11. Атланта

11. Атланта

Зимой 1981 года Атланта оказалась в осаде. Началось это дело тихо, почти незаметно, полтора года назад. И пока не подошло к концу — если подошло вообще, — превратилось, вероятно, в самое шумное расследование, которое по мере продвижения вперед все более будоражило город и поляризировало общество.

28 июля 1979 года в полицию сообщили, что в лесу, в стороне от Ники-Лейк-роуд, ощущается трупный запах. Выехавшие на место полицейские обнаружили тело пропавшего за три дня до этого тринадцатилетнего Альфреда Эванса. А исследуя местность, в пятнадцати футах наткнулись на частично разложившийся труп исчезнувшего за четыре дня до Эванса четырнадцатилетнего Эдварда Смита. Оба мальчика были чернокожими. Медицинская экспертиза показала, что Альфреда Эванса, вероятно, задушили, а Эдвард Смит был застрелен из оружия 22-го калибра. 8 ноября в брошенной школе было найдено тело задушенного восьмилетнего Юзефа Белла, который пропал в конце октября. А через восемь дней в районе Ист-Пойнт Атланты — труп исчезнувшего в начале сентября четырнадцатилетнего Милтона Харви. Как и в случае с Альфредом Эвансом, точную причину смерти установить не удалось. И опять оба мальчика оказались черными. Но не хватало схожих улик, чтобы придать этим находкам особый смысл. В таком большом городе, как Атланта, дети пропадают то и дело, и некоторых впоследствии находят мертвыми.

Утром 5 марта 1980 года двенадцатилетняя девочка Эйнджел Ланьер ушла в школу и не вернулась домой. Через пять дней, связанная электрическим проводом и с кляпом во рту, она была обнаружена на обочине дороги. Эйнджел оказалась полностью одетой, включая трусики, но другие трусики неизвестный затолкал ей в рот. Причиной смерти послужила перетяжка кровеносных сосудов на шее. Версию об изнасиловании медицинская экспертиза не подтвердила. 12 марта пропал одиннадцатилетний Джеффри Мэтис. В этот момент полицейское управление Атланты еще не забило тревоги. В исчезновении или смерти шести чернокожих детей было много общего, но существовали и различия, и эти случаи власти пока не связывали друг с другом.

Зато связали другие. 15 апреля Камилла мать Юзефа Белла и родители остальных пропавших или убитых чернокожих образовали комитет «Остановить убийства детей!» Они просили власти официально их признать и наконец оглянуться вокруг и понять, что происходит в Атланте. Для столицы Нового Юга это было неслыханным делом. Город развивался, бурлил, был «слишком занят делом», чтобы тратить время на ненависть. Атланта гордилась черным мэром Мэйнардом Джексоном и черным комиссаром по гражданской безопасности Ли Брауном.

Но ужас продолжал нарастать. 19 мая в четверти мили от собственного дома был найден мертвым четырнадцатилетний Эрик Миддлбрук. Смерть наступила от удара тупым предметом по голове. 9 июня исчез двенадцатилетний Кристофер Ричардсон. 22 июня беда приключилась еще с одной девочкой: ранним воскресным утром из спальни была похищена Ла Тони Уил. Через два дня под мостом в округе Де-Калб обнаружили труп умершего от удушения и перелома шейных позвонков десятилетнего Аарона Уича. 6 июля за складом на Уэллс-стрит заметили лежащего ничком в траве мальчика: девятилетний Тони Картер умер от множественных ударов ножом. Благодаря отсутствию под телом крови удалось установить, что его перенесли из какого-то другого места. Схожесть преступлений игнорировать было больше нельзя. Комиссар Браун создал оперативную группу по расследованию случаев убийств и пропаж детей, в которую вошло более пятидесяти человек.

Между тем поступило сообщение, что 31 июля в районе Редвайн-роуд, неподалеку от того места, где было найдено тело Милтона Харви, пропал десятилетний Эрл Террелл, а на тропинке у Голливуд-роуд обнаружили задушенного двенадцатилетнего Клиффорда Джоунса. Считать все случаи совпадением было немыслимо, и полиция признала, что ведет расследование связанных друг с другом дел. До этого момента оснований для вмешательства ФБР не находилось: при всей своей чудовищности убийства детей оставались местной заботой. Но исчезновение Эрла Террелла изменило ситуацию. Его родителям несколько раз звонили и требовали за возвращение сына выкуп. Неизвестный утверждал, что мальчик вывезен в Алабаму. И поскольку дело таким образом выходило за пределы штата, появилось формальное основание для вступления в расследование ФБР. Но вскоре выяснилось, что требования выкупа были злым розыгрышем. Надежды на спасение жизни Эрла не оставалось, и Бюро пришлось устраниться.

16 сентября пропал еще один мальчик — одиннадцатилетний Даррон Гласс. Мэр Мэйнард Джексон обратился за помощью в Белый дом и попросил, чтобы ФБР провело широкомасштабное расследование убийств и пропаж детей. Но вопрос юрисдикции оставался открытым, и Генеральный прокурор Гриффин Белл дал указание ФБР выяснить, является ли пропажа детей похищением на федеральном уровне. Другими словами, выходит ли преступление за рамки одного штата. В то же время региональное отделение в Атланте получило указание определить, действительно ли все случаи были связаны между собой. Это означало только одно: Бюро предписывалось как можно быстрее раскрыть дело и найти убийцу. Само собой разумеется, средства массовой информации просто обезумели. В газетах снова и снова публиковались галереи юных чернокожих лиц, которые служили немым укором городским властям. Неужели существовал заговор с целью осуществления геноцида против черного населения Атланты и его участники выбрали мишенью наиболее уязвимую возрастную группу расы? Был ли это Ку-клукс-клан, нацисты или какая-нибудь иная человеконенавистническая группа, которая через полтора десятилетия после принятия важнейшего закона о правах человека решила подобным образом заявить о себе? Или маньяк-одиночка, обуреваемый уродливой потребностью убивать детей? Последнее представлялось маловероятным, поскольку жертвы появлялись с невероятной частотой. К тому же большинство серийных убийц являлись белыми и редко охотились за людьми не своей расы. Серийное убийство — преступление уголовное, но никак не политическое. Это дало ФБР другое основание для вступления в дело. Если не проходила версия с похищениями на федеральном уровне, оставалась возможность трактовать случай как нарушение гарантированных федеральным правительством прав человека.

