Последнее десятилетие

Последнее десятилетие

В 1978 г. для Лэйнга начинается период разрывов и разочарований, угасания популярности и забвения. Если в 1970-х после возвращения с Востока все ждут от него новых проектов и книг, то в 1980-е, с приходом новых приоритетов и угасанием старых идеалов, становится понятно, что ничего такого, что будет так же актуально, как это было в шестидесятых, Лэйнг уже не сделает. На нет стало сходить даже почтение к нему как к герою прошлого. Время стирало важность былых достижений.

Во многом изменение отношения к Лэйнгу связано не с изменением его поведения, а с трансформацией идеалов. Если шестидесятые были временем революции – подрыва устоев, реформ социальных институтов, расширения сознания и активных поисков подлинности по ту сторону общепринятых норм и правил, то восьмидесятые стали периодом острой реакции, и эта реакционность не согласовывалась с революционным поведением Лэйнга. Он по-прежнему жил так, как раньше. Но эпоха уже не принимала этого, более того, она уже больше не могла даже закрыть на это глаза. Его революционность теперь стала вызовом реакции. И общественность стала потихоньку отворачиваться от него: сначала не замечать, потом отгораживаться и, в конце концов, вовсе расправилась с ним, как с заклятым врагом.

Первый удар был нанесен собственным детищем Лэйнга – Филадельфийской ассоциацией. Тогда в нее входили несколько терапевтических общин, которыми управляли Хью Кроуфорд и Леон Редлер. Лэйнг уже не имел к их деятельности прямого отношения, постепенно отходил на второй план и исполнял, по сути, контролирующую функцию. В 1980 г. Хью Кроуфорд умер, и начиная с этого события Филадельфийская ассоциация впадает в кризис. Не хватает финансирования и рабочих рук. Лэйнг не обращает на это внимания, поскольку давно уже живет жизнью, никак не связанной с ассоциацией. Для Филадельфийской ассоциации он становится своеобразным «почетным генералом», «почет» которого в свете его угасающей популярности становится сомнительным.

В апреле 1981 г. члены ассоциации приходят к непростому решению, и 26 мая Хайя Оуки посылает Лэйнгу письмо следующего содержания:

От имени сотрудников и приглашенных членов Ф. А. я сообщаю Вам о Вашей официальной отставке с должности управляющего председателя ассоциации и ее комитетов. Мы будем очень благодарны Вам, если Вы останетесь членом ассоциации и примете должность почетного консультанта[457].

Выглядело это решение, разумеется, не очень хорошо. Да и у Лэйнга была собственная версия происходящих событий. Он считал, что члены ассоциации больше не желают признавать его и ориентируются на другие идеи:

Я обнаружил, что другие члены Филадельфийской ассоциации не желают изучать идеи Р. Д. Лэйнга. Они даже не собирались использовать мои работы, что было весьма странно для организации, которую я основал[458].

Но, несмотря на официальное уведомление, дело с отставкой тянулось еще очень долго. Только в 1982 г. на ежегодном собрании ассоциация принимает официальное решение, которое фиксируется в документах и сообщается Лэйнгу, и только в конце 1983 г. он наконец принимает отставку.

Несмотря на снижение тиражей книг, в 1970-х гг. Лэйнг ведет беззаботную жизнь обеспеченного человека и часто бывает за границей. На пасху 1978 г. вместе с семьей он катается на лыжах в Давосе, в мае проводит семинары в Бразилии, летом отдыхает в Греции, а на Рождество вновь отправляется кататься на лыжах. Он живет в огромном доме, у него трое детей-школьников, и он тратит деньги без счета. Он все еще уверен, что скоро напишет новую книгу, продажи которой укрепят его финансовое положение. Однако пока у него только надежды, и от надежд этих он устает. 2 ноября 1978 г. в своем дневнике он пишет:

7 октября был мой 51-й день рождения. Последний раз я ощущал себя таким старым, когда мне исполнилось двадцать один[459].

Надежды на будущее сопровождаются угасанием настоящего. Лэйнг все меньше и меньше участвует в конференциях, его уже практически не приглашают в качестве основного гостя. Он выдвигает все меньше оригинальных идей. На конференциях и лекциях, не напрягаясь, он рассказывает о том, что приходит ему в голову, считая, что присутствующие лишь пришли поглазеть на него. «Они не платят за последовательную лекцию, – говорит он, – они платят за то, чтобы увидеть Р. Д. Лэйнга, его бородавки, и все!»

В 1979 г. ничего не меняется. В апреле Лэйнг участвует во всемирном симпозиуме, направленном на спасение мира от нарастающих угроз и проходившем одновременно в Торонто, Лос-Анджелесе и Лондоне. Участвовали Ален Гинзберг, Карл Роджерс, Маршалл Маклюен, Фритьоф Капра и др. Открыв программу симпозиума, Лэйнг обнаруживает, что не значится даже в числе дополнительных докладчиков. Здесь он впервые отчетливо осознает, что его популярность угасла. В том же 1979 г., в июле, вместе со своей терапевтической командой он направляется в Женеву. Семинары прошли довольно успешно, но всем было понятно, что заработать большие деньги таким путем не получится. Коммерческий потенциал этого вида терапии, как оказалось, был чрезвычайно низок.

