Глава шестая

Глава шестая

«Жизнь животных» Альфреда Брема

Трудно сказать, когда Брем задумал написать энциклопедию животных. Вряд ли помышлял он о ней во время своего первого путешествия в Африку, хотя и вел (правда, очень нерегулярно) дневник и делал записи своих наблюдений.

Вряд ли думал он о «Жизни животных» и позже, в студенческие годы, когда писал свои воспоминания о путешествиях в Египет, Судан и другие страны.

Может быть, первым толчком было сотрудничество в «Садовой беседке», где помещались очерки — отдаленные страницы будущей энциклопедии? Возможно, и преподавание в гимназии в какой-то степени повлияло на замысел — слишком уж мало интересовались его ученицы и ученики животным миром, слишком мало поэтому знали о нем. Брем видел, что живой и яркий рассказ может увлечь их. Возможно, он уже подумывал о капитальном труде во время поездки в Испанию, а затем в северные страны.

В 1861 году Брему представилась возможность вторично совершить поездку в Африку: его пригласил в свою охотничью экспедицию герцог Эрнест Саксен-Кобург-Готский — «герцог-стрелок», как называли его современники за страстное увлечение охотой. Герцог любил путешествовать на широкую ногу — в окружении большой свиты, в сопровождении писателей, художников, ученых. Вот и в эту экспедицию герцог пригласил известного в то время писателя Герштекера и художника Кречмера. Брем же «удостоился чести» быть посланным вперед для выбора лагеря будущей охотничьей экспедиции. Брем согласился на это не только потому, что в те времена вовсе не считалось зазорным выполнять поручения «знатных особ» и путешествовать за их счет, а еще и потому, что он знал: на собственные деньги он не сможет поехать в Африку. Поехать вновь в страну, где он был десять лет назад, и посмотреть на ее природу уже другими глазами — глазами не восторженного юноши, а глазами опытного, много знающего ученого. Брем верил, что эта поездка даст ему много новых впечатлений, много новых материалов. И не ошибся: несмотря на кратковременность пребывания в Африке, он собрал много интересных сведений и о слонах, и о горных животных, и об обезьянах. Он опубликовал их в книге «Результаты поездки в Абиссинию», вышедшей в 1863 году. И вот, видимо, работая над этой книгой и над другой — «Животные леса», — он окончательно пришел к мысли о капитальном многотомном труде, который назвал впоследствии «Жизнь животных».

Брем, несомненно, знал книги Бюффона — в своих работах он не раз ссылался на них. Но, очевидно, прочитал он их еще задолго до того, как впервые взялся за перо: вряд ли такой страстный любитель природы мог пройти мимо них. И безусловно, книги Бюффона сыграли в жизни Брема, как и в жизни других натуралистов, немалую роль. Недаром же Альфред Брем всегда с достаточным почтением относился к французскому натуралисту.

Но ведь Бюффон жил в XVIII веке, во времена Руссо и Вольтера. Время Брема было временем К. Маркса и Ч. Дарвина, и между мировоззрениями людей XVIII и XIX веков, между их отношениями к явлениям, наконец, между наукой XVIII и XIX веков была огромная разница. Книги Бюффона к середине XIX века безнадежно устарели. Нужны были новые. Новые и совершенно иные. Брем не собирался идти по стопам Бюффона. Да и не мог он этого сделать.

Брем был натуралистом в полном смысле слова. Основным орудием труда Бюффона были книги, перо и чернила, Брем же полжизни провел с биноклем в руках и ружьем за плечами. Если Бюффон и путешествовал в молодости, то отнюдь не по малоизведанным странам, а в зрелые годы он дальше своего поместья вообще не выезжал и животных видел лишь в зверинце. Брем же всю жизнь так или иначе наблюдал животных — в вольерах зоопарка и в тропическом лесу, в горах, пустынях, в тундре и тайге. И, наверное, нередко, работая над книгой, откладывал Брем перо и предавался воспоминаниям. А вспомнить было о чем.

