Атака на «культ личности»

Атака на «культ личности»

Да, «культ личности», как критическая цель, несет в себе немало ложного, поверхностного, несущностного. Критика культа не затронула глубинных основ ленинской Системы.

Но при всем этом в советской семидесятилетней истории трудно назвать политический феномен, который по своей значимости для будущего великого народа, да и не только его одного, сыграл бы такую же потрясающе важную историческую роль. Мужественная атака Хрущева на один из элементов большевизма имела далеко идущие последствия.

Весь жар своей души, несогласие с политикой террора Сталина, стремление восстановить попранную справедливость Хрущев сконцентрировал на бескомпромиссной борьбе с обожествленной ролью одного человека. Первый секретарь искренне верил, что стоит «искоренить» культ личности, восстановить в полном объеме «ленинские принципы» внутрипартийной жизни, «исправить» нарушения «революционной законности», как тут же страна воспрянет и быстро пойдет по рельсам «советского социалистического демократизма».

Смелые, но наивные, судьбоносные, но поверхностные мечтания!

Хрущев, расправившись с Берией, укрепил свои позиции рядом смелых шагов внутри страны (подъем целины на востоке, проведение после сентябрьского пленума ЦК (1953 г.) некоторых довольно эффективных мер в сельском хозяйстве, начало процесса реабилитации сотен тысяч людей), заметно упрочил собственную роль как истинно первого лидера.

Во внешней политике первый секретарь без колебаний пошел на помощь Насеру, сделав союзниками СССР сразу несколько арабских государств. Это нашло понимание и поддержку в стране.

Поднявшись на вершину власти в гигантской стране, Хрущев, однако, чувствовал, что тень Сталина все время была с ним рядом. Действовала (хотя и не так свирепо, как раньше, а с оглядкой) «карательная система», созданная «вождем народов», запретной была правда о множестве политических процессов, прокатившихся по стране накануне и после войны, на многих вопросах внутренней и внешней политики СССР лежало сталинское табу. Хрущев многое знал о прошлом (он был его активным участником). Теперь оно его страшило. Он, именно он, должен был или сказать обо всем минувшем правду, или оставить все без изменения, как сложилось за треть века существования большевистского государства.

Приближалось время очередного, XX съезда партии. На пленуме ЦК решили его провести в феврале 1956 года. Рассматривая на заседании Президиума рабочие вопросы подготовки к первому после смерти Сталина всесоюзному форуму коммунистов, Хрущев предложил создать ряд рабочих комиссий по его подготовке. Возражений не последовало. Но когда первый секретарь заявил, что было бы правильным «образовать и комиссию по расследованию деятельности Сталина», его бывшие близкие соратники Молотов, Каганович, Ворошилов стали бурно возражать. Особенно активен был Молотов:

– Расследовать деятельность Сталина – это ревизовать итоги всего огромного пути КПСС! Кому это выгодно? Что это даст? Зачем ворошить прошлое?

Ему вторил Каганович:

– Сталин олицетворяет множество побед советского народа. Рассмотрение возможных ошибок продолжателя Ленина поставит под сомнение правильность всего нашего курса. Да нам просто скажут: а где вы были? Кто дал вам право судить мертвого?

Схватка была бурной. Хрущев ее погасил обещанием, что будут в самом секретном порядке рассмотрены лишь «нарушения социалистической законности», в которых основная доля вины лежит на Берии. Пусть комиссия поработает, мы рассмотрим ее выводы, а затем уж решим, что с ними делать… На том 31 декабря 1955 года и порешили.

Состав комиссии определен был самый узкий: секретарь ЦК КПСС академик П.Н. Поспелов, секретарь ЦК КПСС А.Б. Аристов, председатель ВЦСПС Н.М. Шверник, работник Комитета партийного контроля при Центральном Комитете П.Т Комаров. Возглавил работу комиссии Поспелов. Ему было не привыкать писать о вождях. Он немало знал о Сталине. В 1951 году тиражом почти семь (!) миллионов экземпляров вышло второе издание «Краткой биографии» вождя, над которой вместе с Александровым Г.Ф., Митиным М.Б. и некоторыми другими трудился в поте лица и сам Поспелов.