Лэйнг всерьез задумывается о том, как вернуть былую популярность, и планирует написать книгу с предполагаемым названием «Евангелие опыта». Он обращается к поэзии, и в июле 1977 г. в литературном приложении к «The Times» выходит три его ранних стихотворения, а в 1979 г. он издает очередную книгу «Сонеты»[460] – поэтический сборник. В нем Лэйнг впервые выступает исключительно как поэт. Если в его предыдущих работах такие отрывки перемежались прозой, то эта книга была всецело поэтической.

Поэзия Лэйнга в «Сонетах» аллюзивна. В вечных для него темах – любви и дружбы, ненависти и войны, свободы и подлинности – мы можем лишь угадать реальные отсылки:

СОНЕТ 4

Когда я думаю, что есть ты для меня,

Я неизменно понимаю,

Что ты – кратчайшая дорога к раю,

И забываю я, что говорят нам мудрецы.

Они остерегают нас не создавать богов,

Толкуя, что негоже рисковать нетленным

Ради всего, чему придется умирать,

И что не нужно очаровываться красотою бренной.

Но глупым кажется не восторгаться яркостью дневной

Лишь потому, что вскоре меркнуть ей во тьме ночной,

А вечность воцарится в тот же час,

Лишь только пламя жизни догорит для нас.

Ты – связность с пространством и времени нить,

Надеюсь, что робость мою ты сможешь простить.

СОНЕТ 16

Вот наши гости наконец ушли,

И мы друг другу можем ближе стать.

Мы ожидаем дня, и в спешке нет нужды,

Ночь угасает, нет причин предполагать,

Что не вернется уж потерянное прежде.

Я замечаю слабый свет в твоих глазах,

И это возвращает нам надежду,

Давая больше, чем понять могут сердца.

Но молодости дух уже давно иссяк.

Ничто не может пробудить к борьбе.

И проповедей не стерпеть никак.

И беззаботно не отдаться уж мечте.

Любимая моя, наша любовь жива, себя просто

не может превзойти

Наша уставшая и выжатая плоть, ну же, скорей

ко мне иди[461].

Один неуспех за другим вызывает открытое недовольство и протест. Лэйнг начинает все больше и больше эпатировать публику. Его поведение становится все более непредсказуемым. Так, в 1978 г. помощник Карла Роджерса Морин О’Хара связывается с Филадельфийской ассоциацией с предложением организовать совместные семинары, и в августе Роджерс прибывает в Лондон. До этого Лэйнг и Роджерс никогда не пересекались. Вечером они встретились в холле перед семинаром. Роджерс и его группа представились Лэйнгу, тот ответил молчанием, но когда напряжение дошло до предела, бросил: «Если вы желаете установить со мной сколько-нибудь значащий диалог, вы должны отбросить образ славного калифорнийского парня и попытаться приблизиться к подлинной встрече»[462]. После семинара во время обеда в ресторане Лэйнг, обособившись от других, напивался. Когда в ресторан вошла группа новых посетителей, Лэйнг, обратившись к ним и показывая в сторону Роджерса, прокричал: «Посмотрите на того лысого, вон там. Он не человек, он личччность!»[463]. В гробовой тишине он удалился.

Начало 1980-х приносит еще большее спокойствие и забвение. Если судить по прессе и телевидению, никто практически не вспоминает Лэйнга. Умирает известность, умирают друзья и соратники. 3 августа он пишет в своем дневнике: «Два-три месяца назад умер Сартр, потом Ролан Барт, вчера Хью Кроуфорд, Питер Селлерс и Кен Тинан». Через несколько месяцев он дополнит этот ряд именами Франко Базалья, Джона Леннона и др. «Это был урожайный год для смерти», – напишет он в конце года.

В этом же году постепенно начал разваливаться брак Лэйнга. В отношениях с Юттой стало происходить что-то неладное, и в конце года он узнал, что во время конференции у нее был короткий роман с немецким адвокатом. Старые раны и старые обиды вспомнились вновь. Лэйнг так и не смог простить прошлого, и в конце концов в 1986 г. они развелись.

В 1983 г., после разрыва с Юттой, Лэйнг завязывает отношения с немкой Сью Занкель. Отношения продолжались около полутора лет, это был лишь роман, жить вместе они оба не хотели. Однако у Сью не было детей, и она очень хотела ребенка, а Лэйнг, как мы помним, никогда не отказывал своим женщинам в этом желании. 15 сентября 1984 г. Сью родила ему сына Бенджамина. В конце 1984 г. по причине недостатка средств Лэйнг продает дом на Этон-роуд, и некоторое время живет на квартире своего секретаря Маргерит на Клифтон Виллаз.

Статьи о Лэйнге и интервью с ним изредка выходят как в Великобритании, так и за ее пределами. В апрельском номере «The Observer» за 1981 г. появляется статья в проекте «Моя комната». Озаглавленная так серия статей об известных людях показывала их дома, там, где они живут и работают. Статья описывает кабинет Лэйнга на Этонроуд: маленький стеклянный журнальный столик, лампы ар-нуво, резные стулья, нерабочий резной камин из дуба, темно-коричневые обои под мешковину, большая софа, рояль «Стейнвей», рукописи и огромное количество лежащих повсюду книг. 31 января 1983 г., в «The Times» выходит интервью с Лэйнгом социолога Лори Тейлора, в котором он пишет:

Я был, мягко говоря, удивлен тем, что он так хорошо выглядит. Когда я рассказывал о своем намерении посетить его некоторым своим коллегам, они говорили, что он давно уже не тот, что прежде. Один даже сказал, будто был уверен, что Лэйнг давно умер… Я также несколько удивился по-прежнему отменному здоровью Лэйнга. Его вид свидетельствует, скорее, о пугилизме, а не об аскетизме, и он все еще говорит с тем шотландским акцентом, который, как вы знаете, вызвал бы уважение в переполненном баре[464].