Может быть, он вспоминал, как во время путешествия по Скандинавии пролежал однажды на снегу восемнадцать часов, наблюдая за птицами. Появление людей спугнуло их, они с громкими криками тучами носились в воздухе и никак не могли успокоиться. А Брему необходимо было, чтоб они успокоились и повели себя так, как ведут обычно, — согревают яйца, кормят птенцов, улетают и прилетают к гнездам. И он ждал, ждал терпеливо, ждал восемнадцать часов. И дождался: птицы не только успокоились, не только перестали замечать неподвижно лежащего человека, но даже стали прогуливаться чуть ли не у самого его лица. Даже проводник Брема швед Эрик Швенсон — «снежный индеец», как в шутку называл его Брем, — человек, всю жизнь проведший в тундре и знавший здесь повадки и привычки, следы и голос каждого животного, был поражен терпением и выдержкой Альфреда.

Может быть, вспоминал Брем и о другом случае, произошедшем во время этого же путешествия, — о том, как он «разговаривал» с песцом.

Трудно сказать, что заставило подойти песца совсем близко к людям — любопытство или желание выяснить, нельзя ли чем-нибудь поживиться около этих двуногих существ, но так или иначе — песец подошел и неотступно следовал за путешественниками. Застрелить его ничего не стоило, но ни Брем, ни его спутник и не помышляли воспользоваться доверчивостью зверька. А тот все шел и шел за людьми, строго держась на определенном расстоянии. Если люди останавливались — останавливался и он, если они стояли долго — песец садился и внимательно наблюдал за ними.

Однажды Брем не выдержал и, повернувшись к песцу, произнес длинную и пламенную речь, объясняя зверьку, какой опасности он подвергает себя. Песец внимательно, будто понимая что-то, слушал, наклоняя голову то в одну, то в другую сторону, но когда люди отправились дальше, немедленно последовал за ними.

Мог бы вспомнить Брем и о «соловьиной ночи» в Испании, и об «обезьяньих битвах», которые наблюдал в Африке.

Однажды Брем видел, как на стадо павианов напал леопард. Обычно такие нападения всегда оканчиваются удачно для хищников, и в ряде мест обезьяны составляют основную пищу леопардов. Обезьяны никогда не защищаются, а спасаются бегством, оставив в когтях хищника своего товарища. Но на этот раз все произошло иначе: услышав крик товарища, все павианы-самцы, как по команде, бросились на хищника. Леопарду уже было не до своей жертвы — он выпустил пойманную обезьяну и готов был удрать. Но павианы решили иначе — окружив хищника, они набросились на него, колотя, царапая, кусая врага. Тщетно пытался леопард вырваться из окружения, тщетно отбивался — обезьяны успокоились лишь тогда, когда он почти перестал дышать.

В другой раз, потревоженные выстрелом, павианы обрушили на охотников такой град камней, что те вынуждены были срочно укрыться под навесом скалы. Тогда обезьяны обрушили еще больший град камней на узкий выход из ущелья и перекрыли его так, что охотникам пришлось возвращаться обратно.

О многом мог вспомнить Альфред Брем, работая над «Жизнью животных», о многом мог рассказать своим читателям. И рассказывал. В отличие от Бюффона рассказывал о том, что видел собственными глазами, что знал не понаслышке и не из книг.

Нет, он не собирался спорить с Бюффоном. Но кое с кем он, несомненно, спорил.

В то время уже имелось немало книг о животных — зоология значительно шагнула вперед. Однако это были специальные книги, интересовавшие лишь ученых.

Брем задумал иное.

«Меня не удовлетворяет возможность описать наружность и внутренности животного, хотя и существует взгляд, что это самое необходимое в науке. Я считаю, что нужно не жалеть времени и места для описания жизни и поведения животных. Наши корифеи науки… расчленяют и систематизируют множество материала… и на наблюдения за животными уже не остается времени. А ведь животные — это чувствующие и двигающиеся существа, мертвые же, препарированные или заспиртованные, — их полная противоположность» — так писал Альфред Брем в предисловии к своей работе, так он думал. И не случайно же свой труд назвал он «Жизнь животных».

