Из воспоминаний Морриса Коэна
Из воспоминаний Морриса Коэна
Я сумел убедить Лону в том, что посредством шпионажа многие страны испокон веков хотели и хотят знать не только то, что их ждет впереди, но и как лучше обезопасить себя. Что сбором и анализом информации человек начал заниматься еще с незапамятных времен. Что еще за четыреста лет до рождества Христова китайский министр Суньцзы обращал внимание на то, что хорошая разведка важнее самой войны. Что победа в ста битвах не является вершиной полководческого мастерства, вершина мастерства заключается в обеспечении безопасности без сражения. Что возвышение и падение народов и государств зависело от того, насколько хорошо они добывали и использовали необходимую для своего выживания информацию о соседних странах.
Сделав этот исторический экскурс, я попросил Лону никому не рассказывать о нашем разговоре. Сказал, что, только храня строжайшую тайну, мы сохраняем жизнь не только себе, но и тем русским, которые работают в Нью-Йорке. Удивленная моим сообщением, она тогда робко спросила: «А не страшно ли тебе?» Я ответил ей: «Да, страшно, иногда кажется, что каждый прохожий смотрит на тебя и знает, кто ты такой. А тут еще эти навязчивые мысли о том, что тебя могут в любую минуту разоблачить, арестовать…»
Начальник внешней разведки НКВД генерал Фитин, ознакомившись с материалами дела № 13 676, сделал вывод, что Луису и его супруге, которую он сам завербовал, можно вполне доверять. Взяв из специальной папки бланк шифротелеграммы, он тут же сам заполнил его:
Нью-Йорк. Максиму.
Сов. секретно.
Выразите от имени руководства Центра благодарность Луису за плодотворную работу с нами. Оказывайте ему постоянно моральную и материальную поддержку, на денежные средства не скупитесь.
Леонтине присвоен псевдоним Лесли. Ориентируйте ее на получение секретной информации по месту работы — на авиационном заводе, где нас в первую очередь интересуют тактико-технические данные экспериментальных образцов вооружения боевых самолетов.
По имеющимся у нас данным, на смежном Хартфордском заводе по производству авиадвигателей и огнестрельного оружия к серийному выпуску готовится новый авиационный пулемет. Просим разработать операцию с возможным участием Лесли по добыванию необходимого для наших конструкторов образца этого оружия.
Виктор.
2.12.41 г.
Первичная информация об авиационном пулемете поступила в нью-йоркскую резидентуру от Лесли. Она получила ее от молодого инженера Хартфордского завода Аллена Каугилла,[34] который довольно часто приезжал в Нью-Йорк на смежное авиапредприятие, где и познакомился с Лесли. Пользуясь своей приятной внешностью, остроумием и находчивостью, она не только изучала Аллена, но и влияла на него в нужном плане, выведывая при этом «втемную»[35] необходимую секретную информацию.
Поэтому при разработке операции по получению экспериментального образца нового пулемета главная роль отводилась Лесли, которая должна была привлечь для выполнения этого задания симпатизирующего ей американца.
— Женщина ты смелая, решительная, умеющая находить подходы к любому человеку, — инструктировал ее Луис, — вот и используй свое личное обаяние… Попробуй убедить его и сделать готовым выполнить любую твою просьбу… Или подкупить его… Деньги на это, как сказал Твен, будут выделены.
— А если Каугилл откажется и пригрозит разоблачением?
— В нашем деле, конечно, всякое может случиться, к этому тоже надо быть готовым… Но будем надеяться на лучшее. В этом случае, как говорил мой отец, надо уметь анализировать саму обстановку и состояние людей, в ней находящихся. Кстати, его жизненные правила в некоторой степени вполне могут соответствовать заповедям разведки. Вот послушай: «Если ты находишь обстановку неблагоприятной, надо сделать все возможное, чтобы изменить ее в свою пользу». Или вот: «Не бойся сказать „нет“, если что-то тебя не устраивает». «Если чувствуешь, что люди не делают того, что должны делать, не полагайся на них». И особенно важна для нас вот эта заповедь: «Если приходится рисковать, то полагайся только на собственные силы и не рассчитывай ни на кого»…
— Хорошо, хорошо, я согласна рисковать и рассчитывать на свои силы, но если он все же пригрозит мне?..
— Тогда ты напомни ему, что он тоже разгласил тебе служебную тайну. Иначе откуда ты могла узнать о секретном оружии, которое выпускают на их заводе для оснастки военных истребителей? Что за это разглашение его тоже выгонят из фирмы и еще под суд отдадут.
Лесли воспрянула духом и облегченно вздохнула:
— Неплохо придумано, черт подери! В случае чего, так я ему и вмажу!
На встрече Аллен[36] принял ее предложение и согласился за тысячу долларов вынести с территории завода все детали пулемета. Все, кроме тяжелого и длинного ствола, крайне неудобного для выноса. Над этим ломали голову и Лесли с Фрэнком, и Твен с Луисом. Думали об этом и в московских кабинетах внешней разведки. В конце концов родилась идея: если Фрэнк высокого роста и обладает достаточной физической силой, то можно привязать ствол пулемета к спине под верхнюю одежду. Фрэнк вполне подходил к выполнению этого мероприятия: он был высок ростом и довольно крепкого телосложения. Фрэнк успешно осуществил сложную и опасную операцию, а затем в назначенный день и час к нему прибыл из Нью-Йорка Луис. Уложив в футляр от контрабаса ствол пулемета, он в тот же день выехал поездом обратно.