Вершиной признания становится в этот период событие отнюдь не в научном мире. 25 февраля 1985 г. Национальная портретная галерея Шотландии представила новый образчик своей величественной коллекции – портрет Лэйнга был выполнен известной художницей Вики Кроу. На официальной церемонии побывали друзья Лэйнга, а также его дочь Фиона. Все были удивлены, но Лэйнг был образцом безупречного поведения: учтив, хорошо одет и, главное, трезв. Окружающие были вынуждены признать, что при желании он может быть совершенно вменяем.

В эти годы Лэйнг по-прежнему постоянно участвует в конференциях, правда, график его уже не такой напряженный, как раньше. Начиная с 1980 г. его сопровождает новый секретарь – новозеландка Маргерит Ромайн-Кендон. Она будет вести его дела вплоть до его смерти.

В сентябре 1980 г. Лэйнг участвует в трехнедельной конференции в Испании, в старинном монастыре около Сарагосы. Там он общается с Ролл о Мэем, Фритьофом Капрой и др. и совершенно очаровывает всех участников. Он был героем недавнего времени и нес романтизм эпохи шестидесятых. В 1982 г. Лэйнг посещает с лекциями Дублин, выступает на Международной конференции по активному рождению в Лондоне, принимает участие в популярной телевизионной программе «The Late Late Show», где большую часть времени, будучи изрядно пьян, просто-напросто хохочет. Он колесит по миру. С 21 по 30 января он совершает мировой «мини-тур», посещая Лос-Анджелес и Сиэтл, Хельсинки, Стокгольм, Копенгаген и др. Но лекции, выступления и доклады уже не приносят былого удовлетворения. «Путешествия сужают сознание», – пишет он своей тетушке Этель.

О Лэйнге и его визитах снова начинают писать, но уже как о герое минувшей эпохи, о том, кому удалось «выжить» и остаться все тем же Лэйнгом, имя которого когда-то гремело на весь мир. В «The Family Therapy Networker», в выпуске за май/июнь 1983 г. появляется большая статья с фрагментами интервью Ричарда Саймона «Still R. D. Laing After All These Years», в которой рассказывается о посещении Нью-Йорка:

Это был конец января, Лэйнг сидел в огромном танцзале New York City Hotel перед шестьюдесятью участниками Восточной региональной конференции Ассоциации гуманистической психологии. В свои пятьдесят пять Лэйнг, скорее, не разгневанный Иеремея, а воспитанный английский джентльмен, который здесь и сейчас стремится удовлетворить нужды большого социального организма, находящегося напротив него. Для сидящих в этой аудитории он заботливый отец. Не хотят ли они поставить стулья в круг? О чем они хотели бы поговорить? Не будут ли они возражать, если он закурит?

Первые двадцать минут семинара или около того было потрачено на решение этих вопросов, которое достигло кульминации в долгом обсуждении перерывов. Какой продолжительности лучше их сделать? Когда их лучше устроить? Достаточно ли для обеда 90 минут?

В конце концов становится понятно, что аудитория не хочет услышать что-то конкретное, они пришли послушать Р. Д. Лэйнга и то, что он скажет. И Р. Д. Лэйнг говорит о том, о чем говорит обычно, – «о голосе моей мысли, таком, каким он мне открывается»[465].

В интервью, сопровождающем статью, стремясь объяснить свой новый статус забытого гуру, Лэйнг говорит:

Сейчас люди не знают, что сказать обо мне. Они думают, что я отошел от дел или что я разбит. О, это совсем не так. Я по-прежнему пишу книги. Только американцы больше их не читают[466].

Именно в конце 1970-х начинают активно поговаривать, что Лэйнг давно сошел с ума, спился или разложился от наркотиков. Он действительно все больше и больше пил, и его поведение становилось все более и более непредсказуемым. Закончилось все не очень хорошо. 18 сентября 1984 г. около 11.30 утра на углу Этон-роуд, проходя мимо Центра Бхагавана Шри Раджниша (Ошо), он бросил полную бутылку вина в окно. После этого он присел на бордюр тротуара поблизости и принялся сыпать ругательствами. Его арестовали и препроводили в отделение полиции. В участке оказалось, что Лэйнг вдребезги пьян, а при обыске у него в кармане обнаружилось несколько граммов коричневого вещества, оказавшегося гашишем. Когда инспекторы пытались выяснить, что заставило его бросить бутылку в окно центра, Лэйнг лишь отвечал, что поступок этот был движим причинами духовного порядка.

Сын Лэйнга Адриан выступал адвокатом по этому делу. После нескольких телефонных разговоров с адвокатом Раджниша было достигнуто соглашение, что Лэйнг возместит стоимость разбитого стекла и заплатит за посещения Центра с целью работы над озвученными им духовными проблемами, которые подвигли его на этот поступок. Лэйнг за все заплатил, посещать Центр с визитами для проработки проблем он, естественно, не собирался. Центр снимал свои претензии, но гашиш, найденный в кармане Лэйнга, полиция ему простить не могла.