Первый том «Жизни животных» появился в 1863 году, последний, шестой — в 1869-м. К тому времени первый том не только был распродан и прочитан тысячами людей в Германии — он был переведен на многие другие языки. То же самое произошло и со следующими томами. Срочно потребовалось второе издание.

Но Брем не торопился. Дело в том, что, приступая к этой капитальной работе, Брем считал: одному сделать все не по силам. Тем более что насекомых, и вообще беспозвоночных, он знал плохо. Поэтому Брем пригласил известных в то время ученых Эрнста Ташенберга и Оскара Шмидта заняться этими животными, на себя же взял всех остальных. Брем понимал, что одних личных наблюдений для такой книги мало. Он тщательно изучил и отобрал материалы из книг своих предшественников и своих современников. Однако, несмотря на тщательность, Брем проявил излишнюю доверчивость — беда не только его одного! — и в книгу попало много сомнительных или недостоверных сведений. Но если бы только это! Считая, что никто не знает жизнь и повадки животных лучше, чем люди, непосредственно и постоянно сталкивающиеся с ними, Брем обратился к рыбакам и охотникам, путешественникам и лесникам, к знакомым и незнакомым людям с просьбой сообщить все, что они знают, что видели или наблюдали. Он получил множество ответов. Опытные звероловы и внимательные наблюдатели, натуралисты-любители и знатоки природы рассказывали Брему много интересного, сообщали множество любопытных сведений. Но среди этих сведений были и придуманные истории, выдуманные эпизоды, то, что принято называть «охотничьими рассказами». К сожалению, Брем слишком доверял людям и верил им на слово. Возможно, он, зная, что в жизни животных очень много таинственного, еще не познанного и не понятого, считал: ни от чего нельзя отмахиваться, все может быть. Возможно и другое: сам Брем был абсолютно честен во всем, особенно если дело касалось науки, и не мог представить себе, что кто-то хочет ввести его, а вместе с ним и сотни тысяч читателей в заблуждение. Но так или иначе таких «охотничьих рассказов» в первое издание «Жизни животных» попало достаточно много. И несмотря на популярность свою, это издание доставило Брему немало огорчений. Вот почему он отказался от второго издания и снова засел за работу.

Второе, на этот раз уже не шести-, а десятитомное издание, начало выходить в 1876 году. Брем очень тщательно готовил его, изъял большинство непроверенных и выдуманных фактов, ввел много новых материалов.

Пересказать содержание книг Брема невозможно, цитировать отрывки нет смысла — Брема надо читать.

Да, читать, но читать и помнить: Брем жил и писал сто лет назад. А за это время многое, очень многое изменилось в зоологии.

Во втором издании Брем в основном избавился от «охотничьих рассказов», но тем не менее ошибок в нем немало. Точнее, сейчас стало известно, что это ошибки. Ошибки Брема — это ошибки времени.

Можно привести немало примеров таких ошибок. Так, например, во времена Брема все хищники считались вредными животными. Еще бы! Ведь они уничтожают других животных. Уничтожение хищников ставилось в заслугу всякому охотнику и гораздо позже того времени, когда Брем писал свои книги. А в то время и подавно. В Германии был даже сооружен памятник в честь истребления последнего волка. И потребовались десятилетия напряженной работы многих ученых, чтоб разобраться в этом вопросе. Конечно, если хищников много — с ними следует бороться, однако полностью уничтожать их нельзя: сейчас стало известно, что хищники необходимы для сохранения тех самых животных, которых они уничтожают. Вот три примера: в начале этого века (значит, через полстолетия после выхода книг Брема) в Скандинавии решили уничтожить хищных птиц, чтоб увеличить число белых куропаток. Уничтожили. И куропаток стало действительно больше во много раз. Однако радость охотников длилась недолго: уже через несколько лет число куропаток значительно снизилось, а вскоре они почти исчезли. Причина — отсутствие хищных птиц. Оказывается, они уничтожали в первую очередь слабых и больных птиц (не подозревая, конечно, что это так, — просто слабые и больные скорее попадались в когти хищникам) и тем самым не давали распространяться болезням. Не стало хищных птиц — некому было уничтожать распространителей болезней, и среди куропаток начался мор.

