Г. Натрошвили ЩИТ ГОРЦЕВ

Г. Натрошвили

ЩИТ ГОРЦЕВ

Когда, минуя поросшие дремучим лесом Арагвские ущелья, выезжаешь к Млетскому подъему, дорога так круто уходит вверх, что кажется, будто поднимаешься на небеса. Это ощущение сохраняется вплоть до Крестового перевала, где начинается спуск.

Вот здесь, на высоте орлиного полета, лежит Хеви. Дорога к нему вьется по берегу Терека. Но река, бегущая рядом с путником, затем уходит вперед через скалистое Дарьяльское ущелье, чтобы, пробившись сквозь эти грузинские ворота, выйти прямо к Северному Кавказу, где начинаются неоглядные дали русских степей.

Эта крутая дорога мимо холодных источников и развалин древних крепостей, мимо зеленых лугов на горных склонах приводит путника прямо в тревожный мир героев Александра Казбеги.

Вот здесь проходила их жизнь — на пути: от старинной крепости Ананури к крутым скалам Дарьяла.

Вы смотрите на все это и как будто вновь перелистываете страницы книг А. Казбеги; вот первая: Гудамакарское ущелье. Внимательным взглядом обводите вы зеленые рощи, и будто вновь встает перед вами мохевская старуха, умоляющая изгнанную беженку Маквала остаться переночевать в ее доме; вот угрюмая Бурсачирская крутизна, где Онофре на коленях молится перед ложем умирающей…

С этими мыслями подходите вы к Нагвареви, а это уже другая страница той волнующей книги, которая зовется творчеством А. Казбеги. И совершенно другие картины вспоминаются вам; вот поле битвы Нагвареви — то место, где когда-то сила и справедливость столкнулись между собой и жертвы этой великой схватки, кто грудью вверх, кто лицом приникнув к земле, лежат перед вами; где глаза плененной Мзаго были сухими и горячими от невыплаканных слез: не дали ей помочь раненым воинам, не дали оплакать своего возлюбленного Элгуджа; и встает в памяти тень старого горца, который, склонившись над Элгуджа, сраженным пулей, шепчет гордые и горькие слова: «Даже смерть пощадила красоту твою, молодец! И здесь тебе повезло…»

Вы идете по берегу Белой Арагвы[13]. Вот Квешети, Млети, Кайшаури. За хребтом — мохевские деревни и крепости, а по левую сторону дороги селение Каноби: отсюда увезли Дзидзиа веселые дружки. А вот и Аршская крепость, где сидела похищенная Нуну.

Вы приближаетесь к Степанцминда и не устаете от чтения этой удивительной книги, снова рассказывает она вам о Гергетах, о дарьяльских теснинах, опять доносится до вашего слуха грохот волн разъяренного Терека, в неспокойном шуме которого слышались А. Казбеги угрозы врагов и рыдания его измученной родины. Перед вашими глазами как живые встают юноша Онисе и красавица Дзидзиа, заплаканная Элисо и насупленный мохевец Важа, их родные братья и сестры.

Вот где разворачивалась их жизненная трагедия, и эти люди, горделивые и твердые духом, искренние и простые, — мужественные мужчины и нежные женщины — будто неотделимы от этой величественной природы; они так же естественны, как цветы можжевельника, разросшегося на этих горных склонах.

Вот здесь родился и рос Александр Казбеги. Больше столетия прошло со дня его рождения и больше полувека со дня его смерти…

Александр Казбеги был твердо убежден, что человек рождается для счастья и радости, но, как писатель, он в то же время прекрасно понимал, что существующий общественный строй — это ужасная дисгармония, что она та суровая зима, от которой стынет кровь, которая разрушает, губит и делает невозможным человеческое счастье, что она сменяет радость слезами и любовь к природе — страданием. Это трагическое несоответствие мечты и действительности становится причиной гибели героев Казбеги. При описании смерти Элгуджа и Матия писатель с грустью заключает: «Так закончилась жизнь этих несчастных, в сердцах которых бушевал огонь любви и которые столь много ждали от этого коварного «бытия». То же можно сказать об остальных героях, в облике которых писатель нарисовал портреты лучших сынов нашего народа. У этих людей, этих героев имеется одна общая черта: они не знают, что такое примирение с судьбой, им чуждо отступление и компромисс, и, несмотря на то, что их души безжалостно разрывают на куски условия жизни, они сохраняют величие, гордость и непреклонность даже в минуты смерти.