Было предъявлено обвинение в хранении 6,98 г смолы гашиша. Адвокатом опять выступал сын Адриан. На предварительное слушание Лэйнг явился изрядно пьяным. Инспектор, быстро сообразив, в каком состоянии находится обвиняемый (а обнаружить это было немудрено), вести слушание отказался и посоветовал тихо уйти, поскольку слушание дела за хранение наркотиков в присутствие пьяного обвиняемого было чревато многочисленными осложнениями. Однако Лэйнг начал возмущаться, и Адриану с трудом удалось уладить спор.

Решающее слушание состоялось 27 ноября 1984 г. Лэйнг упорствовал и отказывался признавать себя виновным. Адриан был вынужден обратиться к более опытному адвокату – своему старшему коллеге и другу Питеру Морришу. Именно он представлял Лэйнга на суде. Морриш хотя и с трудом, но все же убедил Лэйнга признать свою виновность. На суде просто каким-то чудом ему удалось добиться практически номинального приговора – двенадцать месяцев условного заключения. Лэйнгу очень повезло.

В это время у него еще оставалась надежда на возвращение популярности. В издательстве «Macmillan» лежала его новая книга «Мудрость, безумие и глупость»[467]. На сей раз это была автобиография. Издатель предполагал хорошие продажи и еще до выхода книги заключил с ним контракт на второе издание – на случай, если первый тираж будет хорошо продаваться. Но надежды не оправдались. После выхода было продано лишь несколько сотен экземпляров. За несколько лет, при жизни Лэйнга, в Великобритании было реализовано лишь три тысячи экземпляров в мягкой обложке.

Эта книга была весьма важна не только для поклонников Лэйнга и его читателей, но и для него самого. В ней он пытался осмыслить свое детство, события своей юности и понять, что сделало его тем Р. Д. Лэйнгом, которым он стал. Книга была написана с явно депрессивными настроениями. Лэйнг откровенно обвинял своих мать и отца и стремился представить себя жертвой жестокого воспитания. Этой книгой он окончательно закрепил свой конфликт с матерью, сделав его фактом внимания широкой общественности. Он упоминал только плохое, с пристрастием интерпретировал события раннего детства, по сути, изображая свою семью такой же, какими он представлял семьи будущих и настоящих шизофреников. Пытался ли он таким образом солидаризироваться с ними или просто хотел очередной раз обратить на себя внимание тысяч своих поклонников, непонятно.

Если посмотреть на книгу беспристрастно, можно увидеть факты, которых сам Лэйнг не замечал. Мы видим, что он вырос в достаточно обеспеченной семье, по крайней мере, бедности ему знавать никогда не приходилось. Родители многое сделали для того, чтобы дать ему хорошее воспитание и образование. Они с самого детства предъявляли к нему весьма высокие требования и устанавливали высокие стандарты. Он учился в лучших школах, которые могла позволить себе не каждая семья его достатка, получил блестящее музыкальное образование. Он посещал библиотеку, вместе с отцом регулярно ходил в гольф-клуб. Нельзя сказать, что родители его воспитанием не занимались. Об этом говорит сама книга. Поэтому автобиография была воспринята большинством не в пользу Лэйнга и восторженных отзывов и рецензий, вопреки ожиданиям автора и издателя, не получила.

Неуспех новой книги окончательно лишает Лэйнга надежды на возвращение былой популярности. Более того, его финансовое положение становится все более и более удручающей. После продажи дома на Этон-роуд его состояние составляет около 100 тысяч фунтов стерлингов, процентные отчисления за все его книги дают еще около 15 тысяч в год. Он по-прежнему живет на широкую ногу: так, как жил в шестидесятые и семидесятые, но его доходы, по сравнению с теми, оставляют желать лучшего. В надежде заработать он запускает два новых проекта. Он решает попробовать себя как издатель газет, запустив «Journal of Original Ideas» и «Fleet Street Journal», а также открывает Институт исследования сновидений, но из-за рекламы этого предприятия в одной из местных газет выходят немалые неприятности с Общим медицинским советом. В итоге ни один из проектов так и не реализуется.

В конце концов, Лэйнг прибегает к традиционному заработку. В 1985 г. он снова едет в мировой мини-тур с лекциями, посещая Ольборг, Дублин, Сиэтл, Ванкувер, Вену, Будапешт и Афины. В декабре 1985 г. в Финиксе (Аризона) он принимает участие в конференции «Развитие психотерапии». Конференция была организована Фондом Милтона Эриксона и приурочена к столетию с начала частной практики Фрейда в Вене. Событие было более чем масштабным: было подано около 10 тысяч заявок, но выбраны лишь семь тысяч участников. Лэйнг стал одной из звезд этой конференции.

На этой конференции Лэйнг проводил, если можно так сказать, открытый терапевтический сеанс: терапевтическую беседу с бездомной женщиной по имени Лейла, больной параноидной формой шизофрении. Он обнаружил ее перед лекционной аудиторий, заговорил с ней, и впоследствии они переместились в отдельную комнату, где стояли камеры, и более тысячи врачей следили за этой беседой в прямом эфире. Лэйнг демонстрировал свое мастерство широкой аудитории профессионалов. Один из присутствующих там психиатров, семейный психотерапевт Сальвадор Минухин тогда сказал, что эта беседа стала одним из самых замечательных примеров психотерапии, которые он когда-либо видел[468]. Лэйнг мастерски общался с Лейлой, отбрасывая терапевтические стереотипы и ведя ее к улучшению. Присутствующими было отмечено, что по завершении беседы Лейла, в начале разговора открыто заявляющая о своих идеях преследования, значительно успокоилась, стала сотрудничать с Лэйнгом и весьма премило с ним беседовала. Как это называется в терапевтическом мире, «рапорт» был установлен[469].