Второй пример. Чтоб спасти чернохвостых оленей, американцы решили уничтожить волков и пум, которые снижают поголовье этих редких оленей. Современные средства уничтожения животных позволили охотникам быстро справиться с поставленной задачей. И действительно, оленей стало больше. Потом их стало так много, что они уже начали гибнуть от голода, среди них распространились заболевания, и в короткий срок чернохвостых оленей стало гораздо меньше, чем было их до истребления хищников.

Третий пример. В странах Африки и Азии, там, где уничтожили леопардов, очень сильно размножились обезьяны. Размножились до такой степени, что стали серьезным врагом земледельцев, стали наносить колоссальный ущерб.

Так что ошибки Брема довольно типичны и для людей, живших много позже и даже живущих сейчас.

Но если над одними фактами в «Жизни животных» было властно время, то над другими время не властвовало — Брем ушел от него вперед. Даже в отношении к хищникам. Так, например, Брем предупреждал о том, что уничтожение леопардов приводит к размножению в угрожающих количествах павианов.

Брема обвиняли в том, что в его книгах «нередко бессознательное преувеличение или вводящее в заблуждение приукрашивание наблюдаемых фактов часто их затуманивают». Так писал один из ученых того времени — Бергард Альтум.

Да, возможно, Брем был пристрастен, особенно к птицам, возможно, у него нередко разыгрывалась фантазия — ведь он же был художник в самом подлинном смысле этого слова. Но главное не в этом. Главное в том, что Брем знал гораздо больше своих критиков. Не следует сомневаться в добросовестности и доброжелательности критиков «Жизни животных» — хоть подчас они знали и видели меньше, чем Брем, их знания были более упорядочены, и, возможно, это в какой-то степени мешало им заглядывать далеко вперед.

Брема часто (и нередко справедливо) упрекали в антропоморфизме, то есть в очеловечивании животных, в том, что они у него слишком логично мыслят, слишком хорошо ориентируются в ситуации. Например, в «Жизни животных», в одном из томов, посвященном птицам, Брем описывает такую историю. Ручной попугай, живший в комнате и свободно летавший по саду, увидел в саду гнездо зябликов и обратил внимание на то, как родители выкармливают птенцов. Понаблюдав за зябликами, попугай тоже решил кормить птенчиков. Однако зяблики не приняли его помощи, испугались и улетели. Попугай некоторое время подождал, не вернутся ли родители, и, убедившись, что их нет, а голодные птенцы громко пищат, принялся носить им еду в одиночку. Он делал это изо дня в день и так привык к птенцам, а те к своему кормильцу, что, оперившись и вылетев из гнезда, садились ему на голову, на спину.

Попугай благополучно выкормил птенцов, но даже такой благополучный конец не устроил ученых-педантов. Они упрекали Брема за то, что тот выдумал или принял на веру чей-то рассказ о попугае и зябликах.

Мы, конечно, не можем стать судьями в этом вопросе — был ли такой случай на самом деле или нет. Но то, что он мог быть, сейчас мы имеем право сказать с уверенностью. Родительский инстинкт у птиц так сильно развит, что многие готовы кормить даже чужих птенцов. Разве птицы, даже имеющие собственных птенцов, не задерживаются у гнезда, где во все горло орет кукушонок, которого с трудом могут прокормить приемные родители, и не отдают ему еду, предназначенную для своих птенчиков? (Кстати, этот факт был известен еще Аристотелю, но он объяснял такое поведение птиц красотой птенца: «…кукушонок так красив, что птицы начинают ненавидеть собственных птенцов».) Да только ли кукушонка кормят посторонние птицы?