На этом, однако, трудности с доставкой ствола не кончились: «музыкальный инструмент» надо было как-то передать в советское консульство, охраняемое ФБР. Сделать это было тоже непросто, поскольку посторонних людей на территорию консульства не пускали. Оставался один вариант: передать «контрабас» сотруднику консульства где-нибудь за городом. Но все советские граждане, аккредитованные в Соединенных Штатах, находились под наружным наблюдением. Однако и из этой сложной ситуации выход был найден: в негритянском гетто Луис подобрал, как ему показалось, надежного безработного негра и уговорил за определенную сумму передать «контрабас» некоему господину в фиолетовых брюках и длинном клетчатом пальто светло-серого цвета, в руках у которого будет дирижерская палочка. Осуществить эту акцию предстояло на барахолке в районе Гарлема. По договоренности негр не должен был продавать этот «инструмент» ни за какие деньги никому, кроме господина с названными ему приметами. А чтобы не произошло накладки, тот для страховки должен был, обращаясь к обладателю «инструмента», употребить условное слово «сундук». Так и случилось: покупатель подошел к «продавцу» и спросил: «Сколько стоит ваш музыкальный сундук?» После чего, получив дополнительное вознаграждение от «богатого покупателя», негр погрузил «контрабас» в его машину и незаметно покинул барахолку.
Вся операция прошла быстро и без каких-либо сбоев. Экспериментальный образец авиационного пулемета вскоре был доставлен в Москву.[37]
Через некоторое время в Центр пришел короткий отчет о проделанной Луисом работе. В шифротелеграмме, адресованной заместителю наркома внутренних дел, сообщалось:
Москва. Центр.
Лично т. Павлу.[38]
Особой важности. Совершенно секретно.
С учетом указания № 26-с Луисом завербован на идейно-политической основе агент Мортон. В настоящее время он используется в изучении немецкой колонии в Нью-Йорке и в вербовочной разработке активного ее члена военспеца Рихарда. Прорабатываются мероприятия по продвижению Мортона в один из промышленных центров штата Мэриленд, в котором началось производство новых видов вооружения американской армии.
Луисом приобретены еще два источника — Фрэнк и Рэй. От последнего получены особо секретные материалы по радарам и сонарам[39] (чертежи и расчетные данные будут направлены через курьера).
Считаем необходимым информировать также о том, что американская пропаганда продолжает утверждать, что Советским Союзом подписан перед войной предательский пакт Молотова — Риббентропа о ненападении, который позволил Гитлеру легко расправиться с соседними странами. В связи с этим ставится вопрос о прекращении экономических и торговых отношений с СССР. Наиболее реакционные круги США открыто оправдывают нападение гитлеровской Германии на нашу страну и надеются, что немцы и русские обескровят в этой войне друг друга, а США и Англия установят в СССР и Германии послушные им режимы. Кроме того, добытые нами материалы свидетельствуют о том, что руководители США и Великобритании ведут тайные переговоры об оказании помощи Советскому Союзу военной техникой, которая пригодна лишь для оборонительных действий.
Максим.[40]
Тов. Фитину П. М.
Пр. подготовить записку в МИД с сообщением о намерениях США и Англии оказать нам военно-техническую помощь.
Прочитав резолюцию, Фитин бросил взгляд на настольный календарь: на нем была жирно обведена красным карандашом цифра «двадцать ноль-ноль». Вспомнив, что на это время у замнаркома Абакумова назначено оперативное совещание руководящего состава, до начала которого оставалось всего шесть минут, он убрал в сейф документы и вышел из кабинета.
* * *
С совещания у заместителя наркома генерал Фитин вернулся лишь за полночь и сразу же вызвал Овакимяна и Квасникова — раньше трех часов ночи никто тогда из сотрудников внешней разведки с работы не уходил.
Кратко изложив содержание состоявшегося на совещании разговора, Фитин сухо добавил:
— И еще… Мне были высказаны серьезные претензии по организации работы в загранрезидентурах. В частности, по отслеживанию информации оборонного значения. Идет война, гибнут советские люди из-за нехватки военной техники. И допускать здесь сбои, как вы сами понимаете, равносильно предательству…
Квасников и Овакимян переглянулись. Генерал заметил это, но не подал вида и продолжил прерванный разговор в прежней тональности:
— В том, что Советский Союз оказался не готов к войне, есть и наша вина. Мы должны это честно признать… Но я не к тому, чтобы искать конкретного виновника. Тем более этим делу уже не поможешь. Наше Отечество в большой опасности. Поэтому нет сейчас задачи важнее, чем добывание военной информации. Надо особое внимание обратить на получение разведданных о разработке новых видов и типов вооружения. Помните, начальник Управления стратегических служб США сказал, что современная война ведется не только на полях сражений, но и на других фронтах?! Точно так же считает и господин Черчилль… А вот наш уважаемый Горский, находясь под боком у Черчилля, видимо, не слышал его заявления. В последнее время от него вообще не поступает какой-либо информации…
— Извините, Павел Михайлович, — перебил Фитина сердитый Овакимян,[41] — но я с вами не согласен. Если бы все загранточки работали так, как малочисленная лондонская резидентура Горского, то вы не стали бы сейчас высказывать скопом свои претензии ко всему аппарату разведки. Я понимаю, что на совещании вам за нас всех накрутили хвоста и дали новые установки… И это, может быть, справедливо: немец-то уже под Москвой!.. А чтобы отбить его, повернуть вспять, изгнать с советской земли, для этого нужны не только людские силы, но и современное, новейшее оружие. Почти семь лет я проработал в Америке… И вы, Павел Михайлович, очевидно, знаете, что наша резидентура, когда началась война в Европе, добыла огромное количество технических чертежей, схем и описаний новейших видов вооружения.
