Прощай, Нева!

Прощай, Нева!

Обстоятельства стали тесны. За опыты, изобретения, прежде сделанные, долгов накопилось много, и не видно было, чем их покрыть.

Однако Кулибин не вовсе был забыт. О нем вспоминали всякий раз, как приключался конфуз по механической части.

На Адмиралтейской верфи построили боевой корабль «Благодать» – преогромный: сто семьдесят пушек высунули жерла из бортовых люков. Стоял готовый корабль на стапелях, наклонном помосте, с которого надлежало ему плавно и торжественно скользнуть на воду.

День спуска был объявлен. Сбежался народ, и прибыл император. Корабль в назначенный миг сдвинулся с места… и застрял, не достигнув воды. Переполох был знатный. Император уехал в гневе, а он был крут на расправу. Следовало ждать отрешений от должностей, а иным и пуще того – полной немилости, ссылки.

Тогда отрядили спешно на Волков двор гонца за академическим механиком. Тому была особая причина. Не впервые застревал корабль на стапелях Адмиралтейской верфи. Кулибин о том был наслышан, и, по привычному беспокойству мысли, он это дело обдумал, а обдумав, произвел расчеты.

Месяца за три до происшествия с «Благодатью» подал Иван Петрович в Адмиралтейство господину адмиралу Кошелеву записку и чертежи, как покойно спускать на воду новостроенные корабли. На записку господин адмирал внимания вовсе не обратил. А тут, по случаю конфуза, о ней в Адмиралтействе разом все вспомнили.

За столом совета сидели адмиралы и корабельные строители, показывая вид, будто особенного ничего не произошло. Впрочем, одни были отменно бледны, у других же, тучной комплекции, лица и затылки излишне багровели.

Как бы не считая очень уж важным совет Кулибина, спросили его мнение о причинах давешней неудачи и может ли он предложить что-либо полезное.

– Причину задержки корабля разгадать нетрудно, – с обычной неторопливостью проговорил Кулибин. – Сочинив отличные механизмы, дабы сдвинуть корабль с места, господа строители упустили, как им быть, ежели, сдвинувшись, корабль вновь станет. Никаких для такой оказии устройств не приготовили. А по прежде бывшим случаям можно было ожидать конфуза. Коли станет корабль – какой силой вновь его сдвинуть? Всем народом навалиться? Это надобно, да этого мало.

Главный строитель с усмешкой вопросил, ведом ли господину механику вес корабля, не полагает ли он, будто силой работных людей можно его сдвинуть?

– Вес мне ведом. Надобно более трех тысяч людей…

Тут члены Адмиралтейств-совета улыбнулись наивности Кулибина. Вовсе зря его звали.

– Полагаете вы возможным удобно разместить вкруг корабля этакую толпу и достигнуть успеха? – спросил тот же строитель уже с явной издевкой.

Кулибин в долгу не остался:

– В трех тысячах работных людей надобности нет, а в разуме подлинно есть нужда. Потребны устройства, дабы силой нескольких сот человек поддержать ход приведенного в движение корабля. Устройства надобно рассчитать: размеры да число шкивов и блоков, место их установки да длину канатов. Изготовить же на верфи устройства труд невелик.

– Сожалеем о причиненном господину механику беспокойстве, – сухо сказал председательствовавший адмирал. – Проект его неудобоисполним, ибо потребует долгого времени. Совет же изыскивает способ не далее как на сей неделе корабль спустить со стапелей.

Кулибин встал.

– И мне прискорбно, что напрасно обеспокоил совет своими речами. Времени же потребно немного. «Благодать» можно бы завтра на воду спустить…

Тут попросили Кулибина снова сесть. И он рассказал свой план. Малое время посидев в молчании, члены Адмиралтейств-совета решили спускать в завтрашний день «Благодать» под руководством господина Кулибина.

Ночью Кулибин делал расчеты, сочинял проект спуска корабля, и с рассвета на верфи кипела работа.

По обеим сторонам корабля ставили подъемные устройства так, чтобы пятьсот человек, взявшись за канаты, могли бы своей силой поддержать ход корабля со стапелей. Без тех устройств, рассчитанных Кулибиным, и впрямь трех тысяч людей было бы мало.

О вчерашнем неудачном спуске, о том, что за дело взялся Кулибин, в Петербурге узнали. И собралось множество любопытных глядеть: посрамит Кулибин корабельных строителей либо сам осрамится.

А Кулибину того и надо было, чтобы народу собралось много. Кликнули клич, кто в помощь пойдет. Из толпы и вышли охотники. Пятьсот человек взялись за веревки и побежали вперед, когда механизмы сдвинули корабль с места. Народ тянет с песней, бежит все шибче, а корабль пошел, пошел и соскользнул на воду.

