10. ОПЕРАЦИЯ «АЛЬБИОН»

10. ОПЕРАЦИЯ «АЛЬБИОН»

Офицеры-«аковцы» появились на развилке дорог в сосняке за Бялоблотами точно в назначенный час. Они не спеша вышли из сосняка. Их было двое, и одеты они были в форму разгромленного в сентябре тридцать девятого года Войска Польского. Евгений издали увидел по знакам различия на погонах и полевых четырехугольных конфедератках, что один из них, высокий, стройный, красивый, с усами щеточкой и серебристо-седыми висками, имел чин майора, другой — плотный, широкоплечий, с лицом чикагского гангстера — капитан. Не спуская настороженных, изучающих глаз с Евгения, «аковцы» подошли к нему, твердо печатая шаг на песчаной дороге, и одновременно козырнули капралу согласно уставу Войска Польского.

— Честь имею! Разрешите представиться. Я майор Велепольский. Это капитан Дымба.

— Честь имею! — отчеканил капитан.

— Капрал Юджин Вудсток, — отрекомендовался Евгений.

Итак, началась шахматная партия, проигрыш в которой сулил смерть только тому, кто назвал себя капралом Юджином Вудстоком. С этой минуты капралу надо было забыть имя Евгений Кульчицкий и все свои разведывательные псевдонимы. С этой минуты надо думать, говорить, действовать как английский капрал Юджин Вудсток из Эм-ай-сикс — секретной службы Его Величества.

Офицеры Армии Крайовой приветствовали его армейским приветствием. Ответишь ли ты тем же, капрал? Разумеется, на британский манер. Нет, хотя, пожалуй, они ждут именно этого. Ведь он, капрал Вудсток, не в военной форме.

Капрал Юджин Вудсток, представившись по-английски, негромко щелкнул коваными каблуками и сдержанно наклонил голову, не протягивая руки.

— Добрый вечер, джентльмены! — с легкой улыбкой сказал он по-английски офицерам-«аковцам». — Я рад видеть вас на этой несчастной земле в форме польской армии. Это верный знак обреченности и скорой гибели нацистской Германии.

Так держать, капрал Вудсток! Начался словесный стипль-чез, в котором чуть не каждое слово — смертельно опасное препятствие. Есть только один путь к победе: не думай по-русски, не переводи мысленно с русского на английский. Так обязательно сломаешь шею. Думай только по-английски, думай так, как, бывало, думал лет десять назад, сидя за партой в лондонской школе! Вот только сейчас ты сказал «нацистская Германия». Правильно, ведь англичане считают фашистами не немцев, а итальянцев и почти вовсе не употребляют имя Гитлера в качестве прилагательного.

С напряженным любопытством и довольно бесцеремонно разглядывая капрала Вудстока, майор медленно и торжественно сказал:

— Честь имею приветствовать солдата армии Его Королевского Величества! Я верю, что придет время и благодарная Польша поставит памятник вам как одному из первых воинов нашего великого союзника — Британии, ступившем с исторической миссией освобождения на многострадальную польскую землю!

Капрал Вудсток усмехнулся про себя. До памятника вряд ли дойдет дело. Как бы не кончилась эта историческая встреча безымянной могилой... Впрочем, отрадно, что этот майор произнес свою явно заранее подготовленную речь далеко не безупречно, с грамматическими ошибками и сквернейшим произношением. Если так пойдет дальше, капрал Вудсток, то ты поставишь этим «аковцам» детский мат. Но тут капрал заметил, что на груди у майора висел вовсе не немецкий автомат, а английский. Черт возьми! Хорошо, что он еще в Клетнянском лесу изучил этот «стен-ган», у которого обойма вставляется с левого бока... Помнится, на нем отштамповано клеймо «Бирмингам Смолл Армз К°».

— Не говорите ли вы, капрал, по-французски? — спросил майор. — Нет? Какая жалость. — Я свободно владею только французским. Знаете ли вы польский?

— Я немного говорю по-польски, — извиняющимся тоном медленно произнес по-польски капрал Вудсток с сильным английским акцентом.

