а) Учение о праве, экономике и государстве

а) Учение о праве, экономике и государстве

Различные области общественной жизни Гегель рассматривает в качестве проявлений объективного духа. Объективный дух — это некая закономерность, возвышающаяся над жизнью индивидов и проявляющаяся через их различные связи и отношения. Рассматривая различные области общественной жизни в качестве обнаружения деятельности «духа», Гегель тем самым демонстрирует идеалистический подход в истолковании общественных явлений.

Объективный дух в своем движении, согласно Гегелю, проходит три ступени: абстрактное право, мораль, нравственность. В свою очередь нравственность охватывает семью, гражданское общество и государство. Пройдя ступени внутреннего и внешнего государственного права, объективный дух поднимается на стадию всемирной истории. «Насколько идеалистична здесь форма, — говорит Ф. Энгельс, — настолько же реалистично содержание. Наряду с моралью оно заключает в себе всю область права, экономики и политики. У Фейербаха — как раз наоборот. По форме он реалистичен, за точку отправления он берет человека; но о мире, в котором живет этот человек, у него нет и речи, и потому его человек остается постоянно тем же абстрактным человеком, который фигурирует в философии религии» (1, 21, стр. 295). Это высказывание Энгельса имеет большое методологическое значение для понимания теории общественного развития Гегеля. Представляя все стороны общественных отношений людей в виде саморазвития объективного духа, Гегель тем самым ставит на голову всю реальную деятельность общественного человека и его действительные социальные связи. Эта мистификация обнаруживается уже в исходных предпосылках «Философии права». Гегель начинает с анализа понятия свободы, поскольку право и собственность как основные категории «абстрактного права» — суть осуществления свободы. Гегель считает, что свобода — это абстрактная категория, которая проявляется прежде всего в праве. Поэтому право есть бытие свободы. Вообще целью деятельности объективного духа, по Гегелю, является реализация свободы во внешнем мире, с тем чтобы действительность могла стать миром свободных отношений. Поэтому и в «Философии права», и в «Философии истории» выдвигается на первый план проблема свободы и необходимости.

Свобода, по Гегелю, не есть произвол, она ограничивается известными условиями. Быть свободным — значит сознавать границы и необходимость того, что человек делает. «Если я, — говорит Гегель, — хочу разумного, то я поступаю не как обособленный индивидуум, а согласно понятиям нравственности вообще; в нравственном поступке выдвигаю я не самого себя, а суть» (8, VII, стр. 45). Подлинно свободной волей обладает лишь мыслящий интеллект. Особенно важным является осознание человеком своей свободы. Раб, по Гегелю, потому есть раб, что он не знает, не мыслит свою свободу. «…Воля истинна, когда то, что она волит, ее содержание, тожественно с нею, когда, следовательно, свобода волит свободу» (8, VII, стр. 49).

В обществе произвольные поступки отдельных людей преодолеваются, ограничиваются. Свобода в обществе есть преодоление произвола отдельных людей. Человек проявляет свою волю не неопределенно, не как произвол, а как ограниченную волю. Это ограничение воли осуществляется правовыми нормами и законами, т. е. в сфере правовых отношений. Право, по Гегелю, есть наличное бытие свободы. Это учение Гегеля расходится с воззрениями Канта и Фихте, утверждавших, что право представляет собой ограничение произвола одного человека произволом другого на основании свободы. Как видно, Гегель (так же как Кант и Фихте) очень далек от понимания права как воли господствующего класса, возведенной в закон. Классовая сущность права от Гегеля ускользает. Вместе с тем из всего хода его рассуждений ясно, что в трактовке правовых и политических категорий Гегель всецело отстаивает точку зрения буржуазии. Уже сам факт выдвижения права на первый план и противопоставление права произволу характеризуют Гегеля как идеолога немецкой дореволюционной буржуазии. Антифеодальный характер носит также и призыв философа: «…будь лицом и уважай других в качестве лиц» (8, VII, стр. 65), так как в этой заповеди утверждается достоинство личности, попираемое в условиях феодальных порядков. Буржуазная сущность гегелевской концепции права выявляется еще резче, когда он начинает анализировать проблему частной собственности. Свободу частной собственности он считает одним из величайших завоеваний нового времени. По его мнению, частная собственность является единственно существенным определением личности. «Лишь в собственности, — говорит он, — лицо есть как разум» (8, VII, стр. 69). Гегель, однако, упускает из виду, что между провозглашением свободы личности и отстаиванием института частной собственности заключено противоречие. Человек, владеющий собственностью, уже не свободен, он прикреплен к ней. Гегель не понимает также, что свобода собственности в буржуазном обществе означает свободу присвоения продуктов чужого труда.