В биографической книге, отредактированной лично Сталиным и состоящей почти наполовину из его цитат, есть вместе с тем и фрагменты, сочиненные Поспеловым и его коллегами. Такой, например: «Работа товарища Сталина исключительно многогранна; его энергия поистине изумительна. Круг вопросов, занимающих внимание Сталина, необъятен: сложнейшие вопросы теории марксизма-ленинизма – и школьные учебники для детей; проблемы внешней политики Советского Союза – и повседневная забота о благоустройстве пролетарской столицы; создание Великого северного морского пути – и осушение болот Колхиды; проблемы развития советской литературы и искусства – и редактирование устава колхозной жизни и, наконец, решение сложнейших вопросов теории и практики военного искусства»{601}. Здесь же бесчисленные эпитеты о сталинской «чуткости к людям», о его приверженности «неприкосновенности личности, неприкосновенности жилища и тайны переписки», о способности вождя «учиться у масс», как и многие другие, живописали моральный облик гениального продолжателя Ленина. Так что опыт жизнеописания сталинских деяний у Поспелова был.

Хрущев лично пригласил к себе членов комиссии по расследованию массовых репрессий вместе с министром внутренних дел С.Н. Кругловым (вскоре снятым с этого поста) и распорядился поднять «дела» расстрелянных партийных деятелей П.П. Постышева, Р.И. Эйхе, М.Л. Рухимовича, В.И. Межлаука, Я.Э. Рудзутака, П.И. Смородина, Б.П. Позерна, СВ. Косиора, В.Я. Чубаря, А.В. Косарева, Г.Н. Каминского и многих других, чтобы можно было предметно создать панораму сталинских беззаконий и произвола.

Комиссия сидела, как говорится, день и ночь. Листая папки «расстрельных» дел, Поспелов вместе с членами комиссии одновременно выискивал соответствующие ленинские цитаты, осуждающие культ личности и нарушения «социалистической законности». План доклада, предложенный академиком Поспеловым, был откровенно примитивным, но понятным: все сводилось к мудрости, скромности, гуманизму Ленина и его норм деятельности и нарушению этих постулатов Сталиным. В докладе утверждалось, что все, абсолютно все, что делал Ленин, было истинно марксистским. «… Владимир Ильич требовал жестокой расправы с врагами революции и рабочего класса и, когда возникала необходимость, пользовался этими мерами со всей беспощадностью… Но Ленин пользовался такими мерами против действительно классовых врагов, а не против тех, которые ошибаются…»{602} Кто был «действительно классовым врагом», а кто нет, Поспелов с соавторами не рискнул определить. Весь пафос готовящегося доклада сводился к тому, что сама система, которая была создана Лениным, не имеет никакого отношения к беззакониям и бесчисленным репрессиям. Все они – результат «культа личности Сталина», дело рук вождя и его приспешников – Ежова, Берии. Даже создание самого культа – итог усилия прежде всего Сталина.

Эта бесхитростная и предельно примитивная схема была полностью одобрена Хрущевым. Но когда проект подготовленного доклада доложили на Президиуме, там вновь возникли яростные споры.

Не понравилось многое.

Например, оппоненты не хотели признать тезис о том, что «Сталин ввел понятие «враг народа». (Они были правы, этот термин впервые в «большевистской практике» использовал Ленин, в свою очередь заимствовав его у французских революционеров.) «Этот термин сразу освобождал, – говорилось в докладе, – от необходимости всяких доказательств идейной неправоты человека или людей, с которыми ты ведешь полемику: он давал возможность всякого, кто в чем-то несогласен со Сталиным, кто был только заподозрен во враждебных намерениях, всякого, кто был просто оклеветан, подвергнуть самым жестоким репрессиям, с нарушением всяких норм революционной законности»{603}.