К тому времени когда Рой Хейзелвуд и я прибыли в Атланту, число пропавших и убитых детей достигло шестнадцати и новым жертвам не было видно конца. Участие Бюро получило официальное наименование ATKID или, по другому обозначению, — "Главное дело 30", хотя наше появление на сцене не сопровождалось приветственными фанфарами. Полиция Атланты не желала, чтобы кто-нибудь оттирал их с подмостков, а региональное отделение ФБР не хотело сеять напрасные надежды. Выбор Роя Хейзелвуда был вполне оправдан. Из всех инструкторов Научного бихевиористического подразделения Рой больше других занимался составлением психологического портрета, преподавал в Национальной академии курс насилия против личности и брал на себя все дела об изнасилованиях, которые попадали в отдел. Прежде всего нам предстояло определить, связаны ли между собой все случаи исчезновения и убийства детей и, если да, являются ли они результатом тайного заговора. Мы изучили объемные папки — фотографии мест преступлений, описание одежды найденных трупов, стенограммы опросов свидетелей и протоколы вскрытий. Поговорили с семьями погибших, выясняя, не было ли у жертв каких-нибудь общих черт. Полиция провезла нас по округе, где исчезли подростки, показала каждое место, где были найдены трупы.

Не обсуждая друг с другом наши впечатления, Рой и я прошли у судебного психолога психометрические тесты, заполняя формы так, словно каждый из нас был убийцей и раскрывал свою мотивацию, прошлое, семейную жизнь — все, что мы включали в психологический портрет. Проводивший тест врач поразился тому, что наши результаты оказались почти идентичными. То, что нам предстояло сказать, не было рассчитано на завоевание популярности.

Во-первых, мы не считали, что в деле замешана человеконенавистническая группа вроде Ку-клукс-клана. Во-вторых, мы были почти уверены, что убийца — черный. И в-третьих, хотя многие исчезновения и смерти казались нам связанными, некоторые не имели к ним никакого отношения. Бюро расследований Джорджии получило информацию об участии в деле Ку-клукс-клана, но мы не принимали ее во внимание. От колыбели нации человеконенавистнические преступления происходили прилюдно и были в высшей степени символическими актами. Линчевание формировало общественное мнение и настроение толпы. Убийства на расовой почве являются одним из проявлений терроризма и поэтому, как правило, совершаются на виду. Ку-клукс-клановцы носят белые балахоны вовсе не для того, чтобы укрываться в лесу. Если бы чернокожих детей в качестве своей мишени выбрала какая-нибудь человеконенавистническая группа, ее бы не устроило положение, когда полиция и общественность месяцами не в состоянии разобраться, в чем дело. Террористы вывесили бы тела на главной улице страны и вопили о своих «деяниях» на всех углах. В данном случае ничего похожего мы не наблюдали. Трупы обнаруживали главным образом в черных районах города, куда белый, тем более группа белых, не могли бы пройти незамеченными. Полиция опросила множество свидетелей в округе и не услышала ни слова о белых, хотя жизнь на улицах, где совершились трагедии, не утихает и ночью, так что чужак, даже под покровом темноты, непременно обратил бы на себя внимание. К тому же наш опыт свидетельствовал, что сексуальный убийца крайне редко орудует за пределами своей расы. И хотя экспертиза отрицала половое насилие, все остальное соответствовало типу преступления на сексуальной почве.

Во многих случаях прослеживалась определенная связь. Жертвам было немного лет, они обладали общительным характером, выросли на улице, но за пределами своего района почти ничего не знали. Именно такие способны клюнуть на хитрость и уловки неизвестного, решившего их заманить. Убийца располагал машиной, поскольку увозил свои жертвы с мест похищений, и, видимо, обладал притягательным для подростков властным характером. Некоторые из них жили в обстановке явной бедности. Мы посетили их семьи и не обнаружили в домах ни электричества, ни водопровода. Частично поэтому, частично из-за отсутствия жизненного опыта с такими детьми сладить было не сложно. Мы провели эксперимент: переодетые в рабочих полицейские подзывали в черных районах детей и за пять долларов предлагали пойти с ними и оказать какую-нибудь мелкую услугу. Трюк срабатывал как с черными, так и с белыми полицейскими — ребята жили настолько тяжело, что за пять долларов оказывались готовыми на все что угодно. Не требовалось особой хитрости, чтобы увести их с собой. Эксперимент показал еще одну вещь: белых всегда замечали в округе.

Но как я уже отмечал, связь прослеживалась во многих случаях, но не во всех. Тщательно изучив характеры и окружение жертв и обстоятельства трагедий, мы пришли к выводу, что девочек убил другой человек, скорее всего, даже разные люди. Способ похищения Ла Тони Уилсон из собственной спальни представлялся особенно необычным. Из мальчиков я связал друг с другом только тех, которых убили «тихо», то есть задушили, и оставил под сомнением других, чью причину смерти так и не удалось установить. В паре случаев явно проглядывалась возможность принадлежности убийцы к семье жертвы, но как только директор ФБР Уильям Уэбстер заявил об этом публично, пресса тут же поднялась на дыбы.