Анализируя частную собственность, Гегель формулирует интересную мысль. Речь идет о понимании капитала как самовозрастающей стоимости. «Разумность собственности, — говорит Гегель, — заключается не в удовлетворении потребности, а в том, что снимается голая субъективность личности» (8, VII, стр. 69). Если собственность служит не удовлетворением потребности, то она, стало быть, служит себе, своему возрастанию и росту. Сделав шаг к правильному пониманию очень существенной экономической категории капитализма, Гегель, однако, все дело сводит к обмену, к купле-продаже. Таким образом, отношения буржуазного общества он понимает не как отношения людей в процессе производства, а как отношения в процессе обмена, как отношения купли — продажи. Весь дальнейший анализ правовых отношений Гегель сводит к рассмотрению отношений купли — продажи. Поэтому право сначала выступает как владение, оно есть собственность; затем оно выступает в договоре как отношение одного собственника к другому собственнику; право осуществляется в форме неправды и преступления. Гегель смешивает экономические категории с юридическими, причем определяющими у него являются правовые отношения. Так, частную собственность он выводит из «свободной воли» личности, в конечном счете из разума. Реальные экономические отношения, следовательно, обволакиваются у Гегеля густым туманом мистики, что, однако, вовсе не означает, что Гегель окончательно теряет способность правильно схватывать отдельные моменты этих отношений.

Абсолютное право человека на присвоение вещей покоится, по Гегелю, на том, что лицо имеет право вкладывать свою волю в каждую вещь. Благодаря этому вещь становится моей вещью, и моя воля в этой вещи есть субстанциальная цель данной вещи, сама же вещь такой цели не имеет. По Гегелю, следовательно, все может стать моим, поскольку я вкладываю в это свою волю. Это значит, что все может стать предметом моей воли, предметом купли и продажи, т. е. товаром. Гегель правильно нащупал тот факт, что в буржуазном обществе все может стать предметом купли и продажи. Но как быть с такого рода явлениями, как духовные умения, науки, искусство, даже религиозные действия (проповеди, молитвы), изобретения и т. д.? Все это тоже в буржуазном обществе становится предметом договора, купли и продажи. Возникшее затруднение Гегель решает следующим способом: «Познания, науки, таланты и т. д. свойственны, разумеется, свободному духу и представляют собою его внутренние качества, а не нечто внешнее, но вместе с тем можно посредством высказывания (Aeusserung) дать им внешнее (ausserliches) существование и отчуждать (veraussern) их, благодаря чему они подводятся под определение вещей» (8, VII, стр. 70). Гегель, таким образом, подметил чрезвычайно существенный момент буржуазных отношений, где происходит процесс овеществления духовных способностей человека. Этот факт он фиксирует в спокойно-эпическом тоне, не понимая всей глубины трагедии ученого, художника, изобретателя и других, продукты деятельности которых превращаются в товар в условиях капиталистического общества.

Владение, согласно Гегелю, состоит в том, что нечто находится во власти определенного человека. Обладание собственностью представляется средством по отношению к потребности, т. е. если человек имеет потребность в чем-либо, он может ее удовлетворить посредством приобретения данной вещи и ее потребления. Но потребление, по Гегелю, не главное. «Истинное же взаимоотношение состоит в том, что с точки зрения свободы собственность как первое наличное бытие последней есть сама по себе существенная цель» (8, VII, стр. 72). Гегель замечает, что чрезмерное личное потребление отнимает у капиталиста часть от накопленного капитала. Это, по выражению Гегеля, есть стародворянский принцип, состоящий «в потреблении имеющегося в наличии». Гегелю ясно, что первейшая обязанность капиталиста — накопление капитала. Говоря, что собственность есть сама в себе цель, Гегель тем самым тонко улавливает психологию буржуа, стремящегося к безграничному накоплению собственности.

Поскольку в собственности воля человека выступает как воля единичного человека, постольку собственность имеет характер частной собственности. Гегель резко выступает против общей собственности.

Гегель критикует и мелкобуржуазную теорию равного распределения имущества. Он указывает, что величина имущества зависит от трудолюбия, а поскольку одни более трудолюбивы, а другие менее, постольку первоначальное равенство со временем обязательно рушится.