Эти горцы и мохевцы — его любимые герои — люди принципиальные и непокорные, Они знают, что не стоит жить в рабстве, без родины. У них добрые сердца и в то же время грозные; эти две крайности в их характерах совершенно естественны. Эту доброту, героический дух и патриотизм особенно ярко передал Ал. Казбеги в «Хевисбери Гоча», где так естественно слышны слова старика Гоча, когда он посылает своего сына на поле брани для защиты родины:

«— Уходи, Онисе, пора! Пусть господь защитит тебя. Если смерть неизбежна, на то воля божия, один раз рожденный один раз и умирает, но умри, как мужчина. Умри так, чтобы Хеви не было стыдно хоронить тебя. Не забудь, что у тебя хотят отнять то место, где родились и умерли твои предки. Они немало горя хлебнули, защищая свои земли. Земля до преисподней напиталась их кровью. А теперь вся надежда на вас».

Герои Казбеги для родины не пожалеют даже последней капли крови. По убеждению этого народа, «лучший юноша — юноша, испытанный в бою», и, со слов Казбеги, ни одна девушка этого края не вышла бы замуж за мужчину, который хоть одного шрама не имел бы на лице. Такова мораль героической жизни этих людей. Культ героя, традиция рыцарства достигают здесь вершины, благородные и чуткие сердца бьются в груди у этих железных людей. Они не знают, что такое нарушение клятвы и измена в любви. Их сердца вмещают в себе не только глубокую любовь к ближнему, но и ненависть к тем, кто нарушает традиции общины и изменяет законам человечества.

Это было давно. Не успели его рассказы появиться в печати, как сразу привлекли к себе всеобщее внимание, а повесть «Элгуджа» вызвала такой интерес, что поэт Григол Орбелиани сказал по этому поводу:

«Пусть бог тебя благословит, Мочхубаридзе, за то большое удовольствие, которое доставило мне чтение твоей повести. Ничего подобного еще не было написано на грузинском языке».

Уже современники А. Казбеги предвидели бессмертие его гениальных творений. В 1893 году, когда он умер, газета «Иверия» писала: «Того, кто родился дважды, не уничтожит одна смерть.

Казбеги родился вторично, когда взялся за перо. И, родившись вторично, он вошел в сердце каждого грузина, а человек, завоевавший сердце народа, не умирает».

Его герои, сильные и волевые, подобные героям Руставели, твердо знающие, что «лучше смерть, но смерть со славой, чем бесславных дней позор», несут в себе высокую мораль, идеи братства и дружбы.

Эта вера вдохновляет юношу-мохевца Онисе («Хевисбери Гоча»), когда он произносит: «Пусть умрет тот человек, который подведет своего брата; позор тому, кто изменит ближнему».

Вместе с нерушимой дружбой идеал героев Александра Казбеги — чистая и невинная любовь. Он старается воспитать в читателе глубокое уважение к женщине, рисует образы смелых, непоколебимых женщин, способных рядом с мужчинами встать в ряды защитников родины. В то же время они полны нежнейшей любви и женственности.

Вот почему его герои, такие близкие народу, принесли их автору еще при жизни известность и всеобщее признание.

* * *

У жителей гор всегда была сильна фамильная традиция — глубокое уважение к могилам предков.

«Не забудь, чья кровь течет в твоих жилах!» — такова была первая заповедь мохевца.

Предки Казбеги носили фамилию Чопикашвили.

Прадед Александра — Казибег — в XVIII веке был моуравом Степанцминда. В это моуравство входили Степанцминда, Гергети и Дарьяльское ущелье.

Таким образом, ворота Грузии находились в руках Казибега Чопикашвили.