Овакимян сделал паузу, припоминая что-то еще, потом продолжил свой монолог:
— Я уже не говорю о приборах для определения дальности, скорости и курса цели. Но не все это было реализовано тогда, не все использовалось для создания новой техники и вооружения. Лежит эта ценная информация у нас в отделе невостребованной. А теперь вот, когда петух клюнул, начали наши большие руководители повышать требования к разведке… Ну, а вы, в свою очередь, — к нам, ее сотрудникам. Но на самом деле так не должно быть. Разведчики в поле[42] работают так же мужественно и самоотверженно, как солдаты на войне. Они, поверьте мне, не знают покоя ни днем ни ночью, потому что понимают, что их Родина в опасности. И не надо поэтому предъявлять им какие-то там повышенные требования. Тот же Барковский в Лондоне, не досыпая, спешил, переводил доклад Уранового комитета, а днем бегал на явки с агентами или на встречи с кандидатами на вербовку. И между прочим, как сообщается во вчерашней шифровке, он осуществил вербовку доктора физических наук, специалиста по ядерной физике Керна. В той же телеграмме Горского говорится еще о том, что англичане по урановым исследованиям значительно опережают своих коллег в Штатах. Подтверждают это и американские физики Юри и Пеграм. Недавно они специально побывали в Англии, чтобы узнать, как обстоят там дела по урановой проблеме. А вы, Павел Михайлович, говорите, что от Горского давно нет информации! На сегодняшний день, по моей оценке, это самая активная резидентура…
— Но почему я ничего не знаю о вчерашней шифровке из Англии? — Фитин с упреком посмотрел на Квасникова.
— Мы получили ее вчера где-то в десять вечера, когда вы были на совещании, — спокойно ответил Квасников. — А посему позвольте мне, Павел Михайлович, сказать несколько слов в защиту научно-технической разведки, поскольку речь идет именно о ней и поскольку я возглавляю ее последние два года.[43]
— Да ради Бога!
— Полностью согласен с тем, что сказал Гайк Бадалович, — степенно начал Квасников, — а сейчас я хочу напомнить о том, почему руководство наркомата стало метать громы и молнии в наш адрес. Три года назад в печати, как вы, наверное, помните, появились выступления товарищей Ворошилова, Кагановича и нашего наркома о том, что не этично, мол, воровать секреты у иностранных государств. Высказывалась даже мысль, что советские ученые сами с усами, что они все могут и т. п. В ответ на это некоторые наши резидентуры отреагировали тоже соответствующим образом — стали сворачивать работу по линии НТР. Да и в Центре аппарат НТР полностью разогнали, оставили в нем лишь двух человек — меня и Панина. Тогда все молчали, хотя и понимали, что шло умышленное, ничем не оправданное сворачивание деятельности научно-технической разведки…
— Нет, не все, — не поднимая опущенной головы, буркнул Овакимян.
— Да, вы были единственный человек, кто осмелился отправить Деканозову шифровку в защиту НТР. Если мне не изменяет память, вы объясняли нападки на НТР не чем иным, как некомпетентностью и шапкозакидательскими настроениями наших высокопоставленных особ…
— Совершенно верно, — поднял голову Овакимян, — но ведь после тогдашнего моего заявления мало что изменилось: как держали НТР в черном теле, так и сейчас это продолжается. Вы же по-прежнему остались самым малочисленным подразделением?
— Да, — согласился Квасников, — а требования, как видите, предъявляются по-прежнему повышенные. Это же парадокс! И еще одно противоречие, теперь уже по урановой проблеме. Нами получено шесть достоверных ценнейших информаций, в том числе доклад аж самому Уинстону Черчиллю, в котором обсуждается возможность практического изготовления атомной бомбы. То есть идея создания атомного оружия приобрела уже реальные очертания и приняла характер плановых действий. А у нас эти бесценные материалы не находят реализации, лежат у товарища наркома под сукном. Нам же говорят: давай новую информацию из Берлина, Нью-Йорка и Вашингтона…
— Подождите-подождите, Леонид Романович, — остановил Квасникова Фитин. — Этак можно слишком далеко зайти и… не вернуться. Да, нарком в этом вопросе часто бывает камнем преткновения, но ему с его высоты, наверное, намного виднее. Не забывайте, в какое время поступили к нам все эти действительно архиценные материалы — в один из самых тяжелых периодов войны, когда главным лозунгом страны являлся призыв: «Все для фронта, все для победы!» Да, Лаврентий Павлович сомневается в этой информации и побаивается, как бы наши союзники из Англии не втянули нас в непредвиденные расходы. Доклад английского Уранового комитета, о котором вы говорили, направлен наркомом какому-то независимому эксперту. До сих пор я не знаю, кто это может быть. А ведь смысл этого, как вы сказали, «давай-давай» сводится к тому, чтобы пока накапливать, анализировать, добывать информацию и делать правильный прогноз исследований по урану.
— Чтобы это делать, — вставил Квасников, — надо иметь под рукой добытые разведкой материалы, а не хранить их под сукном у наркома.
Фитин кивнул головой:
— Согласен. Поручаю лично вам, Леонид Романович, как человеку близкому к нашей отечественной науке и наиболее осведомленному в урановых изысканиях за рубежом разработать комплекс мероприятий. В них вы должны предусмотреть следующие вопросы… Запишите, пожалуйста…
Квасников приготовился делать пометки.
— Первое: где предположительно могут вестись разработки атомного оружия. На какой стадии они находятся? Кто из крупных физиков-атомщиков подключен к ядерным исследованиям? Есть ли среди них выходцы из России? В этом случае предусмотреть возможность их изучения. Второе: надо обязательно заложить в план доразведку урановых рудников, предприятий — поставщиков ядерного топлива, строительства новых экспериментальных заводов, лабораторий и цехов. Третье — это получение информации о координации работ между Англией и США… И последнее: невзирая на то, что в Берлине и Париже в связи с войной закрылись наши резидентуры, подумайте о возможности использования там разведчиков-нелегалов по добыванию атомных секретов. Главное сейчас — не сбиться, не потерять атомный след. Теперь давайте вместе определимся, как назвать нам операцию по проникновению в зарубежные атомные центры и то дело, в котором будут накапливаться сведения по ядерной бомбе.