Понятие собственности, по Гегелю, основано на том, что лицо вкладывает в вещь свою волю. Но внутренний акт воли данного человека должен быть распознан другими людьми. Чтобы это произошло, личность должна вступить во владение собственностью, что осуществляется или физическим захватом ее, или формированием вещи, или наконец, обозначением. Физический захват является наиболее совершенным способом, так как в этом владении лицо непосредственно присутствует. Но этот способ субъективен, временен и в высшей степени ограничен как по объему, так и вследствие качественной природы предметов. Правда, этот способ вступления во владение может быть несколько расширен при помощи механических сил, инструментов и т. д. Вступая во владение каким-нибудь предметом, лицо находит, что с ним связано и нечто другое. «Я выполняю вступление во владение посредством руки, но область последней может быть расширена. Рука есть тот великий орган, которым не обладает животное, и то, что я охватываю им, может само стать средством, которым я хватаю дальше» (8, VII, стр. 80). Если рука служит прежде всего для захвата, это свидетельствует о жадности владельца руки. Жадность буржуа и его стремление к безграничному захвату, накоплению собственности тонко подмечены Гегелем.

Вторым способом вступления во владение Гегель считает формирование вещи, т. е. придание предмету определенной формы, обработка, приспособление его к пользованию. В формировании вещи соединяется субъект и объект. Здесь Гегель высказал гениальную догадку о том, что единство субъекта и объекта осуществляется в трудовой деятельности человека. В процессе придания формы предметам (а оно бывает очень разнообразным в зависимости от качественной природы предмета и различия субъективных целей) человек совершенствует собственное тело и дух, постигает себя как свободное существо, выявляет свои возможности, задатки, способности. Гегель здесь в более доступной форме воспроизводит те мысли, которые он высказал в «Феноменологии духа» в главе «Господин и раб».

Вступление во владение вещью путем обозначения заключается в том, что посредством знака данное лицо сообщает всем другим лицам, что оно вложило свою волю в данную вещь, исключая тем самым других из владения. Этот способ вступления во владение свидетельствует о господстве человека над вещами.

Далее Гегель переходит к проблеме потребления вещи. В потреблении, говорит он, вещь выполняет свое назначение — удовлетворяет потребность.

В связи с анализом вопроса о потреблении вещи Гегель говорит о «специфической годности», т. е. потребительной стоимости вещи, и «ценности» ее, т. е. меновой стоимости. «Качественное — исчезает здесь в форме количественного. А именно, говоря о потребности, я указываю титул, под который можно подводить самые разнообразные вещи, и то, что есть общего в них, является основанием того, что я их теперь могу измерять» (8, VII, стр. 87). На каком же основании мы можем сравнивать и измерять вещи, которые имеют различную «специфическую годность»? В чем заключается общность между различными обмениваемыми вещами? На этот вопрос Гегель не может дать правильного ответа, так как он не понимает двоякого характера труда, создающего товар. Гегель рассуждает следующим образом. Каждая вещь обладает способностью удовлетворять специфическую потребность. Но каждая специфическая потребность является в то же время «потребностью вообще» и в качестве таковой может сравниваться с другими потребностями. Соответственно этому, заключает Гегель: «…также и вещь становится сравнимой с другими вещами, которые удовлетворяют другим потребностям» (8, VII, стр. 87). Следовательно, при определении потребительной стоимости и стоимости философ исходит не из процесса производства, а из потребления, поэтому он и остается на поверхности экономических явлений.

Таким образом, проблему стоимости Гегель не понял. «Когда мы обращаем внимание на понятие ценности, тогда сама вещь рассматривается лишь как знак и она имеет значение не сама по себе, а как то, чего она стоит. Вексель, например, не представляет собой своей бумажной природы, а есть лишь знак другого, всеобщего — ценности. Ценность вещей может быть очень различной в отношении потребности» (8, VII, стр. 87). В утверждении Гегеля, что деньги суть лишь знаки, сквозит смутная догадка о том, что денежная форма вещей есть нечто постороннее для них самих и что она только форма проявления скрытых за вещами человеческих отношений. В этом смысле каждый товар представляет собой только знак. У Гегеля, таким образом, и здесь высказана догадка о товарном фетишизме.

В потреблении, говорит Гегель, «вещь низведена на степень средства удовлетворения моей потребности» (8, VII, стр. 84). Поскольку в потреблении вещь отрицается, уничтожается, то главным для Гегеля является не то, что вещь удовлетворяет потребность, а то, что она является собственностью, что она может быть куплена и продана, т. е. отчуждена.

Отчуждение вещи является важным показателем собственности. Данная вещь есть собственность какого-нибудь лица лишь постольку, поскольку оно вкладывает в нее волю. Из этого следует, что вещь, являющаяся собственностью этого лица, отчуждается по его воле. Лицо может предоставить вещь во владение другого лица. Согласно Гегелю, отчуждение есть истинное овладение вещью.

