КАРТИНА БОЛЕЗНИ

КАРТИНА БОЛЕЗНИ

Я всеми силами борюсь за то, чтобы в совершенстве овладеть своей работой, и я говорю себе, если я выиграю это сражение, то это будет самый лучший громоотвод для моей болезни; я буду господствовать над нею.

Из письма Винсента брату Тео, Сент-Реми, сентябрь 1889.

Немногие исторические личности могли бы «похвастаться» столь обильным количеством диагнозов, которые приписывались Винсенту Ван-Гогу, художнику из Голландии, как до, так и после смерти. Сифилис, опухоль мозга, шизофрения, различные формы психоза, эпилепсия и даже последствия солнечного удара или отравления скипидаром. Чтобы разобраться в запутанной сети различных диагнозов, потребуется тщательно проанализировать его биографический анамнез и, прежде всего, не только письма, написанные Ван Гогом, но и картины, созданные им.

Особое внимание, с точки зрения психоанализа, надо уделить раннему детству Винсента, потому что здесь, возможно, находятся корни его психических странностей, проявившиеся в немотивированном поведении в зрелом возрасте. Как уже упоминалось, таким фактором могло быть его рождение 30 марта 1853 года — ровно через год после мертворожденного ребенка и наречение его таким же именем — Винсент, что сыграло в жизни Ван Гога немаловажную роль. Умберто Нагера предполагал, что этот факт приобрел дополнительное значение во время его позднего развития: родители постоянно помнили о первом ребенке и неосознанно считали Винсента неполноценной заменой и изначально чувствовали неосознанное разочарование. Считается, что Винсент был вынужден бороться с проблемой отождествления и как бы постоянно соревновался с идеализируемым мертвым братом, и, находясь под давлением постоянного чувства неполноценности, становился трудным и интровертивным ребенком. Одновременно с этим, в раннем детстве могла возникнуть фобия недостаточной любви со стороны родителей, которая в более поздние годы объясняла его постоянный страх, связанный неудовлетворенной потребностью в любви.

С другой стороны, родители, испытавшие горе рождения мертвого ребенка, особенно мать, склонны к возникновению неопределенного страха, связанного с возможной потерей и замещающего мертворожденного ребенка, что приводило к почти болезненному проявлению заботливости и сверхопасениям. Тральбаут в биографии художника ссылался на «травму, полученную еще до рождения», и его новые выводы опирались на наблюдения, подтверждающие тесную эмоциональную связь матери и плода, находящегося в утробе. Еще до рождения Винсента мать должны были беспокоить страхи, потому что ей уже исполнился 31 год и она ожидала своего второго «первенца». Ее вторые роды были очень трудными, и Гастаут даже предположил, что Винсент получил родовую травму, которая позже явилась причиной неврологических приступов. Установленная по автопортретам асимметрия черепа Ван Гога подтверждает эту гипотезу, если не брать во внимание возможное рождение при помощи щипцов.

Нам доподлинно не известно, как сам Винсент воспринимал роль замещающего ребенка. Имеются лишь косвенные указания на проблему идентификации, возникшую в детстве, которая проявилась в ранимости, страхе от несоответствия ожидаемому, в особенности его родителями. Из этого неопределенного чувства в его юной душе родилось предпочтение к простым людям из крестьянской среды. Так он хотел преодолеть в себе комплекс неполноценности, потому что «чувство подчиненности», описываемое им как «грубое и холодное», стало результатом злосчастных стечений обстоятельств детства. Это чувство было вызвано страхом лишения любви родителей и тревогой то, что они наказывают его за неполноценность. Это стечение обстоятельств сыграло немаловажную роль в проявлении у него мазохистских тенденций самобичевания, самоуничтожения и самоотречения.

