4 Апостолы Витгенштейна

4

Апостолы Витгенштейна

Поппер был Сократом нашего времени.

Арни Петерсен

Когда читаешь диалоги Сократа, охватывает чувство: до чего бессмысленная трата времени!

Витгенштейн

Потрясание кочергой, хлопки дверями… да что же это за академическое общество такое, этот Клуб моральных наук?

Протоколы Клуба с 1878 года, хранящиеся в библиотеке Кембриджского университета, показывают, что это был (и есть) клуб, где под руководством выдающихся мыслителей обсуждались сокровенные философские проблемы. Через неделю после истории с кочергой приглашенным докладчиком был оксфордский преподаватель Дж. Л. Остин, ярчайший представитель школы обыденного языка — философского направления, исследующего особенности повседневной речи. Его доклад был посвящен особому языковому феномену: глаголам первого лица единственного числа настоящего времени изъявительного наклонения, само произнесение которых — «Я нарекаю этот корабль Queen Elizabeth», «Я беру эту женщину в жены», «Объявляю собрание открытым» — является в то же время действием. Судя по протоколам, в этот период в Клубе обсуждались вероятность галлюцинаций, разрыв между видимостью и реальностью, идея достоверности. В том же году, но раньше, А. Дж. Айер выступал с докладом о природе причинности.

У всякого, кто посещал заседания Клуба, отношение к философии выходило далеко за рамки чувства долга среднего студента. В те времена, как и сейчас, Клуб моральных наук был отнюдь не единственным вариантом времяпрепровождения. Было пиво (правда, слабенькое,, да и раздобыть его было куда труднее), были разнообразные диспуты, музыка, издание журналов, споры о политике. А студенческий театр, а река, а спортплощадка, а литературное творчество, в конце концов? После целого дня лекций и семинаров два часа разговоров о глаголах первого лица единственного числа настоящего времени изъявительного наклонения могли показаться заманчивой перспективой лишь самым пылким и усердным. От такой аудитории докладчик вполне мог ожидать суровой критики.

Однако в тридцатые-сороковые это была не единственная причина, по которой в Клуб приходили только самые упорные и самостоятельно мыслящие. Судя по некоторым воспоминаниям, там царил фанатизм, характерный скорее для футбольного матча, чем для интеллектуального сообщества: все дискуссии были отмечены страстной и преданной любовью к Витгенштейну. Философ Гилберт Райл, изредка приходивший в Клуб моральных наук, отмечал: «Преклонение перед Витгенштейном было столь откровенным, что мои упоминания о любом другом философе встречались презрительными ухмылками».

Кое-кто из завсегдатаев Клуба моральных наук это опровергает. Сэр Джон Вайнлотт говорит, что, хотя мнения высказывались самые жесткие и нелицеприятные, дискуссия никогда не выходила за рамки приличий. Георг Крайзель соглашается с ним: спорили ожесточенно, но цивилизованно. И все же выступление в Клубе могло погубить карьеру докладчика, даже если доклад и не сопровождался язвительными насмешками. Так, 12 июня 1940 года, когда немецкие танки прорвали французскую оборону и открыли путь к Парижу и Ла-Маншу, Исайя Берлин отважился приехать из оксфордского Олл-Соулз-колледжа в Клуб моральных наук. Его биограф Майкл Игнатьефф описывает это так:

«Явились все кембриджские философы — Брейтуэйт, Броуд, Юинг, Мур, Уиздом и шестой человек, невысокий, с красивыми чертами. Он появился в окружении свиты в твидовых пиджаках и рубахах с расстегнутыми воротниками — в точности как у него самого. Это был Людвиг Витгенштейн. Доклад Берлина был посвящен способам познания психического состояния другого человека. После нескольких вводных вопросов Витгенштейн пришел в раздражение и взял власть в свои руки. Берлин вспоминает, что Витгенштейн сказал: "Нет, нет, так об этом не говорят. Позвольте-ка мне. Хватит философии. Дело нужно говорить. Просто дело…"».

Ровно через час Витгенштейн поднялся на ноги, а вслед за ним и его свита. Он через стол протянул Берлину руку: «Очень интересная дискуссия. Спасибо» — и с этими словами вышел. Эта встреча ознаменовала символический, если не реальный, закат активной философской деятельности Берлина.

Неудивительно, что поклонники Витгенштейна громогласно его поддерживали. Как учитель он явно обладал гипнотическим воздействием. Витгенштейн, как и известный своими радикальными взглядами кембриджский преподаватель Ф. Р. Ливис, с которым они в тридцатые годы подолгу гуляли и беседовали, привлекал к себе скорее апостолов, нежели учеников. Как и Левис, они стремились подражать его манерам. Георг Хенрик фон Вригт, преемник Витгенштейна на посту профессора философии, писал: «Он [Витгенштейн] считал, что его влияние как учителя в целом не способствовало развитию самостоятельной мысли у его учеников. Боюсь, что он был прав… Невозможно было учиться у Витгенштейна и не перенять его слова и выражения, не начать копировать его интонацию, мимику и жесты»[3] .