Он считает, что неотчуждаемы только те субстанциональные определения, которые составляют личность: например, всеобщая свобода воли, нравственность, религия. Как буржуазный идеолог Гегель, однако, санкционирует продажу рабочей силы. «Отдельные произведения моих особенных, телесных и духовных умений и ограниченное во времени пользование ими и моими возможностями деятельности, — говорит он, — я могу отчудить другому, так как они вследствие этого ограничения получают внешнее отношение к моей целостности и всеобщности. Отчуждением же посредством работы всего моего конкретного времени и целокупности моей продукции я сделал бы собственностью другого лица то, что в них субстанциально, мою всеобщую деятельность и действительность, мою личность» (8, VII, стр. 91). Различие между рабом и современным наемным рабочим (в качестве примера приводится домашняя прислуга) состоит в том, что у раба отчуждается вся его деятельность господину, в то время как современный рабочий отчуждает лишь часть своих физических и духовных сил во временное пользование «другому», т. е. капиталисту, сохраняя, согласно Гегелю, свою всеобщую свободу воли, нравственность, религию.

Гегель умалчивает об эксплуататорской сущности отчуждения рабочей силы в условиях капитализма. По Гегелю, выходит, что рабочий добровольно отчуждает свои физические и духовные силы капиталисту. Формально это так. В действительности же рабочий вынужден продавать себя в рабство.

Исходя из формального понимания свободы, Гегель признает право на свободу и за рабом: в природе вещей заключается абсолютное право раба добывать себе свободу. Однако о конкретных путях добывания «свободы» он умалчивает.

От анализа собственности Гегель переходит к рассмотрению договорных отношений.

Реальные причины установления договорных отношений между людьми Гегель не раскрывает, для объяснения этих отношений он апеллирует к разуму. «Разум делает необходимым, — говорит он, — чтобы люди вступали между собою в договорные отношения — дарили, обменивали, торговали и т. п. — точно так же как он делает необходимым, чтобы они обладали собственностью» (8, VII, стр. 96).

Люди, вступающие в договор, должны признавать друг друга юридически равноправными. Гегель правильно утверждает, что договорные отношения это по существу волевые отношения: одна воля приходит к решению учредить договор лишь постольку, поскольку приходят к решению и другие воли. Договор и его выполнение имеют юридический характер. Правовые отношения трактуются как волевые и у Гегеля, и у Маркса. Однако марксистская трактовка коренным образом отличается от гегелевской. В противоположность Гегелю Маркс считает, что юридические отношения не представляют собой чего-то самостоятельного, а являются лишь формой, облекающей экономические отношения. Содержание волевого отношения, по Марксу, находится в экономических отношениях, а не наоборот, как полагал Гегель.

Заключительную часть учения об абстрактном праве Гегель посвящает изложению своих взглядов на уголовное право. И здесь основным вопросом является частная собственность. Детальным образом Гегель анализирует те случаи, когда нарушается право собственников или не выполняются договорные соглашения. Он защищает права собственников, он считает, что в каждом отдельном нарушении этих прав необходимо тщательно исследовать преступление и определить соответствующее наказание.

Теория наказания Гегеля воздает должное достоинству человека. Гегель считает, что если целью наказания является устрашение или исправление преступника, то это не дает никакого результата. Согласно его мнению, целью наказания служит достижение справедливости. Справедливость и право должны признать человека свободным и имеющим волю. Наказание есть не что иное, как право преступника, так как оно есть результат акта собственной воли. Это означает, что преступник по своим нарушениям права отрицает существующее право, поэтому должно последовать отрицание отрицания, т. е. восстановление права путем наказания. Гегель, по словам Маркса, поднимает преступника «до ранга свободного, самоопределяющегося существа» (1, 8, стр. 531).

Маркс и Энгельс подвергают суровой критике теорию наказания Гегеля. Они считают эту теорию самообманом, ибо в ней Гегель по существу санкционирует законы современного ему общества, набрасывая на юридические отношения сверхчувственный покров. На место общественного человека Гегель ставит абстрактную волю, вырывая тем самым личность из социальной среды. Ошибка Гегеля проявляется и в том, что он, критикуя древнее право возмездия — око за око, зуб за зуб, не замечает, что его собственная теория наказания является лишь метафизическим выражением права возмездия.

Из анализа абстрактного права видно, что здесь Гегель рассматривает понятие права в узком смысле, так как речь идет о юридических нормах, регулирующих главным образом отношения людей в сфере владения вещами. Философ здесь излагает взгляды, характерные для идеологов буржуазии, он стремится санкционировать неприкосновенность частной собственности как основы основ буржуазного общества.

Вторая часть «Философии права» — «Мораль» посвящена изложению этических воззрений.

Мораль, по Гегелю, — это внутреннее убеждение человека. Поэтому насилие в области морали недопустимо. Здесь Гегель упускает из виду тот факт, что принципы морали санкционируются общественным мнением, которое вовсе не исключает моментов известного принуждения и насилия.

