Глава 15

Глава 15

«Большевики ли мы? Ну, конечно. А кто же мы еще, скажите на милость?» Большевистская императрица и «вся королевская конница»

Война закончилась, и Шоу смог вернуться на трибуну. Теперь на него как на оратора был еще больший спрос, чем раньше.

В России происходило нечто величественное и непонятное. Перед Советским правительством и его вождями стояли нелегкие задачи; нелегко было также объяснить политику нового государства англичанину. И все-таки Шоу не упускал случая выступить на эту тему и попытаться разъяснить ситуацию. Трудно требовать от него, чтобы он еще в ту пору нашел точные формулировки и верное объяснение всем событиям внутренней жизни нового государства, тем не менее его доброжелательность и яростный пыл, с которым он защищал новое русское государство, несомненны.

21 ноября 1919 года на лекции, посвященной столетию со дня рождения английского писателя-социалиста Джона Рэскина, Шоу опять заговорил о России. В привлекшем внимание социалистов споре Ленина и Каутского Шоу безоговорочно взял сторону Ленина.

«Я понимаю, что вожди социализма, люди с соответствующим умом и политическим чутьем, не должны выжидать, как хочет от них этого Каутский, утверждающий, что не следует ничего предпринимать до тех пор, пока не обратишь народ, и что можно одержать бескровную победу у избирательных урн. Народ редко знает, чего он хочет, и никогда не знает, как достичь цели».

Шоу старался понять сам и донести до слушателей мотивы действий советских руководителей:

«Русские массы избрали национальную ассамблею; Ленин и большевики безжалостно отшвырнули ее и перестреляли, убирая с пути, поскольку она отказывалась убираться… Некоторые из вас, имея в виду эти расстрелы, отвергают большевизм как запятнавшую себя кровью тиранию и восстают против попытки связать большевиков с именем Рэскина. Но если вы решили никогда не следовать за пророками, во чье имя правительства убивали тех, кто оказывал им сопротивление, вы должны будете прежде всего отвергнуть свою собственную страну, свою собственную религию, свой собственный гуманизм. Давайте будем смиренными. Вы не можете отвергнуть религию из-за того, что она была связана со злодеяниями множества религий Вы не можете, к примеру, требовать от каждого принадлежащего к римско-католической церкви, чтобы он отвергал спою церковь из-за того, что было совершено инквизицией, или требовать, чтобы протестант признавал достоинства и недостатки Лютера, сообразуясь с тем, что творили солдаты Густава-Адольфа. Единственное, что мы можем сделать, — это пожалеть о совершенных злодеяниях. Ленин сказал на днях: «Да, были совершены злодеяния и не все они были неизбежными». Хотел бы я, чтобы у каждого из европейских государственных деятелей нашлось столько искренности. Посмотрите на все, что было совершено не только большевизмом, но и антибольшевизмом, нами самими и всеми воюющими! Единственное, что мы можем сказать: «Господи, прости нам всем».

В Англии тех лет немного нашлось бы людей, которые проявили бы столько понимания и так яростно выступили на защиту Советов, как 63-летний Шоу.

Незадолго до того Шоу напечатал в еженедельнике Независимой лейбористской партии «Лэйбор лидер» большую статью, озаглавленную «Большевики ли мы?». Вопрос был поставлен очень смело, и Шоу без колебаний отвечал на него положительно: «Ну, конечно. А кто же мы еще, скажите на милость?»

«Почему мы колеблемся называть себя большевиками?» — спрашивает Шоу и отвечает:

«Нет сомнения, что отчасти из-за страха. Но есть и другие причины. В самом названии этом нет точности. Согласно тому и другому определению этого термина вся нынешняя палата общин — большевистская; а ведь с некоторыми из героев последних всеобщих выборов ни один джентльмен не может себе позволить якшаться.

Существует два определения большевизма.

В устах защитников существующего порядка (если только можно назвать это порядком) большевизм означает просто социализм. Я социалист и как таковой большевик.