«Владелец, этих узких ворот, — писал А. Пропели, — всегда мог господствовать над Кавказом. Кто овладевал этой крепостью-ключом, каким бы маленьким владетелем он ни был, сейчас жег становился сильнейшим феодалом. Именно от него зависело, кого пропустить в эти ворота и перед кем закрыть их».

Действительно, дед Александра, сын Казибега Чопикашвили, Гавриил, скоро стал сильнейшим феодалом.

Сразу же после присоединения Грузии к России он получил звание азнаури и чин майора. Имя своего отца он сделал своей фамилией, и с этого началась генеалогия Казбеги.

* * *

Отец Александра Казбеги — Михаил был старшим сыном Гавриила Казбеги.

В этой семье в 1848 году родился Александр Казбеги, и здесь же он провел годы своего детства и отрочества. Еще в детстве для его обучения были приглашены педагоги; он прошел через руки множества учителей, причем одни действительно искренне заботились об умственном развитии маленького Сандро, но были и такие, которые думали только о заработке.

То душевное благородство, которое до конца жизни сохранил Александр Казбеги, воспитали в нем не эти бродячие гастролеры, а народ, среди которого он с детства вращался.

В формировании духовных качеств Сандро большую роль сыграла его воспитательница Нино. Эта старая женщина стала для него тем же, чем была для Пушкина Арина Родионовна.

И свои первые произведения юношеских лет Александр Казбеги посвятил ей, сделав такую надпись на тетрадке:

«Моя дорогая воспитательница Нино! Что более ценного может подарить тебе такой бедный человек, как я? В ней отражено движение души моей и чувства моего, в воспитании которых ты приняла столь большое участие. Вспомни время моего незабвенного детства, когда меня воспитывали, как царевича, баловали… Вспомни сказки, которые ты рассказывала мне — «Белый цветок», «Утешение народа», «Корсары» и другие… Они влияли на меня — я больше доверял им, чем наставлениям своих педагогов. А помнишь, с какой душевной болью ты рассказывала мне о положении крепостных в нашей стране? А помнишь, как плакал я после твоих рассказов, всей своей маленькой душой сочувствуя простым людям? Твои слова не пропали даром. Они навсегда обрели пристанище в моем сердце. И сейчас, после стольких лет моей жизни, когда я уже могу подвести какие-то итоги, я с гордостью обращаюсь к тебе: «Если в твоем воспитаннике имеется что-нибудь хорошее, оставшееся в его душе с детских лет, то причина этому — только ты одна. И я бесконечно благодарен тебе…»

Как утверждают его современники, писатель всегда предпочитал общество народа аристократической среде. Еще в детстве убегал он от многочисленных воспитателей к деревенским парням и пастухам.

Основательное и глубокое образование Александр Казбеги получил в России. В одной автобиографической записи он отмечает, что мечтал попасть в Московский университет. И вот в 1867 году он в Москве начинает посещать занятия в Сельскохозяйственной академии Разумовского (ныне имени Тимирязева) в качестве вольнослушателя.

Он проникся теми идеями, которыми была увлечена передовая часть русской интеллигенции шестидесятых годов.

Именно в этот период началось «хождение в народ».

В семидесятые годы А. Казбеги вернулся в Грузию и восемь лет провел у себя на родине — в Хеви. В своих «Воспоминаниях пастуха» он пишет:

«Я решил заняться пастушеством, пасти овец, чтобы побродить по горам и долам, познакомиться с народом, попробовать жизни, полной страха и удовольствия, которой живут пастухи в горах. У меня, как у всякого горца, имелось несколько овец. Других я приобрел в обмен на земли, чем увеличил свою баранту. Потом я взял посох, ружье и стал пастухом. Разумеется, поначалу меня подняли на смех. Мое общество было шокировано: как, сын помещика — известного и уважаемого человека — позорит себя низким занятием? Но у меня была своя цель и свое желание, и настолько сильные, что ни на какие советы близких я не обращал внимания; я хотел видеть народ, я хотел узнать его надежды и чаяния, жить его жизнью, испытать на себе его горе и радость, которые всегда сопутствуют ему. Разве мог я обращать на что-то внимание?! Я достиг своей целя: сблизился, познакомился с теми, о сближении и знакомстве с которыми я мечтал всю жизнь».