Гегель подвергает критике ригористическую мораль Канта — Фихте. Он вовсе не отрицает долга, но пытается согласовать долг с чувствами и склонностями человека. Он, далее, указывает на формальный, антиисторический характер категорического императива Канта. По Гегелю, долг имеет смысл только в обществе и лишается всякого содержания, когда изымается из системы определенных общественных связей.

Гегель подвергает также критике и этический субъективизм романтиков. Философ постоянно стремится раскрыть объективное содержание моральных принципов, показать их исторический характер и связь с различными сторонами общественной жизни. В то же время идеалистический подход к социальным явлениям мешает немецкому мыслителю верно решить поставленные вопросы о морали.

От морали Гегель переходит к нравственности. Смысл этого перехода от морали к нравственности заключается в том, что Гегель пытается рассмотреть мораль не только как форму сознания, но и как определенные отношения людей. В этом случае мораль связана с многообразными отношениями индивидуумов и зависит от различных сторон деятельности общественного человека. Вследствие этого принципа мораль получает объективную основу и значимость. Эта гениальная мысль Гегеля, однако, искажается тем, что объективную основу этических категорий идеалист видит не в реальных отношениях людей, а в духе, игнорирует классовый характер морали, считая ее выражением общей воли индивидуумов, объединенных нравственными узами в семье, гражданском обществе и государстве.

Нравственность, по Гегелю, есть высшая ступень развития объективного духа. Непосредственно нравственность проявляется в семье как природном единстве индивидов, дифференциация семьи, образование множества семей ведет к гражданскому обществу как взаимоотношению самостоятельных индивидуумов; наконец, высшее их единство, примиряющее все противоречия, дано в государстве. Семья — это природно-нравственный союз. Из множества семей возникает гражданское общество.

Жизнь гражданского общества выражается в «системе потребностей», отправлении правосудия и деятельности полиции и корпораций. Такое общество создалось, по Гегелю, лишь «в современном мире» (8, VII, стр. 211). Это замечание Гегеля свидетельствует о том, что под гражданским обществом философ подразумевает буржуазное общество. Оно ему представляется как «духовное царство животных», где каждый для себя — цель, все другие суть для него ничто. Это общество частных товаропроизводителей, преследующих свои эгоистические цели. «…Себялюбивая цель, — обусловленная в своем осуществлении всеобщностью, — говорит Гегель, — обосновывает систему всесторонней зависимости, так что пропитание и благо единичного лица и его правовое существование переплетены с пропитанием, благом и правом всех, основаны на них и лишь в этой связи действительны и обеспечены» (8, VII, стр. 212). Связь этих рассуждений с соответствующими рассуждениями Гельвеция и Смита очевидна.

Гегель понимает, что в гражданском обществе появляются неравенство и классовое расслоение, но считает такое положение вполне правомерным. «Гражданское общество, — пишет он, — представляет нам в этих противоположностях и их переплетении картину столь же необычайной роскоши, излишества, сколь и картину нищеты и общего обоим физического и нравственного вырождения» (8, VII, стр. 213). Имущественное неравенство, по Гегелю, вполне естественное явление, так как оно проистекает из обладания капиталом и из различия телесных и духовных задатков людей. Тем самым он оправдывает и увековечивает экономическое неравенство в обществе.

Анализ экономики буржуазного общества философ дает в аспекте «системы потребностей» членов общества. В этой связи Гегель очень высоко оценивает английскую политическую экономию (см. 8, VII, стр. 217–218).

Заслуга Гегеля состоит в том, что он не только по достоинству оценил завоевания английской классической политической экономии, но и сделал попытку включить ее теоретические результаты в свою общефилософскую концепцию человеческой истории. Не случайно он снова ставит вопрос об отличительных особенностях человека, выделяющих его из животного мира. Человек и отличается от животного многообразием своих потребностей и средств их удовлетворения, их бесконечной дифференциацией.

В этой связи философ снова возвращается к проблеме труда, рассмотренной нм в «Феноменологии духа». Труд выступает у Гегеля как фактор духовного развития человека. Вместе с тем философ указывает на отрицательные последствия разделения труда.

Благодаря упрощению труд становится механическим и безрадостным, поскольку он разбивается на ряд простых операций и от производителя теперь требуются машинообразные движения. Вследствие этого труд становится тягостным, скучным, монотонным. Кроме того, через посредство разделения труда завершается процесс превращения отношений между людьми в железный закон необходимости. Человек становится простым средством других, простым винтиком запутанной «системы потребностей». Заслуга Гегеля в том, что он подметил существенное изменение труда при капитализме. Но это изменение он представляет как всеобщую закономерность, как диалектику отношений между человеком и природой, вытекающую из разделения труда, усложнения орудий труда и превращения их в машину. Это уже заблуждение мыслителя. Оно вытекает из отождествления машины как средства труда с ее специфической социальной функцией при капитализме как орудия эксплуатации рабочего.