Это блестящее выступление на конференции словно бы вернуло былое признание, но Лэйнгу не суждено было вновь возвратиться на гребень волны. После возвращения с конференции в Лондоне его ждал неприятный сюрприз. В своем почтовом ящике он обнаружил письмо Общего медицинского совета, являвшегося одним из подкомитетов Тайного совета и имевшего дисциплинарные полномочия в отношении практикующих врачей. В письме сообщалось о жалобе одного из пациентов Лэйнга, характер которой, а также обстоятельства указанной в жалобе ситуации указывают на возможную профессиональную некомпетентность и некорректное профессиональное поведение доктора Лэйнга. По заявлению истца, в октябре 1983 г. он пришел на анализ в кабинет Лэйнга на Этон-роуд и обнаружил, что тот изрядно пьян и, как было очевидно, находился в таком состоянии уже не один день. Лэйнг предложил клиенту присоединиться, но тот отказался. При этом он был в отличной форме, отлично держался и был весьма приветлив. Клиент прождал около часа и решил уйти, Лэйнг требовал деньги. Началась перепалка. Лэйнг с силой бросил свой стакан об дверь и схватил клиента за локоть… Лэйнгу вменялись оскорбление и нападение на истца. Дело было пренеприятным. На 17 января Совет назначил предварительное слушание, на котором собирался официально поставить вопрос о профессиональной непригодности Лэйнга. По причине фигурирования в деле фактов частого употребления алкоголя Совет просил его также представить медицинскую справку о профпригодности для врачебной практики.

3 февраля Совет сообщил Лэйнгу, что тот имеет право выбрать по собственному желанию трех «ревизоров», которые должны оценить его профессиональную пригодность. Лэйнг попросил об этой услуге профессора Дублинского университета Айвора Брауна, профессора Морриса Карстэрза и профессора Энтони Клэра. Вдобавок к ним Совет назначил двух своих докторов-экспертов.

В это время истец вновь обратился в Совет и сообщил о желании отозвать жалобу. В августе Совет вернул жалобу в Предварительный комитет. Лэйнг успокоился и перестал следить за делом. Он присоединился к проекту Дэвида Гоулдблатта и теперь жил в его терапевтическом сообществе Берч Хаус. Однако дело закрыто не было.

1 сентября 1986 г. Совет сообщил Лэйнгу, что, несмотря на отзыв истцом своей жалобы, рассмотрение дела будет продолжено ввиду появления новых фактов. Совет обратил свое внимание на условное заключение Лэйнга и осуждение его в 1984 г. за хранение наркотиков. Но было и еще кое-что…

В марте 1985 г. профессор Энтони Клэр попросил Лэйнга о серии интервью. Было записано несколько бесед и после редактирования и сокращения 14 июля они транслировались на «Radio 4». Лэйнг и Клэр говорили на различные темы, но в силу недавнего выхода автобиографической книги Лэйнга его жизнь и ретроспективный взгляд на нее стали доминирующей линией беседы. Лэйнг откровенно признавался, что его доминирующим жизненным настроением была депрессия:

Мне кажется, что депрессия была единственной вещью, которая на самом деле сопровождала меня всю мою жизнь… Я думал, что мог бы очень многое написать о так называемом запое, или алкоголизме, и о депрессии… Я весьма типичный носитель ретардантной крипто-психомоторной депрессии…[470]

Такие заявления были весьма в духе Лэйнга, и никто не обратил на них внимания. И Лэйнг, и Клэр были вполне довольны проделанной работой и получившимся интервью. Но у Общего медицинского совета было другое мнение. Эти несдержанные заявления были использованы против самого Лэйнга. Дело затянулось.

В январе 1987 г. Совет сообщил, что его случай будет рассматривать Комитет здравоохранения. 26 февраля Комитет вынес свое решение: ввиду имеющихся фактов (осуждения за хранение наркотиков, заявлений в интервью Клэр) профессиональная пригодность Лэйнга сомнительна, и ему следует запретить вести врачебную практику. 20 мая имя Лэйнга было исключено из медицинского регистра. Чтобы возобновить право на медицинскую практику, Совет требовал прохождения медицинской и профессиональной экспертизы, не исключая при этом положительного решения по возможному запросу Лэйнга в дальнейшем. Больше он практиковать не мог, и это была настоящая трагедия. Все-таки он был признанным специалистом и всемирно известным психиатром.

Это было даже как-то комично – лишить лицензии психиатра, так много сделавшего для самой психиатрии и бывшего центральной фигурой процесса реформирования, в результате которого эта психиатрия восьмидесятых и обрела собственное лицо. Когда-то Лэйнг практиковал ЛСД-сеансы, и это считалось весьма прогрессивным методом психотерапии, когда-то он был одним из первых психиатров, который стал говорить, что психически больные – это тоже люди и что к ним нужно относится так же, как к остальным, соблюдая их права. В восьмидесятые уже было нельзя первое и можно второе. Теперь он был пойман с наркотиками и обвинен в чрезмерном употреблении спиртного, и все это запустила жалоба его же пациента на нарушение прав. Во многом дело в том, что в этой психиатрии Лэйнгу не было место. И отбирая у него лицензию, Общий медицинский совет подтвердил это официально.