Норман Малкольм, один из студентов Витгенштейна, позже преподаватель философии в Корнеллском университете — Витгенштейн дружил с ним и считал его «серьезным и достойным человеком», — приходит к тому же выводу: «Только некоторым из нас удавалось удержаться от копирования его манер, жестов, интонаций и восклицаний» [4]. В числе таковых — рука, прижатая ко лбу, одобрительный выкрик«/«/», напряженно нахмуренные брови. Когда Витгенштейн с кем-то соглашался, он выбрасывал руки вперед, соединив ладони и расставив пальцы, в сторону того, с кем был согласен; несогласие же выражалось тем, что он резко отклонялся от собеседника.

С влиянием Витгенштейна на самого Малкольма связан знаменитый анекдот. Когда в 1949 году Витгенштейн, приехав в гости к Малкольму в Корнелл, пришел к нему на семинар, какой-то студент спросил, кто этот старик в углу — «вылитый Малкольм». Столь глубок был отпечаток Витгенштейна. Через десять лет после его смерти Фаня Паскаль, которая в тридцатые учила Витгенштейна русскому языку и подружилась с ним, узнала его манеры в случайном знакомом, который к тому же не был философом.

А эти рубашки с нарочито небрежно расстегнутой пуговицей! Сэр Джон Вайнлотт вспоминает, что восторженные поклонники Витгенштейна выглядели куда неряшливее предмета своего обожания, который всегда был сама аккуратность: «Когда я впервые увидел его, мне подумалось, что он похож на отставного офицера. На нем была рубашка с распахнутым воротом, твидовый пиджак, серые фланелевые брюки, грубые, но прекрасно вычищенные башмаки. Во всем этом не было и намека на расхлябанность, напротив — видно было, что он придирчиво относится к своему внешнему виду. Его выправка и манера одеваться были безупречны».

В том, с каким поистине религиозным пылом ближайшие ученики Витгенштейна подражали учителю, было нечто комическое. Они спали на узких кроватях, ходили в парусиновых туфлях, овощи носили в авоське, чтобы те дышали, а в воду перед ужином опускали веточку сельдерея. Однако это было не обезьянничанье, не слепое копирование забавных черт. По мере того как студенты Витгенштейна перенимали его «гордое, даже надменное самоотречение», у них менялось отношение к жизни в целом; они учились презирать «прежние невинные радости» как нечто «совершенно тривиальное и недостойное привязанности». По сути, в них было больше витгенштейнианского, чем в самом Витгенштейне, ибо властитель их умов был не таким уж аскетом, каким его часто изображают. Взять хотя бы расхожую историю о том, что он никогда не обедал за столом для профессоров и преподавателей в Тринити-колледже, чтобы не надевать галстук. Теодор Редпат, который учился у Витгенштейна в 1930-е годы, а потом преподавал в Кембридже, вспоминает, как в октябре 1939 года Витгенштейн брал у него взаймы фрак, белый жилет, галстук и крахмальную рубашку перед торжественным обедом для членов совета колледжа. Витгенштейн сказал Редпату «с обычной своей саркастической усмешкой», что зван туда как «профессор» (курсив Редпата).

Хотя Витгенштейн прославился тем, что на заседаниях Клуба моральных наук властно поворачивал беседу в свое русло, порой он не только говорил, но и слушал — и учился. В 1944 году в Клубе выступил Дж. Э. Мур. Задаче, поставленной в его докладе, Витгенштейн придавал первостепенную важность. Он назвал ее «парадоксом Мура» и посвятил ответу на нее все следующее заседание — 25 октября 1945 года, ровно за год до стычки с Поппером. Позже Мур «ответил на ответ» Витгенштейна, озаглавив свой доклад «Р, но я не верю, что Р».

«Парадокс Мура» касался таких предложений, как, например, «Смит вышел из комнаты, но я в это не верю», или «В этой комнате пожар, но я в это не верю». Мур полагал их абсурдными, поскольку они невозможны психологически. Витгенштейна, однако, эти предложения взволновали как раз потому, что они недопустимы логически, хотя и не имеют вида «Смит вышел из комнаты и Смит остался в комнате». Они отрицают логику языка: такое предложение никто не произнесет. Иными словами, как полагал Витгенштейн, предложения могут быть непригодными для употребления, даже если они не противоречат друг другу в строгом смысле — то есть не имеют вида «Р и не-Р». Для Витгенштейна это означало, что понятие недопустимого в языке куда тоньше, чем он полагал ранее, и что оно имеет большее отношение к логике здравого смысла, чем к формальной логике.

Для Мура, как и для прочих светил кембриджской философии, Клуб моральных наук был местом, где проверялись на прочность новые, еще не оперившиеся идеи. В зависимости от результатов обсуждения эти идеи или подправлялись, или вовсе отвергались. С Витгенштейном же дело обстояло так: если обсуждаемая тема вызывала его интерес, он уходил в нее с головой и переставал замечать все, что творилось вокруг. Однажды, когда они с Майклом Волффом шли домой с заседания Клуба, мимо них на огромной скорости пронеслись два американских армейских грузовика, задев край одежды Волффа. «Могли бы ехать и помедленней», — проворчал Волфф. Витгенштейн, совершенно не заметивший опасного происшествия, подумал, что замечание Волффа — метафора, каким-то образом связанная с только что прозвучавшим докладом, и ответил: «Не понимаю, какое отношение это имеет к сути вопроса».