Труд, таким образом, теряет характер самодеятельности и свободного проявления конструктивных сил человека.

Лишенный самодеятельности труд больше уже не способствует развитию фантазии и эмоциональной стороны человека. Таким образом, в труде при капитализме Гегель усматривает враждебные для личности стороны.

Формирование и образование человека в процессе «рабского» труда изображено Гегелем трезво и реалистически. Он не разделяет взглядов сентиментальных и романтических критиков прогресса.

Гегель отводит большое место анализу противоречий буржуазного общества. Он указывает на поляризацию нищеты и богатства, на то, что капитализм закономерно порождает массовое обнищание, с одной стороны, и концентрацию богатств в немногих руках — с другой (8, VII, стр. 254, 255).

Разрешение противоречий капитализма в рамках данного «гражданского общества» Гегель считает невозможным. Эта диалектика, намечает он по этому поводу, заставляет гражданское общество выйти за свои пределы, сначала за пределы этого определенного общества, чтобы искать потребителей, и, следовательно, необходимые средства существования у других народов, являющихся отсталыми по количеству тех средств, которыми оно располагает в избытке. Следовательно, развитие гражданского общества приводит, согласно Гегелю, к разрыву национальных рамок и противоречия переходят в область международных связей. Такого рода связи Гегель видит в колонизации.

В новейшее время, указывает Гегель, колониям не предоставлялись равные права с населением Метрополии. Такое положение приводило к войнам и, наконец, к получению колониями самостоятельности. Гегель считает закономерной не только колонизацию, но и национально-освободительное движение. Особенно важно подчеркнуть положительную оценку Гегелем освободительной борьбы колониальных народов. Освобождение колоний, говорит Гегель, оказывается величайшим благодеянием для метрополии, точно так же как освобождение рабов оказывается величайшим благодеянием для их владельцев.

Рассуждения Гегеля о колонизации крайне противоречивы. С одной стороны, основание колоний он считает необходимым результатом внутренней диалектики развития буржуазного общества и этим самым оправдывает политику экспансии. С другой же, он признает исторически необходимой и национально-освободительную борьбу и в свою очередь оправдывает эту борьбу, квалифицируя освобождение колоний в качестве «величайшего благодеяния для метрополии». Отсюда ясно, насколько неправы те, кто безоговорочно приписывает философу апологию колониальных захватов. А между тем реакционные идеологи империализма старались представить Гегеля как безоговорочного поборника колониального разбоя и насилий. Это делалось путем фальсификации теоретического наследия Гегеля.

Внутренние противоречия пронизывают всю общественную теорию Гегеля. В учении об абстрактном праве, об экономике капитализма философ выступал как идеолог буржуазии. Но когда он начинает анализировать политические и правовые институты своего времени, то сразу же обнаруживаются тенденции примирения с учреждениями и общественными управлениями феодального происхождения. Так, Гегель оправдывает деление общества на сословия, унаследованное от феодализма. Первым базисом государства, по Гегелю, является семья, сословия суть его вторая основа.

Гегель различает три сословия: 1) субстанциональное сословие, сюда относятся земледельцы; 2) «промышленное сословие», включающее в себя ремесленников, фабрикантов и купцов; 3) «всеобщее сословие», которое занимается охраной «всеобщих интересов общества». Это чиновники, государственный аппарат, армия и т. д. Гегель увековечивает сословное деление общества и тем самым существование не только буржуазии и пролетариата, но и дворянства.

От проблемы сословного деления общества Гегель переходит к проблеме государства. Теория государства Гегеля является самым слабым разделом «Философии права». В учении о государстве ярче всего проявилась классовая ограниченность Гегеля, резче всего обнаружились компромиссные черты его общественной теории.

Каждый индивидуум существует, нравствен лишь постольку, поскольку он член государства. «Существование государства, — подчеркивает Гегель, — это — шествие бога в мире; его основанием служит сила разума, осуществляющего себя как волю» (8, VII, стр. 268). Основанием государства является народный дух, живущий в гражданах и достигающий в них высшего самосознания. Гегель, таким образом, затушевывает классовую сущность государства, изображая его как выражение народного духа.