Трагедии на профессиональном поприще в конце 1986 г. дополнились личными потерями. 10 ноября умерла мать Лэйнга Амелия. Последние годы своей жизни она жила в полном одиночестве: без общения с родными, без привычных вещей. Она избавилась от всего, в доме были лишь белые стены, кровать, стол, несколько стульев и телевизор. Она любила лишь телевизор и не уставала повторять, что он изменил ее жизнь, – теперь она могла видеть, что представляет собой мир за пределами ее комнаты. За несколько лет до этого Амелия послала Лэйнгу прощальное письмо, в котором умоляла его больше никогда не искать связи и встречи с ней и говорила, что больше никогда в жизни не желает его видеть. В ответ она получила листок бумаги, на котором было нарисовано большое сердце, а под ним стояло одно-единственное слово – «обещаю». Обещание он сдержал, ибо встретились они только на ее похоронах.

Пытаясь как-то справиться со свалившимися на него несчастьями, Лэйнг начинает работу над новой книгой «Обман любви». Тема любви, имплицитно присутствующая во всех его произведениях, теперь наконец-то стала объектом специального исследования. По сути, эта книга была задумана еще в 1982 г., но только ближе к середине 1980-х гг. Лэйнг вплотную приступил к исполнению замысла. В декабре 1986 г. был готов первый черновой набросок, в мае 1989 г. книга была полностью завершена, оставалось только выправить некоторые стилистические моменты. Лэйнг работал над правкой вместе со своим секретарем Маргерит, и для улучшения чувства стиля они читали друг другу сонеты Шекспира. Планировалось окончательно закончить с правкой текста в 1989 г., а затем отдать рукопись для чтения и критических замечаний Теду Хьюзу, поэту-лауреату Англии. Однако эта книга так и осталась неизданной.

Сам Лэйнг считал эту работу самой оригинальной своей работой после «Разделенного Я» и «Узелков». Объясняя, чему она посвящена, он любил рассказывать историю, которую услышал от одного из своих коллег. Его пациент спрашивал совета о возможности продолжения отношений с одной леди, которую тот недавно повстречал в поезде. Дело было в странном совпадении. Его глаза повстречались с глазами приятной незнакомки как раз перед прибытием в пункт назначения, они даже не успели обменяться ни словом, а лишь передали друг другу номера своих телефонов. Через несколько дней эта незнакомка сообщила, что ровнехонько в 3.32, в то время, когда перед выходом на их станции их глаза встретились, у ее мужа случился сердечный приступ[471]. Такие коллизии любви и отношений его и интересовали.

Существовало множество версий «Обмана любви». Лэйнг постоянно перерабатывал книгу, и часто одна версия отличалась от другой. Во всяком случае, Адриан Лэйнг говорит о книге из шести глав, Теодор Иттен, ссылаясь на Архив Лэйнга в университете Глазго, излагает план версии № 8 от 1988 г., названной «Обман любви и любовь к обману» и состоящей из десяти глав в 192 страницы.

В эту книгу вошли некоторые фрагменты написанной ранее (в 1967 г.), но так и не опубликованной книги «Шизофрения: болезнь или стратегия», касающиеся грамматики отношений. Лэйнг здесь отходит от двухэлементных отношений и развивает исследование треугольников отношений отца, матери и ребенка, связывая эти взаимодействия с другими разновидностями коммуникации, в которые человек вступает в детстве и во взрослой жизни. Фактически, Лэйнг развивает проект картографии. Теодор Иттен приводит следующий отрывок из рукописи, хранящейся в отделе коллекций университета Глазго:

Если мы как «а» «b» или «с» изучаем ситуацию/треугольник (t) и находимся внутри нее, нет никакой возможности сформировать такую картину, в «истинности» которой мы бы были уверены. Извне «t» может быть сформирована другая картина, но она будет более узкой. Вопрос о том, можно ли находиться одновременно и снаружи, и внутри этого, я оставляю открытым. Моя картина «t» изнутри – сама является частью «t» и моя («а») картина картины «b» моей («а») картины картины «с» является частью «t»…[472]

Как видим, Лэйнг по-прежнему играет с тотализацией и пытается вписать ее в картографический проект.

Исследование представлений древних и современных философов совмещается в работе с собственными наработками Лэйнга. В итоге она дает не только широкий обзор философии любви, но и продолжает идеи предшествующих книг Лэйнга. Он пишет о страсти и верности, ненависти и ревности, предательстве и мести – обо всем том, что, на его взгляд представляет различные грани любви, уделяя пристальное внимание не позитивным, а негативным, низменным ее сторонам. Примечательно, что в этом проекте он движется в том же русле, что Мишель Фуко. В чем-то он развивает его идеи, в чем-то повторяет его путь, оставив после смерти неизданную книгу о любви и сексуальности.

Лэйнг надеялся на эту книгу так же, как надеялся на все остальные. На заработанные с ее помощью деньги он планировал купить для свой семьи дом в Шотландии. Там бы он снова занимался частной практикой и писал. Однако эта книга вряд ли повторила бы успех ранних работ: литературный агент Лэйнга связывался с некоторыми лондонскими издательствами, и они высказали сомнение относительно ее широкого успеха.