Сделал он это по им самим придуманному методу: он как бы в голове написал эту польскую фразу по-английски и затем перевел ее на польский, что и гарантировало правильный английский акцент.

— А по-русски вы говорите? — спросил майор, сверля капрала колючим взглядом черных глаз.

— О нет! — улыбнулся капрал. — Я немного понимаю русский, когда он похож на польский.

— Как же вы договариваетесь с этой русской бандой?

— Я немного говорить по-польски, один русский немного говорить по-английски.

— Вы имеете радиосвязь с Лондоном?

— Да, сэр.

Майор помолчал, оглянулся на пустынную дорогу, пропадающую в затянутом сумерками сосновом лесу.

— У нас к вам долгий разговор, капрал, — сказал майор. — Мы хотели бы пригласить вас в один вполне... как это... вполне надежный и респектабельный дом. Всего полчаса пути. Сейчас подойдет автомобиль.

— Автомобиль? — удивился капрал.

— Не удивляйтесь, капрал, когда увидите водителя. Это немец, офицер СС в отставке, инвалид войны, начальник районного фольксштурма, но он наш верный агент. Связан с черным рынком, и потому мы крепко держим его в руках. Думаю, он и вам будет полезен. Ему подчиняются все местные бауэрнфюреры. Итак, вы согласны?

Вот так сюрприз! Капрал лихорадочно думал. И на этот раз не по-английски, а по-русски. Вон там, слева от дороги, залегли в сосняке друзья. Они не дадут им насильно увести его, капрала Вудстока, хотя за просекой напротив наверняка прячутся с автоматами «аковцы». Отказаться и, быть может, провалить все дело? Или поехать с ними, остаться без всякой охраны, пойти на риск?

— Джентльмены! — сказал он, подумав. — Я верю вам и, рассчитывая на взаимное доверие, отдаю себя в ваши руки.

Майор переглянулся с мрачно молчавшим капитаном.

Вдали послышалось урчание автомобильного мотора. Из-за поворота вынырнул, блеснув зажженными фарами, черный «опель-капитан». Машина мягко подкатила к ним и остановилась. Капрал Вудсток весь напрягся: а вдруг кто-нибудь из друзей без команды, не удержавшись, даст по ней очередь! Констант, тот знает: огонь открывать только по сигналу Евгения, когда он вдруг снимет шапку.

Из машины, распахнув передние дверцы, вышли двое пожилых мужчин. Водитель первым привлек внимание капрала Вудстока, и неудивительно: этот коренастый немец с бульдожьей физиономией и усами «мушкой» был одет в коричневую форму штурмовых отрядов, с витым погоном на правом плече и двумя серебряными квадратами штурмфюрера СА в левой петлице. На левом рукаве у него краснела широкая повязка с черной свастикой в белом круге, слева на груди пестрели под партийным значком и над знаком тяжелого ранения орденские колодки. Слева же на поясе висела лакированная желтая кобура парабеллума. Второй незнакомец, очень высокий, худой, был в черной шляпе, коротком черном полупальто с широченными, подбитыми ватой плечами и высоких хромовых сапогах. Прежде всего бросались в глаза его старомодные шляхетские усы и кавалерийские бриджи.

— Разрешите представить вам, капрал, — произнес по-английски майор, герра фон Ширера унд Гольдбаха и пана Веслава Шиманского. Панове! Капрал Вудсток. Прошу в машину, капрал.

Пан майор с лакейским поклоном и жестом пригласил капрала Вудстока сесть в автомобиль. Капрал едва не улыбнулся: пусть посмотрят там в соснах ребята, перед ним, советским разведчиком, расшаркиваются «аковские» офицеры вместе со штурмовиком — штурм-фюрером! Но прочь ненужные мысли!..

Шагая к машине, капрал еще раз подумал о том, что теперь ему необходимо обдумывать буквально каждый шаг. Казалось бы, простое дело — сесть в машину. Ан нет. Русский человек почти обязательно сядет рядом с водителем, а это все равно что на облучке потеснить извозчика, и это выдаст его с головой. Англичанин, садясь в такси, непременно сядет на заднее сиденье, ибо в английском таксомоторе и вовсе нет места для пассажира на переднем сиденье, а есть место для багажа. Никогда не сядет мистер Джон Буль и рядом с шофером частной машины. Если же англичанин садится в машину друга, который сам ведет ее, то сядет он только рядом с другом, иначе друг смертельно обидится: его приняли за слугу, шофера!