Поспелов и его помощники допустили здесь, естественно, грубую ошибку: «нормы революционной законности» и означали в действительности полный большевистский произвол. Оппоненты яростно спорили по фактам ареста, расправ над конкретными людьми: Постышевым, Эйхе, Рухимовичем, Рудзутаком, Смородиным, Позерном, Косиором, Чубарем, Косаревым и другими. Все объяснялось просто: сотоварищи Хрущева по Президиуму ЦК сами участвовали в этих расправах и теперь боялись огласки и ответственности. Тем более что в проекте доклада приводились документы, адресованные Сталиным Кагановичу, Молотову и другим своим соратникам. Например, 25 сентября 1936 года Сталин, отдыхавший в Сочи, телеграфировал членам политбюро (Хрущев тогда еще не входил в его состав. – Д.В.): «Считаем абсолютно необходимым и срочным делом назначение т. Ежова на пост наркомвнудела. Ягода явным образом оказался не на высоте своей задачи в деле разоблачения троцкистско-зиновьевского блока. ОГПУ опоздал в этом деле на 4 года…»

Вспомнили, что 10 января 1939 года политбюро одобрило текст и Сталин его подписал, который был разослан секретарям обкомов, крайкомов, ЦК нацкомпартий, наркомам внутренних дел. В шифротелеграмме ЦК ВКП(б) разъяснялось, что применение физического насилия по отношению к арестованным, разрешенное с 1937 года, полностью сохраняет силу и теперь. «Метод физического воздействия, – говорилось в директиве, – является правильным и должен обязательно применяться и впредь в отношении явных и неразоружившихся врагов народа, как совершенно правильный и целесообразный метод».

– Мы все поддерживали такие решения. Что мы скажем теперь? – горячился Каганович.

Или говорили, что политбюро несколько раз принимало решения о так называемых «антисоветских элементах», согласно которым устанавливалось новое, дополнительное количество лиц, подлежащих репрессированию «по первой категории». Например, 31 января 1938 года политбюро утвердило такую очередную разнарядку по 22 областям СССР; в соответствии с ней было «дополнительно» расстреляно еще 48 тысяч человек… Все члены политбюро, естественно, проголосовали «за»{604}.

Лишь благодаря поддержке Сабурова, Первухина, Булганина, Кириченко Хрущеву удалось добиться решения продолжать работу над докладом. Но как с ним поступить? Ясности не было. Каганович предлагал обсудить его на XXI съезде, Молотов – постепенно «исправить» ошибки прошлого без их обнародования. Так или иначе, по распоряжению Хрущева Поспелов продолжил работу над докладом, которому предстоит сыграть историческую роль.

Наконец, 14 февраля 1956 года в Большом Кремлевском дворце открылся XX съезд КПСС. Он проходил как обычно: доклад, одобрение «ленинского курса», аплодисменты, шумные вставания, идеологические заклинания, призывы крепить «единство партии и народа» и т. д. Все, как всегда, было «расписано» до мелочей. Съезд катился благополучно к своему концу, а ясности, что делать с докладом Поспелова, не было. Удалось установить, что Хрущев буквально жил этим докладом и был готов любой ценой довести его до делегатов съезда. Уже в ходе работы съезда он не раз вечерами приглашал к себе Поспелова и диктовал ему свои замечания и мысли в доклад, которые у него появлялись при чтении подготовленных материалов.

Вот, например, что продиктовал Хрущев Поспелову в ночь на 19 февраля 1956 года. Я приведу лишь отдельные фрагменты, ибо хрущевские диктовки пространны и некоторые из них в отредактированном виде вошли в доклад, давно и широко известный общественности.

Поспелов сидел перед первым секретарем, который, листая свой съездовский блокнот, диктовал:

«…Врагов народа было не обязательно уничтожать, можно было держать в тюрьмах, ссылках…»

«…Привести пример с Каменевым и Зиновьевым; они предали революцию, а Ленин их не расстрелял…»

«…Как получить признания? Только одним путем – бить, истязать, лишить сознания, лишить рассудка, лишить человеческого достоинства путем физического насилия и вымогательства…»

«…Смирнов лечил Сталина… и такие люди были арестованы… Он сказал: Смирнову надеть кандалы, такому-то надеть кандалы, так и будет…»