Известно, что малиновка может взять на себя заботу и о больной птице, если увидит ее в лесу, и о чужих осиротевших птенцах. Известно, что скворцы, не нашедшие весной парочки или подходящего места для гнезда и оставшиеся, таким образом, без собственных птенцов, украдкой, тайком от родителей, подкармливают чужих скворчат. Известны и многие другие подобные факты. А не так давно весь мир обошла очень любопытная фотография — сидящая на краю бассейна птица кормит высунувшуюся из воды рыбку. Это не фальсификация, это инстинктивная реакция птицы на открытый рот — он напоминает ей ротик голодного птенца. Но все это стало известно и понятно теперь — во времена Брема было совсем иное дело.

Ученых, критиковавших Брема, можно было понять еще и потому, что многие из них искренне стремились к истине в науке, к искоренению всяких «охотничьих басен» и фантастических историй, которые испокон веков окружали животных и очень мешали науке двигаться вперед. Но к Брему они часто были несправедливы.

И еще одно. Зоопсихология тогда только-только делала первые шаги, об этологии — науке о поведении животных — еще никто не слышал. Брем был наблюдателем, пусть часто пристрастным, но ведь многое он видел собственными глазами. Он не мог часто объяснить тот или иной поступок животного (это пытаются делать современные этологи, но и то еще далеко не всегда успешно) и, описав его, оставлял без комментариев либо объяснял его по-своему.

Однако все научные споры, которые велись вокруг «Жизни животных», все критические замечания не касались читателей. А их стало в XIX веке гораздо больше, чем было во времена Бюффона.

Читатели приняли Брема безоговорочно, прочно и навсегда. Второе, как и первое, издание разошлось молниеносно и тоже было переведено на многие языки народов мира. Потребовалось третье издание. Четвертое вышло уже после смерти Брема, затем появилось пятое, шестое, седьмое… Каждое новое посмертное издание тщательно редактировалось крупными учеными, вносились поправки на основании новейших данных науки. Конечно, новое издание от этого выигрывало. Но редактировался и сам стиль — Брем писал ярким, образным языком, темпераментно и увлекательно. Редакторы делали текст строже, суше, и книги от этого сильно проигрывали. Седьмое немецкое издание, выпущенное в 1933 году, хоть и называлось по-прежнему «Жизнь животных» и считалось произведением Альфреда Брема, фактически уже имело мало общего с тем, которое начало выходить в 1876 году. Но автором ее считался Брем — иначе и нельзя, иначе читатели не примут книгу — они привыкли, что «Жизнь животных» — Брема, и только его!

Имя Брема стало символическим, стало нарицательным. Когда-то Бюффона называли «Плинием XVIII века». В XIX и XX веках Плиния часто называли «Бремом древнего мира». А нашего современника — замечательного немецкого ученого, посвятившего свою жизнь животным, их спасению, и автора многотомной работы, рассказывающей широкому читателю о животных нашей планеты с точки зрения современной науки, Бернгарда Гржимека называют «Бремом XX века».

Книги Брема, даже переработанные, встречаются, к сожалению, сейчас не так уж часто. Но читатель не хочет расставаться с самим Бремом — он для него продолжает оставаться символом всего, что связано с природой. И не случайно выходящая сейчас в Германской Демократической Республике библиотечка, в которую, кстати, входят не только книги по зоологии, но и по ботанике, называется «Маленькая библиотечка Брема».

Кроме «Жизни животных» и нескольких других популярных книг по зоологии, Брем написал ряд научных статей, издал несколько серьезных научных книг, среди которых не потерявшая своей ценности и сейчас «Птицы в неволе» (2 тома). Однако его нельзя считать крупным ученым, таким, как, скажем, был его отец.