Согласно Гегелю, из всех политических форм государства нравственная идея получает полное развитие только в конституционной монархии. Остальные формы правления — монархию, аристократию, демократию — Гегель относит к низшим ступеням государственного развития, где эта идея еще не развилась полностью. Монарх наследует свою власть. Конституционный монарх не должен вмешиваться во все дела. «Он должен лишь сказать „да“ и поставить точку над и» (8, VII, стр. 308),

При такой организации исполнительной власти возможны злоупотребления, а также бюрократизация управления. Известным противовесом этому служит государственная иерархия, контроль сверху за деятельностью чиновников, права общин. «Обеспечение государства и управляемых против злоупотребления властью со стороны ведомств и их чиновников заключается, с одной стороны, непосредственно в их иерархии и ответственности и, с другой стороны, в правах общин, корпораций, посредством которых сами собой ставятся помехи примешиванию субъективного произвола в доверенную чиновнику власть, и контроль сверху, оказывающийся недостаточным по отношению к отдельным случаям такого или другого обращения, дополняется контролем снизу» (8, VII, стр. 318–319). Все эти гарантии, выдвигаемые Гегелем, Маркс справедливо считает иллюзорными. В действительности, говорит Маркс, Гегель формулирует «подлинный дух бюрократии» (1, 1, стр. 280).

Рассматривая законодательную власть, Гегель отвергает мнение, согласно которому эта власть должна выражать интересы народа. Народ, говорит Гегель, наименее знает, что он хочет. «Знание того, чего хочешь, и, тем более, того, чего хочет в себе и для себя сущая воля, разум, есть плод глубокого познания и проникновения, которое именно и не есть дело народа» (8, VII, стр. 324). Вместо народного представительства Гегель предлагает представительство сословий. В этом он видит гарантию всеобщей свободы. Сословия, по Гегелю, представляют собой «опосредствующий орган», они стоят между правительством и народом, образуя середину между монархическим принципом и народом. Сословия примиряют противоположные интересы в обществе, ибо последние являются противоположными лишь по видимости, но в сущности, в идее они едины. Гегель, как видим, делает фальшивый вывод о том, что все противоречия гражданского общества примиряются в государстве и через посредство государства.

Законодательная власть, по Гегелю, распадается на два сословных элемента, на две формы представительства в законодательных органах, из которого одна служит примиряющим звеном между монархом и гражданским обществом или народом, а другая между исполнительной властью и народом. Первое представительство возникает из «сословия природной нравственности», т. е. из дворянства, имущество которых состоит из неотчуждаемых имений, майоратов. Этому сословию, говорит Гегель, предначертана политическая деятельность, на которую оно имеет право от рождения помимо случайности избрания. Оно становится «опорой и трона и общества».

Второе представительство образуется, по Гегелю, из «подвижной стороны гражданского общества», из сословия ремесленников, торговцев, фабрикантов, из чиновников, членов корпорации, общин, из должностных лиц и т. д. Из этих кругов выходят депутаты, избираемые благодаря доверию общества к их характеру и уму.

Поэтому сословное собрание, по Гегелю, должно разделяться на две палаты. Гегель высказывается за публичный характер заседаний этих палат, хотя он пренебрежительно относится к общественному мнению. Свободу печати он сравнивает со свободой человека по отношению к законам природы. «Определение свободы печати как свободы говорить и писать, что угодно, аналогично определению, выдающему свободу вообще за свободу делать, что угодно» (8, VII, стр. 339). Таким образом, Гегель понимает ограниченность буржуазной свободы печати, ее формальный характер. Но из этого факта он делает консервативный вывод, утверждая, что пресса совершает преступление, когда она подвергает критике правительство, чиновников, в особенности личность конституционного монарха, или когда она призывает к восстанию. Классовая позиция Гегеля в этом вопросе проявляется очень четко.

Из краткого рассмотрения теории «внутреннего государственного права» видно, что Гегель стоит на защите прусской государственной системы. Он требует лишь некоторого усовершенствования средневекового сословного правительства, которое в Германии существовало в виде рейхстага и местных ландтагов. Отстаивая интересы юнкерства и чиновничьей бюрократии, философ требует установления майората в целях сохранения политического веса дворянства. Эти положения находятся в противоречии с его учением о свободе частной собственности, с его положительной оценкой процесса проникновения капитализма в экономику отсталой Германии. Превознося прусские порядки, Гегель в то же время рекомендует провести некоторые либеральные реформы, которые способствовали бы буржуазному развитию прусского государства. В этих противоречиях сказались трусливость, слабость, половинчатость немецкой буржуазии, идеологом которой Гегель был.