В своем детском сознании он воспринимал как наказание решение отца послать его в октябре 1864 года в интернат и, таким образом, лишить родительской защиты. Эта неизгладимая травма, связанная с лишением любви, глубоко ранила его душу и отразилась позже в его картинах. Тем более несколько неожиданным явилось, что пятью годами позже, начав работать в гаагском магазине своего дядюшки, он с радостью посвящал себя новой профессии, торговле произведениями искусства, и сообщал в письмах о профессиональных делах и удовольствиях, получаемых в свободное от работы время. В этом удовлетворении радостями жизни он вел себя как «ребенок», и это приоткрывало тайну его стремления к семье и к родине Голландии, что было совершенно нормальным. Ощущение радости жизни у него оставалось даже после разочарования в любви, связанного с отказом Евгении. Если в этом и было какое-то негативное переживание, которое надолго могло запасть в его душу, так только то, что он легко отказался от борьбы за эту девушку и еще раз признал свою неполноценность. Особенно ярко в это время проявилась его забота, связанная с желанием уберечь себя от преувеличений, словно его подсознание уже тогда наполнилось склонностью к сверхреакции и экзальтированности.

Первоначально состояние его души резко изменилось летом 1874 года, когда в своей семье он почувствовал себя одиноким, стал тихим и молчаливым. Способствовала ли этому депрессивному настроению первая размолвка с отцом или невыясненные до конца на сегодняшний день обстоятельства его увольнения из парижского филиала дядюшки — нам точно не известно. Но одно ясно: после ухода из торговли произведениями искусства он стал искать истинный смысл жизни в будничной монашеской практике христианства. Изучение Библии и чтение религиозной литературы назидательного характера, по словам сестры, превратили его в «отупевшую набожность». Эта фанатичная религиозность, которая была религиозным самообманом, давала ему возможность искать «потерянную идентичность», как выразился Леймари, и разрушить все преграды. В своих стремлениях он отдалился от общепринятых норм. Это психическое изменение Нагера представил как явное выражение сильной регрессии в виде садистской фазы, которая отрывала Ван Гога от реальности и мешала общению с людьми, способствуя проявлению невроза в виде психического расстройства. Его стремление стать священником путем обучения теологии в Амстердаме и миссионерской школе в Брюсселе закончилось постыдным отказом. Во время обучения за мнимое невыполнение обязанностей он наказал себя, проявляя духовный мазохизм в виде самоуничижения и самобичевания, что вместе с депрессивным настроением и состоянием страха говорило о наличии у него тяжелого психоза. Но истинными причинами его отказа от учебы стали глубокие установки, направленные против авторитетов, что сделало невозможным подчинение начальникам или каким-либо распоряжениям.

В конце концов пренебрежение авторитетами привело его самоотверженную деятельность евангелиста к краху. Это ясно выраженное расстройство психики Ван Гога способствовало образованию неосознанного чувства агрессии в его «сверх-Я» по отношению к отцу, что достоверно показал в своем анализе Нагера. Свой идеал, без сомнения, Винсент сравнивал с отцом, которому старался подражать. Но «самоуверенное и фарисейское» поведение пастора разочаровало Винсента и вызвало скрытое агрессивное отношение к сознательно «любимому» отцу. У него сформировался Эдипов комплекс, в котором скрывалось враждебное отношение к отцу, отчего он и пытался занять место проповедника.

Непонятная беспомощность родителей и фарисейская церковная власть сильно потрясли веру Ван Гога, и он вновь возвратился в Боринаж, чтобы после девятимесячного «переходного этапа линьки» окончательно избавиться от его религиозного самообмана и уже с начала зимы 1879 года полностью посвятить себя изобразительному искусству. О его вновь обретенном душевном покое и бодром настроении можно узнать из письма к брату, написанного в августе этого года. Винсент освободился от христианства и характеризовал «пасторов, как безбожных людей общества». Так он отметил свой конфликт с отцом. Религиозные проблемы меньше всего способствовали их разногласию, истинной причиной их было злополучное приключение с кузиной Кее. Способ и действия, к которым Винсент прибегал в отношениях с нею, были настоящим «безумством, не имеющем смысла и понятия». Он описал свое состояние следующими словами: «Я человек со страстями: либо я женюсь, либо окаменею, либо погибну». Его родители были растеряны, и во время этого обмена мнениями случилась неприятная сцена, которая для Винсента закончилась изгнанием из родительского дома. Это событие ранило его так же глубоко, как и угроза отца отправить его в дом сумасшедших.

