ЛОПАТИН Лев Михайлович

ЛОПАТИН Лев Михайлович

1(13).6.1855 – 21.3.1920

Философ. Председатель Московского психологического общества (с 1899). Редактор журнала «Вопросы философии и психологии» (соред. в 1894–1905; ред. в 1906–1918). Сочинения «Положительные задачи философии» (ч. 1–2, М., 1886–1891), «История древней философии» (М., 1901), «Психология. Лекции» (М., 1902), «Философские характеристики и речи» (М., 1911), «Лекции по истории новой философии (до Канта)» (М., 1914) и др.

«В 1906 году я познакомилась и очень сблизилась с профессором Львом Михайловичем Лопатиным. Л. М. был философом-идеалистом, близким другом Владимира Соловьева и кн. С. Н. и Е. Н. Трубецких. Он читал лекции по философии в Московском университете, был также председателем Психологического общества при Московском университете и, таким образом, после смерти кн. С. Н. Трубецкого как бы главой и представителем философии в Москве. Он также являлся редактором журнала „Вопросы философии и психологии“, издававшегося Психологическим обществом и бывшего единственным философским журналом в Москве в то время.

Я очень близко знала Л. М. и очень его любила.

Его маленькая, худенькая фигурка всегда казалась какой-то беспомощной в висевшем на ней длинном черном сюртуке. Выделялась довольно крупная голова с сильно выпуклым, открытым лбом, с длинными, закинутыми назад волосами и большой седой, заросшей бородой. Особенно привлекали вниманье его большие умные, выразительные глаза с косматыми, нависшими на них бровями. Глаза эти очень внимательно смотрели и часто загорались огнем и даже сверкали гневом при каком-нибудь горячем споре. Спорил он с азартом, особенно когда затрагивалась близкая ему тема на каком-нибудь философском собрании. Глаза его также сверкали, когда он произносил какой-нибудь монолог из Шекспира или читал какое-нибудь любимое им стихотворение. Он был большим любителем Шекспира, особенно роли Го, которая была его лучшей ролью, когда он играл в Шекспировском кружке. Шекспировский кружок объединял целую группу любителей Шекспира.

Глаза Л. М. также загорались, когда он рассказывал свои „страшные рассказы“ за чаем или за ужином. Эти „страшные рассказы“ все очень любили. Кроме самих рассказов привлекала всегда удивительная русская речь Л. М. и игра его выразительных глаз при передаче всех „ужасов“. Ужасы всегда заключались в явленьях души умершего, причем душа являлась в самой будничной, домашней обстановке, являлась она близким и родным и говорила крикливым, резким, пронзительным голосом. Образ жизни Л. М. был очень своеобразным и изо дня в день неизменным. Он жил в прелестном собственном особнячке в Гагаринском переулке, деревянном, оштукатуренном, с колоннами, одноэтажном, с небольшим мезонином, где было несколько низеньких комнаток, в которых и жил сам Л. М…с раннего детства, и в них он и умер…Л. М. ложился спать очень поздно и очень поздно вставал. Здоровье его было довольно слабым и сложенье – хрупким. Он очень боялся простуды и потому кутался немилосердно. Когда зимой он входил в переднюю, то из-под высокой барашковой шапки были видны одни глаза, так он был весь обмотан длинным вязаным серым шарфом, который потом без конца разматывался. Я помню, как в самом разгаре лета, в жару, в июле Л. М. приезжал к нам в Михайловское в больших зимних калошах. При Л. М. состоял лакей, который о нем заботился и ухаживал за ним. Кроме того, был неизменный извозчик, которого нанимали помесячно. Он приезжал в известный час, ждал его всюду и отвозил домой. Л. М. всюду опаздывал, приезжал последним. Когда слышались в соседней комнате легкие шажки с чуть слышным мягким поскрипыванием, то все присутствующие неизменно радостно восклицали: „Это Лев Михайлович!“…Бури и невзгоды личной жизни не коснулись Л. М., он прошел как бы мимо них. Он не женился. Вся его духовная жизнь и деятельность сосредоточились в области отвлеченной философской мысли. Но это было возможно, только пока течение самой жизни шло изо дня в день, ничем не нарушаясь. Когда же после Февральской, а особенно Октябрьской революции в 19-ом и 20-ом годах прежняя патриархальная жизнь разрушилась, все старое сломалось, а новое еще не создалось, бедный Л. М. не вынес полного расстройства своей жизни и скончался в марте 1920 года» (М. Морозова. Мои воспоминания).

«Порой у нее [М. К. Морозовой. – Сост.] заставал я покойного Льва Михайловича Лопатина, кажущегося очень маленьким, тонущим в кресле перед крупною Маргаритой Кирилловной, потирающим слабенькие ручки; выставив длинную, седоватую козловидную бороду, он блистает лопающимися от блеска очками; и слышится его характерный смешок – „хо-хо-хо“ – кривогубого рта; у автора „Положительных задач философии“ были склонности: всего на свете бояться, попугивать всех; он рассказывал страшные очень рассказы о привидениях, упырях; и был в диком испуге от собственных слов; он таращил тогда зеленоватые малые глазки и как-то блеял овечьим оттянутым ртом; он – рассказывал мастерски; он боялся собак; он захаживал часто тайком в помещение спиритического журнала „Ребус“ – к редактору, Чистякову» (Андрей Белый. Воспоминания об Александре Блоке).

«Центральная идея метафизики Лопатина – творческая сила духа, и основное его этическое убеждение, вдохновенно им не раз выражаемое, – возможность „нравственного перелома“, т. е. нравственного творчества, – оба принципа восходят к учению о человеке у Лопатина. Творческая сила духа раскрывается в нашем непосредственном самовосприятии, а „пластичность действительности“, возможность свободного творчества покоится на глубоком убеждении, что „нравственные действия должны иметь мировое значение, простирающееся на всю вселенную“» (В. Зеньковский. История русской философии).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.