«…По Мингрельскому делу. Грузинское руководство обвинялось, что цветущая Грузия хочет войти в состав нищего турецкого государства, голодного, ободранного, неграмотного (дать цифры)…»

«…Члены политбюро смотрели на Сталина разными глазами в разные периоды времени. В первое время сознательно возвеличивали Сталина, потому что Сталин действительно был велик и способен. Он был одним из сильнейших марксистов, и его логика, сила и воля оказывали положительную роль для партии. А потом… Появилось после расправ не только идейное, но и физическое подчинение этому человеку…»{605}

Внимательный читатель заметит, что кое-что из диктовок Хрущева вошло в текст доклада почти полностью, некоторые идеи – частично, иные не нашли своего отражения вообще. Хрущев диктовал много, и глубоко обвинительный стиль доклада в огромной мере сформирован самим первым секретарем, который лично хорошо знал о репрессиях не понаслышке, поскольку принимал в них активное участие, как и Молотов, Каганович, Маленков, Ворошилов…

Выше мы привели хрущевский фрагмент с Зиновьевым и Каменевым, которых Ленин «не расстрелял». А вот что говорил сам Хрущев по их адресу 22 августа 1936 года на собрании партактива: «Сидят главари-бандиты Зиновьев, Каменев, Смирнов, Мрачковский, Тер-Ваганян и другие их сообщники-фашисты, но физически отсутствует один из организаторов террористических актов… Расстрелять не только этих мерзавцев, но и Троцкий тоже подлежит расстрелу. (Бурные аплодисменты.)»{606}.

Немногим менее чем через два года Хрущев действует так же: жестко, беспощадно, «по-чекистски» и на Украине. Там он заявил: «Враги Якир, Попов, Шелехая, Хатаевич, Вечер, Донченко, Балицкий, Косиор… Позже Любченко и Поройко. Но собственно на Украине мы только начинаем расчистку… Разгромим и добьем»{607}.

Конечно, Хрущеву было непросто восстать против тирании Сталина. Непросто прежде всего потому, что он, как и все его соратники, к концу тридцатых годов славил диктатора так, как никогда и никого в России не превозносили. Если взять крохотную, всего два десятка страниц, брошюрку Н.С. Хрущева с его тремя речами на собраниях избирателей Москвы, то в ней первый секретарь Московского городского комитета партии пятьдесят четыре раза (!) говорит о Сталине как о «гении», «великом вожде» и «великом творце». Хрущев призывал в своих примитивных речах не только к «большей ненависти к нашим врагам», но и к большей любви к «нашему вождю, великому Сталину»{608}.

Третьему «вождю» нельзя было этого забыть, но он смог мужественно переступить через «наваждение» молодых лет, всеобщее духовное затмение и большевистскую экзальтацию. У Хрущева хватило сил отринуть бесовство террористической методологии. Однако его нынешние соратники не хотели простить этого первому секретарю, постоянно напоминали ему, что он, как все, повязан старыми грехами.

Так что многие фамилии, которые прозвучат на XX съезде как обвинение Сталину, уже произносились Хрущевым, осуществлявшим с Ежовым, а затем и с Берией «настоящий разгром и расчистку». На этом и хотели сыграть старые члены политбюро.

Особенно упорствовали Молотов и Каганович:

– А что ты о себе скажешь, Никита? Ведь мы все в этом замешаны… И что тебя заставляет говорить о прошлых делах? Надо не спеша поправлять ошибки, а не смаковать их…

Так реагировали по-прежнему «коренные» члены Президиума, у которых (как и у Хрущева) рыльце, мягко говоря, было в сильном «пушку»… Но Хрущев оставался непреклонным:

– Думаю, что нас правильно поймут и партия, и народ. Молчать больше нельзя.