— В Англии разработка такого оружия ведется под кодовым названием «Производство сплавов для труб», — заметил Квасников. — То есть «Тьюб Эллойз».
— А «Тьюб Эллойз», это что такое? — поинтересовался Фитин.
— Это кодовое название уранового проекта, — заметил Овакимян. — Нам надо тоже придумать что-то фантастическое, связанное с названием такого вида оружия, которое несет всему живому на Земле смерть.
— Ну так предлагайте.
— Я предлагаю, — растягивая слова, начал Овакимян, — назвать эту операцию одним емким словом «Энормоз». В переводе на русский оно имеет несколько значений: это что-то такое громадное, страшное и чудовищное. Этим же словом можно назвать и дело.
— А что, неплохо звучит! — воскликнул Фитин. — Можно согласиться.
— Начальству, конечно, виднее: пусть будет «Энормоз», — равнодушно махнул рукой Квасников. — Неплохо было бы, если бы и вы, Гайк Бадалович, подключились к выполнению нашей операции. Как-никак, вы все же долгое время работали в Нью-Йорке, хорошо знаете оперативную обстановку в Америке, состояние агентурного аппарата и тому подобное… К тому же вы доктор химических наук, что тоже очень важно для разработки, связанной с одним из химических элементов таблицы Менделеева.
— Правильное пожелание, Леонид Романович, — одобрил Фитин, — Мы подумаем, как подключить доктора наук к делу «Энормоз». — Он бросил взгляд на напольные часы с огромным латунным маятником: было уже около трех часов ночи, быстро встал и, обращаясь к Квасникову, сказал: — План мероприятий и постановление о заведении дела «Энормоз» я жду от вас через два дня. Сейчас я должен идти на доклад к Берии, а вы вместе с Гайком Бадаловичем возьмите дежурную машину и поезжайте домой. Спокойной ночи.
* * *
Генералу Фитину было неведомо о том, что в это же время, в конце 1941 года, советское посольство в Лондоне открыто, не маскируясь, посетил долговязый и нелепый в своем длиннополом пальто сравнительно молодой человек и попросил провести его к послу Ивану Михайловичу Майскому. Стеснительный посетитель с печальными глазами сообщил послу, что у него имеется для советского правительства важная информация о разработке ранее неизвестного в мире мощного боеприпаса. Что это суперсекретное оружие разрабатывается втайне от своего союзника — СССР, и потому он решил эту несправедливость исправить: готов информировать советских товарищей по этому вопросу.
Посол Майский, который был заранее извещен о возможном приходе к нему на прием немецкого ученого-эмигранта доктора Клауса Фукса, попросил его рассказать о себе.
Фукс сообщил послу, что ему тридцать лет, что родился он в семье немецкого священника неподалеку от города Дармштадта, Закончил Лейпцигский университет по курсу «математика и теоретическая физика», был членом Социалистической и, нелегально, Коммунистической партии Германии. Осенью 1933 года, спасаясь от разгула фашизма и гитлеровских репрессий, эмигрировал в Англию и направлен был на работу к профессору Бристольского университета сэру Нэвиллу Фрэнсису Мотту…
— Мотт стал сейчас Нобелевским лауреатом, членом Королевского научного общества и директором Кавендишской лаборатории, — пояснил он.
Далее Фукс рассказал, что в 1936 году он по рекомендации профессора Мотта поступил в аспирантуру Эдинбургского университета на кафедру эмигрировавшего из Германии выдающегося физика XX века Макса Борна. Что развязанная нацистской Германией война в Европе в одно мгновение превратила пользовавшегося сочувствием немца-эмигранта Клауса Фукса во «враждебного иностранца». Что его прошение о принятии британского подданства было аннулировано, а сам он, как и 70 тысяч других беженцев-немцев, подлежал в 1940 году интернированию и ссылке в лагерь на отдаленный остров Мэн в Ирландском море. Фуксу как молодому талантливому ученому пытались тогда помочь и Нэвилл Мотт, и Макс Борн, но безуспешно.
Страх англичан перед «пятой колонной» оказался настолько сильным, что он заставил их еще больше перестраховаться и отправить всех «враждебных иностранцев» и военнопленных итальянцев туда, где они уже никоим образом не могли причинить никакого вреда — одних тогда перебросили в Австралию, других — в Канаду. Фукс попал в пригород Квебека — в Шербрукский лагерь. Здесь у него появилось больше свободного времени, и он начал переписку со своей родной сестрой Кристель Хейнеман, проживавшей в то время в американском университетском городке Кембридж под Бостоном. Узнав из письма, что Клаус Фукс находится в Канаде за колючей проволокой, она, не раздумывая, обратилась за помощью к брату своей подруги, известному канадскому ученому, профессору математики Кингстонского университета Израэлю Гальперину. Тот внес его имя и фамилию в свою записную книжку, но сделать для него так ничего и не смог — не в его силах это было.