Помимо явной политической подоплеки такого утверждения оно выводило случай из списка убитых и пропавших без вести, тем самым лишая родственников жертвы возможности пользоваться средствами фондов, в которые со всей страны стали поступать пожертвования от частных лиц и различных групп. И хотя нам казалось, что в убийствах замешан не единственный преступник, мы решили действовать так, словно имеем дело с одним разбушевавшимся маньяком, который, если его не остановить, станет убивать еще. Подготовленный Роем и мной психологический портрет выглядел следующим образом: чернокожий, мужчина, не женат, от двадцати пяти до двадцати девяти лет. Вероятно, полицейский фанат, водит машину полицейского типа, в какой-то момент постарается внедриться в расследование. Владеет собакой из тех пород, что состоят на службе в полиции — немецкой овчаркой или доберманом. Подружки не имеет. Неизвестного влечет к мальчикам. Но поскольку медицинская экспертиза жертв не обнаружила следов полового насилия, можно говорить о его сексуальной неполноценности. Придумал какую-то хитрость или трюк, при помощи которого заманивает детей. Я готов был поспорить, что это нечто связанное с музыкой или дрессировкой. Но до конца наладить отношения никогда не мог, и вскоре после знакомства дети начинали его сторониться — или, по крайней мере, так казалось ему самому. В этот момент его обуревало желание убить.

Полиция Атланты выявила всех известных педофилов и других сексуально «подвинутых», в результате чего составила список из полутора сотен потенциальных подозреваемых. Офицеры полиции и агенты ФБР посещали школы и опрашивали учеников, не заговаривали ли с ними взрослые мужчины, о которых они забыли рассказать родителям или сообщить в полицию. Полицейские раздавали в автобусах листовки с фотографиями пропавших детей и опрашивали пассажиров, не видел ли их кто-нибудь в компании мужчин. Переодетые сотрудники околачивались в барах гомосексуалистов и, подслушивая разговоры, пытались нащупать хоть какую-нибудь нить. Не все соглашались с нами. И не каждому нравилось наше присутствие. Мы осматривали место преступления в заброшенном многоквартирном доме, когда ко мне подошел черный коп:

— Это вы — Дуглас? — спросил он.

— Он самый, — ответил я.

— Я видел ваш психологический портрет. Настоящий кусок дерьма.

— Знаешь, — ответил я, — я в Атланту не рвался.

Я так и не понял, оценивал ли он мою работу или соглашался с мнением газет, которые твердили, что не бывает чернокожих серийных убийц. Это было не совсем правдой. Мы сталкивались с серийными убийцами-неграми, которые расправлялись с проститутками и членами своих семей, правда, не так, как это делают незнакомые с жертвой преступники, и с другим modus operandi, чем мы наблюдали теперь.

Раздражение в обществе нарастало. Все вовлеченные в расследование хотели скорее решить дело, но каждый желал раскрыть его сам. И как часто бывало, мы с Роем оказались на месте, чтобы частично принять огонь на себя, если дело не сладится. Кроме версии о заговоре Ку-клукс-клана, начали циркулировать самые невероятные теории — одна пикантнее другой. У убитых детей не хватало предметов одежды, но пропажи ни разу не были одинаковыми, словно преступник задался целью нарядить домашний манекен, как Эд Гейн коллекционировал отдельные куски кожи замученных женщин. В последнее время убийца стал оставлять трупы на виду. Почему? То ли он внутренне изменился, то ли совершил самоубийство, а на его место заступил подражатель?

Для меня первый настоящий прорыв наступил тогда, когда я вернулся в Квонтико. В полицию расположенного в двадцати милях от Атланты небольшого городка Коньерс поступил телефонный звонок, и там решили, что наконец ухватились за ниточку. Вместе с доктором Парком Дицем мы слушали магнитофонную запись в кабинете Ларри Монро. До назначения на должность руководителя Научного бихевиористического подразделения Монро был одним из лучших преподавателей в Квонтико. А Парка Дица, как и Энн Бургесс, привел Рой Хейзелвуд. Тогда он работал в Гарварде и только-только становился известным в правоохранительных кругах. Но теперь обосновался в Калифорнии и, пожалуй, был самым знаменитым судебным психиатром и постоянным консультантом нашего отдела. Звонивший признавался, что именно он являлся убийцей детей в Атланте, и называл имя последней жертвы. Он явно был белым, говорил как типичный фермер-южанин и грозил продолжать убивать негритянских выродков. Он даже назвал конкретное место в округе Рокдейл, где полиция может обнаружить очередное тело.

Помню, какое оживление возникло в комнате, однако мне пришлось его охладить.

— Это не убийца, — объявил я. — Но его придется поймать. Иначе он заморочит нам голову и, пока остается на свободе, будет отвлекать оперативные силы.