Кроме любви, во второй половине 1980-х Лэйнг обращается и к другим вечным темам, в частности, начинает все больше и больше говорить о вере и о Боге. В мае 1986 г. в «The Times Literary Supplement» выходит его статья «Бог и психиатрия», в которой он пытается рассуждать о Боге с позиции психиатра:

Я намерен писать о Боге с позиции психиатра-теоретика и психиатра-практика. Но мы не можем сколь-либо глубоко погрузиться в тему, если не оговорим то, что мы вкладываем в слова «Бог» и «психиатрия». Давайте начнем с самого простого. Я негативный богослов. Я могу определить Бога только через то, чем он не является. Он не подпадает ни под одно понятие, которое я могу помыслить. Он не мужчина и не женщина, не то и другое одновременно. Его нельзя назвать никаким именем из тех, которыми нам бы хотелось его именовать, включая и «он». В то же время я верю в Бога, потому что не могу представить, что Бытие, превосходящее мое воображение, мышление и опыт Бытия-как-Такового, может не быть. По причине отсутствия всяких наименований я верю в Бога[473].

Священник и друг его последних лет Дональд Макдональд после его смерти утверждал, что в свои последние годы Лэйнг вернулся в лоно церкви. В это, правда, трудно поверить. Бог Лэйнга был достаточно своеобразным. Одна из его пациенток Мина Семьен рассказывает:

Однажды когда я спросила его: «Когда Вы молитесь, к кому Вы обращаетесь?» Он ответил: «Действительно, к кому?» Через несколько лет я как-то услышала, что он сказал: «Молитва – это слушание тишины собственного сердца, ожидание или сосредоточение, которые не требуют ничего конкретного. Невозможно получить большее»[474].

В статье «Отвращение к здоровью» Лэйнг соединяет тему духовности и религии с занимавшей его всю жизнь темой здоровья, словно бы строя мост между прежними интересами и настоящими идеалами. В этой статье Лэйнг говорит о психофобии, которую он обозначает как боязнь непосредственного и живого опыта, живой души, боязнь потерять рациональный контроль за нерациональными по своей природе душой и опытом. На его взгляд, подобная психофобия – характерная черта западной культуры. Восточный мир, в частности мир буддизма, свободен от всяких фобий и не помещает опыт и душу в тиски тоталитарного контроля. Буддизм здоров, западная же культура больна и боится здоровья:

Я смею утверждать, что мы боимся и ненавидим всецело здоровый благочестивый опыт. Пока или до того как мы сможем оградить себя от тела смерти, мы ужасно боимся смерти тела. <…> Мы боимся своих душ, наших живых душ. Мы – психофобики. Я подчеркиваю, что до тех пор, пока мы не переживем наше собственное «я» и наш мир как единство, мы будем бояться это сделать. До тех пор, пока мы погружены в это состояние обособленности от нас самих, друг от друга, от космоса, мы можем лишь жаждать этого затягивания разрыва сознания/тела, предмета/объекта, «я»/другого, «я»/космоса, которое характеризует шизоидный опыт. <…> В грехе, в своем невежестве мы ненавидим здоровье и боимся его. Наша культура институционализировала эту ненависть и страх. Но это длинная история. Мы не смогли бы бояться и ненавидеть здоровье, если бы не желали того, чего мы так боимся и так ненавидим[475].

К слову сказать, статья эта становится его последней опубликованной статьей, поэтому такое объединение тематики и такой ракурс более чем символичны.

В целом, тогда Лэйнг живет обычной жизнью, правда, жизнью без практики, без популярности, без книг. Спутницей последних лет его жизни становится его секретарь Маргерит. 6 января 1988 г. она родила ему сына Чарльза – его десятого и последнего ребенка.

Теперь у Лэйнга было девять детей: четверо от Энн, трое от Ютты и двое от Сью Коллир и Маргерит. Его старшей дочери Фионе было около 36-ти, вместе со своим приятелем она жила в Глазго, третья дочь от Энн Карен была замужем, и у нее было двое сыновей – Уильям и Марк. Первый сын Лэйнга Пол был моложе Карен на полтора года, он работал в нефтяной промышленности, консультантом при строительстве нефтяных вышек. Последний ребенок от Энн Адриан, ставший впоследствии автором его биографии, работал адвокатом и был вместе со своей женой Деборой автором книги по правовой поддержке телевизионных контрактов. Старший сын от Ютты Адам, которому тогда было около 21 года, был лыжным инструктором и колесил по горнолыжным курортам[476]. Наташе было восемнадцать, и тогда она еще не определилась с профессией, правда, испытывала тягу ко всему индийскому Видимо, путешествие на Восток, проделанное ею в раннем возрасте, не прошло бесследно. Максу было пятнадцать, он учился в Международной школе в Лондоне и жил вместе с Юттой в Хайгейте. Бенджамину, сыну от Сью Занкель было четыре с половиной. Маргерит только что родила ему Чарльза. Любимая дочь Сьюзи умерла в 21 год. Оглядываясь назад и окидывая взглядом свою большую семью, Лэйнг тогда говорил:

Теперь это уже не модно. У моего прапрадеда из Австралии было 24 ребенка… Но моя семья, обе семьи, не продолжили этой линии. На уровне моих родителей у меня было только двое кузенов по материнской линии и никого по отцовской; в семье отца было четверо детей, но только он один женился и у него одного был ребенок. Поэтому, возможно, с моей стороны как единственного ребенка это было своеобразное восполнение упущенного. Но если это и было так, то это не было сознательным и преднамеренным решением.

Ни одна из женщин, с которыми я встречался, не желала делать аборт. Узнавая о своей беременности, все они хотели родить этого ребенка, и мне никогда не казалось, что они должны пойти на аборт. Я был убежден, что это их дело[477].