Кричали тут Кулибину «ура», и о том, как адмиралтейские строители с иноземными советниками против академического бородача не выдюжили, было в городе много говорено.

Доложили императору, что «Благодать» на плаву. И давешний гнев остыл.

А перемены в обстоятельствах Кулибина все не было. Придумал приспособление, чтобы высокие фортки во дворце шнуром открывать, а не лазить слугам по лестнице. Доложили императору – и опять без последствий.

А вспомнил о нем император, испугавшись. Пугался он часто. Послали за Иваном Петровичем из дворца после бури, пронесшейся над столицей. Фельдъегерь прискакал вечером и привез приказание – без промедления явиться во дворец. Повеления, посланные в поздний час чрез фельдъегеря, обычно означали немилость и гнев. Бывало, прямо из дворца отправлялись в сибирскую ссылку.

Жена причитала, плакали дети. Однако Иван Петрович сохранял обычное достоинство; оделся неторопливо и сел с фельдъегерем в карету.

Сверх чаяния император принял Кулибина ласково и усадил. Честь высокая!

Вопрос же задал странный: виданы ли в Санкт-Петербурге землетрясения и была ли на памяти Кулибина буря, равная вчерашней?

Иван Петрович отвечал, что о землетрясениях в столице не слыхивал, а бури бывали и посильнее.

Вопросов императору задавать не полагалось, и Кулибин пребывал в недоумении.

Павел вскочил, молча зашагал по кабинету.

Потом подошел вплотную к Кулибину и почему-то шепотом, скороговоркой промолвил:

– Шпиль на Петропавловском соборе покривился ночью.

Проговорив, отскочил и сбоку, как птица, поглядел на Кулибина.

В Петропавловском соборе хоронили царей. Наклонившийся шпиль мог быть дурной приметой.

И уже громко визгливым голосом приказал:

– Привесть в порядок без промедления!

Кулибин встал и поклонился:

– Повеление вашего величества чту. Однако осмелюсь доложить, что укрепление шпиля зависит более от архитектора.

– Вместе, вместе исправьте! Кваренгий сказал, что то дело механика.

Кваренги[25] же был архитектор придворный и весьма знаменитый.

Кулибин поехал с Кваренги в крепость. И так и этак проверял отвесом положение шпиля – отклонения вовсе не наблюдалось. Стоит шпиль, как стоял.

Комендант же, доложивший Павлу о беде, бледный в ожидании царской немилости, не верит. Повел Кулибина в свой дом, напротив собора.

– Благоволите сквозь эти двери посмотреть на шпиль – кривизна очевидна.

– Вижу. Двери кривы, а не шпиль.

И для наглядности приложил к притолоке ватерпас[26]. Признал комендант, что поспешил с заключением.

Однако дело от того не стало проще. Мог комендант пострадать за нерадение, ибо, отвечая за крепость, отвечает и за прямизну шпиля. Ныне же пострадать может пуще – за испуг, напрасно причиненный императору. А то еще решит император, что Кулибин обманул, от трудного дела бежит – тогда будет Кулибину худо.

И, вздохнув, предложил Кулибин архитектору лезть совместно внутрь шпиля, удостовериться в его крепости.

Это было опасно. Шпиль петропавловской колокольни – шестьдесят сажен от земли, высота, подобная дому сорокаэтажному. Лестниц над колокольней нет. Карабкаться надо по стропилам, хватаясь за курантные проволоки и колокольные канаты. В шестьдесят пять лет – тяжко.

Старости Кулибин не ощущал, сердце здоровое, и потому готов был лезть без робости. Кваренги лет на пятнадцать моложе, но тучен и робок. Он испугался: так легко сорваться со стропил. А испугавшись шпиля, испугался вторично – гнева императора. Отказ подняться мог иметь последствия неисчислимые. Сперва из-за страха пред императором архитектор пошел за Кулибиным. И поднялся на колокольню. Там лестница кончалась. Кваренги взглянул вверх, на стропила, по которым надлежало подниматься. И ощутил в голове кружение, а в коленях дрожь. Будь что будет – выше архитектор не полез. И вправду труден был путь. Один неверный шаг, одна прогнившая балка или голова закружится – и конец.

Медленно, пробуя ногой прочность опоры, взбирался Кулибин с работником. Более часа длился подъем. Тихо наверху, голос звучит глухо. Вековая пыль на стропилах. А паутины нет: так высоко муха не залетит, нечем кормиться пауку.