В устах доктринеров-демократов большевик — это тот, кто, отбросив демократию, поскольку она оказалась безнадежной, в свете событий, подобных упомянутым выше всеобщим выборам или войне, которая к ним привела, прямо взглянул на тот факт, что массами можно управлять только с помощью демагогии и принуждения, прикрытых красивыми фразами и применяемых по отношению к большинству энергичным меньшинством, которое знает, чего оно хочет добиться, и знает, как этого добиваться от большинства, а именно — от тех карлейлевских «сорока миллионов человек, главным образом дураков», раньше известных в Англии под именем Джона Булля, дядюшки Сэма и брата Джонатана, а теперь окрещенных заново более выразительным именем Генри Дуба. Это последнее определение распространяется также на наши правящие классы и их защитников. Так что теперь все мы большевики. Троекратное ура большевизму!

…Не могу отрицать того, что я тоже в некоторой мере большевик, согласно этому второму определению, хотя я и называю себя довольно часто демократом. Последнего не всегда можно избежать, когда морочишь голову Дубам, собравшимся на митинг. Когда ты говоришь этому Генри, что его голос — это глас божий, он всегда восклицает: «Верно, верно, босс! Скажи мне, что говорить». И тогда ты можешь сказать ему, что говорить, и он это будет повторять. Генри не в большей степени способен создавать законы, чем, скажем, писать пьесы. Вы предоставляете ему право голоса, потому что лесть менее хлопотна, чем принуждение, точно так же, как вы предоставляете право исполнения своих произведений музыканту, когда вам нужно сбыть через него что-нибудь по дешевке граммофонному тресту.

Когда вы честно обсуждаете вопрос о демократических правах с любым человеком, уже достигшим двадцати лет и имеющим хоть какой-нибудь практический опыт в выборах, то формулировка «управление силами народа» всегда снижается до формулировки «управление с согласия народа».

Ну, а в ту самую минуту, как вы делаете попытку управлять с согласия народа, вы убеждаетесь, что народ вовсе не согласен, чтобы им управляли. Ни один из этих людей не захочет платить местные или государственные налоги, если не пригрозить ему пожизненным заключением в случае отказа…»

Как видите, все это идеи, чрезвычайно спорные, мы можем не соглашаться с ними, но нельзя умолчать о них, потому что для Шоу они не случайны, он высказывал их постоянно, на всем протяжении жизни.

«Даровать Генри преимущества социализма — все равно что насильно кормить разъяренную собаку, у которой болит глотка… Однако если оставить Генри (или Ивана) в покое, выступят на арену какие-нибудь другие энергичные представители меньшинства и будут дурачить и принуждать его, и не ради его блага и блага всего мира, а ради погибели его потомства. И потому до тех пор пока Генри не осознает необходимость управления и правительства, его следует угрозами понуждать к подчинению этому правительству, и лучше, если его принудить к подчинению честному правительству, чем правительству бесчестному.

Мне бы хотелось, чтоб наше собственное правительство вняло убеждениям и с серьезностью отнеслось к создавшемуся положению. Если мы будем настаивать на войне с Россией для того, чтобы заставить Ивана восстановить царизм, мы вызовем политический кризис, по сравнению с которым кризис, возникший в результате минувшей войны, покажется просто шуткой.

Во время войны среди нас здесь были англичане, которые хотели, чтобы война прекратилась. Среди нас были англичане, которые думали, что ее никогда и не следовало начинать… Однако не было англичан, которые хотели бы, чтоб немцы победили и навязали Англии прусскую систему. Прогерманизм был мифом, обыкновенным предлогом для взломщиков, желавших поживиться в бакалейных лавочках, а также для политических и интеллектуальных взломщиков, желавших поживиться в парламенте и университетах.

Однако если мы будем продолжать свою роялистскую войну против русской революции, то в Англии и на самом деле появятся прорусские элементы. Появятся миллионы англичан, и в их числе будут лучшие из англичан, которые, отнюдь не желая победы генералам Колчаку и Деникину, будут пылко молиться о том, чтобы большевистские войска разделали их под орех, даже если, к нашему вечному позору, у некоторых из этих генералов будут служить английские солдаты.

…Если правительство Великобритании, потеряв рассудок, станет играть с огнем, оно не сможет погасить его потом своими глупыми, полными ужасов грошовыми Белыми книгами. Никакие злодеяния, которые оно огласит, не будут столь ужасны, как эта злодейская реставрация царизма английскими войсками».