И еще одна важная деталь. Русский, поляк, немец — все они садятся с правой стороны. А англичанин — с левой. Так как движение в Англии левостороннее и руль машины установлен соответственно справа. Учитывая все это, капрал Вудсток сел на заднее сиденье с левой стороны.

Затем в точном соответствии со своим положением в Армии Крайовой в машину рядом с капралом сел пан майор, за ним пан капитан; на место рядом с водителем уселся пан Шиманский и последним занял место за рулем штурмфюрер. «Опель-капитан» сорвался с места, резко развернулся и помчался лесной дорогой. Вудсток невольно глянул на как бы смазанные скоростью придорожные сосны: вернется ли он в этот лес к друзьям? Это был последний вопрос, который он задал себе мысленно по-русски.

— Я поздравляю вас, капрал, — сказал пан майор, протягивая капралу раскрытый портсигар. — Вчера ваши самолеты потопили «Тирпиц»!

— Благодарю вас, майор. Да, наши ребята неплохо поработали в Альта-фьорде.

— Вам будет интересно поближе познакомиться с паном Шиманским, помолчав, сказал майор. — Пан лет двадцать прожил в Лондоне.

Еще один сюрприз. Нет, здесь детским матом не пахнет. Не напрасно ли он вообще ввязался в эту авантюру? Похоже, что его хотят «прокатить», что на языке американских гангстеров значит — убить.

Пан Шиманский обернулся и уставился круглыми, как у совы, глазами на капрала Вудстока, оскалив в неискренней улыбке свои золотые зубы. Капрал, закурив, улыбнулся ему, ощущая какую-то противную пустоту под диафрагмой.

Напряжен каждый нерв. Борьба начинается... Вольная борьба без всяких правил беспощаднее дзю-до и карате...

— Вряд ли пан капрал знает, — сказал майор, глядя в окно, — что эта земля — нынешняя имперская провинция Вартегау — некогда называлась Великой Польшей. В 1772 году Екатерина Великая — эта северная Семирамида — и Фридрих Великий произвели первый раздел Польши, и эта земля отошла к Пруссии. Потом Наполеон восстановил Речь Посполитую, но Венский конгресс упразднил созданное им Варшавское герцогство, и этот край вновь был присоединен к Пруссии. Только после краха кайзера Вильгельма вернули мы Великую Польшу.

— В общих чертах, — сказал капрал, — я знаю историю этого края.

— Может быть, наш уважаемый гость расскажет нам какой-нибудь последний лондонский анекдот? — заговорил, блеснув золотозубой улыбкой, пан Шиманский. — Обожаю бесподобный английский юмор...

Пан Шиманский произнес все это на правильном английском языке, пожалуй, даже чересчур правильном, но с заметным польским акцентом. Пан Шиманский, слава богу, совсем не похож на своего земляка Теодора Иосифа Конрада Корженевского, который, как известно, так блистательно владел английским языком, что прославился как замечательный английский писатель Джозеф Конрад. Пан Шиманский не чудо вроде Конрада, пан Шиманский выучил английский уже в зрелом возрасте, значит, он не думает по-английски. Это облегчает задачу капрала Вудстока. А за анекдотом дело не станет. Недаром капрал Вудсток четыре дня слушал Би-Би-Си.

— Последний? Извольте. Уинни, то есть Черчилль, дуче и фюрер дали дуба и отправились в ад. Там дьявол устроил им допрос: а ну признавайтесь, сколько раз вы обманывали свои народы? Первым ответил Черчилль, и дьявол Старый Ник велел ему в наказание пробежаться разок вокруг ада. Затем исповедался Муссолини, и дьявол заставил дуче трижды обежать вокруг ада. Настала очередь Гитлера. Повернулся к нему дьявол, а фюрера и след простыл. «Где Гитлер?» — заревел Старый Ник. Бесенята ему и докладывают: побежал, мол, фюрер за своим мотоциклом.