На этот раз Винсент, естественно, отреагировал по-другому. Его порыв в сексуальных потребностях шел рука об руку с агрессивными тенденциями к «раскрепощению своей личности». В один из тех дней он открылся своему брату, что после жестокого отказа Кее решил искать счастье у продажных женщин и нашел его у проститутки Син. То, с каким усердием он трудился над спасением этой женщины, ясно свидетельствует об опасных наклонностях к преувеличению, которые она использовала. Ван Гог даже хотел на ней жениться, но, как оказалось позже, все эти попытки спасения были безрезультатными. Это беззаветное альтруистическое поведение соответствовало «психозу счастья», описанному Леонгардом. По мнению Леонгарда, такие люди являются «одновременно и эгоистами и альтруистами, потому что, с одной стороны, они деятельны и наделены правом взять то, что им не принадлежит, а с другой — хотят дать как можно больше счастья другим». Наряду с альтруистической акцией спасения, он проявлял и эгоизм, о чем свидетельствует его агрессивное отношение к брату Тео. Несмотря на то, что Винсент был самостоятелен в решении своих вопросов, он все-таки не женился на Син и расстался с ней, главным образом, из-за протеста Тео, который финансировал его. В ультимативной форме он отвергал его дальнейшую поддержку и в качестве выплаты долга передавал ему свои работы. Иносказательно он боролся за свою свободу возведением баррикад против брата, когда писал: «Ты впереди как солдат правительства, а я позади как революционер или бунтовщик».

С начала 1884 года в письмах Ван Гога отражается депрессивное настроение, которое впервые содержит в себе суицидальные оттенки. По единодушным высказываниям ближних, он никогда не скрывал свою радость перед ними, но и не показывал свою мрачность, угрюмость или неприятное расположение духа. Эти скромные, почти интровертивные поступки высвечивали в нем простого и социально-нуждающегося человека. Но, тем не менее, Ван Гог мог горячо отреагировать, особенно когда мнения расходились, в первую очередь это проявилось в отношениях с отцом. Однажды во время такой незначительной ссоры он угрожал ему ножом.

В Париже, куда Винсент прибыл в марте 1886 года, по-новому проявился его фанатизм в работе. Ни секунды он не рассуждал о том, есть ли у него обычное человеческое право ничего не делать для себя и жить исключительно для искусства. В творческой работе он не нуждался в посторонних импульсах: «Я сам для себя установил: когда меня покидает чувство упоения работой, я ухожу в безграничность». Можно говорить не только об энтузиазме Винсента, но и о чисто экстазном мироощущении. Если попытаться упорядочить эту клиническую картину психоза счастья, то наряду с эгоистичной стороной дела присутствует и альтруистический аспект, потому что Ван Гог неоднократно повторял, что изображает и рисует только для простых людей: «фигуры из народа и для народа», — и хотел отдать все простым людям. Чрезвычайная способность вдохновляться не являлась еще проявлением ненормальности, но уже относилась к темпераментному выражению «психоза, обусловленного счастьем и страхом». Это своеобразие темперамента выражалось настолько, что уже сама ссылка на психоз становилась оправданной. Его брат Тео тоже увидел в этом темпераменте причину того, что Винсент всегда очень быстро впадал в аффективное состояние. И, наконец, его картины, выполненные в парижский период, свидетельствовали о его резкости, «склонности к преувеличениям и постоянным попыткам достичь границ своих возможностей. Стремление к крайностям и экстремальным ситуациям поставило его на светлый путь создания картин, которые он уже обдумывал во время своего обучения». Эти слова Франка характеризовали художника как революционера в будущем изобразительном искусстве и должны были стать инаугурацией Винсента Ван Гога.