Витгенштейн хотел, чтобы заседания Клуба моральных наук были максимально плодотворными, и не сомневался, что знает, как этого добиться. В 1912 году — через год после того, как он прибыл в университет, чтобы учиться у Рассела, — он навязал Клубу свою волю. По замыслу Витгенштейна, Клубу необходим был председатель, который бы вел обсуждение. На эту роль был избран Дж. Э. Мур — и выполнял ее тридцать два года. Целью Витгенштейна было искоренить позерство и пустые словопрения; в годы работы в Кембридже он всегда старался делать свои доклады как можно более краткими. Он на собственном примере показывал, чего требует от других. В конце 1912 года он в своей комнате выступил с докладом на тему «Что такое философия?». «Доклад, — гласят протоколы Клуба, — длился всего около четырех минут, побив, таким образом, почти на две минуты предыдущий рекорд, установленный мистером Таем. Философия была определена в нем как все первичные предложения, которые в различных науках считаются верными без доказательства. Далее следовало обсуждение этого определения, но в целом оно одобрено не было».

В последующие тридцать пять лет отношения Витгенштейна с Клубом моральных наук, как и все отношения в его жизни, были бурными и непредсказуемыми. В начале 1930-х годов он перестал приходить на заседания — из-за жалоб, что из-за него никому не удается и слова вставить. В 1935 году, узнав, что Рассел собирается выступить на собрании Клуба, Витгенштейн написал бывшему наставнику, разъясняя свои затруднения. Для него было бы вполне естественно посещать заседания, писал он, «…но: а) я бросил ходить в Кл[уб] мор[альных] н[аук] 4 года назад; люди тогда в большей или меньшей степени протестовали против того, что я слишком много говорю, б) На заседании будет Броуд, который, я полагаю, особенно сильно возражает против моего присутствия. С другой стороны, в) если предполагается, что я вообще буду участвовать в дискуссиях, то — по всей вероятности — будет только естественно, если я стану говорить много, т.е. значительную часть времени, г) Но как бы долго я ни говорил, скорее всего, выяснится, что на собрании такого рода невозможно объяснить что бы то ни было».

Когда в 1944 году Мур по состоянию здоровья оставил пост председателя, его сменил Витгенштейн. В течение следующих двух лет он был смещен и снова избран. К этому времени, однако, его отношение к заседаниям Клуба моральных наук изменилось. Атмосфера дискуссий была ему, по словам Нормана Малкольма, «в высшей степени неприятна»:

«Он ходил туда только из чувства долга, считая, что должен делать все от него зависящее, чтобы дискуссия прошла с максимальной пользой. После того как оканчивалось чтение доклада, Витгенштейн неизменно брал слово первым и лидировал в дискуссии все время, пока находился в зале. Он считал, как он говорил мне, что для Клуба не совсем хорошо, что он играег там слишком большую роль, но, с другой стороны, он не мог бы принимать участие в дискуссии только вполсилы. Он решил уходить с заседаний по истечении полутора-двух часов. Результат был следующий: обсуждение было живым и содержательным, когда присутствовал Витгенштейн, и сразу же шло на спад и становилось пустым, как только он уходил»[5].

Витгенштейн безраздельно господствовал на заседаниях, и Клуб пытался найти какой-то выход из этого положения. Так, время от времени с поощрения самого Витгенштейна вводилось правило отмечать в расписании звездочкой заседания, на которые «преподаватели не приглашаются». Теоретически предполагалось, что запрет касается всех преподавателей без исключения, но на практике все понимали, что эта мера нацелена лишь на одного человека. Действительно, Витгенштейн подавлял студентов, да и преподаватели жаловались, что его манера перебивать выглядит очень грубо по отношению к приглашенным докладчикам. Но даже когда напротив названия того или иного доклада появлялась звездочка, прочие члены профессорско-преподавательского состава находили способ обойти затруднение — время от времени они появлялись на заседаниях клуба в качестве гостей кого-либо из студентов.

Напротив названия доклада Поппера звездочки не было — в том семестре это правило не действовало. Зато в силе были другие правила, установленные в период председательства Витгенштейна. Он разработал особые предписания для приглашенных докладчиков. В приглашениях оговаривались требования к гостям — «короткий доклад или несколько вступительных замечаний с изложением какой-либо философской головоломки». Эта формулировка отражала как недоверие Витгенштейна к формальным лекциям, так и его представление о границах философского дискурса: не бывает реальных философских проблем — только языковые головоломки. В приглашении, отправленном Попперу, Васфи Хайджаб воспроизвел витгенштейновскую формулировку слово в слово.

Как вскоре предстояло узнать всем, кому в тот октябрьский вечер удалось втиснуться в комнату НЗ, доктор Поппер прочел приглашение очень внимательно.