Несмотря на возбуждение полиции, я был уверен, что по поводу этого психа был абсолютно прав. Незадолго до этого мы с Бобом Ресслером столкнулись с весьма похожей ситуацией. Мы ездили преподавать в Брэмсхилле (британский аналог Квонтико в часе езды от Лондона), когда Англию сотрясало дело "Йоркширского Потрошителя". Преступник явно подражал убийце из Уайтчепла, который в конце викторианской эпохи, жестоко расправляясь с женщинами, главным образом проститутками, вверг всю страну в ужас. Уже погибли восемь женщин, еще трем удалось сбежать, но они не могли описать преступника. Его возраст оценивали от подросткового до солидного. Как и Атланта, вся Англия находилась в шоке. Развернулось самое широкое за всю историю Британии расследование: полиция планировала встретиться с четвертью миллиона людей. В это время в полицейские управления и редакции газет стали приходить письма, в которых «Джек-Потрошитель» признавался, что именно он совершал преступления. А затем старшему инспектору Джорджу Олдфилду поступила по почте двухминутная магнитная запись. Неизвестный насмехался над полицией и грозил вновь нанести удар. Как и звонок в Атланте, в Англии появление кассеты восприняли прорывом. Ее переписали и, рассчитывая, что кто-нибудь узнает голос, крутили по всей стране: по радио и телевидению, на бесплатных телефонных линиях, по трансляции на футбольных матчах. Нам передали, что в Брэмсхилле в то же время, что и мы, оказался Джон Домейл — важная полицейская шишка и ведущий следователь по делу "Потрошителя". Ему тоже рассказали про двух психологов из ФБР и предложили встретиться. После занятий мы с Бобом Ресслером сидели в пабе Академии. Вошел Джон Домейл; его кто-то окликнул, он остановился, начал разговаривать. По мимике мы поняли, что англичанин потешается над двумя американскими типами.

— Голову даю на отсечение, это он, — шепнул я Бобу.

И точно, Джону Домейлу указали на нас, подвели к столику, и он представился.

— Вы не принесли с собой ни одной папки, — заметил я.

Англичанин начал извиняться, объяснил, что дело запутанное и он не хотел бы отнимать наше время во время краткого пребывания в Англии. И далее все в том же роде.

— Прекрасно, — отозвался я. — Дел у нас хватает и своих. Отдохнем, попьем здесь пивка.

Такое вроде бы равнодушное отношение заинтересовало англичан. Один из них полюбопытствовал, что нам потребуется для составления психологического портрета. Я попросил для начала описать картину убийств. Англичанин сообщил, что «неизвестный субъект» неожиданно нападал на женщин в укромных местах и убивал ножом или молотком. А тела уродовал после смерти жертв. Голос на пленке был четким, речь правильной, что явно не соответствовало образу убийцы проституток. Поэтому я повернулся к собеседнику и сказал:

— Судя по вашему описанию картины убийств и звукозаписи, которую я слышал еще в США, на пленке не Потрошитель. Вы даром теряете время.

Я объяснил, что настоящий убийца не стал бы связываться с полицией. Он — человек одинокий, почти невидимка, под тридцать или слегка за тридцать лет, люто ненавидит женщин, был исключен из школы и, поскольку появляется то здесь, то там, скорее всего, работает водителем грузовика. Убийства проституток — это его месть женщинам вообще. Несмотря на потраченные на поиски человека на пленке время и деньги, Домейл признался, что тоже опасался, что убийца не он, и вскоре переменил стратегию расследования. Когда 2 января 1981 года в самый разгар ужаса в Атланте — по счастливой случайности удалось захватить тридцатипятилетнего водителя грузовика Питера Сатклифа и тот признался, что он и был Потрошителем, все поняли, что реальный убийца нисколько не походил на того, чей голос был на пленке. Обманщиком оказался отставной полицейский, который решил свести счеты с инспектором Олдфилдом.

Прослушав пленку из Джорджии, я предложил полиции Коньерса и Атланты, а также своему руководству сценарий, который, по моему мнению, мог обнаружить мошенника. Тон говорившего, как и в случае с Потрошителем, был презрительным и насмешливым.

— Судя по всему, он вас всех считает идиотами и тупицами, — заметил я. — Ну и пусть продолжает. Подыграйте ему, прикиньтесь глупцами, какими он вас представляет. Поезжайте в указанное место, но ищите на противоположной стороне дороги. Сделайте вид, что совершенно запутались. Он будет наблюдать за вами, и, если повезет, вы сумеете его захватить. Если нет, по крайней мере позвонит и расскажет, какие вы идиоты, а потом объяснит, что не там искали.

Парк Диц одобрил мысль, тем самым обосновав мой экспромт с точки зрения академической науки.

Полиция устроила настоящее представление, нелепо мыкалась на обочине, будто искала тело, и парень не выдержал, позвонил — сказал им, какие они глупцы. Но у ребят все было наготове: операторы отследили звонок и взяли субчика в собственном доме, а потом проверили, не сказал ли он правды: прочесали указанное место, но, конечно, никакого тела не нашли.

Инцидент в Коньерсе был не единственным тупиковым случаем. Ложная информация поступает при всяком большом расследовании, и дело в Атланте не являло собой исключения. Неподалеку от того места, где были найдены первые разложившиеся трупы детей, полиция наткнулась на брошенный порнографический журнал и обнаружила на нескольких страницах следы спермы. По отпечаткам пальцев установили владельца — белого мужчину, работавшего дезинсектором и управлявшего автомобилем-фургоном. Сразу напрашивалась очевидная психологическая символика: «Для таких социальных типов уморить что клопа, что негритенка — раз плюнуть». К тому времени мы уже знали, что серийные убийцы часто возвращаются на место преступления. И полиция решила, что он ехал по дороге, взирал на места своих былых «подвигов» и, испытывая от воспоминаний возбуждение, занимался мастурбацией.

Новость тут же достигла руководства ФБР, Генерального прокурора и Белого дома. Все с нетерпением ждали, чем кончится дело, — каждому хотелось объявить, что убийца детей из Атланты пойман. Был заготовлен специальный пресс-релиз. Но мне не давали покоя два обстоятельства. Во-первых, этот человек был белым. Во-вторых, состоял в удачном браке. Должны быть иные причины, рассуждал я, по которым он оказался в лесу.