В феврале 1888 года Винсент покинул Париж, потому что в нем, по собственным словам, он был несчастен и едва не стал пьяницей. В Париже Винсент очень много курил и пил, отчего в письме брату намекал, что ему необходимо отправиться в путь, чтобы преодолеть собственный «паралич», под которым подразумевал алкогольную белую горячку. Жалобы на отсутствие аппетита и боли в желудке побудили Тео обследовать брата у двух врачей. Первый доктор порекомендовал ему умеренность и воздержание, второй настоятельно потребовал от него отказаться от алкоголя и женщин. Эти указания Винсент принял с неохотой, но все-таки придерживался их.

С момента прибытия в Арль, он был очарован красотой сельской провинции и ему не нужно больше думать о рекомендациях врачей и наставлениях брата, потому что он с упоением начал работать. Он сообщал брату: соприкосновение с природой было настолько впечатляющим, что он в этот момент ощущал обморочное состояние. Теперь он получал счастливое удовлетворение от выполненной работы. В Арле, опьяненный восторгом, он создал 190 картин маслом и свыше 100 рисунков!

Осенью этого года появляются сообщения о его мрачных, с оттенками страха мыслях. Он снова впал в меланхолию. Временами его депрессивное настроение, благодаря фанатичности в работе, ослабевало, но употребление алкоголя все усугубляло, как сообщал его друг художник Синьяк. Именно в этот момент, когда у Винсента наступило полное физическое истощение и душевное разрушение, причиной которого явилось творческое опьянение, Ван Гог страстно ожидал приезда в Арль Гогена, но эта запланированная совместная работа не могла быть полезной для него. Принципиальные разногласия в восприятии искусства привели Ван Гога и Гогена к дискуссии, достигшей «невероятного накала». Частые критические замечания Гогена, который для Ван Гога был учителем и мастером, по поводу работ Ван Гога, привели Винсента к тому, что он признал его превосходство над собой, после чего начал сомневаться в ценности своей работы и постепенно опасаться того, что его многолетние усилия и связанная с ними нужда были напрасными. К этому добавилась еще его любовь к сильной личности любимца женщин, к которой, по всей видимости, присоединялись гомоэротические компоненты. Нетрудно представить, что Винсент после споров о проблемах искусства с Гогеном впадал в состояние чрезмерного возбуждения, находясь в котором отрезал себе часть левого уха.

Это событие биографического анамнеза, свидетельствующее о первом проявлении кризиса, очень важно с медицинской точки зрения, потому что еще в раннем детстве был заложен основной камень его поздней психической нестабильности. Проблемы идентификации, возникшие в детстве, сформировали легко ранимую душу и вызвали чувство подчиненного положения, укоренили в нем страх. В результате он не мог соответствовать ожиданиям его родителей, а позже представлениям общества, оценивающего его как чудака и неудачника. В своих усиленных стараниях, связанных с проявлением любви и симпатий, он ощущал мнимое пренебрежение к себе или нанесение ущерба предумышленным отнятием любви, которое было наказанием за его неполноценность и ошибки в поведении. Все это сыграло определенную роль в проявлении мазохистских наклонностей, связанных с бичеванием и уничижением себя.

Чтобы создать полную картину природы его кризиса, необходимо еще раз вспомнить прошедшие события: когда Ван Гога привезли в больницу 23 декабря 1888 года, он потерял много крови, потому что попал в больницу только утром. Потеря крови была существенной: несчастный лежал в постели с едва заметными признаками жизни. Приехав тремя днями позже, Тео застал его в депрессивном состоянии, плачущим. Он отказывался от еды, ни с кем не разговаривал. 7 января 1889 года Винсент вернулся домой.

В результате «творческого помешательства» Ван Гог пытался перерезать себе артерию, что привело к значительной потере крови и необходимости отправить его в больницу. В письме от 28 января он сообщал о бессоннице, связанной со страхом одиночества, и здесь же писал о «невыносимых безумных представлениях», которые утихли как и кошмары после приема бромистого калия. Из этих строк можно сделать вывод, что он вышел из депрессии и стал заниматься творчеством. Искусство для него было действенным «противоядием» против всякого рода творческих помешательств. Особенно важным, с медицинской точки зрения, является замечание, что после освобождения из больницы у него вообще ничего не было. В заключение письма прозвучали сердитые слова: «Для того, чтобы полностью выздороветь, мне ничего не нужно. Итак, пожалуйста, не говори, что мне что-то нужно или будет нужно».

