«Инсайдер становится аутсайдером»

«Инсайдер становится аутсайдером»

Советскому человеку, приехавшему в США, американцы часто задают вопрос — что для него явилось неожиданным в их стране, о чем советский человек не знал, читая про Америку у себя в газетах и журналах.

После нескольких лет проведенных в США в качестве корреспондента АПН, я могу с полной уверенностью сказать: больше всего меня поразило, насколько американцы — читающие американцы — в массе своей фантастически мало информированы о жизни в Советском Союзе.

В 1967 году в институте Гэллапа мне показали результаты исследования, проведенного среди студентов американских колледжей на тему «Что они знают о Советском Союзе».

16 процентов студентов не знали, на чьей стороне воевала Россия во вторую мировую войну, почти десятая часть всех студентов считала, что Советский Союз воевал на стороне Германии против Соединенных Штатов.

И еще несколько примеров, которые горьки мне и как писателю: 70 процентов американских студентов не могли назвать имени ни одного современного советского писателя.

87 процентов студентов не видели ни одного фильма, сделанного в СССР (включая учебные, видовые — какие угодно).

Ни один американский студент не видел и не читал ни одной пьесы современного советского драматурга.

Что это — отсутствие интереса? Нет, тот же опрос Гэллапа установил, что «громадный интерес» и просто «интерес» к жизни Советского Союза проявляют 89 процентов американского студенчества («громадный интерес» — 35%; просто «интерес» — 54%).

Значит, виновато не отсутствие интереса, виновата, мягко говоря, «направленность» информации с Советском Союзе в США.

Я привел примеры, касающиеся литературы, не только потому, что я писатель. Я считаю, что нельзя понять дух страны, жизни народа, не зная его литературы и искусства. Кстати говоря, в США нет ни одного значительного современного писателя, наиболее серьезные произведения которого не были бы переведены и напечатаны в Советском Союзе — либо в литературных журналах, либо отдельными изданиями. Вдова Эрнеста Хемингуэя — Мэри Хемингуэй, посетив нашу страну, поражалась — как много советских людей знают и любят творчество (не имя, не экстравагантность биографии, а именно творчество) ее покойного мужа, одного из лучших американских писателей. А Стейнбек, Фолкнер, а Сэлинджер, а Воннегут, а Капоте, Апдайк, Чивер! Даже — Хейли с его «Отелем» и «Аэропортом»! Все эти писатели и многие другие, разнообразные по почерку, тематике, мировоззрению, политическим симпатиям и антипатиям, — переведены, напечатаны большими тиражами, широко читаются.

Не знаю, проводил ли институт Гэллапа новое исследование после 1967 года, но на собственном опыте знаю (я провел в США семь лет — 1966—1972 годы), измениться могло только одно: с легкостью называют одно имя — Солженицына, несмотря на его труднопроизносимость для людей англоговорящих.

Задавать вопрос «почему?» — это значит заниматься наивной риторикой. Ясно почему. Потому что Солженицын — против социализма, против советского строя и потому что он антисоветчик-«инсайдер» — редкое явление, в отличие от антисоветчика-«аутсайдера», которых на Западе пруд пруди.

Об одном антисоветчике-«аутсайдере» я хочу вам напомнить. Речь пойдет о Валерии Тарсисе. Читатель, конечно, не держит в памяти этого имени. А ведь всего о десяток лет назад оно звенело на страницах буржуазной западной печати. Книги Тарсиса, среднего литератора, мало известного в Советском Союзе, впрочем, вполне благополучно существовавшего, издавались на Западе большими тиражами и, главное, шумно рекламировались. Причина? Очень простая.

В один прекрасный день Валерий Тарсис понял, что недостающую его сердцу славу можно завоевать антисоветчиной. И он стал ее писать. И переправлять за границу. И немедленно его имя, дотоле совсем неизвестное за рубежами его родины, замелькало на страницах западной буржуазной печати с подобающими в таких случаях эпитетами — «талантливый», «правдивый», «мужественный», и метафорами — «совесть русской литературы», «борец за правду» и т. д., и т. п.

