II

II

Наиболее влиятельным из немногих хулителей романа был Георгий Адамович.

Когда Адамович в 1923 году эмигрировал из России, на его счету были две тонкие книжки стихов. К концу двадцатых годов он уже стал одним из двух наиболее известных критиков эмиграции и литературным законодателем русского Парижа. В газетах, журналах, иллюстрированных еженедельниках, в литературных объединениях и литературных клубах Монпарнаса он был тем камертоном, по которому настраивалась «парижская нота»: отчаянье изгнанничества, душевные терзания современного человека, слишком глубокие, чтобы думать о форме, и несколько более правдивые и искренние в стихах, близких по своей безыскусности к дневниковым записям. Набокову многое не нравилось в Адамовиче и в его взглядах: попытка декретировать правильную реакцию на «нашу эпоху», отрицание формального мастерства, обязательный пессимизм, групповой дух. Ему претили нездоровая атмосфера Монпарнаса, наркотики, гомосексуализм и прежде всего крайне пристрастное, льстивое отношение к «своим», которое исключало объективность литературных оценок[107].

Г. Адамович отвечал Набокову такой же неприязнью, считая, что его внимание к форме равноценно игнорированию содержания или отсутствию глубины. Поскольку Адамович почти не писал стихов и вместо этого исследовал в печати душевные вывихи, которые, по его утверждению, почти исключали существование эмигрантской поэзии, он чувствовал угрозу в том, кто может писать уверенно и живо. Он враждовал с Ходасевичем, чьи стихи хвалил Набоков, и дружил с Зинаидой Гиппиус, которая в бытность свою царицей литературного Петербурга категорически отвергла стихи шестнадцатилетнего Набокова¹¹. Теперь, разделив с Адамовичем престол в русском литературном Париже, она стала ярой противницей Сирина. Подобно тому как Гертруда Стайн игнорировала Джойса и не приглашала к себе людей, говоривших о Джойсе, Зинаида Гиппиус не говорила о Набокове и не слушала, когда другие говорили о нем, — разумеется, если говорили без издевки¹².

Рецензируя сороковой номер «Современных записок», Г. Адамович, как и многие другие критики, отметил нерусскую, западную окраску сиринской прозы. Но он пошел дальше: «Защита Лужина» столь сильно подражает современным французским образцам — каким именно, он не указал, да и не мог указать, — что она произвела бы гораздо меньшее впечатление в «Nouvelle Revue Fran?aise», чем в «Современных записках». Жизнь напрочь опровергла это обвинение: «Nouvelles litt?raires» публикует восторженную рецензию А. Левинсона на «Защиту Лужина», а через неделю французский издатель Файяр предлагает напечатать этот роман до того, как он полностью вышел по-русски. Оставшийся при своем мнении Георгий Адамович еще долгие годы будет продолжать осторожную, но неуклонную «антисиринскую линию»[108]¹³.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.