Но уже 7 февраля 1889 года пастор Саль сообщил Тео, что у Винсента проявились симптомы помешательства: на протяжении трех дней он носился с мыслью об «отравленных и отравителях» и о необходимости его снова отправить в больницу. На этот раз его поместили в отдельную комнату, где он забрался под одеяло, отказался от еды и общения. Через несколько дней ему, видимо, стало лучше, потому что вскоре ему было позволено днем работать дома и только вечером возвращаться в больницу. Однако это не принесло ему удовлетворения, и уже 17 февраля он убеждал брата, что хочет добровольно пойти в психбольницу, так как это необходимо для выздоровления.

После двухнедельного пребывания в больнице Ван Гог возвратился домой, но уже через несколько дней его принудительно заключили в больницу. На этот раз речь шла о «жестокости и произволе», как выразился лечащий врач Ван Гога Рей, потому что население Арля с самого начала его безумных поступков, когда он в первый раз был направлен в больницу, внимательно следило за «сумасшедшим художником-иностранцем». Он впал в немилость у проживающих там людей, которые, с одной стороны, испытывали страх перед ним, а с другой — травили словно зверя.

По выражению доктора Рея, это определение в больницу не имело медицинского повода и было чистым насилием со стороны бургомистра. Это вызвало у Винсента глубокие переживания и сильную депрессию, и на протяжении четырех недель он хранил молчание. Он сообщил своему брату о том, что произошло, 19 марта и утверждал, что «владеет своими умственными способностями и не является душевнобольным». В этом письме уже видны суицидальные намерения, вызванные унижением и различными мерами принуждения. Заключение продолжалось до конца марта, и Ван Гог вновь постепенно нашел в себе силы взяться за работу, сняв небольшую квартиру.

Но он чувствовал себя крайне неважно, потому что жил в ней один, поэтому в конце апреля пришел к решению добровольно отправиться в психиатрическую лечебницу. С медицинской точки зрения представляет интерес то, как Ван Гог умел анализировать свои болезни. Во время приступов видения представлялись ему реальностью, однако, через некоторое время к нему возвращалась способность осмыслить происшедшее. Особую важность для диагностики представляет то, что, находясь три раза под надзором, он позже не оставил ни единого воспоминания о том, что при этом чувствовал.

Руководитель больницы в Арле в выписном свидетельстве говорил об «остром помешательстве, сопровождавшемся буйным проявлением», и указывал на то, что Ван Гог отрезал себе ухо. Этим самым он сообщал главному врачу больницы в Сент-Реми о статусе больного, высказывая соображения, которые необходимо принять во внимание, а именно, что «господин Ван Гог через длительные промежутки времени подвержен эпилептическим припадкам, которые сопровождаются слуховыми и визуальными галлюцинациями». Это подкреплялось заявлением пациента о том, что сестра матери и другие родственники страдали этим недугом.

В Сент-Реми его здоровье определенно улучшалось, и вскоре ему позволили под наблюдением рисовать на природе. В конце мая он сообщил брату, что успокоился и не опасается проявлений болезни во время приступов, так как доктор Рей еще в Арле объяснил, что галлюцинации являются начальной стадией эпилепсии и тем самым смягчил ужасы приступа и смертельный страх. Ван Гог мог наблюдать аналогичные приступы у других больных. Более всего его успокоил рассказ доктора Рея о том, что подобный случай уже был и один эпилептик во время припадка изувечил себе ухо.