— Ха-ха! — неестественно рассмеялся пан Шиманский.

Пан майор кисло улыбнулся. Ни один мускул не дрогнул на каменном лице капитана Дымбы. Немец не обернулся.

— Разве вы не уважаете пана премьера? — спросил майор.

— Отчего же! — ответил капрал. — Уинстон неплохая палка.

Здесь он ввернул идиоматическое разговорное выражение.

— Неплохая палка? — недоуменно дернув усом, переспросил майор, бросив вопросительный взгляд на Шиманского.

— Это такое выражение, — пояснил тот, — то же, что «неплохой парень»...

Чтобы не упускать инициативу из своих рук, капрал Вудсток рассказал еще два-три анекдота из программы Би-Би-Си.

Около одной деревни проехали мимо взвода фольксштурмистов — семнадцатилетних юнцов и семидесятилетних стариков, возвращавшихся в деревню после полевых учений. Командир взвода — молодой лейтенант с черной наглазной повязкой, — завидев черный «опель-капитан», встал во фрунт и лихо выбросил правую руку в гитлеровском салюте. Офицеры-«аковцы» на всякий случай сняли свои конфедератки с офицерскими серебряными звездочками и галунами, задернули шторки окон. В другой деревне их хотели было остановить ландшуцманы — уже минул полицейский час. Но, разглядев номер на машине уездного шефа фольксштурма, они отскочили и тоже прокричали: «Хайль!»

Капрал все чаще поглядывал в окно. Чего доброго, привезут прямехонько в бывший воеводский город Познань, а ныне столицу имперской провинции Вартегау — Позен и сдадут в учреждение с вывеской «Гехайме Штаатс Полицай» — гестапо.

Совсем стемнело, когда «опель-капитан» круто свернул с асфальтированной дороги, окаймленной черными скелетами старых тополей, и въехал в открытые железные ворота, за которыми в конце каштановой аллеи стоял двухэтажный господский дом с островерхой черепичной крышей.

Ущербная луна светила как раз за флюгером на шпиле невысокой готической башенки с зарешеченными, похожими на бойницы окнами. Полнеба закрывали черные тучи. В голых ветвях каштанов зловеще гудел северо-западный ветер. Ни в одном из окон дома не горел свет.

Штурмфюрер СА, прихрамывая и поскрипывая ножным протезом, поднялся на крыльцо, отпер массивную, окованную железом дверь. Дверь со скрипом распахнулась. Скрип этот больно резанул по нервам. Словно выстрелы, хлопнули дверцы «опеля». Немец посветил электрофонарем в глубь темной прихожей. Потом провел их в большой кабинет, зажег свет и, щелкнув каблуками, удалился, плотно прикрыв за собой дверь.

Майор первым положил конфедератку верхом вниз на стол, сунул в нее перчатки, затем снял шинель, бросил ее на спинку кресла. Капрал Вудсток, снимая кожаное пальто, заметил на груди майора серебряный крест с белым орлом на золотом поле, висевший на черно-голубой ленте.

— О! Ваш крест похож на наш крест Виктории! — сказал он.

Явно польщенный майор улыбнулся.

— Это крест «Виртути милитари» — высший офицерский орден Польши за военную доблесть, — с нескрываемой гордостью произнес он. — То же, что у немцев «Риттер кройц» — «Рыцарский крест». Его ввел наш последний король Станислав-Август в 1772 году. Кстати, капрал, Станислав-Август Понятовский был любовником Екатерины Великой! Так что поляки и в данном пикантном случае одержали верх над своими старыми врагами — русскими.

— Что вы говорите! Простите мне мое любопытство, сэр, за что вы получили этот крест?

— За действия против большевиков весной двадцатого года при взятии Киева, капрал.

Капитан Серый нетерпеливо кашлянул.

— Садитесь, джентльмены! — сказал пан майор, включая настольную лампу. — Пожалуйста, сядьте здесь, капрал.