Его привели на допрос, но он все отрицал. Ему показали журнал с приставшей к бумаге высохшей спермой и сообщили, что на страницах найдены его отпечатки пальцев. Это он тут же признал, но заявил, что проезжал мимо и выкинул журнал из окна. В таком утверждении тоже не было особого смысла. Выходило, он держался одной рукой за руль, другой за собственную плоть, а потом ухитрился зашвырнуть журнал далеко в лес. Для этого следовало обладать силой Джонни Унитаса.[27] Понимая, что крепко вляпался в дерьмо, подозреваемый сознался, что его жена беременна, должна вот-вот родить, и он уже давно с ней не спал. Не желая обманывать любимую женщину, которая к тому же вынашивала его ребенка, он заскочил в магазинчик, купил журнал, а во время обеденного перерыва выехал в уединенное место в лесу и там получил облегчение. У меня душа болела за этого парня. Поистине, ничего святого! Человек забирается в чащу, чтобы никого не потревожить, занимается там своим делом, а теперь сам президент США в курсе, что он дрочил в лесу!

Когда поймали обманщика из Коньерса, я решил, что этим все и ограничится. По крайней мере, убрали с дороги полиции придурка-расиста и позволили следователям заниматься собственным делом. Но я не учел одного фактора — активной роли прессы. С тех пор я стараюсь никогда не упускать его из виду. В определенный момент я понял, что пристальное внимание широкой прессы доставляет убийце своеобразное удовлетворение. Но я не учел, что он может реагировать на репортажи особым образом. Пресса настолько изголодалась по какому-нибудь положительному результату в расследовании, что широко осветила поиски тела в заведомо ложном месте, которые, естественно, не дали никаких результатов. Но через некоторое время именно там, в округе Рокдейл, почти на самом виду был обнаружен труп пятнадцатилетнего Терри Пью.

Мне такой поворот событий показался весьма значительным, и отныне он стал отправной точкой разработки стратегии поимки преступника. Убийца читал прессу и сам реагировал на то, что сообщали журналисты. Он следил за поисками в округе Рокдейл, прекрасно зная, что там ничего не найдут, поскольку в тех местах не оставлял никакого тела. А потом решил продемонстрировать свое презрение к прессе и полиции и показать, что может властвовать над тем и другим. В Рокдейле так в Рокдейле. Он способен бросить тело и там! Преступник впервые нарушил собственный стереотип и удалился на тридцать, а то и на сорок миль. Теперь мы знали: он наблюдает за нами. Оставалось выяснить, нельзя ли это использовать, чтобы управлять его поведением. Догадайся я об этом заранее, и мы бы выставили в округе Рокдейл настоящий кордон. Но размышлять об этом было слишком поздно. Оставалось думать, что предпринять в будущем.

У меня родилось несколько идей. В Атланте ожидался благотворительный концерт Фрэнка Синатры и Сэмми Дэвиса. Все вырученные от продажи билетов средства должны были пойти семьям погибших детей. Пресса готовилась широко осветить это событие, и я был абсолютно уверен, что убийца тоже придет на концерт. Задача состояла в том, как узнать его среди двадцати тысяч человек.

Составляя психологический портрет, мы с Роем определили неизвестного, в числе прочего, как полицейского фаната. Быть может, эта черта и явится ключом к его поимке.

— Давайте дадим ему бесплатный билет, — посоветовал я.

Полицейские и агенты регионального отделения Бюро, как повелось в последнее время, посмотрели на меня, точно на ненормального. И я объяснил: опубликуем объявление, что в связи с большим наплывом зрителей потребуются дополнительные люди для охраны порядка. Предложим минимальную заработную плату и выдвинем условие, что кандидаты должны иметь автомобиль (поскольку мы знаем, что у нашего подопечного машина есть) и некоторый опыт работы с правоохранительными органами. Было решено проводить собеседования и за их ходом следить по системе замкнутого телевидения. Сразу можно отбросить не интересующие нас категории — женщин, пожилых людей и прочих — и сосредоточиться главным образом на молодых чернокожих мужчинах. Каждому придется написать заявление, в котором указать, не водил ли раньше кандидат машину «скорой помощи» и не устраивался ли в правоохранительные органы. Это поможет нам вычислить подозреваемого. Свести всех к группе из десяти-двенадцати человек и перепроверить с помощью других свидетельств.

Мой план был направлен заместителю Генерального прокурора, но когда над хоть сколько-нибудь серьезной проблемой работает большая организация, беда в том, что постоянно существует угроза паралича: посмотрим, подумаем, решим. Когда мою стратегию наконец одобрили, до концерта оставался всего лишь день, и слабая попытка набрать «охрану» оказалась неэффективной и явно запоздалой. У меня в запасе была другая схема. Я просил, чтобы изготовили деревянные крестики примерно, в фут вышиной. Некоторые из них предназначались родителям, другие — в знак памяти установить на месте убийств. Один большой крест водружался в церкви одновременно по всем погибшим. Акцию следовало разрекламировать, и тогда, я был уверен, убийца посетит одно из мест преступлений — вероятно, какое-нибудь отдаленное — и, может быть, сам установит крестик. Организовав наблюдение в ключевых пунктах, мы имели хорошие шансы схватить убийцу.

Но потребовались недели, чтобы Бюро одобрило план. Потом началось бодание, кому заниматься изготовлением крестов: выставочному отделу ФБР в Вашингтоне, плотницкой мастерской в Квонтико или региональному отделению в Атланте заключать договор на месте. Крестики так и не сделали, но к тому времени, когда их следовало использовать, события стали разворачиваться неожиданным для нас образом.

К февралю город сделался почти неуправляемым. Кругом роились многочисленные медиумы, которые предлагали коренным образом отличающиеся друг от друга «портреты». Пресса бросалась на каждого, кто желал хоть что-нибудь изречь по делу. Следующей после Терри Пью жертвой оказался двенадцатилетний Патрик Бальтазар, чье тело обнаружили на Буфордском шоссе в округе Де Калб. Как и Терри Пью, мальчик был задушен. В этот момент кто-то из отдела медицинской экспертизы объявил, что на теле Патрика найдены такие же волосы и волокна, как на пяти предыдущих трупах. Их всех я связывал как жертвы одного убийцы. Находка судебного медика получила широкую огласку в прессе.