В середине августа у него произошел новый приступ, неожиданно, в поле, во время работы над картиной. Приступ на протяжении нескольких дней сопровождался мучительными кошмарами. По сравнению с предыдущими случаями, припадок был более тяжелым. В письме к брату Винсент сообщал, что в течение многих дней был совершенно выбит из колеи и не мог есть, потому что у него был отек горла. Что случилось на самом деле, он не мог рассказать, потому что ничего не помнил. Но об этом случае нам известно многое. Во время приступов Ван Гог пытался глотать краски из тюбиков и вследствие этого получил ожог слизистой рта и глотки, отчего возникли отек горла и трудности с глотанием. По сведениям, полученным от Стерпеллона, Ван Гог валялся в находившейся рядом куче угля, и поэтому два сильных санитара вынуждены были вернуть его в больницу и на некоторое время надеть смирительную рубашку. На этот раз с уверенностью можно говорить о попытке самоубийства, потому что доктор Пейрон писал Тео, что в конце августа кризис закончился и «его мысли о самоубийстве» прошли. Наконец в начале сентября Винсент тоже написал, что чувствует себя самоубийцей и теперь должен попытаться выздороветь.

Доктор Пейрон не испытывал сомнений в постановке диагноза эпилепсии и в этом уверил Ван Гога, сообщавшего своей сестре: «Я, собственно, не сумасшедший, потому что между приступами мои мысли были совершенно ясными и нормальными, даже яснее, чем раньше. Но как только наступал приступ, я полностью терял сознание». Особую важность для медицины представляют следующие слова: «Людей, которых я видел, мне казалось, будто знаю, но на самом деле они были так далеки от меня, и совсем другими, чем в действительности».

С приближением рождественских праздников у Ван Гога усиливалось опасение, что скоро наступит новый приступ, как было годом раньше, и поэтому, когда он случился, все прошло в течение нескольких дней в легкой форме. Из письма доктора Пейрона, посланного Тео, можно сделать вывод, что на этот раз была попытка суицида. Не представляется возможным узнать, глотал ли он краски или скипидар, как уже делал однажды в марте 1889 года. Остается открытым еще один вопрос: попытка суицида предпринималась в ясном сознании или в момент помешательства, связанного с приступом? Необходимо еще упомянуть, что приступ произошел через два дня после поездки Винсента в Арль, поэтому попытка суицида могла быть осуществлена в состоянии душевного расстройства.

Среди внешних обстоятельств, которые вызывали припадки, было и возбуждение от пребывания на природе. Это доказал случившийся почти двумя месяцами позже кризис, продолжительный по времени. Он длился в течение двух месяцев, и только по их прошествии у Ван Гога появилась возможность написать брату. Ощущение несчастья, вызванное ужасами болезни и чувство бесперспективности ввергли его в глубочайшую депрессию. Ван Гог больше не мог выносить пребывание в лечебнице для душевнобольных и стал настаивать на срочном переселении, с чем в конце концов согласился доктор Пейрон. В выписном свидетельстве говорилось о большом количестве приступов, их продолжительности и о том, что в процессе их протекания пациент испытывал ужасный страх. Неоднократно больной пытался покончить жизнь самоубийством, глотая краски или скипидар. В документе не было упомянуто слово «эпилепсия» и сообщалось, что на момент выписки пациент практически «здоров», вероятно, чтобы подчеркнуть успешное лечение в больнице.

После того, как Ван Гог прибыл 20 мая 1890 года в Овер, он оказался на попечении доктора Гаше, который, как нам известно, неверно интерпретировал состояние здоровья Винсента, считая, что болезнь наступила вследствие интенсивного солнечного облучения и неправильного лечения после отравления скипидаром. Новейшие документы свидетельствуют о том, что произошло 27 июля: разногласия во мнениях Винсента и Тео, очень серьезный спор с доктором Гаше, с дочерью которого у Ван Гога завязывались любовные отношения, вызвали у него отчаяние, приведшее к суициду, совершенному при помощи выстрела из пистолета в область сердца. 29 июля рано утром он умер. Выстрел был произведен в поле, куда Ван Гог отправился рисовать. Накануне свидетели из его окружения не зафиксировали в нем каких-либо признаков помешательства или проявлений припадка.