Наконец Хрущев в ходе горячих споров с членами Президиума заявил: «Некоторые из нас много не знали, поскольку мы работали в условиях, когда человеку говорили ровно столько, сколько ему положено знать… Кое-кто знал, что происходило, а кое-кто даже имел непосредственное отношение к событиям, о которых идет речь. И хотя степень ответственности каждого из нас различна, я готов, как Член Центрального Комитета со времени XVII съезда партии (Хрущев вновь подчеркивает, по сути, что в 34-38-м годах он не был членом политбюро. – Д.В.) нести свою долю ответственности перед партией даже в том случае, если партия сочтет необходимым привлечь к ответу всех, кто был в руководстве страной при Сталине…»{609}

Это, кажется, надломило оппонентов. Но они всячески хотели смягчить постановку и рассмотрение страшного для них вопроса.

Наконец уже в конце съезда, во время перерыва, Хрущев заявил соратникам: «Давайте спросим съезд, всех 1436 делегатов, хотят ли они заслушать доклад «О культе личности и его последствиях»? Я скажу, кто в Президиуме «за», а кто «против». Пусть делегаты решают. Как проголосуем, так и будет…»

В комнате наступила напряженная тишина… Так Хрущев сделал победный шаг к трибуне съезда. Теперь уже ничто не могло удержать его семенящей походки к цели: великой и… в чем-то ложной. Ложной в том, что сталинизм не был разоблачен, его генезис, сущность, эволюция. Но и удар по «культу личности» оказался страшным.

На утреннем заседании 25 февраля 1956 года Хрущев произнесет сенсационный доклад «О культе личности и его последствиях». Более четырех часов делегаты, затаив дыхание, будут слушать поражающие воображение разоблачения. На закрытом заседании не было ни зарубежных гостей, ни журналистов. Сам ход этого исторического заседания не стенографировался. Как вспоминал Хрущев, «делегаты слушали затаив дыхание. В огромном зале стояла такая тишина, что можно было слышать, как муха пролетит. Трудно представить себе, насколько сильно были поражены люди, узнав о зверствах, чинившихся по отношению к членам партии… Многие из них впервые услышали о трагедии, охватившей партию, трагедии, проистекавшей из болезни Ленина, относительно которой нас предупреждал Ленин в своем «Завещании»…»{610}.

По предложению Н.А. Булганина было решено прений по докладу не открывать.

Хрущев делал все для того, чтобы возвысить Ленина, партию, большевистский строй, «массы». Цитаты основоположника КПСС сыпались как из рога изобилия: о коллективности руководства, которое было при Ленине; и о том, как Сталин «обидел» Крупскую; как не учли предостережения вождя в отношении генсека и что из этого получилось. Все беды проистекли из того, что «грубость» Сталина постепенно вылилась в «массовый террор против кадров партии»{611}.

Я не собираюсь пересказывать или комментировать доклад Хрущева, который, впрочем, до 1989 года, когда о нем давно уже знал весь мир, продолжал оставаться сугубо секретным документом, хранящимся в глубинах архивных тайников КПСС. Хрущев в своих «Воспоминаниях» очень немного уделил внимания XX съезду, хотя и подчеркнул огромное его значение. Резюме третьего «вождя» относительно исторической сути съезда просто обескураживает: основное значение съезда заключается в том, продиктовал Хрущев, «что он положил начало процессу очищения партии от сталинизма и восстановления в партии тех ленинских норм жизни, за которые боролись лучшие сыны Отечества»{612}.

Парадоксальность вывода очевидна. Бороться против одной разновидности ереси, чтобы восстановить основную ее, ленинскую, форму… В этом весь Хрущев. Ни он, ни другие его соратники, ни тем более мы, рядовые коммунисты, не понимали тогда, что сталинизм родился из ленинизма, который в своей основе исповедовал неограниченное классовое насилие.

Впрочем, я приведу один неизвестный широкому читателю пример, наглядно характеризовавший, как Хрущев хотел «восстановления ленинских норм».

В своих воспоминаниях Хрущев упоминает, что «во время XX съезда партии умер первый секретарь ЦК ПОРП Болеслав Берут. После его смерти в Польше были крупные беспорядки…»{613}. Продолжались эти «беспорядки» долго. Дело кончилось тем, что Хрущев в сентябре 1956 года вместе с Молотовым, Микояном, Булганиным, маршалом Коневым, вопреки протестам поляков, вылетели в Варшаву. Без приглашения. Польские товарищи считали приезд несвоевременным, отговаривали Хрущева.