Через полгода, когда Уинстон Черчилль понял, что антинацистски настроенные немецкие эмигранты могут оказаться очень полезными в борьбе с Гитлером, все они были выпущены на свободу. Благодаря своему великому учителю Максу Борну Фукс попал в первую партию интернированных, направлявшихся в Англию. И именно в это время другой известный ученый, Рудольф Пайерлс, остался без своего ближайшего помощника Отто Фриша, который был переведен а Ливерпульскую исследовательскую группу Дж. Чедвика. Узнав, что Фукс находится в Англии, Пайерлс направил ему официальное письмо с предложением принять участие в «одном военном проекте». Не подозревая, что речь идет о программе создания урановой бомбы, Фукс согласился. В ходе же работ над проблемой разделения изотопов природного урана, а затем и проведения исследований в области гидродинамики газодиффузионного процесса Фукс понял, что волею судьбы он оказался непосредственным участником пролога страшной драмы, в финале которой может исчезнуть все человечество и вся созданная им мировая цивилизация. Вот тогда-то он и встал перед серьезным нравственным выбором: продолжать работу по созданию атомной бомбы, направленной якобы только против Гитлера, или отказаться и уйти из Бирмингемской лаборатории. На его решение повлияли события конца 1941 года, когда фашисты вышли к Москве и многим в Англии казалось, что коричневую чуму ничем не остановить. Зная, что активная работа немецких ученых над созданием атомной бомбы форсировала подобные изыскания в Англии, Франции и США, и понимая, как важно не дать немцам первыми получить это чудовищное оружие, Клаус Фукс решает остаться участником проекта «Тьюб Эллойз». Одновременно он принимает твердое намерение периодически информировать русских пока только о результатах своих собственных исследований и в конце 1941 года решает отправиться из Бирмингема в Лондон, чтобы посетить советское посольство.
После этой встречи с немецким ученым посол Иван Майский поставил в известность о предложении доктора Клауса Фукса помощника военного атташе Семена Кремера. Военный разведчик заинтересовался «доброжелателем» и через своего знакомого, иногда посещавшего советское посольство в Лондоне, тоже немецкого антифашиста, одного из руководителей Компартии Германии Юргена Кучинского обусловил с ним встречу.
— Я хочу вам помочь, — заявил Кремеру Фукс. — Ваша страна должна иметь для противовеса свою атомную бомбу. Мне, как участнику ее разработки, хорошо известно, что делается уже по этой проблеме в Англии. Можете верить мне, я — коммунист по убеждению и очень хочу вам помочь…
Военному разведчику показался странным этот бесхитростный поступок близорукого, с печальным выражением лица молодого худощавого человека, больше похожего внешним видом на сервантесовского Дон-Кихота, чем на ученого. Кремер решил проверить — «не подстава ли это изощренной и коварной СИС». Следующую встречу он назначил через три недели в другом месте. Но второй контакт Кремера с Клаусом Фуксом в силу неизвестных обстоятельств не состоялся — кто знает, возможно, советский разведчик и в самом деле уверовал, что это была подстава или спланированная на будущее провокация, и потому не вышел на связь. После этого Фукс снова обратился за советом к Юргену Кучинскому. Тот дал ему связь через свою сестру Урсулу[44] с Семеном Кремером.
На возобновленной встрече через связника Соню Фукс передал копии документа о газодиффузионном методе разделения изотопов и о начавшемся строительстве для этих целей завода в Северном Уэльсе под кодовым названием «Долина». Тогда же Фукс назвал имена крупнейших физиков Европы, которые, как и он, спасаясь от фашизма и гитлеровских репрессий, эмигрировали в Англию и стали работать над атомным проектом. Это были А. Эйнштейн, Л. Сцилард, Э. Ферми, Э. Сегре, Д. Франк, М. Борн, Г. Бете, Э. Вигнер, Э. Теллер, Р. Пайерлс, О. Фриш и многие другие.
Так была установлена постоянная связь с Фуксом.
Когда сведения от Фукса поступили к наркому Берии, тот был страшно удивлен, что их получила не резидентура НКВД, а ГРУ Красной Армии.
Вызвав П. М. Фитина, Берия поставил перед ним вопрос о передаче Фукса на связь сотрудникам лондонской резидентуры.
— Но военная разведка вряд ли согласится передать нам такой ценный источник, — усомнился Фитин.
— Пусть Горский по-хорошему переговорит с генералом Скляровым,[45] — заметил нарком и тут же пригрозил: — В случае чего пусть намекнут, что лучше не доводить дело до моего вмешательства…
Фитин все понял и принял указание наркома к исполнению. Впоследствии доктор Клаус Фукс стал фигурировать в материалах дела «Энормоз» как агент Чарльз.
Тогда же, в феврале 1942 года, разведка получила сведения о том, что французский ученый-атомщик Фредерик Жолио-Кюри во время вторжения немцев в Париж не покинул свою страну и принял активное участие в движении Сопротивления, превратив свою лабораторию в арсенал парижских маки.[46]
Однако по-прежнему не поступало никаких сведений лишь из Германии. Центр был обеспокоен этим, потому что ранее эта страна шла впереди других по исследованию урана в военных целях. Об этом свидетельствовали и необычные записи в виде формул и графиков по урану и тяжелой воде, которые были обнаружены 22 февраля 1942 года в сумке у убитого под Таганрогом немецкого офицера инженерных войск. По предположению уполномоченного Государственного Комитета Обороны по науке С. В. Кафтанова, фашистский офицер прибыл на оккупированную территорию юга России для поиска урановых месторождений.
В мае того же года в ГКО поступает с фронта письмо Флерова на имя Сталина:
Дорогой Иосиф Виссарионович!
Вот уже 10 месяцев прошло с начала войны, и все это время я чувствую себя в положении человека, пытающегося головой прошибить стену…
…Знаете ли Вы, Иосиф Виссарионович, какой главный довод выставляется против урана? — «Слишком здорово было бы».
…Если в отдельных областях ядерной физики нам удалось подняться до уровня иностранных ученых и кое-где даже их опередить, то сейчас мы совершаем большую ошибку…
На первое письмо и пять телеграмм ответа я не получил.
Это письмо последнее, после которого я складываю оружие и жду, когда удастся решить задачу в Германии, Англии или США. Результаты будут настолько огромны, что будет не до того, кто виноват в том, что у нас в Союзе забросили эту работу…
Послание Флерова было направлено на рассмотрение Л. Берии — как члену ГКО. Тот решил показать начальнику разведки, наложив синим карандашом резолюцию на подколотом к письму листочке:
т. Фитину П. М.!