Бернард Шоу беззаветно защищал дело русской революции в ту пору, когда у нее было еще совсем немного друзей на Западе и когда даже те, кто считал себя революционером и марксистом, выступали против нее так же яростно, а может, даже еще более яростно, чем журналисты капиталистической прессы.

Среди них был, например, Генри Хайндман, в течение целого поколения остававшийся видным вождем английской социал-демократической партии. Шоу попросили написать для либерального еженедельника «Нэйшн» рецензию на новую книгу Хайндмана «Эволюция революции», и в этой пространной рецензии Шоу снова выступил в защиту Советов, обрушившись на позицию Хайндмана.

«Английский архимарксист столкнулся с осуществлением всех заповедей своей религии; с крахом капитализма, экспроприацией экспроприаторов, разрешением от бремени старого общества, беременного новым, при помощи «sage femme la Force», акушерки — силы, с диктатурой пролетариата и с уничтожением буржуазного строя как строя социального. И вместо того чтобы вскричать «Vive la Revolution» и броситься укладывать чемоданы для поездки в Москву и закладки нового памятника Марксу, он перечерчил самого Черчилля в поношении большевиков».

Шоу показал в этой рецензии, что он лучше разбирается в Марксе, чем сам знаменитый Хайндман. Один за другим он разбивает аргументы Хайндмана в его споре с большевиками; даже такие распространенные обвинения, как введение принудительного труда.

«Что касается меня, то мне непонятно, как человек, имеющий хотя бы самое элементарное представление о социализме, может сомневаться в том, что принудительный труд и подход к паразитическому безделью как к прегрешению против святого духа должны лежать в основе социалистических законов и религии. И если Ленин ликвидировал безделье в России в то время, как мы, пребывая в долгах по уши, не только миримся с этим бездельем, но я продолжаем осыпать его роскошью, когда голод свирепствует рядом, то я гораздо более склонен кричать «Браво, Ленин!» и «Тем хуже для нас», чем разделять столь явный испуг мистера Хайндмана…»

Как видите, знаменитый Хайндман, в течение целого поколения предрекавший приход социалистической революции, не признал ее, когда она произошла в России. А Бернард Шоу, которого так часто объявляли беззубым и половинчатым социалистом, принял ее всем сердцем и защищал против всех нападок.

Наряду с многочисленными статьями и речами «русским темам» были посвящены также две одноактные пьесы Шоу. Первая, написанная еще перед войной, называлась «Екатерина Великая» и рассказывала о похождениях английского офицера, находившегося при русском дворе с дипломатической миссией. Солдаты затащили его в покои императрицы, которая стала щекотать его кончиком туфли, восхваляя при этом попутно мосье Вольтера. Потемкин появлялся в покоях императрицы мертвецки пьяным. Вторая пьеска называлась «Анаджанская — большевистская императрица», и главной героиней ее была великая княгиня, которая, наскучив придворной жизнью, становится революционеркой. Встретив своего прежнего министра, она говорит ему, вспоминая жизнь двора:

«Мы настолько прогнили, так устарели, так обессилели, так растлились, что пришли в конце концов к тому, что стали желать собственной погибели.

Штрамфест. Вы богохульствуете.

Великая княгиня. Все великие истины поначалу бывают богохульствами. Вся королевская конница и вся королевская рать[27]не могут восстановить трон моего отца. Если б они могли, вы бы сделали это, правда ведь?

Штрамфест. Видит бог, сделал бы

Великая княгиня. Серьезно? Вы стали бы держать народ в этой безнадежной жалкой нищете? Вы бы снова переполнили эти позорные тюрьмы благороднейшими людьми страны? Вы бы утопили встающее солнце свободы в море крови, из которого оно поднялось? И все оттого, что где-то посреди всей этой грязи был маленький островок дворцовой роскоши, где вы и несколько других стояли в полной форме и зевали изо дня в день и ночи напролет от нестерпимой скуки, покуда могила, зевнув, не распахивала пасть — и вы падали туда, потому что не могли придумать ничего лучшего Да как можно быть таким глупцом и таким варваром?»

Таким образом фантастическое нагромождение нелепостей скрывало в этой пьеске несколько весьма неприятных для английской публики истин.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.