Сразу же в Варшаве начались резкие переговоры. Хрущев обвинял польское руководство – Охаба, Гомулку, Циранкевича в том, что они поворачиваются к СССР спиной и тяготеют к Западу, отторгают маршала Рокоссовского, допускают антисоветские выступления в печати, не хотят иметь советских советников в польской армии. Поляки дружно защищались, обвиняя Москву в просталинских методах поддержания отношений. Споры достигли высокого накала.

В момент беседы «кто-то из польских товарищей передал Гомулке записку. Гомулка, побледнев, обращаясь к Хрущеву, говорит: мне сообщили, что ваши части, находящиеся в западном районе Польши, движутся сейчас с танками на Варшаву. Я прошу остановить это движение и возвратить их на место их дислокации…

Мы переглянулись с Хрущевым (диктовка А.И. Микояна 28 мая 1960 г.). Хрущев сказал: хорошо, и было дано указание маршалу Коневу приостановить движение наших войск, вернуть их в места дислокации…»{614}. Здесь тоже весь Хрущев; поехав «нормализовать» отношения с польскими союзниками, желая положить конец «беспорядкам», он на всякий случай прибег к военной демонстрации. Первый секретарь никогда не был способен понять (как и большинство нас, советских коммунистов), что от сталинизма нельзя отказаться, не отказавшись от ленинизма. Именно поэтому цель, избранная Хрущевым на XX съезде, оказалась не основной мишенью. Не один диктатор повинен в самых страшных преступлениях XX века, а прежде всего Система, идеология, основанная на ленинских постулатах. Сталин и партия были «рулевыми» этой системы. Но тогда этого никто понять не мог. Без удара по Сталину, в конце концов, не пришло бы исторически и прозрение в отношении Ленина.

Хрущев и умрет в неведении: он никогда не смог бы согласиться с тем, что, защищая Ленина, он «сохраняет» и Сталина…

Даже в самом докладе Хрущев то и дело вынимал из папки «индульгенции» Сталину, подчеркивая его заслуги перед партией и народом. Однако честно рассказать этому самому народу о злоупотреблениях Сталина Хрущев не решился. В заключительной части своего доклада он заявил: «Мы должны со всей серьезностью отнестись к вопросу о культе личности. Этот вопрос мы не можем вынести за пределы партии, а тем более в печать. Именно поэтому мы докладываем его на закрытом заседании съезда. Надо знать меру, не питать врагов, не обнажать перед ними наших язв»{615}. Правда, через некоторое время гриф доклада «Строго секретно» был снят и заменен более «либеральным» – «Не для печати». Брошюру с текстом доклада разослали в партийные комитеты для ознакомления. Еще раньше он стал известен на Западе, произведя эффект огромной сенсации. А в компартиях, особенно европейских, началось глубокое брожение, приведшее к пересмотру многими из них фундаментальных положений марксистско-ленинской идеологии.

Мужественный Хрущев боялся огласки, наивно надеясь, что истину по-прежнему можно держать в бессрочном заключении. Тайны, «партийные» секреты для ленинизма вещь органическая, естественная. А третий «вождь» был «правоверным» ленинцем. Ведь свой разоблачительный доклад, направленный против «Сталина-Ленина сегодня», он закончил словами: «Да здравствует победоносное знамя нашей партии – ленинизм!» Естественно, после этих слов были «бурные, продолжительные аплодисменты, перешедшие в овацию…».

Люди еще не в состоянии были оценить того, что сделали благодаря Хрущеву крупный, эпохальный шаг к свободе, которая не может быть привилегией. Но советские люди никогда не обладали свободой, поэтому не могли в полной мере ощутить ее значимость. Им все равно нужен был кумир: вроде бы отказавшись от Сталина, они еще более уверовали в Ленина, который закабалил их после октябрьского переворота и принес все беды России в XX веке.

Сталинизм получил пробоину, но держался на плаву, ибо ленинизм казался непотопляемым…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.