ГДЕ ЖЕ ВРАГ?
ГДЕ ЖЕ ВРАГ?
В ноябре «Косуля» бросила якорь в порту Хайфона. Анри вспомнил — год назад в этот самый день у него на руках умер капитан Даньель.
Где же здесь «мешки», подобные руайянским, из которых надо будет выбивать банды японских оккупантов?
Матрос Мартэн идет по улицам Хайфона. Ноябрь… В Париже дожди в эту пору. Дожди и в маленьком Розьере, а здесь жарко, как летом на юге Франции. В Хайфоне никогда не закрываются террасы кафе. Жара круглый год.
На узкой улице шумное движение. Анри внимательно разглядывает вьетнамцев. Почему они так молчаливы? Почему они проходят стороной, словно опасаясь в этой толчее коснуться европейца? Лица у них сумрачные.
Могло ли это показаться? Анри застыл возле одной из террас, на которой играл оркестр. Надо бы уйти, но он стоит и все смотрит, смотрит.
На террасе за одними столами сидят французские и японские офицеры. Японцам полагается быть в лагере для военнопленных, а они здесь. Перед ними прохладительные напитки. Французские офицеры по-приятельски беседуют с ними.
Почему же все-таки сидят здесь офицеры армии микадо? Великодушие победителя? Нет, что-то совсем другое…
Таково было первое наблюдение Анри в Хайфоне, первое, над которым он тяжело задумался.
— Сударь! — обратился он на улице за справкой к пожилому вьетнамцу. — Будьте добры сказать…
Тот удивленно поднял брови, а потом улыбнулся.
Оказалось, что он довольно хорошо говорит по-французски. Они дошли до ворот парка и присели на скамейку.
— Чем я удивил вас, сударь? — спросил Анри.
— Посмотрите, как обращаются к нам колониальные солдаты, офицеры, и вы всё поймете. Знаете вы такое слово — «ньяке»?
— Нет.
— Это означает «мужлан». Сколько раз меня так окликали: «Эй, послушай, ньяке!» Или: «Подойди сюда, вьет!» Мне приходилось слышать это от солдат, которые по годам подходят мне в сыновья.
— От французов?
— Да, и от французов. У американцев есть свои презрительные клички для японцев, для корейцев.
Анри смущен. Он молчит, а потом горячо возражает:
— Сударь, вы несправедливы!
— В чем?
— Вот в чем — народ есть народ. Для меня это святое понятие.
— И для меня.
— Но в каждой нации бывает отребье, негодяи, хамы. И народ не отвечает за них.
— Я знаю. Но есть еще особое презрение, презрение к колониальным народам, и иногда им заражается даже такой человек, который вчера не был ни негодяем, ни хамом. Такое отношение к нам воспитывали десятилетиями, даже веками.
— Но ведь теперь будет по-другому, должно быть по-другому. Иначе меня не было бы здесь.
Они долго говорили.
— В каждом доме, — собеседник показал в сторону города, — был портрет Хо Ши Мина. Он и сейчас есть, но спрятан.
— Это изменится, поверьте!
— Мы считали, что перемены уже наступили.
Собеседник рассказал, что всего несколько дней назад город ликовал. Бао Дай, император-марионетка, отрекся от престола. Хо Ши Мин стал признанным главой правительства. И вдруг случилось то, чего никто не ожидал. Французские власти возложили охрану порядка на японские войска. Власти объявили, что отряды вьетмин — народной армии — не смогут поддерживать порядок, и поэтому не обойтись без японцев. «Вьетмин не умеет обращаться с современным оружием, — говорили французские офицеры. — Вьетмин не держал его в руках».
— Для нас непонятно было, — вспоминает собеседник Мартэна, — почему же вьетмину, народной армии, не давали современного оружия.
«У партизан также не было хорошего оружия», — вспоминает Мартэн.
И вскоре японские патрули начали расхаживать по городу, наглые, самоуверенные, с видом победителей.
— Значит, эти японские офицеры…
— Которых вы видели в кафе? Они не враги колониальным властям.
— Так где же враг? Кто он?
И Анри остается один со своими раздумьями.