Конец восьмидесятых подвел его к разбитому корыту. Ему было запрещено практиковать, у него не было собственности (дом на Этон-роуд был продан), никакого постоянного дохода, продажи его книг были минимальны. В середине восьмидесятых он дважды пережил легкие сердечные приступы. Впоследствии он рассказывал, что они сопровождались пограничным опытом и что во время одного из них он практически пересек границу жизни и смерти. Кроме того, его постоянно беспокоили ректальные кровотечения, которые не поддавались лечению. Симптоматика и анализы указывали на рак прямой кишки. Так что возраст и увлечения спиртным и наркотиками давали о себе знать. В июле 1986 г. в Париже в возрасте пятидесяти пяти лет умер Дэвид Купер, Лэйнг потерял своего единственного единомышленника и ясно почувствовал приближение конца.

Начиная с 1986 г. Лэйнг много путешествует. Он часто наведывается в Америку, участвует в Европейской конференции по гуманистической психологии. В письме к Теодору Иттену он пишет: «Мы… первое поколение людей, которое так перемещается по земле… По моему, это Кант когда-то заметил, что путешествие сужает сознание»[478].

Последний год жизни можно, наверное, назвать тихой жизнью стареющего человека. В конце 1988 г. Лэйнг купил домик в маленькой деревушке Гоинг, в десяти минутах на запад от Китцбюэля, в Австрии, теперь известной как горнолыжный курорт. Он был совершенно счастлив. Он бросил пить. Маргерит удалось сделать то, что не удавалось сделать его предыдущим женщинам. Она выдвинула ему ультиматум: или он полностью бросает пить, или она берет Чарльза и возвращается в Новую Зеландию. В свои «за шестьдесят» Лэйнгу очень не хотелось вновь терять семью.

Теперь Лэйнг «ходил» по хозяйству. Дом отапливался старенькой железной печкой, и он заготавливал для нее дрова. Кроме того, он часто готовил. Чарльз подрастал, и Маргерит фиксировала все события его только начинающейся жизни в специальном дневнике. Предполагалось, что этот материал станет основой будущей книги Лэйнга с хрестоматийным названием «Детство. Отрочество. Юность». Лэйнг вел умиротворенную жизнь и много гулял.

В то время, в 1988–1989 гг., продюсер Боб Маллан начинает развивать проект биографии Лэйнга. Лэйнг подписывает контракт о сотрудничестве, получая взамен две тысячи фунтов стерлингов, и они записывают несколько сотен часов интервью, которые будут изданы уже после его смерти. Эти интервью станут бесценным изданием, позволяющем увидеть события жизни Лэйнга его глазами. Тогда Маллан проводил с ним много часов, впоследствии вспоминая:

…Для меня это было трагедией, я прочитал о нем еще будучи студентом, а потом в конце его жизни провел с ним много времени, и я никогда не забуду этот последний образ, который так отличался от всех других его образов, – это был человек в изгнании, человек, которого ненавидел истеблишмент, недооцененный, бросивший писать, неустанно борющийся с болезнью, растящий маленького ребенка. Это произвело на меня очень сильное впечатление, знаете, каково это наблюдать, как может быть разбита жизнь людей[479].

Последние годы Лэйнга были отражены не только на аудио, но и на видео. Приблизительно тогда же Томас Шейндел и Кирк Тугае снимают телевизионный фильм под названием «Did you used to be R.D.Laing?», вышедший на экраны в 1989 г.

В 1988 г. Лэйнг вместе с Брайаном Бейтсом развивает проект нового журнала под названием «Шаман: Международный сетевой институт шаманских исследований и терапии». Предполагалось, что Лэйнг будет отвечать за «терапию», Бейтс – за исследования. Задача издания состояла в интеграции шаманского мировоззрения с новыми парадигмами европейского мышления и в адаптации шаманского модуса бытия для разработки новых исследовательских и терапевтических подходов. Совместно с Теодором Иттеном он затевает новую книгу «Политика истины», планируя продолжить серию своих «Политик».

В 1989 г. Рональд вместе с Маргерит задумывают большое путешествие: планируют посетить Санкт-Гален, Цюрих, Лондон, Райнбек (США), Афины, остров Крит, Амстердам, Антверпен, Брюссель, Нью-Йорк, Филадельфию, Париж, Рим, Болонью, Милан и Мельбурн. Однако завершить его Лэйнгу было не суждено.

Несмотря на то что жизнь, казалось, шла к своему закату, смерть Лэйнга стала внезапной. На последней неделе августа 1989 г. он проводил уикенд в Сен-Тропезе, на юге Франции, у своего весьма обеспеченного приятеля Боба Файерстоуна, компанию ему согласились составить дети Ютты – Адам и Наташа. Днем 23-го августа они с Файерстоуном держали продолжительный теннисный матч в одном из теннисных клубов. Внезапно Лэйнг почувствовал себя плохо и сказал Бобу, что вынужден прервать партию и немного отдохнуть. Он сильно побледнел. Были посланы телеграммы Маргерит, позвонили Наташе. Но никто из них не успел. Когда примчалась Наташа, он был уже мертв. Несколькими минутами ранее сильно перепуганный Файерстоун спросил слабеющего Лэйнга: «Может, вызвать врача?» и услышал в ответ: «Доктор, какой к черту доктор». Что ж, это были последние слова, достойные антипсихиатра.

Лэйнг похоронен в Глазго – городе, где он родился, вырос и начал свой профессиональный путь. На его надгробье начертаны строки из предисловия ко второму изданию «Разделенного Я» с аллюзией на Боба Дилана: «Хоть я и старею, теперь я моложе»[480].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.