Горские пастухи называли Александра Казбеги «Щит горцев». По его настоянию и жалобе начальник уезда издал приказ, по которому оскорбивший пастуха отдавался, под суд.

Именно во время своего пастушества собрал А. Казбеги тот богатый материал, на основе которого зародились потом его замечательные рассказы.

За это время богатырской поступью шагнула вперед история, и те тысячи горестей, которые были участью героев Казбеги, сегодня остались только воспоминанием.

Эти сыны природы — грузинские горцы — до мозга костей были пронизаны мечтой о свободе и счастье. Они искали их и боролись, умирали за них. Эта взлелеянная мечта о свободе для их потомков только для сегодняшнего поколения стала действительностью.

«Наступит время, и у нас от туч очистится небо, выглянет солнце, изменится время и выздоровеет больной, брат увидит брата», — говорит один из героев Казбеги и этими словами передает нам самые сокровенные мысли автора.

Давно уже наступило это время.

Теперь победивший грузинский народ с чувством благодарности вспоминает своего писателя, который самоотверженно боролся, чтобы излечить раны своей родины, и он стал провозвестником того величавого солнца, которое осветило ярким светом нашу родину.

Велика и широка история нашей страны, нашей культуры. Те великие проблемы отмечены неудержимым стремлением, неустанными поисками. Одна из страниц этой летописи — это творчество Александра Казбеги, который достойно продолжал славную гражданскую традицию грузинской литературы. Из его мемуарного произведения «Воспоминания (бывшего) пастуха» мы черпаем очень много сведений о том, каковой была пастушечья жизнь в те времена. Вот Александр Казбеги погоняет баранту, ему на пути встречаются два путника.

«Опустился туман. Начало моросить. Я накинул на себя бурку, закутал голову башлыком и обошел баранту спереди, с целью остановить вожаков. Мне хотелось, чтобы они вдоволь наелись травы.

Прошло некоторое время, и я заметил двух бородатых людей в городских костюмах, которые направлялись ко мне.

Я с удивлением смотрел на них, потому что это не были путники, дорога лежала по ту сторону и они не могли попасть сюда.

Они подошли ближе, защищаясь палками от моего Басара, который с лаем накинулся на них. Я отозвал собаку, и она, виляя хвостом, подошла ко мне… Незнакомцы улыбнулись и на ломаном русском языке заговорили со мной:

— Собак… собак… нет кусай.

— Нет кусай, — в тон ответил я.

— Баран, баран, — начал один из них, но не мог продолжать, так как русским он не владел совершенно, и обратился к товарищу на французском языке: — Как мне спросить его, где тут продают шерсть?

— Я знаю не больше вашего, — ответил тот тоже по-французски.

Потом они заговорили о пользе шерсти и удивлялись такому количеству овец и тому, как нам удается держать их в горах. Потом они снова захотели узнать, где мы продаем шерсть и сколько пудов можно найти в горах.

Я говорил по-французски и, не выдержав, ответил на французском языке:

В горах очень много овец. Народ живет на это, а шерсть покупают тут же армянские купцы.

Можете представить себе их удивление, когда в диких горах чужой страны, где, как они считали, живут сплошь варвары, с трудом умеющие сосчитать до десяти, вдруг простой пастух, простой горский житель говорит по-французски!

— Как?! Вы говорите по-французски? — ошарашенно загалдели они разом.

— Да, немного говорю.

— Не может быть! Где вы учились?.. Нет, это невозможно.

Мне захотелось пошутить над ними, и я ответил:

— Наши пастухи почти все говорят по-французски… Я еще в дальних местах батрачил и позабыл. А моих товарищей трудно отличить от настоящих французов.

— Поразительно! С ума можно сойти! — говорили они друг другу. — А ведь мы считали этот народ совершенно диким…»

* * *

Восьмидесятые годы — время выхода Александра Казбеги в большую литературу — были суровой эпохой для народов Российской империи. Темной силой реакции были уничтожены все человеческие права и свободы.

