РОЩИН-ИНСАРОВ Николай Петрович
РОЩИН-ИНСАРОВ Николай Петрович
наст. фам. Пашенный;
1861 – 8(20).1.1899
Драматический актер. На сцене с 1883, в театрах Ф. Корша (в Москве), Соловцова (в Киеве) и др. Роли: Чацкий («Горе от ума» Грибоедова), Кречинский («Свадьба Кречинского» Сухово-Кобылина), Глумов («На всякого мудреца довольно простоты» А. Островского), Иванов («Иванов» Чехова), Тригорин («Чайка» Чехова) и др. Отец актрис Е. Рощиной-Инсаровой и В. Пашенной.
«Человек он был большого таланта, оригинального и темпераментного. В жизни он был тем актером, каких принято описывать в романах и представлять себе: бесчисленные победы над женщинами, романы, кутежи, дуэли. Он и кончил свою жизнь необычно: его застрелил из ревности муж его возлюбленной, его приятель, застрелил предательски – в спину, когда тот наклонился над умывальником. Он был очень интересен, строен, с выразительными глазами, мешал ему несколько глуховатый и хрипловатый тембр голоса, но поклонницы даже этот голос находили чарующим и сходили по нем с ума» (Т. Щепкина-Куперник. Из воспоминаний).
«Николай Петрович Рощин-Инсаров чаще изображал светских молодых людей. Он имел прекрасные манеры, умел носить фрак, что по тому времени было у нас довольно редким явлением; как бывший военный, он совершенно свободно чувствовал себя в мундире.
Николаю Петровичу больше удавались отрицательные образы так называемых злодеев…Но рядом с этим он особенно прославился в роли совсем иного порядка, а именно – в роли Чацкого, и долгое время считался в Москве и по всей провинции лучшим исполнителем этой роли.
…Рощин-Инсаров был несомненно культурный актер, много работающий над собой, несмотря на свой легкомысленный характер в быту. У него была склонность к богеме, а наряду с этим он мог несколько ночей подряд не спать, подготавливая какую-либо новую роль, если она почему-либо захватывала его. На глазах москвичей этот молодой талантливый актер заметно рос и совершенствовался.
Мешал ему его голос, совершенно без металла, малозвучный, с хрипотой. На первых порах это неприятно действовало и мешало зрителю, а потом все внимание было сосредоточено на содержании, которое вкладывалось в его голос, и на тончайшие оттенки и краски, которые отражали внутреннюю жизнь изображаемого им лица. И тогда этот дефект артиста казался не только малозначительным, но даже необходимым для него атрибутом» (Ю. Юрьев. Записки).
Данный текст является ознакомительным фрагментом.