть за любое критическое упоминание Узбекистана. Критику в адрес республики он считал личным оскорблением. На Востоке критика воспринималась как предвестие освобождения от должности. Один из ветеранов советской журналистики вспоминал, что в Узбекистане, приезжая в район или колхоз, нельзя было местным начальникам говорить, зачем приехал. Особенно если редакция поручала написать критический материал — могли в плов или водку подсыпать анаши. После чего корреспондент просыпался в отделении милиции и понимал, что его карьера завершилась…

«Рашидов был коварным, — писал бывший главный редактор газеты „Правда“ Виктор Григорьевич Афанасьев, — по-восточному изощренным, льстивым по отношению к верхам, за что пользовался огромным уважением и доверием Брежнева, который любил посещать Узбекистан. Рашидов был непримирим к своим оппонентам».

Собственный корреспондент «Правды» написал несколько критических статей о положении в Узбекистане, о том, что ситуация в здравоохранении и образовании являет собой печальную картину: школьников и студентов по два-три месяца в году заставляют работать на хлопковых полях. А это тяжелая и вредная работа.

Рашидов был возмущен, жаловался в ЦК, назвал корреспондента «врагом узбекского народа».

Будущий помощник Горбачева Валерий Болдин в те годы был редактором сельскохозяйственного отдела «Правды». Он вспоминает, какое представление ему устроили в Ташкенте.

Болдина в аэропорту встретил секретарь ЦК Узбекистана по сельскому хозяйству. Его отвезли в партийную гостиницу, а потом доставили прямо к Рашидову. После разговора первый секретарь предложил пообедать. Пошли в спецбуфет, где ровно в час обедала вся партийно-республиканская верхушка.

Рашидов усадил Болдина рядом с собой, представил его. И вдруг второй секретарь республиканского ЦК зловеще произнес:

— Это представитель той газеты, которая чернит дела узбекского народа, обливает его грязью?…

И тут все присутствующие хором накинулись на Болдина. Когда он, уже багровый от гнева, был готов встать и уйти, вмешался Рашидов и укоризненно сказал:

— Товарищи, у нас гость из ленинской «Правды»…

Настроение мгновенно изменилось, и все наперебой заговорили о том, какая замечательная газета «Правда». Болдин с изумлением посмотрел на Рашидова и увидел его по-отечески заботливый взгляд.

Главному редактору «Правды» Виктору Афанасьеву пришлось самому поехать в Узбекистан, чтобы восстановить отношения с республикой. «Были обильные застолья, — вспоминал он, — подарили мне несколько халатов, тюбетеек, кушаков». Главный редактор от подарков не отказывался. Он написал хвалебную статью «Золотые руки Узбекистана», и примирение с Рашидовым состоялось. Дела в республике шли по-прежнему, но журналисты уже не смели замечать даже самые малые недостатки.

На заседании Совета национальностей Верховного Совета заместитель председателя Совета министров России Евдокия Федоровна Карпова, отвечавшая за легкую промышленность, покритиковала Узбекистан:

— Все понимают, как важно поднять качество швейных изделий. Оно во многом зависит от качества сырья. Основные поставки хлопка идут из Узбекистана. К сожалению, качество хлопка низкое и продолжает ухудшаться.

В обеденный перерыв к Карповой подошел Рашидов:

— Вы вылили много грязи на Узбекистан. Братский узбекский народ оскорблен, и этого он вам не простит!

Евдокия Федоровна пошла к своему начальству. Председателем Совмина РСФСР был Михаил Сергеевич Соломенцев. Он тоже был кандидатом в члены политбюро, поэтому на ближайшем совместном заседании обеих палат Верховного Совета они с Рашидовым оказались рядом в президиуме.

Рашидов сразу стал жаловаться ему на Карпову. Опытный Михаил Сергеевич достал предусмотрительно припасенный текст речи и попросил показать, какие именно слова показались ему оскорбительными. Рашидов текст не взял, но повторил, что узбекскому народу нанесли обиду.

На следующее заседание Соломенцев принес статистические материалы о качестве получаемого из Узбекистана хлопка, показал Рашидову:

— Шараф Рашидович, нас призывают правильно относиться к критике, устранять недостатки. А вы почему-то так болезненно отреагировали на выступление Евдокии Федоровны, незаслуженно обидели женщину.

Рашидов нехотя сказал:

— Буду разбираться…

За счет чего в Узбекистане устраивались пышные приемы и дарились дорогие подарки? Партийные секретари гуляли не на свою зарплату. На представительские расходы им тоже ничего не полагалось — не было такой статьи расходов. В бюджете республиканской компартии была расписана каждая копейка.

Партийное руководство обкладывало данью хозяйственных руководителей, брали и наличными, и борзыми щенками. Система поборов была вертикальной — от республиканского ЦК до сельских райкомов. Нижестоящие тащили деньги вышестоящим. Вышестоящие брали, чтобы передать еще выше. Но и себя не забывали. В такой атмосфере должности, звания, ордена и даже золотые звезды Героя Социалистического Труда тоже превратились в товар.

Самая крупная афера вскрылась в хлопковой промышленности. Главной причиной возникновения «узбекского дела» стали приписки хлопка-сырца. В документах значились огромные цифры будто бы собранного, но в реальности не существующего хлопка-сырца. А если хлопка в реальности меньше, чем каждый год докладывало руководство республики, значит, обманули не кого-нибудь, а само государство. Это не взятки милицейским начальникам, это уже государственное преступление.

Как потом выяснилось, государству ежегодно «продавали» около шестисот тысяч тонн несуществующего хлопка — таким образом, из казны крали сотни миллионов рублей. На эти деньги узбекская элита вела сладкую жизнь и охотно делилась краденым с московскими начальниками.

Осенью 1974 года председателем КГБ Узбекистана был назначен генерал-майор Эдуард Нордман. Напутствуя его, Андропов сказал:

— Твоя основная задача — делом убедить узбекских товарищей, что КГБ не работает против них.

Узбекские руководители считали, что Комитет госбезопасности их разрабатывает, но Андропов вовсе не хотел, чтобы Рашидов жаловался на него Брежневу.

Однажды Нордман выступил на пленуме ЦК республики, рассказал о случаях взяточничества. Рашидову это не понравилось. Андропов укорил Нордмана:

— И чего ты вылез на трибуну? Ты мне живой нужен в Узбекистане.

Нордман проработал в Ташкенте всего три года. Летом 1977 года его пригласил заместитель председателя КГБ Виктор Чебриков:

— Тебе надо уезжать из Узбекистана.

— А что произошло?

— Мог бы и не спрашивать. Рашидов поставил вопрос…

В Ташкенте Нордман пришел к первому секретарю ЦК республики прощаться, сказал:

— Известно, что вы расправлялись с некоторыми председателями КГБ, покидавшими республику.

— Кого вы имеете в виду?

Нордман назвал фамилии и предупредил:

— Что касается меня, то я не позволю никому перечеркнуть мою сорокалетнюю службу отечеству. Я буду бороться, буду защищать свое имя. А борьба есть борьба. В этой борьбе я не пожалею никого, в том числе и вас. Говорю вам прямо и честно, как это делал всегда.

Надо было видеть Рашидова, вспоминал генерал Нордман, — белел, краснел, потел… Не привык Шараф Рашидович к такому прямому разговору. Нордман пять лет проработал в аппарате представительства КГБ СССР в ГДР.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.