На попытку взрыва Зимнего дворца 5 февраля 1880 года и покушение на царя в 1881 году самодержавие ответило репрессиями. Это были годы штыков и виселиц. Вдохновитель черной реакции Победоносцев установил строжайшие террористические законы. Все живое в литературе было задушено.

Политический режим царизма со всей суровостью свирепствовал и в Грузии. Грузинской литературе приходилось еще тяжелей, чем русской: стоило, в печати появиться статье с критикой (даже самой легкой) существующего строя, как газета моментально запрещалась.

В таких условиях пришел в литературу Александр Казбеги, и, несмотря на это, он поднял голос против социальной несправедливости и национального порабощения. Он противопоставил реакции мир благородных и свободолюбивых людей, мечтающих и непокорных. Это была большая смелость со стороны А. Казбеги.

Совершенно естественно, что жестокость цензуры испытал и он. Известно, что весь тираж изданной в 1884 году «Элгуджа» был сожжен, лишь несколько экземпляров случайно уцелело — факт, сам по себе говорящий о том, какого опасного врага увидел царизм в Александре Казбеги.

Писатель был истинным сыном своей свободолюбивой родины. Истоками его кипучего творчества были горе и радость несломленного народа, который устами героев Казбеги выражал свои печали и надежды. Суровые картины классового и национального бесправия, унижения и оскорбления рисовал писатель в своих произведениях: «Пастырь», «Элгуджа», «Отцеубийца».

Александр Казбеги очень верно показал не только жизнь своего угнетенного народа, но и то классовое порабощение, тяжесть которого одинаково испытывали на себе все народы, населяющие территорию царской империи. Писатель обличал ужасы крепостного строя, и в то же время он прекрасно понимал, что крестьянская реформа, которую объявило царское самодержавие, была явным и бессовестным обманом крестьян.

«В 1864[14] году пробил приятный для всего мира час и объявил освобождение крестьян — отмену крепостного права! Одна часть народа — крестьянство и его сторонники увлеклись приятным известием, и они ждали чрезмерную пользу и добро от новых законов. А другая часть — помещики с щемящим сердечным волнением наблюдали гибель тех взаимоотношений, которые веками существовали между помещиками и крепостными.

Освобожденным крестьянам казалось, что с этого дня их благополучие, обогащение и отдых стали безусловными явлениями, а помещикам казалось, что с этого дня они потеряли кусок хлеба, и их вчерашние пахари сегодня становятся их повелителями.

Прошла первая пора восторгов, и народ немного успокоился. Крестьян убедили, что их надежды и на сотую долю не оправдались, так как у нового положения обнаружились такие хвосты, в силу которых благополучие бывших крепостных непосредственно зависело от желания помещика.

Новое законодательство не обязало небольшого помещика-хозяина выделить для своих бывших крепостных участки, а что касается переселения — в особенности для наших крестьян — это и вам хорошо известно.

Крупные помещики-хозяева хотя и были обязаны по новому закону выделить им участок, но лес остался в собственности помещика, и крестьянин, который не может существовать без леса, оставался зависимым от помещика.

Крестьянство опять опустило голову, а помещики снова расправили крылья.

Но их взаимоотношение кое-как терпимо, потому что мы надеемся на близкое будущее, но представьте себе положение тех освобожденных крепостных, которых закон лишил земли.

Это домашние слуги помещика, у которых не было земли, не было своей семьи и своего очага.

Представьте себе положение тех людей, которых не принимает деревня, которым ничего не отпускает помещик и даже не заселяют их на свободных государственных землях!

В горах существовал вообще обычай: привозили пленных и превращали их в рабов; их держали в своих домах и пользовались ими для поддержания своей господской мощи. В силу этого довольно большое количество таких рабочих сосредоточивалось в доме помещика-горца; у них не было ни своей земли, ни своего дома, и они безвозмездно работали на землях помещика только ради куска хлеба и ради тряпья, в которое они были одеты. И все же этого огромного труда не хватало на то, чтобы приобрести хотя бы мизерный кусок земли или же корову в свою собственность. В таком положении находились эти обреченные судьбой люди, когда голос освобождения, как гром, прогремел по всей Грузии, и этц несчастные вместе с другими были вынуждены склонить головы и поблагодарить бога.