Поудобнее устраиваясь в глубоком кожаном кресле напротив настольной лампы, капрал окинул взглядом комнату. Высокие до потолка книжные полки вдоль трех стен, торшер, задернутые плотными шторами окна, портреты Гитлера и Гиммлера, большой письменный стол из полированного красного дерева с инкрустированной эмблемой — имперским орлом, консольная радиола «Телефункен»...

Майор взял с письменного стола пачку немецких сигарет «Бергман приват».

— Хотите сигарету, капрал?

Закуривая, майор молчал. Молчали и остальные, бесстрастно глядя на капрала Вудстока, который, пуская дым в потолок, со скучающим видом, развалясь в кресле, чуть прищурясь, разглядывал корешки томов на ближайшей полке. Допрос — а это был именно допрос — начал майор.

— Скажите, капрал, на каком самолете вы прилетели сюда из Англии?

Короткая затяжка. Облачко дыма в потолок. Паузы быть не должно.

— Это был транспортный «дуглас», «Си-47». Отличная машина, джентльмены, — ответил Вудсток, медленно выдыхая дым.

— А дальность какова? Сколько километров? — перебил майор.

— Километров — две тысячи четыреста, а миль, по-нашему...

В сорок первом Евгений летал в тыл врага на советских самолетах «ТБ-3» и «ПС-84». С начала сорок второго трижды забрасывался в тыл врага на «дугласе». Трижды «туда» и ни разу «обратно». В первый раз случилась авария при взлете на Центральном аэродроме в Москве: лопнул правый баллон. Пока меняли баллон, он зашел в кабину экипажа, осмотрел ее, поговорил с пилотом...

— Но ведь «дуглас» американская машина? — с нажимом произнес капитан. Ее конструктор Сикорский, поляк, работающий в Калифорнии.

— Верно! У нас этих «Си-47» немало в Королевских воздушных силах. Я слышал, что американцы снабжают и русских этими самолетами...

Поляки молча переглядываются. Гамбит разыгран.

— Это интересно! — восклицает кавалер «Виртути милитари». — Я ни разу не видел эти новые самолеты. Расскажите нам о них!

— Я не летчик, — улыбается Вудсток, — а только сын летчика. Ну что мне запомнилось?.. Два мотора, экипаж — пять человек: пилот, штурман, стрелок-радист, бортмеханик, инструктор парашютного дела. Сажает двадцать десантников...

Описать в общих словах «Дуглас» для Вудстока дело нетрудное. Но разговор об авиации таит в себе опасные воздушные ямы.

— С какой скоростью вы летели? — спросил капитан.

— Около... около ста пятидесяти — двухсот миль в час.

Он чуть было не дал ответ в километрах (триста пятьдесят километров в час), и это погубило бы его. Ведь англичане не пользуются метрической системой. Голова работала как арифмометр. Дальность полета у «Дугласа» 2400 километров. Сколько в милях?..

— На какой высоте перелетали через Ла-Манш?

В этом вопросе майора сразу две ловушки.

— Ла-Манш? — переспрашивает Вудсток, поднимая брови. — О, вы имеете в виду Английский канал? Мы пересекли его на высоте не менее шести с половиной тысяч футов.

Да, именно так, капрал Вудсток! Именно «Английский канал» и именно футы, а не метры!

— Не помните ли вы мощность моторов? — продолжает допрос капитан.

— Я спросил об этом пилота: каждый мотор — тысяча двести «эйч пи».

«Эйч-пи» — лошадиные силы.

Отвечает Вудсток по-прежнему гладко, а в голове рой вопросов, обгоняющих вопросы его «следователей»: как по-английски «кабина экипажа»? «Ах да! «Cockpit»... Это он помнит, а вот как по-английски «вытяжной фал», он никогда не знал; значит, надо лучше не вспоминать о парашюте...

— Какая температура была в Лондоне, когда вы вылетали?

— Точно не знаю. Днем было около пятидесяти градусов.

Молодец, капрал! Вовремя вспомнил о Фаренгейте. И вновь неожиданный вопрос:

— А сколько литров бензина потребляет в час «Дуглас»?

— Сколько британских и имперских галлонов? Да разве я знаю! Мы летели с четырьмя дополнительными бензобаками. Я не заметил, чтобы наших летчиков волновала проблема горючего...