Прошу проанализировать предложения ученого-фронтовика в совокупности с теми материалами, которые у нас имеются по делу «Энормоз», и доложить к 25.05.42 г.
По результатам анализа всех сведений по урановой проблеме Фитину была доложена Квасниковым и Овакимяном обобщенная справка, в выводах которой говорилось:
1. Письмо физика Флерова может стать дополнительным импульсом к решению вопроса о начале работ в Советском Союзе. Но само по себе оно вряд ли возымеет действие на руководство страны, потому что фамилию ученого-фронтовика мало кто знает. Письмо сыграет свою роль, если доложить его т. Сталину вместе с другими разведывательными материалами: в первую очередь это агентурные донесения из Англии Листа и Чарльза, шифровка о поездке в Англию американских ученых по урановой проблеме и радиограмма Ш. Радо по поводу германских ядерных исследований;
2. Учитывая, что в нашей стране крупные ученые не очень-то верят, что в ближайшем будущем можно создать атомное оружие, полагали бы целесообразным вышеперечисленные документы направить для оценки не светилам отечественной науки, а сравнительно молодому, честному и уже довольно известному в ядерной физике ученому.
Фитин, закончив читать справку, бросил взгляд на Квасникова:
— А кто им мог бы стать, по-вашему? Не забывайте при этом, что материалы-то у нас совершенно секретные…
— Потому-то они, очевидно, и лежат мертвым грузом у наркома, — улыбнулся Леонид Романович. — Что касается молодого компетентного ученого, то по этому вопросу пусть лучше ответит Гайк Бадалович…
Начальник разведки перевел взгляд на Овакимяна. Тот с готовностью откликнулся:
— Да, я мог бы переговорить по этому поводу с учеником академика Иоффе доктором наук Курчатовым…
— У вас что… есть прямой выход на него или вы лично знакомы с ним?
— Да, у меня есть прямой выход на него… Но сейчас, на мой взгляд, надо как-то убедить наркома, чтобы он с должным пониманием отнесся к нашим материалам по урановой проблеме. Надо убедить его в том, что это далеко не «деза» из-за кордона, а реальность.
Мы должны сделать все, чтобы нарком поверил в то, что там, на Западе, уже развернуты работы в этом направлении… Что задача создания атомной бомбы решаема и в нашей стране… Что у нас есть для этого собственный научный потенциал, есть прекрасные ученые… А когда он поверит в это дело, то легче будет проталкивать идею и на самый верх. Проект записки в ГКО нужно подписывать не одному наркому, но и кому-то еще из именитых ученых-физиков. Тому же, скажем, Семенову… Или Капице… Ведь вы знаете, что и на Рузвельта, прежде чем приступить к разработке атомной бомбы, было оказано давление через знаменитого Эйнштейна…
— Ну о чем вы говорите, Гайк Бадалович? — прервал Овакимяна Фитин. — Нарком не потерпит рядом со своей фамилией ничьей другой…
— А что же тогда делать?
Фитин сначала поежился, потом улыбнулся и сказал:
— Будем готовить другой вариант записки, но на имя вождя и за подписью одного, но зато очень сильного, нашего «железного» наркома…
К тому времени подоспело еще одно разведдонесение из Англии.
В нем Клаус Фукс сообщал о том, что разработанным лично им газодиффузионным способом разделения изотопов урана заинтересовались ученые США, что они готовы приехать в Бирмингем специально для того, чтобы обсудить с ним детали его проекта. Что канадское правительство тоже принимает участие в секретнейших работах по урану и что оно дало согласие на строительство завода промышленного производства ядерного горючего.
Только теперь, когда в один пакет сошлись толстая тетрадь, обнаруженная в сумке убитого офицера, второе письмо Флерова с фронта, радиограмма Ш. Радо из Швейцарии и сообщение К. Фукса из Лондона, Берия выехал в Кремль.
Сталин после ознакомления с материалами разведки серьезно задумался: «Как же так? Молотов говорил, что с послом Великобритании Стаффордом Криппсом достигнута была договоренность об оказании взаимной поддержки и помощи друг другу во всех военных разработках, и вдруг… Неужели английская сторона „забыла“ проинформировать нас об этом?» Сталин вышел из-за стола, раскурил трубку, прошел вдоль стены и, остановившись около огромной карты Европы, долго смотрел в верхний левый угол, где находилась Англия, потом перевел тяжелый взгляд на стоявшего в центре кабинета Берию:
— Проходи, садись, Лаврентий. В ногах правды нет… Как нет ее и в твоей лысой голове.
Берия внутренне содрогнулся: он понял, что Сталин им недоволен. Медленно подойдя к столу, Берия опустился в кресло.
— Англия — наш союзник, она должна быть заинтересована в разгроме фашистских войск… Не дезинформация ли это опять?.. Ты вот скажи мне, Лаврентий, почему англичане решили поделиться с Америкой результатами своих научных исследований?
Берия просиял: он знал, что сказать.
— Дело в том, товарищ Сталин, что Черчилль, по-моему, пришел к убеждению: в стране, уязвимой с воздуха от немецкой авиации, разворачивать и дальше работы по атомной бомбе чрезвычайно опасно. Но есть и другая версия, которая изложена в шифровке из Лондона. Англичане, по-видимому, действительно поняли, что им одним не осилить создание атомной бомбы, и потому решили вести эти работы совместно с американцами.
— Значит, это оружие, надо полагать, будет направлено и против нас. — На лице Сталина еще ярче проступили следы оспин, взгляд потяжелел, стал пронзительным, испытующим.
Берия прекрасно знал, что означал такой взгляд: недоверие. В такие минуты вождь был непредсказуем, грузинский акцент в его речи становился еще более заметным. Чтобы как-то успокоить самого себя, Сталин добавил:
— Но вы и ваши заместители не раз убеждали меня, что разведке не всегда можно верить. Что многие ее сотрудники — это ставленники «врагов народа».