А разве могли они — эти несчастные — не радоваться, когда некоторые из них еще помнили своих отцов в Черкезии, мать — у кистов и сами они несколько раз были проданы и откуплены в Грузии?

Действительно, это было радостное явление, но долго ли длились эти радость и удовольствие? После освобождения они убедились, что хотя их больше не продавали как животных и не отрывали мать от детей, жениха от невесты, жену от мужа, но все они хотели есть, жить, а новый закон бросил их на произвол судьбы с протянутыми руками. Их положение было до того удрученным, что у некоторых от помещиков не осталось даже одеяла и даже бурки, чтобы постелить под собой».

Как мы видим, здесь передана суть «крестьянской реформы», которая не облегчила участь порабощенного крестьянства. Вот эта мысль проводится в сочинениях Казбеги, где он рисует классовую борьбу своего времени.

Велика и обширна эпопея классовой борьбы XIX.века. Александр Казбеги был великим художником этой борьбы. Казбеги показал, что его свободные мохевцы не сумели бы мириться с жизнью в таких условиях, ибо народ этот рожден для свободы, а вокруг все было заковано в цепи. Горцы отдавали жизнь за мужественную клятву и преданность, а царизм нарушал их традицию, искал в их среде таких людей, которые могли трусливо нанести удар ножом в спину своих братьев; эти на должность есаула меняли мужество, подлинно человеческие достоинства. В творчестве Казбеги отображена горькая социальная действительность и тот страшный трагизм, который испытывали не только отдельные личности, но и весь народ.

С душевной болью видит Казбеги порабощение и разорение своего народа. И не случайно создает он образ человека, страстно любящего родину.

Лучшие произведения А. Казбеги: «Элгуджа», «Хевисбери Гоча», «Отцеубийца», «Отверженный» — появились в печати между 1880 и 1885 годами, во время его жизни в Тифлисе, куда он приехал совершенно разорившийся и тяжелобольной.

Жизнь в среде горцев много дала писателю. Почти все его произведения написаны на народные сюжеты по рассказам пастухов и крестьян.

Он с удовольствием вспоминает годы, проведенные в Хеви, называя их самым счастливым периодом своей жизни.

В письме своему другу-пастуху он пишет:

«Брат Симон, помнишь, сколько ненастных дней и ночей мы провели вместе, сколько невзгод нам пришлось испытать тогда?.. Помнишь, как удивляло тебя и других наших товарищей то, что я — помещик, воспитанный в довольстве человек, имевший возможность вести спокойную жизнь, — предпочел безмятежному домашнему очагу полное невзгод и всяких случайностей странствование по горам? Тогда не только вы, но и многие другие не понимали, почему я пошел на это… Но если теперь читающие мои произведения найдут в них что-нибудь для своего сердца и если при этом они еще и не скучают, дочитывают мок рассказы до конца, то станет понятным, почему в свое время я решил пойти в пастухи. Часто я вспоминаю места, по которым бродили мы, пастухи, костры, вокруг которых собирались по вечерам, после проведенного в одиночестве дня, делились впечатлениями, перекидывались шутками. Тут же отдыхали стада наших овец… А ночи какие бывали! Тихие, спокойные. Словно лебедь, плыла по небу луна и ласкала нас своими нежными лучами… Боже, какие чувства рождались тогда! Какие картины рисовались в голове! Про это время и впрямь хочется сказать: «Сердце человека что море — каких только волнений не знает!»

Успех, который быстро завоевали произведения А; Казбеги, мало поправил его материальные дела. Он по-прежнему испытывает острую нужду. В 1880 году он решил поступить актером в постоянную труппу грузинского театра. С этой труппой Казбеги побывал в Батуме и Кутаисе. Для сцены он написал несколько пьес, в том числе довольно значительные «Арсен», и «Царевич Константин».