Должна быть, обязательно должна быть такая деталь, которую узнаешь только после полета на «Дугласе»! Такая деталь сыграет роль козыря в этой смертельно опасной игре! Вот она, эта деталь!

— Сначала полет шел хорошо, — произносит задумчиво Вудсток, заложив ногу на ногу. — Временами по всему корпусу самолета пробегала дрожь. Я спросил командира, что это такое. Тот ответил, что так всегда бывает, когда моторы «Дугласа» работают синхронно. — Деталь сработала. — А потом где-то севернее Колона... — Вудсток не забывает произнести название этого города не «Кёльн», а «Колон», по-английски. — Да, севернее Колона угодили мы в грозовой фронт. Шли над десятибалльной облачностью. Началась болтанка, качка килевая и бортовая. Давление в ушах то повышалось, то понижалось, то нас подбросит на жесткой скамье, то пригвоздит к ней, расплющив зад. Воздушный поток за иллюминатором то ревел, то переходил на шепот. Виски стучали, ладони стали мокрыми, похоже было, что укачивает, — продолжает Вудсток, делая вид, что увлекся воспоминанием незабываемого для всякого десантника ночного перелета.

— А луна светила слева от вас или справа? — ввернул коварный вопрос пан майор.

— Луну мы увидели слева, когда миновали грозовой фронт, — без запинки отвечает Вудсток. В последний раз, когда он летел в тыл к немцам, луна светила справа по борту самолета.

— Представляю себе волнение экипажа: стрелки приборов мечутся точно сумасшедшие, в наушниках моего коллеги-радиста этакое шипение и треск, будто дьявол яичницу с беконом поджаривает.

— В какое время это произошло?

Новый подвох со стороны пана майора. Каждым вопросом копает он могилу Вудстоку.

— В двадцать три тридцать мы вошли в грозовой фронт...

— По какому времени? — Голос пана майора едва заметно напрягался.

— По Гриничу, конечно...

— По Гринвичу, — пытается внести поправку Шиманский.

— Мы говорим, по Гриничу... Крылья обледенели, пропеллеры тоже, наверное... Меня пот прошибает при одном воспоминании об этом! — Вудсток усмехается, смахивая пот с лоснящегося лба. — Натерпелись мы страху! Высота падала с каждой минутой... Альтиметр показывал пять тысяч футов. Позади остаются города Кассель, Халле, Лейпциг, Торгау... «Дуглас» брыкался, как мустанг под ковбоем в цирке «Дикого Запада»! Стрелки на моих часах прилипли к циферблату...

Пан майор перегибается через стол:

— Пан капрал позволит взглянуть?

— Что? О, понимаю! Я чуть не разбил их при прыжке, когда мы вышли на высоте пятисот футов из облачности. Тут-то, севернее Бреслау, над городом Требниц нас и сбила зенитка «джерри», немцев, значит...

— «Омега»? — полувопросительно выговаривает майор, поднимая глаза с часов на Вудстока.

— Да, перед вылетом нас одели во все немецкое, вплоть до белья, но часы дали швейцарские.

— Я вижу, ваши часы показывают время по Гринвичу, — проговорил Шиманский. — А мы ставим время по-берлински. Час разницы.

— Мне ведь надо связываться с Лондоном, — сказал капрал.

— А какие марки английских часов вы прежде носили? — чересчур торопливо спрашивает Шиманский.

Две или три секунды борется Вудсток с отчаянной паникой. Эта паника так глубоко спрятана внутри, что по его глазам ее обнаружить никак нельзя. В первые две-три секунды Вудстоку кажется, что ему не удастся вырваться из расставленных для него сетей: никогда не приходилось ему носить часов английской марки. Но на третьей секунде его выручает память. Ответ готов. Ведь его отец носил такие часы в Англии...

— «Аккьюрист». Анкер на пятнадцати камнях, мистер Шиманский, позолоченный корпус.

— «Аккьюрист»? — переспрашивает Шиманский. — По-моему, это швейцарские часы.