Брем много путешествовал и писал о своих путешествиях. Он побывал не только дважды в Африке и дважды в Испании, не только в Норвегии и Лапландии — он объехал многие страны Европы, путешествовал по Дунаю. Уже после выхода первого издания «Жизни животных» Брем был приглашен принять участие в экспедиции в Западную Сибирь. Из Петербурга, через Москву на санях по Волге они добрались до Казани, оттуда поехали в Пермь. Затем на тарантасах через Екатеринбург — в Тюмень, а затем в Омск. Из Омска — по Иртышу до Семипалатинска. Брем побывал и в Китае, а вернувшись в Россию, путешествовал по Алтаю, добрался до Томска. Из Томска — по Оби — до Обдорска, затем на оленях, пешком и на лодках дошел до самого берега Карского моря. Только по Сибири Брем сделал не меньше 15 тысяч километров, и, несомненно, это путешествие сыграло большую роль в его работе над новым изданием «Жизни животных».

И несмотря на то, что половину жизни провел Брем в пути, пересек экватор и побывал за Полярным кругом, исследователем-путешественником, таким, как был Пржевальский или Стенли, Потанин или Ливингстон, его не назовешь.

Возможно, Брему мешала его художественная натура, и он не очень стремился проникнуть в глубь предмета или исследовать досконально малоизвестную страну, а лишь стремился создать художественно-научный образ животного мира вообще и отдельных его представителей, страны, которую он посещал, и что он видел там. Если это так — он добился того, чего хотел. И заслуга его перед наукой, перед человечеством не меньшая, а возможно, и большая, чем даже очень крупных ученых и путешественников. Он был страстным пропагандистом и горячим энтузиастом науки, он открыл перед огромной массой людей величие и красоту природы вообще и животного мира в частности, благодаря Брему во многом изменилось отношение к животным, благодаря Брему сотни людей выбрали себе жизненный путь — стали натуралистами, зоологами, исследователями и путешественниками. И кто знает, что важнее — сделать открытие в науке или открыть перед народом дверь в эту науку? Трудно ответить на этот вопрос. Но можно сказать иначе: замечательных ученых было много, Брем был единственным!

Послесловие, которое необходимо было бы написать к «Жизни животных» А. Брема, изданной в наше время

Первое издание «Жизни животных» вышло немногим более столетия назад. С тех пор наука ушла далеко вперед, зоологи проникли во многие тайны животных, значительно увеличился список известных сейчас обитателей нашей планеты — животных. За это время было создано много очень нужных и интересных книг о животных. Но в это же время была создана и «Красная книга» — страшный документ, обвинительный акт, предъявленный человечеству природой. Эта книга, созданная Международным союзом охраны природы и природных ресурсов, — сейчас их уже два толстых тома, — действительно имеет ярко-красную обложку. Красный цвет не случаен. Он как бы говорит людям: «Стойте! Примите срочные меры! Сотни видов животных в опасности!» Если животных осталось две тысячи (или еще меньше), необходимы срочные меры, необходимо спасать этих животных, иначе они навсегда исчезнут с лица нашей планеты. Сейчас в «Красную книгу» занесено более 200 видов млекопитающих и более 300 видов птиц. Если люди не спасут их — они исчезнут, как уже полностью исчезли за последнее столетие (за годы, прошедшие со дня выхода «Жизни животных») более 200 видов зверей и птиц.

Брем еще мог наблюдать за многими из них, он мог описать их, современные ученые уже лишены этой возможности. Многих животных, о которых писал Брем, мы знаем лишь по фотографиям или по рисункам.

Сто с лишним лет назад Брем приехал в Африку — страну, по сути дела, еще не открытую зоологами, страну с богатейшим животным миром. Брем путешествовал на примитивных судах, на верблюдах, продирался сквозь густые лесные заросли пешком, охотился с довольно примитивным оружием.

Прошло немного времени, и в Африку хлынули охотники, вооруженные самыми совершенными средствами истребления животных, снабженные новейшими средствами передвижения. И вот результат — сейчас в Африке осталось не более 10 процентов животных по сравнению с тем временем, когда впервые попал туда Брем.