И Тарсис поверил в эпитеты и метафоры. Понял их, что называется, буквально. И уехал на Запад.

Его встречали с помпой. Ему устраивали пресс-конференции, его приглашали читать лекции, его портреты помещали в газетах. Никогда ничего подобного не было у бедняги Тарсиса в Советском Союзе.

Я был в Нью-Йорке, когда в 1966 году туда прилетела «совесть русской литературы». Встречать ее на аэродроме послали своих корреспондентов все крупные газеты, телеграфные агентства и телевидение.

«Нью-Йорк таймс» сообщила, что в США прибыл человек, «возглавлявший в России широкое подпольное антисоветское движение интеллектуалов».

Через несколько дней я и корреспондент «Известий» решили посетить Тарсиса и взять у него интервью.

Чтобы не нарваться на отказ, мы не стали звонить, решили просто прийти и постучать в его номер в гостинице «Бельмонт Плаза». Сейчас я не буду описывать всю, довольно длинную беседу, которую, с разрешения Тарсиса, я записал тогда на магнитофонную пленку. Приведу только отрывок.

— Кого вы считаете в Советском Союзе большими писателями?

— Там нет больших писателей. Там вообще нет настоящих писателей. Писатель — это тот, кто говорит правду о своей стране. Единственный человек, который говорит там правду, был я. Сейчас я уехал.

— Ну а, скажем, Солженицын? — спросили мы, исходя из духовной и идейной близости обоих.

— Солженицын вылез на лагерной теме. Она иссякает, иссякает и он.

— А вы, вы не боитесь, что, когда иссякнет напряженность политического скандала вокруг вашего имени, о вас перестанут писать на Западе и, может быть, даже перестанут вас издавать?

— Никогда! — решительно отверг наше предположение Тарсис. — Меня здесь ценят за талант. Когда схлынет политический скандал, я буду сидеть в тихом писательском кабинете, и писать, наконец, то, что я хочу. И тогда ко мне придет еще большая, настоящая литературная слава.

Имя Тарсиса исчезло со страниц буржуазной печати через два-три месяца после описанной беседы. С тех пор прошло уже семь лет. За это время он, по слухам, написал около пятнадцати различных произведений. Среди них — и романы, и повести, и стихотворения. Только никто их не читает. Никто не рекламирует. О нем никто не помнит. Не потому, что он перестал быть в своих произведениях антисоветчиком. Просто из антисоветчика-«инсайдера», он стал «аутсайдером», живущим на Западе. А там таких девать не куда, живут между собой, как пауки в банке, в борьбе за кусок антисоветского пирога.

В минуту откровения с кем-то из новых друзей, кому, как он полагает, можно верить, Тарсис, говорят, пожаловался.

— Не рассчитал. Не надо было выезжать. Нобелевскую получил бы раньше Солженицына…

Сейчас метафоры типа «совесть русской литературы», как мошкара керосиновую лампу, залепили в западной прессе имя Солженицына. Пройдет время, и его забудут, как забыли «единственного настоящего русского писателя» месье Тарсиса. Но по-прежнему американцы, которые интересуются действительной жизнью Советского Союза, остаются в том же незавидном положении, что и семь лет назад. Потому что те, от кого это, к сожалению, зависит, мечтают, чтобы правдивое слово о советской действительности не достигло сознания людей на Западе, не удержалось в нем. Мечтают, чтобы не у десятой части, а у гораздо большего числа молодых людей США утвердилось ощущение, будто США и Советский Союз во второй мировой войне воевали друг против друга, а не вместе — против гитлеровского фашизма.

Для этой цели Солженицын весьма подходит.

Вот почему, когда московский корреспондент одной влиятельной американской газеты, постоянно рекламирующей свою объективность, в ответ на мой вопрос — сколько раз в неделю он передает в свою редакцию сообщения о жизни Советского Союза — в шутку ответил: «Это зависит от Солженицына», мне показалось, что доля правды в этой шутке значительно больше, чем в обычной.

Генрих БОРОВИК. (АПН).