Кулибин осмотрелся. Приказал работнику подвинтить ослабшие болты, заклинить рассохшиеся балки. И более делать было нечего. Посидел на балке, рассматривая строение шпиля, запоминал. Может пригодиться. Внизу стоял Кваренги. Плакал. Он тревожился за Кулибина. Всякую минуту ожидал – вот сорвется. И себя жалел. Стареет, не решился лезть. Император будет недоволен. Лишит, пожалуй, пенсиона.

Кулибин начал спускаться. И спуск был труднее подъема – подчас на руках приходилось висеть, нащупывая опору для ног. Здоровье было крепко, однако и сам не ждал от себя такой сноровки.

Рапорт императору писал Иван Петрович. Шпиль осмотрен, повреждения исправлены. И по рапорту так выходило, будто он поднимался на шпиль вместе с Кваренги. И, все еще плача от пережитого страха, от грустных мыслей, Кваренги подписал рапорт. Да, выходило, будто оба лазили. И как-то сразу архитектор успокоился, повеселел; кажется, даже поверил, что лазил на шпиль.

Император был доволен. По сему случаю вспомнили, что Кулибину за смотрение над дворцовыми часами забыли платить жалованье, и выдали за четыре прошедших года.

Ну вот, не зря лазил – с особо беспокойными долгами можно расплатиться.

Однако важных перемен в обстоятельствах все не было, больших дел вершить не представлялось возможным.

Слава же была ныне – после спуска «Благодати» – не дворцовой, как при покойной императрице, а народной.

…Ходил по столице, слегка прихрамывая, однако без костылей, артиллерии офицер Непейцын. Бывал в трактирах, показывался на гуляньях и был человеком известным – кивали на него: безногий ходит.

А свершилось это трудом Кулибина. При знаменитом штурме Очакова потерял Непейцын ногу. И по просьбе его взамен потерянной ноги построил ему Кулибин новую – механическую.

По чертежам Ивана Петровича изготовил ее седельный мастер из металла, кожи и дерева. Нога сгибалась в колене и в плюсне подобно натуральной, изготовлена же была на шарнирах с пружинами; при ходьбе бесшумна, и надевались на нее чулок и башмак. Поупражнявшись, Непейцын ходил даже без тросточки, забросив на чердак костыли.

Между тем обстоятельства Кулибина становились все теснее, и надежды к лучшему не предвиделось.

Давно умер Эйлер, защитник Кулибина в делах академических. Екатерина Дашкова, невзлюбившая Кулибина во время своего президентства в академии, сумела ему досадить и на предбудущие времена: укрепила в академии отношение к механику оскорбительно небрежное. Денег на опыты не было. Росли долги…

Вот и новое царствование. Задушен Павел, на престол российский взошел Александр Первый. Когда-то Кулибин построил для него игрушечную гору с хрустальным водопадом, мельницами и прудом. Развлекал его комнатным фейерверком без пламени.

Александр прелестно умел изображать сердечность. Он принял Кулибина как друга, целовался с ним, но смотрел в глаза пустыми глазами, скрывая зевоту. Кулибин был ему не нужен, в сварах академических разбираться не было ни надобности, ни охоты.

И Александр милостиво отпустил Кулибина на родину после службы тридцатилетней в Академии наук.

Впрочем, дал пенсион, дал денег заплатить долги по прежним опытам…

Вот и конец петербургской жизни. Тридцать два года прожил Иван Петрович в Волковом доме. Позади все радости большого труда, важных побед, европейской славы. Позади все горе похороненных замыслов, восхищение государей и вельмож игрушками и небрежение их к пользе общественной.

Обиды большие. Ну да бог с ними, с обидами. Мастерские академии оставил такие, каких в стране не видано. И мастеров вырастил добрых – за выучку спасибо никто не сказал. Бог с ними, с обидами, с канцеляриями, Дашковыми, вельможами да господами академиками… На обиде жизнь не построишь. Что прошло – из памяти выкинуть.

В дорогу Кулибин собирался рассеянно. Бросал укладку, садился за чертеж. Новые замыслы просились на бумагу. Не на стариковский отдых ехал Кулибин в Нижний Новгород. Ехал он на новый труд и о своих преклонных годах не вспоминал. Ему еще надо было много жизни. Сколько придумано, сколько опытов нужно, сколько надо построить…

Да, опыты… На них опять потребны деньги.

И Кулибин добивается, чтобы ему дали в долг, в счет пенсии, шесть тысяч рублей для работы над новым изобретением, предназначенным к пользе общественной.

Что ж, пускай трудится для пользы общественной за собственный счет. В долг дать можно.

Прощай, Нева, река нарядная, река недобрая, придворная, в гранит одетая!

Здравствуй, Волга привольная, широкогрудая! Здравствуй, Волга бурлацкая!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.