Впрочем, не только охотники виноваты в этом.

В прошлом веке Африку стали заселять европейские колонисты. Они обратили внимание на «солнечных лошадок» — зебр. Зебры не мешали колонистам — в Африке хватало места и земледельцам, и стадам диких животных. Но колонисты быстро поняли: зебры — легкая добыча. И эта добыча может быть использована: мясом зебр европейцы стали кормить превращенных, по сути дела, в рабов африканцев, а из шкур изготовляли бурдюки для воды и бушели для пшеницы.

Однако вскоре колонисты вообще решили уничтожить зебр. И тысячи «солнечных лошадок» падали под пулями колонистов. Но колонистов все-таки не удовлетворяла такая «охота» — истребление животных, по их мнению, шло слишком медленно. И тогда был найден другой, более быстрый, легкий и дешевый (не надо тратить свинец и порох!) способ уничтожения: стада зебр подгонялись к пропасти, животные падали с огромной высоты и разбивались.

Зебр сейчас осталось в Африке не так уж много, а одна из самых интересных зебр — квагга — была уничтожена полностью. Брем еще мог видеть ее — последняя вольная квагга была уничтожена в 1878 году, а через четыре года в Амстердамском зоопарке умерла последняя на земле квагга.

В своих книгах Брем много рассказывал о львах. Да, в то время, когда он путешествовал по Африке, этих гордых и могучих хищников там было немало. Сейчас львы сохранились лишь в небольшом количестве в Центральной и Восточной Африке — на севере, где жили варварийские львы, последний был убит еще при жизни Брема, в 1893 году, на юге Африки последний капский лев уничтожен в 1922 году.

Немного львов осталось и в Азии — в заповедниках Индии их сохранилось 250–300 (по другим данным — не более 100).

Брем описывал огромные стада слонов, описывал даже охоту на этих великанов. Но, видимо, не знал Брем, что в его времена, да и позже, ежедневно падали под пулями охотников примерно полтораста таких великанов. 50 тысяч в год — официальная цифра убитых слонов во второй половине XIX века. Фактически же слонов убивали чуть ли не в два раза больше. 50–100 тысяч слонов в год, столько же уничтожали охотники за слоновой костью и в начале нашего века.

Брем наблюдал за африканскими страусами и описал их. Но, возможно, не знал он, как варварски уничтожали этих птиц. И если бы не фермы, на которых начали разводить страусов, возможно, он был бы одним из последних ученых, видевших этих птиц на воле. Ведь перья страусов были одно время очень модны (только в 1875 году из Африки в Европу было привезено свыше 14 500 килограммов страусиных перьев — сколько это убитых страусов?!). А в Австралии страусов уничтожают не ради перьев, а ради того, чтобы просто уничтожить их — они мешают якобы земледельцам.

Птиц уничтожали ради перьев — уже в посмертных изданиях «Жизни животных» ученые, редактировавшие эти книги, указывали, что в начале нашего века только в Лондон доставили 400 тысяч шкурок колибри и 50 тысяч шкурок райских птиц.

Красивое оперение — то, что так радует любителей природы, — становится несчастьем для самих птиц. Яркий пример тому — история белоспинного альбатроса.

Альбатросы — птицы неутомимые, прекрасные летуны, им не страшны даже сильные ветры. Но в период гнездования они почти совершенно беспомощны. Альбатрос вообще взлетает тяжело, а когда он сидит на гнезде, то даже при смертельной опасности не пытается взлететь: он героически защищает свое единственное яйцо или своего единственного, толстого, совершенно беспомощного птенца.

Вот этим и пользовались собиратели перьев. Приезжая на остров Тихого океана, где гнездился альбатрос в момент насиживания яиц или выкармливания птенцов, собиратели перьев длинными палками убивали птиц, не желающих покидать гнезда. За день такие «заготовители» убивали по 100–200 птиц каждый. И вот за 17 лет — с 1887 по 1903 год — на островах было уничтожено не менее 8 500 000 взрослых птиц (а с птенцами, значит, не менее 17 000 000). Брем сейчас не мог бы описать их: на всем земном шаре осталось не более семи десятков этих птиц.