И тут меня кто-то словно толкнул: теперь он начнет топить тела в реке. Он знает, что у нас есть его волосы и волокна. Тело одной из предыдущих жертв, Патрика Роджерса, было обнаружено на берегу реки Чаттахучи, принадлежащем уже графству Кобб. Голову мальчика проломили тупым предметом. Но Патрику исполнилось пятнадцать лет, он весил 145 фунтов, имел рост пять футов девять дюймов, был исключен из школы и успел поссориться с законом. Поэтому полиция считала, что этот случай не связан с делом серийного убийцы. Так это было или не так, я чувствовал, что наш подопечный неизбежно устремится к реке, где вода смоет с тела жертвы улики. Мы решили установить наблюдение за реками, и особенно за Чаттахучи, главной водной артерией, образующей северную границу города с соседним округом Кобб. Но в зону вовлекались юрисдикции различных полицейских управлений и отдельно ФБР, и никто не мог взять на себя общее управление операцией. Группу слежения из представителей Бюро и Оперативного отдела по раскрытию убийств удалось образовать лишь к апрелю.

Между тем я нисколько не удивился, когда следующую жертву — тринадцатилетнего Куртиса Уолкера обнаружили в Саут-Ривер. И с разрывом в один день — в Чаттахучи тринадцатилетнего Тимми Хилла и Эдди Дункана двадцати одного года. В отличие от предыдущих жертв, которые были полностью одеты, эти тела оказались только в нижнем белье — ещё один способ уничтожить волокна и волосы.

Недели проходили за неделями. Группы наблюдения следили за мостами и подходящими местами вдоль берега, где убийца мог бы легко избавиться от тела. Но ничего особенного не происходило. Становилось очевидным, что начальство стремительно теряло к нам доверие и разуверилось в возможности прогресса. В конце концов было принято решение прекратить операцию с шести утра 22 мая.

В два тридцать того самого утра на реке Чаттахучи последнюю смену стоял рекрут полицейской академии Боб Кемпбелл. Он заметил, как на мост въехала машина и на секунду задержалась на середине.

— Я только что слышал всплеск! — срывающимся голосом доложил он по портативной рации. В свете фонаря на поверхности реки расходились круги. Неизвестная машина развернулась и проследовала обратно по мосту. За ней пристроилась полицейская патрульная машина из засады и притерла к обочине.

В «шевроле-универсале» 1970 года выпуска сидел очень светлокожий коротышка негр. Им оказался двадцатитрехлетний Уэйн Бертрам Уильямс. Он держался дружески и был любезен. По его собственному утверждению, работал музыкальным антрепренером и жил с родителями. Полицейские задали ему несколько вопросов, заглянули в машину и отпустили.

Но не потеряли из виду.

Через два дня обнаженное тело двадцатисемилетнего Натаниэля Кейтера вынесло вниз по течению — примерно туда, где месяц назад обнаружили труп Рея Пейна двадцати одного года. Для ареста и получения ордера на обыск не хватало улик, но Уильямса взяли под плотное наблюдение. Вскоре он обнаружил слежку у себя на хвосте и стал заставлять полицию целыми днями бесцельно гоняться за собой по всему городу. Даже как-то подъехал к жилищу комиссара Ли Брауна и принялся жать на клаксон. В доме Уильямса была комната без окон, служившая фотолабораторией, и, прежде чем удалось получить ордер на обыск, наблюдатели заметили, как он жжет снимки на заднем дворе. Затем он тщательно вычистил и вымыл машину. Уэйн Уильямс по всем ключевым пунктам подходил под составленный нами портрет, вплоть до того, что держал немецкую овчарку. Он был полицейским фанатом, и несколько лет назад его арестовывали за то, что он изображал из себя полицейского офицера. Он водил списанную полицейскую машину и для съемок мест преступления пользовался полицейской камерой. Впоследствии многие вспомнили, что видели его в округе Рокдейл, когда полицейские по ложному звонку производили поиски несуществующего тела. Он делал фотографии, которые потом предлагал полиции. Мы также выяснили, что он в самом деле присутствовал на благотворительном концерте в пользу семей погибших.

Не производя ареста, ФБР пригласило Уильямса в контору, где он всеми силами демонстрировал, что готов к сотрудничеству. Прочитав протоколы, я понял, что допрос был спланирован и проведен неудачно. Он показался мне слишком прямолинейным и напористым. Я понимал, что таким образом его не взять. После беседы Уильямс бродил вокруг здания, словно намеревался еще что-то сказать, но я был уверен, что признания от него не добиться. Он согласился на испытание на детекторе лжи, но результаты оказались неубедительными. Когда же полиция и ФБР получили ордер на обыск, в доме, где он жил со своими родителями — школьными учителями на пенсии, была обнаружена книга, рассказывающая, как обмануть полиграф.

Ордер на обыск был выдан 3 июня. Несмотря на то, что Уильямс тщательно мыл и чистил машину, полиция обнаружила в ней волосы и волокна двенадцати жертв — тех самых, которые, согласно моему прогнозу, были убиты одним человеком. Теперь улик было достаточно. Нашлись не только волокна, которые связали тела жертв с комнатой, домом и машиной Уильямса. Ларри Петерсон из криминалистической лаборатории штата Джорджия вычленил волокна одежды, которую дети надевали до своего исчезновения, и таким образом выявил их связь с Уильямсом еще до убийств.