* * *

Необыкновенная жизнь горцев, так ярко и живо нарисованная Александром Казбеги, быстро увлекла читателей, однако многие воспринимали его творчество только как многокрасочное этнографическое повествование.

Этой точки зрения придерживался в своей статье, напечатанной в 1886 году в газете «Иверия», известный публицист Иона Меунаргия. Казбеги дал уничтожающий ответ Меунаргия. И действительно, он был не только Гомером гор, как это считал Меунаргия. Переживания его героев общечеловечны. Гений А. Казбеги не умещается в узких этнографических рамках.

В ответном письме к Меунаргия он писал:

«Природа хороша только тогда, когда в ней кипит жизнь с теми радостями и огорчениями, которые составляют самое человеческое существо. Что такое луна, освещающая только цветы, если рядом не стоит человек, так или иначе воспринимающий этот свет, который радует его или печалит? Я не поклонник мертвых предметов, ни моя мечта, ни мой разум» ни мое перо не обратятся к мертвому, лишенному действия предмету».

А. Казбеги родился в краю большого поэтического вдохновения. Здесь вырос и возмужал его талант.

С чарующей силой оживил он эти гордые горы, дремучие леса, ледяные источники. Перед читателем как живая стоит снежная вершина, освещенная последними лучами заходящего солнца; он видит природу и слышит ее голоса. В шуме волн разъяренного Терека звучит для него то грозное рычание льва, то нежный шепот любви.

В произведениях А. Казбеги видятся тысячи цветов неба и земли, слышатся голоса природы, чувствуется вся ее мощь, переданная глубокими и несравненными нюансами. Она полноправный герой его произведений. И все-таки не она главное для писателя. Народ, люди — вот тот неисчерпаемый родник, в котором черпал А. Казбеги свое вдохновение, свои образы и сюжеты.

Все его творчество проникнуто идеями глубокого интернационализма и братства. В своей неоконченной повести «Галашка» он рассказывает о любви горца Татархана и бедной русской девушки Маруси. Юноша-горец встретил у колодца девушку-батрачку. Ее красота поразила его. Он решает забрать ее с собой. Ничего, что у них разный бог — любовь победит и это. Татархан уводит Марусю к себе в горы. С большой симпатией описывает автор этих молодых людей из народа. И совершенно другие краски находятся у него для изображения феодала Нугзара Эристави или царя Константина («Царевич Константин»).

Таков этот писатель-гуманист, певец гор, замечательный мастер повествования, к Творчеству которого народ, по выражению. Акакия Церетели, припадал, как жаждущий к роднику.

Последние годы жизни Александра Казбеги сложились трагически. Он заболел тяжелой душевной болезнью и был помещен в больницу. Оттуда он уже не смог выйти.

Он умер в Тифлисе 10 декабря 1893 года. Народ похоронил своего любимого писателя на его родине в селении Степанцминда (Казбеги).

У него было чутье настоящего историка, и он хорошо знал, что здание истории Грузии строилось не руками представителей царских фамилий, а мозолистыми руками крестьян. Это мировоззрение писателя хорошо видно во всем его творчестве и особенно в повести «Хевисбери Гоча», где народ выступает как созидательная сила, и это ярко показано в той главе, где описан храм Самеба:

«Достаточно посмотреть на этот храм, чтобы человек осознал, что может сделать народ, объединивший свои сердца, силу и вдохновение. В стене храма только в одном месте заложен единственный мраморный камень, на котором ветер и поток не успели еще стереть надпись, и человек интересующийся может разобрать следующие слова: «…Бык Лома… пастух Тевдоре…» — эти двое, безусловно, принимали участие в строительстве этого памятника прошлого величия Хеви».

«Пастух Тевдоре» — собирательный образ этих тружеников, которые создавали здание грузинской истории. В этом национальная гордость Александра Казбеги.

«Он будет жить, пока жива Грузия, пока существует грузинский народ и язык, на котором он говорит», — в этих словах Ильи Чавчавадзе вся сила народной любви и признания.

«Щит горцев» — так называли А. Казбеги при жизни, таким навечно вошел он в историю Грузии.