Сталин, перейдя на «вы», как бы напоминал, что это по его, Берии, инициативе были арестованы и расстреляны десятки преданнейших Родине чекистов, работавших до войны за рубежом.
— Да, товарищ Сталин, в тот период разведка вела порой двойную игру, использовала даже сомнительные источники. Поэтому мы вынуждены были основательно почистить закордонные резидентуры… А с другой стороны, некоторые из них, по-моему, могли бы и заслуживать вашего доверия…
Берия умышленно не договорил. В его словах содержался скрытый намек на то, что и вождь должен нести ответственность за репрессивные меры к разведчикам в предвоенные годы, поскольку многие из них были уничтожены по его личному указанию. Что поводом к расправе над ними служило то, что развед-донесения противоречили воззрениям Сталина на вероятное развитие событий в Европе. Накануне войны разведка была практически обезглавлена, а ее загран-аппараты почти полностью разгромлены. Тех же, кто, опасаясь за свою жизнь, под различными предлогами откладывал свой приезд в отпуск или отказывался возвращаться в Москву, при помощи различных ухищрений насильно заманивали в Россию и уничтожали. Атмосфера недоверия и подозрительности распространялась и на закордонные источники. Многие из них необоснованно обвинялись в «двойной игре», им вменялось в вину, что они были привлечены к сотрудничеству «врагами народа» и поэтому считались ненадежными и опасными. Лишь после нападения Германии на Советский Союз Сталин пересмотрел свое отношение к разведывательной информации, однако был по-прежнему далек от признания необоснованности своего недоверия, которое он проявлял ранее.
Сталин еще раз молча прошелся по кабинету, потом остановился и стал раскуривать трубку. Курил он мало, обычно затягивался раз-друтой и, когда трубка гасла, продолжал держать ее в левой руке.
На сей раз Сталин размышлял о чем-то своем, не обращая внимание на Берию, — как будто его и не было. Потом сказал:
— Материалы разведки, кажется, высвечивают нам то, чем мы должны теперь заниматься. Второе письмо Флерова убеждает меня в этом… Но прежде чем принять решение, надо посоветоваться с учеными. Я попрошу тебя, Лаврентий, пригласить ко мне академиков Капицу, Семенова, Хлопина и Вернадского. Назначим встречу на послезавтра.
— Но они же находятся далеко за пределами Москвы, — возразил было Берия.
— Что ты хочешь этим сказать? — Сталина никогда не интересовало, где или в каком состоянии находится нужный ему человек, при любых обстоятельствах он должен быть у него в назначенный день и час.
— Извините, товарищ Сталин, но успеют ли они к послезавтра?
— Ничего, успеют. Пошлите за ними самолет.
* * *
После встречи Сталина с учеными-физиками, на которой было дано поручение Берии подготовить специальное заседание ГКО по вопросу создания в СССР атомной бомбы, в Москву поступила из Нью-Йорка шифротелеграммы:
Совершенно секретно.
Лично т. Виктору.
К Луису обратился случайно встретившийся в метро знакомый, молодой ученый Артур Филдинг.[47] Узнав, что Луис работает в Амторге, он попросил познакомить его с кем-либо из сотрудников Артемиды.[48] Сам он уже не раз искал конспиративные подходы к гражданам Аттики.[49] Но выходить на них опасался, боясь попасть в поле зрения Спрута.[50] При этом Филдинг рассказал Луису о том, что он работает в особо секретной Металлургической лаборатории Чикагского университета. Главная ее цель — подготовка производства плутония в широком масштабе для его использования в горгоне. По заявлению Филдинга он готов сообщить очень ценную информацию.
Филдинг является крупным физиком, занимающим одну из ключевых должностей в Метлабе.[51] В Тире он будет находиться еще две недели. В процессе беседы у Луиса сложилось положительное впечатление о Филдинге и твердое убеждение, что он действительно намерен помочь Аттике.
Учитывая это, полагали бы возможным поручить Луису его вербовку. Аналогичные задания он уже выполнял, и весьма успешно.
Просим срочно, с учетом короткого времени пребывания Филдинга в Тире, рассмотреть и санкционировать данное предложение.
Максим.
Прочитав шифровку, начальник разведки П. М. Фитин бросил прищуренный взгляд на принесшего ему документ Л. Р. Квасникова.
— Ну что будем делать, Леонид Романович?
— Такого шанса упускать нельзя! Иначе нам этого не простят!
— А кто не простит? Кого вы имеете в виду? Лаврентия Павловича?
— Да нет, наших потомков.
— Нам бы до завтра дожить, а уж с потомками мы как-нибудь поладим, — мрачно заметил Фитин. Он помолчал секунды две, потом спросил: — А если это провокация?.. Или подстава?.. Или организация двойной игры?
— Не думаю… Хотя, конечно, все может быть. Но давайте трезво смотреть на вещи. Много ли мы знаем случаев, чтобы ученые такого высокого уровня сами предлагали свои услуги иностранной державе?..
— Ну почему же! А Клаус Фукс? — он ведь тоже предложил нам свои услуги.
— Да, это так. Но я не могу себе представить, чтобы такие крупные ученые, как Филдинг и Фукс, согласились бы участвовать в провокации. Я это исключаю! Тут может быть две версии: или они осознали свою ответственность за последствия, к которым приведет создание атомной бомбы, или разочаровались в целях, которые они преследовали, соглашаясь участвовать в новом проекте. Скорее всего, они не хотели ждать, когда начнут падать на Землю урановые бомбы, когда в один миг будут гибнуть сотни тысяч, а может быть, и миллионы людей. Да, их замысел мне ясен: если не будет взаимного сдерживания, равновесия страха, то рано или поздно это приведет к атомной катастрофе. На этот счет на Кавказе есть хорошая мудрость: один меч удерживает другой в ножнах. Силу нужно отражать силой. Это будет особенно важно тогда, когда монопольное владение урановой бомбой может действительно стать искушением применить ее.