21 июня по обвинению в убийстве Натаниэля Кейтера Уэйн Б. Уильямс был арестован. Расследование обстоятельств других смертей продолжалось. Когда объявили об аресте, мы с Бобом Ресслером выступали перед Ассоциацией исправительных учреждений южных штатов в Ньюпорт-Ньюсе, штат Виргиния. Я только что вернулся из Англии и рассказывал о Йоркширском Потрошителе и своей работе с серийными убийцами. Еще в марте журнал «Пипл» опубликовал статью о Ресслере и обо мне. В ней говорилось, что мы идем по следу убийцы из Атланты. Тогда руководство уполномочило нас сотрудничать с редакцией, и я раскрыл им некоторые элементы нашего психологического портрета, особенно подчеркнув, что «неизвестный субъект» был черным. Статья приковала внимание читателей. И теперь, выступая перед пятисотенной аудиторией, я, естественно, услышал вопрос об аресте Уильямса. Я рассказал предысторию дела и нашего в нем участия. И отметил, что арестованный подходит под описание портрета. А потом осторожно добавил: если окажется, что убийца именно он, можно считать, что арестованный действительно похож на человека, способного убить многих.

Я не знал, что задавал вопрос журналист. Но если бы даже и знал, отвечал точно так же. На следующий день меня цитировала «Ньюпорт-Ньюс-Хэмптон дейли пресс». «Арестованный действительно похож на человека, способного убить многих», — писала газета, опуская все мои предыдущие важные слова. История попала на ленту информационных агентств, и на следующий день меня цитировали по всей стране: в главных выпусках новостей, в крупнейших газетах, в том числе в «Атланта конститьюшн», которая вышла с крупным заголовком на первой полосе: «Сотрудник ФБР утверждает: Уильямс мог убить многих».

Мне беспрестанно звонили. В холле гостиницы и в коридоре на моем этаже дежурили телеоператоры, и, чтобы выбраться из здания, нам с Бобом Ресслером приходилось пользоваться пожарной лестницей. В штаб-квартире творилось черт знает что, и все посыпалось на мою бедную голову: ведь случилось непоправимое — один из привлеченных к раскрытию дела агентов ФБР до суда открыто заявил, что Уэйн Уильямс виновен. По дороге в Квонтико я по мобильному телефону постарался объяснить шефу подразделения Ларри Монро, как в действительности обстояли дела. И они с помощником директора Джимом Мак-Кензи изо всех сил старались вытащить меня из дерьма, наладив постоянную связь с Отделом по персональной ответственности.

Я сидел наверху в библиотеке, где в тиши и спокойствии привык работать над психологическими портретами. В библиотечном помещении было еще одно преимущество — вид из окна, не то что в наших подвальных кабинетах. Ко мне поднялись Монро и Мак-Кензи. Оба изо всех сил поддерживали меня — ведь я был единственным на полной ставке специалистом по психологическому прогнозированию. Я чувствовал себя абсолютно выжатым: Атланта потребовала много сил. А теперь, благодаря выхваченному газетой из контекста слову, надо мной повисал выговор.

Мы подсчитали наши победы в только что завершенном деле: психологический портрет «неизвестного субъекта» и прогноз его дальнейших действий был абсолютно верен. На нас взирали все — от Белого дома и ниже. Я рисковал собственной шеей, и, если бы, ошибившись, позволил ее скрутить, погибла бы вся программа психологического прогнозирования. Нас всегда учили, что на нашей работе многим рискуешь, но многое получаешь.

— Рискуешь-то многим, — проговорил я со слезами на глазах, — а не получаешь ни хрена, — и в сердцах швырнул папки на стол.

Джим Мак-Кензи успокоил меня, как мог, и сказал, что они хотят мне помочь.

Первое, что я сделал, представ перед Отделом персональной ответственности, подписал отказ от собственных прав. Правосудие вне наших стен и внутри них — вещь не обязательно абсолютно одинаковая. Они кинули мне журнал «Пипл», где на обложке красовалась Джекки Онассис.

— Вам не делали предупреждения по поводу интервью вроде этого?

— Нет, — отвечал я, — интервью было санкционировано. На встрече я говорил о работе над психологическим портретом лишь в общем и целом, пока какой-то тип не задал конкретный вопрос о деле Уэйна Уильямса. Свой ответ я формулировал с предельной осторожностью. И не виноват, что его таким образом подали в прессе.

Четыре часа меня выворачивали наизнанку. Пункт за пунктом я писал объяснения по поводу газетных статей и всего, что случилось. А в конце, совершенно выжатый, так и не получил объяснения, как со мной намеревались поступить. Я так много, не ожидая вознаграждения, отдавал Бюро, жертвовал столькими вещами, отрывал время от семьи и вот теперь готовился принять наказание: то ли сесть на голодный паек, временно лишившись пособия, то ли вовсе лишиться работы. Следующие несколько недель мне буквально не хотелось вставать по утрам с постели.

Тогда-то мой отец Джек и написал мне письмо. Он рассказывал о том времени, когда его отстранили от работы в «Бруклин игл». Отец был тоже подавлен: усердно трудился, хорошо работал, но оказалось, что не сумел совладать с жизнью. Он объяснял, как научился смотреть трудностям в лицо и собирать все внутренние силы, чтобы встретить завтрашний день. Я долгое время не расставался с этим письмом и даже после того, как инцидент был исчерпан, носил его с собой в портфеле.

Через пять месяцев Отдел профессиональной ответственности объявил мне выговор, настаивая на утверждении, что после публикации статьи в журнале «Пипл» меня предупреждали о том, что нельзя беседовать с журналистами по материалам текущих расследований. Бумагу подписал лично директор Уэбстер.

