ОДОЕВЦЕВА Ирина Владимировна

ОДОЕВЦЕВА Ирина Владимировна

(наст. имя Гейнике Ираида Густавовна; в замужестве Иванова)

по разным источникам 15(27).7.1895, 11(23).11.1895, по другим сведениям 23.10.1901 – 14.10.1990

Поэтесса, прозаик, мемуаристка. Член 2-го «Цеха поэтов». Публикации в журналах «Иллюстрированная Россия», «Числа», «Звено» и др. Стихотворный сборник «Двор чудес» (Пг., 1922), «Контрапункт» (Париж, 1950), «Стихи, написанные во время болезни» (Париж, 1952), «Десять лет» (Париж, 1961), «Одиночество» (Вашингтон, 1965), «Златая цепь» (Париж, 1975). Романы «Ангел смерти» (Париж, 1927), «Изольда» (Париж, 1929), «Зеркало» (Париж, 1939), «Оставь надежду навсегда» (Нью-Йорк, 1954). Книги воспоминаний «На берегах Невы» (Вашингтон, 1967), «На берегах Сены» (Париж, 1983). С 1922 по 1989 – за границей.

«В литературной среде появилась она осенью 1919 года, поступив студенткой в только что основанную Горьким Студию [при Доме искусств в Петрограде. – Сост.]. Вначале никто на нее особенного внимания не обратил, хотя она была женщина с примечательной внешностью: гибкая, тонкая, с узким лицом, с узкими длинными пальцами, с пышнейшей короной темно-рыжих волос цвета старой бронзы, с зеленовато-голубыми глазами, с очень тонкой кожей той особой белизны, которая бывает только у рыжих. В одной из своих ранних баллад она говорит о себе как о перевоплощении кошки. Гумилев в посвященном ей стихотворении „Лес“ назвал ее „женщиной с кошачьей головой“» (Н. Чуковский. Литературные воспоминания).

«Среди многочисленных участников литературных кружков… есть люди, которых можно отнести к внимательным слушателям, усердным посетителям, до поры до времени ничем себя не проявляющим. Такой была и Рада Густавовна Гейнике, высокая стройная девушка, очень недурной наружности, носившая в пышной рыжеватой прическе огромный белый бант. Она обращала на себя всеобщее внимание, но держалась достаточно скромно, в жаркие споры не вступала и только изредка отпускала короткое ироническое и тонкое замечание. Позднее, освоясь со всем происходящим на занятиях, она стала выступать и с собственными стихам, чаще всего шуточного, насмешливого характера. Читала очень задорно, темпераментно, и всем полюбилась бойкостью, непосредственностью своей несомненно талантливой натуры. Отметил ее опыты и руководитель студии при „Доме искусств“ Гумилев. Подробнее ознакомившись с ее стихами, он привлек Раду к занятиям в „Цехе“. Она стала усердной посетительницей наших собраний и столь же усердной ученицей. Прошло несколько месяцев. И вот в один из таких вечеров, когда было уже прочитано и разобрано немало стихотворений, Н. С. подчеркнуто торжественным тоном объявил во всеуслышание: „На днях я договорился с издательством «Мысль», с директором Вольфсоном, о выпуске трех небольших стихотворных сборников. Совершенно необходимо воспользоваться этой возможностью. Я предложил ему свою африканскую поэму «Мик», у Георгия Иванова подготовлена его «Лампада», и остается еще одна вакансия, которую по всей справедливости надо отдать присутствующей среди нас единственной даме. Рада Густавовна, мы все знаем Ваши баллады и лирические стихи. Мне кажется, Вам уже пора явить их свету. Не правда ли, друзья?“ Все дружно выразили свое согласие. „Дело за названием, – продолжал Н. С. – В том, что Вы пишете, много от сказочных традиций, от волшебств, перенесенных на современную почву, и просто различных древних легенд. Мне думается, что в это название должно входить понятие «чуда»“. – „Я тоже об этом думала, – ответила Рада. – Может быть, это будет «Дворец чуда»?“ – „Нет, это не звучит. Уж лучше тогда «Дворец чудес»“. „Но «дворец» – слово несколько подозрительное. Может быть, «Двор чудес»?“ – предложил Адамович. – „Вот именно, «Двор чудес». Это и проще, и ближе к стилю баллад. Итак, с этим покончено. Но вот как быть с именем автора? Рада звучит не по-русски. Вы меня простите, Рада Густавовна, но Ваше благородное остзейское происхождение сейчас было бы не у места. Надо Вам дать русское имя. Послушаем, что нам может предложить уважаемое собрание“. Посыпались предложения, десятки женских имен. Остановились на „Ирине“. „Прекрасно, – одобрил Гумилев. – Но это еще не все. Нужна и другая фамилия. «Гейнике» звучит, простите, несколько гинекологически. Положимся на волю случая“. Он протянул через плечо руку к книжной полке за спиной и, не глядя, вытащил первую попавшуюся книгу. „Русские ночи“ Одоевского. „Гм… «Ирина Одоевская». В общем, неплохо. Но был поэт, приятель Лермонтова, Александр Одоевский. Не годится. А с фамилией расставаться жаль. Произведем в ней некоторое изменение: «Ирина Одоевцева». Право, недурно. Вы согласны, Рада Густавовна?“ Новая Ирина, разумеется, была согласна. Да и всем такое словосочетание пришлось по душе.

Так появилась на свет Ирина Одоевцева, а вскоре вышел и ее стихотворный сборник „Дворец чудес“» (Вс. Рождественский. Воспоминания о Н. Гумилеве).

Одоевцева

Всё у нее прелестно – даже «ну»

Извозчичье, с чем несовместна прелесть…

Нежданнее, чем листопад в апреле,

Стих, в ней открывший жуткую жену…

Серпом небрежности я не сожну

Посевов, что взошли на акварели…

Смущают иронические трели

Насторожившуюся вышину.

Прелестна дружба с жуткими котами, —

Что изредка к лицу неглупой даме, —

Кому в самом раю разрешено

Прогуливаться запросто, в побывку

Свою в раю вносящей тонкий привкус

Острот, каких Эдему не дано…

(Игорь-Северянин)

Данный текст является ознакомительным фрагментом.