Фитин, кивнув, долго смотрел на Квасникова, потом, стряхнув оцепенение, медленно заговорил:
— По-моему, и Фукс, и Филдинг руководствуются своим пониманием нравственных критериев. У каждого из них есть какая-то своя философия. Понимаешь, Фукс впоследствии объяснял свой поступок тем, что у него вызывала негодование двуличная политика США и Англии, правительства которых, несмотря на массовые призывы во многих странах мира, все еще открывают второй фронт для оказания помощи Красной Армии. И вообще он, как коммунист, симпатизировал Советскому Союзу. Пока американцы и англичане тянули с решением вопроса о втором фронте Клаус Фукс, как бы открывая его, решил нам помочь. Он так и заявил: «Считайте, что я участвую с вами в борьбе с фашизмом». Вот основная мотивация его поступка…
— Да, это была его мораль, — заторопился Квасников, — простая человеческая мораль ученого-интернационалиста.
— Так оно и есть, — продолжал Фитин, — когда человечеству грозит опасность, люди объединяются, консолидируют свои силы… А вот чем руководствуется Филдинг, мы узнаем только после его вербовки. Но меня сейчас волнует другое: я пытаюсь понять, как он мог пойти на такой огромный риск? Малейшая же ошибка, и он окажется на электрическом стуле…
— Вы правы, Павел Михайлович. Но, как сказал один римлянин: лучше умереть одному, лишь бы процветали миллионы. Кто знает, может, как раз в этом и заключается его философия…
— Может быть, — согласился Фитин. — Неплохо было бы собрать на него побольше сведений и выяснить, насколько он надежен.
— Это сможет сделать только Луис… Но уже после того, как наладит с ним регулярную работу. Кроме Луиса, у нас там нет никого, кто мог бы знать Филдинга.
— А Фукс? Он же может знать его и сообщить необходимые о нем сведения.
— Но Фукс-то находится в Англии, а Филдинг — в Америке. Да и времени для проведения проверочных мероприятий у нас уже нет. До отъезда Филдинга из Нью-Йорка осталось всего десять дней. А надо еще успеть подготовить Луиса к вербовочной беседе.
Генерал Фитин мягко произнес:
— Да, Романыч, умеешь ты уговаривать начальство. Ладно, я принимаю твои доводы, но учти, если произойдет прокол, отвечать будем вместе.
— О чем вы говорите, Павел Михайлович! — воскликнул Квасников. — Положитесь на мою интуицию: я убежден, что все будет о’кей!
— Ну, хорошо, готовь Зарубину шифровку с нашим согласием.
* * *
После того как была получена санкция Центра на вербовку Филдинга, Луис договорился с ним о встрече на улице Гранд Конкурс у ресторана «Александере». Затем они переехали в овощной магазин отца Луиса, где и состоялась вербовочная беседа. Запись этой беседы на английском языке приобщена к делу «Энормоз», а в русском переводе — к седьмому тому дела № 13 676:
Луис. Дорогой Артур! Мне поручено от имени соответствующего советского ведомства обсудить твое предложение и уточнить несколько вопросов, представляющих для них определенный интерес.
Филдинг. Пожалуйста, я готов. Но перед тем как начать эту беседу, мне хотелось бы знать: почему никто из этого ведомства не пожелал встретиться со мной лично? Если они полагают, что я не тот, за кого себя выдаю, то мне ничего не остается, как прекратить разговор и уйти.
Л. Не следует этого делать. Тем более сейчас, когда предусмотрено все, чтобы наша встреча была безопасной прежде всего для тебя.
Ф. Хорошо, я жду твоих вопросов, Моррис.
Л. Скажи, что побудило тебя, Артур, обратиться к русским и какую именно информацию ты хотел до них довести?
Ф. Чтобы наша беседа была свободна от недоверия, можешь посмотреть содержимое моей папки. Я думаю, они это оценят. И передай им, что я вхожу в группу ученых, которая занимается изучением физики атомной бомбы.
Л. Кому пришла в голову идея создания этого страшного оружия?
Ф. Трудно сказать… Первыми были немцы… Позднее не кто иной, как венгерский ученый Сцилард, бежавший из Европы от преследований фашистского режима, выступил инициатором соглашения между учеными-атомщиками о прекращении публикования материалов по проблемам ядерной физики. Он же уговорил Альберта Эйнштейна подписать предостерегающее письмо президенту Рузвельту. В нем говорилось: если немецким ученым удастся создать свою атомную бомбу, то, когда она окажется в руках гитлеровских нацистов, будет уже поздно. На этом основании многие наши физики, в том числе и ученые, эмигрировавшие из Европы, попросили у президента финансовой поддержки для проведения собственных исследований по урану. В конце прошлого года Белый дом пошел на это и выделил, насколько мне известно, довольно крупную сумму.
Л. И что же затем последовало?
Ф. Основной целью всех лабораторных исследований являлось осуществление управляемой цепной реакции в уране-235 — редком изотопе урана, содержащемся в природном уране в количестве менее одного процента. Этот изотоп обладает способностью легко делиться, чего лишен составляющий основную массу урана изотоп с атомным весом 238. Таким образом, была определена основная проблема — разработка промышленного процесса получения вещества, которое до этого получали лишь в микроскопических количествах. Одна из главных задач — это точное определение количества нейтронов, необходимых для осуществления реакции деления. Но это одна сторона медали — чисто научная, а другая — военная — заключается в том, что мы должны работать ускоренными темпами, чтобы создать оружие раньше наших противников.