Как я ни выходил из себя, предаваться переживаниям времени не было, если я не собирался вовсе уходить из ФБР. Но что бы в те дни я ни думал об организации, работой я дорожил. На мне висели текущие дела во всех уголках Соединенных Штатов, и приближался день суда над Уэйном Уильямсом. Наставала пора борьбы за завтрашний день.

Суд над Уэйном Уильямсом начался в январе 1982 года — через шесть дней после назначения присяжных. Их окончательный состав был преимущественно черным — девять женщин и трое мужчин. И хотя мы были склонны считать, что подсудимый повинен в смерти по крайней мере двенадцати детей, по иронии судьбы его обвиняли в убийстве Натаниэля Кейтера и Джимми Рея Пейна — юношей, которым было уже за двадцать.

Уильямса защищала высокопрофессиональная команда адвокатов: Джим Китченс и Эл Биндер из Джексона, штат Миссисипи, и Мэри Уэлком из Атланты. Ключевыми фигурами обвинения были помощник окружного прокурора округа Фултон Гордон Миллер и Джек Мэллард. Поскольку я занимался делом на этапе расследования, из администрации прокурора меня просили приехать и давать советы по ходу суда. На всех заседаниях я сидел за столом обвинения.

Если бы суд заседал сегодня, я бы свидетельствовал о "modus operandi" дела, его отличительных особенностях и связи отдельных рассматриваемых случаев. А после признания подсудимого виновным перед вынесением приговора мог дать профессиональное заключение о степени его опасности в будущем. Но в 1982 году суды не учитывали нашего мнения, и поэтому я мог только советовать.

Стратегия обвинения строилась в основном на семи сотнях волос и волокон, которые скрупулезно исследовали Ларри Петерсон и эксперт лаборатории ФБР в Вашингтоне Хэл Дэдмен. Несмотря на то что Уильямса обвиняли в убийстве двух человек, судебная процедура, принятая в штате Джорджия, допускала привлечение других связанных с делом случаев, что было невозможно в штате Миссисипи и к чему, судя по всему, была не готова защита. Для обвинения трудность состояла в том, что Уильямс был человеком спокойным, с мягкими манерами и четкой, грамотной речью. Округлое лицо, тонкие кисти рук, очки с толстенными стеклами — он скорее походил на отличника, чем на серийного убийцу детей. Уильямс повадился выпускать пресс-релизы о том, какой он абсолютно невиновный человек и какая расистская подоплека скрывается в факте его ареста.

Обвинение не рассчитывало, что Уильямс будет давать показания, но я полагал, что это весьма вероятно. Судя по тому, как он убивал, и по его публичным заявлениям, Уильямс был достаточно самонадеян и заносчив, чтобы возомнить, что сможет управлять судом, как управлял общественностью, прессой, полицией. На закрытой встрече сторон в кабинете судьи Кларенса Купера адвокат Эл Биндер заявил, что в пользу защиты готовился давать показания знаменитый судебный психолог из Финикса Майкл Брэд Бейлис. Он собирался утверждать, что Уильямс не соответствовал разработанному ФБР психологическому портрету преступника и был не способен на убийство. Доктор Бейлис уже провел три независимых осмотра подсудимого.

— Прекрасно, — отозвался Гордон Миллер. — У вас он, а у нас контрдоказательства того самого агента ФБР, который предсказал абсолютно все в этом деле.

— Вот уж с кем чертовски не хочется встречаться, — воскликнул Биндер, а Миллер заметил, что большую часть заседаний я просидел за столом обвинения.

Но мне все же довелось встретиться с той и другой стороной. Мы пользовались комнатой присяжных. Я объяснил защите, кто я такой, и предупредил: если противоположную сторону не устраивает, что я служу в ФБР и не являюсь профессиональным врачом, будет привлечен сотрудничавший со мной психиатр, например Парк Диц, но я уверен, что он засвидетельствует то же самое.

Кажется, мои слова подействовали на Биндера и его помощников. Они явно оттаяли, обращались ко мне уважительно, а Биндер даже рассказал, что его сын тоже хочет стать агентом ФБР. В конце концов Бейлис так и не выступил на суде. Через неделю после окончания процесса он признался репортерам из «Атланта джорнал» и «Атланта конститьюшн», что считал характер Уильямса неустойчивым, а его самого эмоционально способным на убийство. Что мотивом преступлений послужила его болезненная потребность повелевать. Бейлис отметил, что Уильямс требовал от него либо изменить показания и не упоминать о кое-каких вещах, либо отказаться от выступления вообще. По его словам, наибольшую трудность для защиты представляло постоянное стремление Уильямса всем руководить самому.

Все это крайне меня интересовало, потому что в мельчайших деталях соответствовало подготовленному Роем Хейзелвудом и мной прогнозу. Но во время процесса произошло еще одно знаменательное событие. Как большинство иногородних участников заседаний, я остановился в «Мэрриотте», неподалеку от здания суда. Как-то вечером я ужинал в столовой один, и в этот момент ко мне подошел чернокожий человек лет сорока пяти, внушительной наружности и представился доктором Брэдом Бейлисом. Я сказал что знаю и о нем, и о том, с какой целью он приехал сюда. Тогда он попросил разрешения присесть за мой столик. Я предположил, что будет неудобно, если перед завтрашним его выступлением в пользу защиты нас сегодня увидят вместе. Но он ответил, что это его мало волнует, устроился на стуле и спросил, что я о нем знаю. Оказалось, не так уж и мало. Я прочитал одну из своих мини-лекций по криминальной психологии и предупредил Бейлиса, что он может попасть в неловкое положение, если будет свидетельствовать так, как того хочет защита. Уходя, он пожал мне руку и сказал, что не отказался бы прослушать курс у нас в Квонтико. Я шутливо ему подмигнул и ответил, что все будет зависеть от того, как он выступит.