III. Сатирическая атака на лицемерие

III. Сатирическая атака на лицемерие

амфлет «Возроптавший улей» был подготовлен предшествующими поэтическими опытами Мандевиля, его подражаниями Лафонтену, Эзопу и Скаррону, с которых он начал свою литературную деятельность. Схему сюжета Мандевиль мог взять у Эзопа. В эзоповской басне «Пчелы и Зевс» рассказывается о пчелах, явившихся к Зевсу с просьбой дать им силу поражать жалом всякого, кто подойдет к сотам; разгневавшийся на их злонравие Зевс сделал так, чтобы, ужалив кого-нибудь, они тотчас теряли жало, а вместе с ним и жизнь. Тема ропщущих пчел, их обращения к Зевсу и наказания, которое Зевс на них налагает, удовлетворяя их просьбу, является общей у Эзопа и Мандевиля. Однако весьма различны, даже противоположны, решения этой темы. Мораль басни Эзопа проста и очевидна: злобные люди сами себе приносят вред. Мораль же басни Мандевиля сложна и парадоксальна: то, что считается злом в каждом отдельном индивидууме, является благом для общества в целом. Усложнение содержания модифицировало и форму, и Мандевиль признавался, что затрудняется точно определить, к какому жанру относятся написанные им строфы.

И все же он напрасно колебался в определении рода своего произведения. Его история пчелиного улья содержала все элементы сатиры. Сатирические образы лиц различных профессий и занятий, разного состояния и положения в обществе, погрязших во всевозможных пороках, иллюстрировали мысль Мандевиля о том, что искусное политическое управление создает хорошо организованное общественное целое из самых презренных частей. А ироническое описание того, к чему в конце концов пришли пчелы, став честными и порядочными, служило утверждению его основного тезиса о полезности пороков во всех великих, богатых и могущественных государствах. Чтобы предупредить неправильное толкование басни как сатиры на добродетель и как апологию порока, Мандевиль в «Предисловии» к изданию 1714 г. ясно рассказал о намерении, с которым она была написана. Главная цель басни заключалась в том, чтобы, во-первых, показать невозможность наслаждаться теми жизненными удобствами, которыми располагает трудолюбивая, богатая и могущественная нация, и одновременно обладать «всеми благословенными добродетелями и невинностью» и, во-вторых, разоблачить безрассудство тех, кто, стремясь к богатству и будучи жаден до всех благ, в то же время громко порицает пороки и неудобства, совершенно неизбежные при таком строе жизни. Против этих лиц и было направлено острие сатиры.

Ни у кого никогда не вызывало сомнения, какую страну следует понимать под пчелиным ульем. В большом, богатом и воинственном улье, счастливо управляемом на началах ограниченной монархии, всякий узнавал послереволюционную Англию. Однако вопрос об объекте мандевилевской сатиры обсуждается до сих пор. Так, Т. Хорн в своей книге «Социальная мысль Бернарда Мандевиля» полагает, что, создавая «Возроптавший улей», Мандевиль имел в виду деятельность «Общества для исправления нравов», что именно взгляды членов этой ассоциации были непосредственным объектом его атаки (см. 37, 7). «Общество для исправления нравов» возникло в Лондоне в 1692 г. и в начале следующего столетия, в период правления королевы Анны, представляло собой довольно широкую организацию, развернувшую по всей стране активную деятельность. Для борьбы против бытовавшей еще со времен реставрации Стюартов распущенности нравов объединились и англиканские «низкоцерковники», и диссиденты, и простые миряне. Члены «Общества» издавали множество памфлетов, направленных против пьянства, сквернословия и разного рода непристойного поведения, выступали с лекциями и проповедями. Считая, что судьи и местные власти ведут себя слишком нерадиво в деле ограждения достоинства граждан, защиты женщин от оскорблений и установления хотя бы видимого порядка, они брали на себя инициативу возбуждения судебных дел, писали доносы, давали показания в судах. Результатом этого были десятки тысяч судебных преследований. Вместе с тем в некоторых английских кругах все эти акции «Общества» вызывали недовольство. «Высокоцерковники» не одобряли деятельности «Общества», апеллировавшего не к церковному, а к светскому суду, и считали, что для борьбы с безнравственностью надо возвратиться к строгости древней церкви (см. 28, 344). Некоторые просто не хотели поощрять доносительство, и многие судьи вообще отказывались выслушивать показания филантропов-доносчиков. Во всяком случае работа «Общества для исправления нравов» была заметным явлением в английской жизни. На нее откликнулся Даниэль Дефо в своей поэме «Исправление нравов» (1702), она не могла не обратить на себя и внимание Мандевиля. Однако ограничивать объект его сатиры только членами этого «Общества» было бы явным сужением ее значимости.

Более правильно подходит к этому вопросу Ф. Харт, указывая, что басня обличала христианский ригоризм и то лицемерие, к которому неминуемо вело христиан расхождение между их доктриной и практикой (см. 36). При этом имелись в виду не только благочестивые и ученые прелаты, о которых Мандевиль с иронией писал, что они в своей заботе об обращении людей молили бога о том, чтобы он отвратил сердца от всех плотских желаний и всего мирского, и в той же самой молитве просили его излить на королевство всю земную благодать и мирское блаженство — подразумевались вообще все те, кто, исповедуя евангельскую добродетель, одновременно стремился к мирскому преуспеянию и богатству. Но в действительности смысл его сатирической критики был более глубоким. В одном из комментариев к «Возроптавшему улью» Мандевиль изложил притчу, в которой нарисовал образ насквозь лицемерного государства. Хотя в ней он и рассказывает о стране, существовавшей «в стародавние языческие времена», смысл ее достаточно очевиден, чтобы ввести кого-либо в заблуждение. Заинтересованный читатель может ознакомиться с этой притчей по русскому изданию «Басни о пчелах», где она изложена на с. 216—218.

К лицемерию склонны многие люди, и не только те, кто известен своей порочностью, констатирует Мандевиль. Ибо когда пытаешься узнать, какую же реальную ценность они придают духовным началам, то обнажаешь их весьма мирские и своекорыстные интересы. Стыдясь собственных многочисленных слабостей, люди стремятся спрятать свою наготу друг от друга и скрывают истинные мотивы своего поведения под маской благочестия и заботы о высшем общем благе. Через сто с лишним лет, в 1844 г., молодой Ф. Энгельс в статье «Положение Англии. Восемнадцатый век» напишет следующие строки: «Характер английской национальности — это неразрешенное противоречие, соединение самых резких контрастов. Англичане — самый религиозный народ в мире и в то же время самый иррелигиозный; они больше беспокоятся о потустороннем мире, чем какая-либо другая нация, и, однако, живут при атом так, как будто для них нет ничего другого, кроме земного существования; их надежда на небо нисколько не мешает им верить так же крепко в „ад незарабатывания денег“» (1, 1, 601). Мандевиль был, наверное, первым из английских философов и моралистов, кто подверг это двуликое сознание своих соотечественников едкой и беспощадной критике и показал, с каким моральным отчуждением связаны их свобода, собственность и благополучие.