Птиц убивали не только из-за перьев, но и из-за мяса. Так, в 1852 году была полностью истреблена лабрадорская гага. Охотники в один прием уничтожали тысячи птиц, гнездящихся большими колониями. Несколько десятков лет назад был полностью уничтожен черный тайфунник, причем уничтожали эту птицу тоже варварскими методами.

Но, пожалуй, самым варварским было истребление бескрылых гагарок — больших, до 75 сантиметров, птиц с недоразвитыми крыльями, широко распространенных по всему земному шару. Заготовители мяса действовали в период гнездования. В это время птицы собираются в большие колонии на побережье и спокойно сидят на гнезде, согревая единственное яйцо и заботливо оберегая единственного птенца. Вот тут-то и появлялись люди. Шли в ход палки, жерди, камни, птиц душили руками, топтали ногами, берега становились скользкими от раздавленных яиц и крови. Беспомощные птицы, отрезанные от моря и неспособные взлететь или забраться на скалы, в ужасе метались по берегу под радостные возгласы и гоготание убийц, опьяненных кровью и убивающих во много раз больше того, что способны были увезти.

Особенно яростное уничтожение бескрылых гагарок шло в начале прошлого века. В 1834 году они были уже полностью уничтожены. И лишь в 1844 году добыты две последние, случайно уцелевшие еще на земле птицы.

Не менее показательна история и со странствующими голубями, о которых писал Брем. Еще во время поездки Брема в Америку он мог наблюдать многотысячные стаи этих птиц. В начале прошлого века один зоолог подсчитал, что стая, за которой он наблюдал, состояла из двух с лишним миллиардов птиц. И таких стай было много. Когда стая голубей пролетала над каким-нибудь местом, то казалось, что наступила ночь, когда они останавливались на ночлег, на деревьях в лесу не хватало сучков, и птицы устраивались в несколько ярусов на спинах друг друга. Нередко даже толстые суки ломались под тяжестью голубей, а ведь каждый из них весил не так уж и много — граммов 200–250.

Странствующих голубей уничтожали ради мяса. Уничтожали и стихийно — кто придется и где придется, уничтожали и планомерно — создавались специальные бригады стрелков. И вот результат — в 1909 году была объявлена награда в 1500 долларов тому, кто укажет место гнездования пары странствующих голубей. Но до сих пор эту награду никто не получил — эти птицы были полностью уничтожены. Последний странствующий голубь умер в 1914 году в зоопарке.

Это лишь несколько примеров. Можно привести их гораздо больше — под угрозой истребления самый крупный хищник Северной Америки гризли (во всех лесах Америки едва ли наберется сейчас тысяча этих зверей), под угрозой полного исчезновения с лица Земли большой индийский носорог (осталось лишь 625 голов), суматринский (200 голов), яванский (не более 50 голов), под угрозой полного исчезновения орангутанги, тигры и многие виды других зверей и птиц. Предупреждающий огонь «Красной книги» видят еще далеко не все. И список животных — «кандидатов в ископаемые», кандидатов на полное истребление, к сожалению, продолжает увеличиваться.

Причин тому много. И одна из них — еще не преодоленное равнодушие к животным, непонимание их значения для жизни нашей планеты.

Сейчас многие люди все яснее начинают понимать, что надо принимать срочные меры для спасения животных. А это нелегко. Надо преодолеть равнодушие и косность, биологическую неграмотность и потребительское отношение к природе, надо воспитать любовь и уважение к окружающему нас миру.

Книги Брема во многом устарели, есть там ошибки и неточности. Но есть там и нестареющее, непреходящее — любовь и уважение к животным. Этим они ценны сейчас, и благодаря этому они стоят в ряду тех книг, которые помогают бороться за спасение фауны нашей планеты, а значит, вообще за спасение жизни на Земле.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.