Учение Гегеля о международном праве также носит черты классовой ограниченности и консерватизма. Каждое государство, по Гегелю, есть целостный духовный организм, и, как таковое, оно вступает в отношения с другими государствами. В этом состоит его «суверенитет по отношению к внестоящим». Отношения государств могут быть дружескими или враждебными. В последнем случае возможны войны между ними. Гегель говорит о «высоком значении войны»: благодаря ей «сохраняется нравственное здоровье народов, его безразличие к застыванию конечных определенностей; подобно тому, как движение ветров не дает озеру загнивать, что с ним непременно случилось бы при продолжительном безветрии, так и война предохраняет народы от гниения, которое непременно явилось бы следствием продолжительного, а тем паче вечного мира» (8, VII, стр. 344). Гегель подвергал критике идею «вечного мира», которую проповедовал Кант, и возможность ее осуществления в федерации государств или народов. Он отвергает саму идею создания гарантий международной безопасности.

Гегель оправдывает войны еще и тем, что они якобы не дают развиваться «внутренним смутам» и «укрепляют государство». Гегель, далее, считает необходимым введение постоянного войска и выделяет специальное сословие храбрости. Хотя он и говорит о необходимости соблюдения во время войн требований гуманности и норм международного права, все же факт абсолютизации войн является консервативной стороной мировоззрения Гегеля.

Гегель по существу выступает с идеей обожествления государства. Рассматривая проблемы международного права, он снова отстаивает принцип абсолютного суверенитета государства; над ним, согласно Гегелю, нет судей. Поэтому философ считает, что спор государств при отсутствии соглашения может быть решен только войной, нравственная обязанность граждан жертвовать жизнью и имуществом для государства. За эти высказывания Гегеля цепляются идеологи империализма. Однако в гегелевском учении об абсолютном суверенитете и в его оправдании войн отразился в какой-то мере и подъем национального движения в период наполеоновских войн. Поскольку буржуазный национализм всегда страдал двойственностью, постольку эта двойственность отразилась и у Гегеля как буржуазного идеолога. Реакционные идеологи империализма цепляются за все мертвое, что содержится в философии Гегеля. Таким способом они пытаются использовать его идеи в целях обоснования политики захвата и насилия.

Научная критика «Философии права» Гегеля дана Марксом. На основании тщательного анализа Маркс показал полную несостоятельность гегелевской концепции государства как нравственного организма. Он критикует Гегеля за то, что тот пытался оправдать гнусную прусскую действительность со всеми ее обветшалыми учреждениями. Гегелевские попытки оправдать сословный строй, майорат и другие институты прусского полицейского государства Маркс подверг сокрушительному разгрому и показал, что сам Гегель впал в противоречия со своими исходными предпосылками и тем самым породил путаницу в умах. Русские революционные демократы Белинский, Герцен, Чернышевский, отдавая должное Гегелю как создателю метода идеалистической диалектики, также критиковали консервативные политические высказывания и идеализм Гегеля.

Отмечая консервативные стороны гегелевской «Философии права», не следует забывать о содержащихся в ней рациональных моментах: именно здесь сам Гегель выступил как глубокий критик различных реакционных теорий, которые были распространены в то время в Германии. Так, Гегель резко критикует махрового реакционера Галлера, ярого противника Французской буржуазной революции 1789 г., доказывавшего, что владычество сильной личности есть следствие божественного установления. Гегель решительно выступил против исторической школы права, в частности против одного из ее представителей — Савиньи, отрицавшего необходимость установления общегерманского законодательства. Гегель на протяжении всей жизни резко критиковал идеологию реакционного романтизма, слившуюся впоследствии с католицизмом.

Гегель указывает, что государство как воплощение нравственной идеи, как проявление народного духа ограничено и конечно. Оно может погибнуть в силу игры «внутренней особенности страстей, интересов, целей, талантов и добродетелей, насилия, несправедливости, пороков» (8, VII, стр. 353), т. е. в силу внутренних противоречий. Таким образом, сам Гегель опровергает свою реакционную утопию о возможности разрешения противоречий силой государства. Об этом свидетельствуют и государственные перевороты, происходившие на всем протяжении всемирной истории. В истории государственная жизнь становится орудием всемирного духа. «В этом деле всемирного духа, — говорит Гегель, — государства, народы и индивидуумы выступают в их особенном определенном начале, имеющем свое истолкование и свою действительность в их строе и на всем протяжении их состояния; сознавая это истолкование и эту действительность и будучи погружены в свои интересы, государства, народы и индивидуумы суть вместе с тем бессознательные орудия и органы того внутреннего дела, в котором эти образы преходят, но дух сам по себе подготовляет и осуществляет для себя переход в свою ближайшую высшую ступень» (8, VII, стр. 355).

Таким образом Гегель обозначает переход к новой стадии рождения объективного духа — всемирной истории.