— Пожалуй, — охотно соглашается Вудсток, гася сигарету в пепельнице. У нас на всех часах написано, будто они швейцарские...

— Сколько они стоили? — усердствует пан Шиманский.

— Недорого. Фунтов пять, — пожимает плечами Вудсток. Работай, работай, воображение! — Мне подарил их отец на день рождения. Кажется, он купил их у часовщика на Риджент-стрит. Трехлетняя гарантия.

— О, я знаю этого часовщика, — оживляется Шиманский. — Он торгует только мужскими часами.

— Вы ошибаетесь, мистер. Этот магазин фирмы «Лоуренс Седер энд компани» торгует любыми часами, а также ювелирными изделиями.

— Верно, верно, теперь припоминаю... Это недалеко от универсального магазина «Либерти энд компани».

Этот лиса Шиманский отлично знал, о каком магазине идет речь: на Риджент-стрит в Лондоне бывает каждый приезжий.

— А часы другой английской марки вам не приходилось носить?

— В детстве, — улыбнулся Вудсток, — мама подарила мне часики с Микки Маусом на циферблате.

Поговорили о лондонских магазинах. Капрал хорошо помнил магазин Селфриджа на Оксфорд-стрит, Симпсона, Фортнума и Мэйсона на Пиккадилли. И тут капрала Вудстока выручила зрительная память, неповторимо острая в детские годы.

Так и вели они этот разговор, похожий на самый пристрастный допрос, несмотря на внешнюю светлую учтивость, на заискивающий тон Шиманского и бледную улыбку на тонких губах майора. Капралу Вудстоку этот допрос, полный внезапных опасностей, напомнил стремительный слалом на утлых душегубках по бурной порожистой реке, утыканной подводными рифами, как пасть акулы зубами. Это была не дуэль. Сразу трое инквизиторов вели перекрестный допрос, убийственный, как кинжальный огонь. Трое против одного... С головокружительной быстротой разговор перескакивал с библии и официальной (протестантско-епископальной) церкви Англии на правила игры в крикет, с Трафальгар-сквер на наимоднейшие танцевальные новинки (песенку «Lambeth Walk» капрал знал наизусть), с английских национальных праздников на новые английские кинокартины.

— Я давно не был в кино, но помню «Ребекку» режиссера Альфреда Хитчкока. Кстати, майор, я все думал, кого вы мне напоминаете. Киноактера Адольфа Менжу!.. Еще видел «Графа Монте-Кристо» с Робертом Донатом в главной роли...

— Но ведь это все довоенные картины, — напоминает Шиманский.

— Разве? Еще я видел военную картину «Шпион» с Конрадом Вейдтом... «Генрих V» с Лоуренсом Оливье... Да, еще «Полурай». В этом фильме Оливье играет русcкого инженера, которому Англия после Дюнкерка нравится гораздо больше, чем до войны...

На самом деле капрал Вудсток читал об этих фильмах в английском киножурнале сорокового года в московской читальне библиотеки иностранной литературы в Столешниковом переулке. Шиманский наращивал темп, буквально забрасывал капрала вопросами:

— В какой «Фликерс» вы обычно ходили в Лондоне?

Очередной подвох: «Фликерс» — «Мигалка» на лондонском жаргоне означает «кинотеатр». Хитрая бестия этот Шиманский: он понимает, что можно прекрасно знать английский язык, совершенно не зная жаргона. Так одним вопросом можно порушить всю «биографию» капрала Вудстока.

— «Камео».

— Это где же?

— Чаринг-Кросс-Роуд. Перед началом фильма там всегда показывали диснеевские мультипликации: Доналд Дак, Микки Маус, Плуто...

Надо сбить этот опасный темп, совсем не оставляющий времени для обдумывания «заминированных» вопросов. Сбить темп, отвечая нарочито медленно, с кажущейся небрежностью, отклоняясь, растекаясь по древу, нагромождая подробности. Шиманский круто меняет тему:

— А где вы учились в Лондоне?

— На Райл-стрит в школе Эл-си-си...

— Эл-си-си? Что это значит?

— Совет Лондонского графства. На приличную частную паблик-скул в Итоне, Харроу, Мальборо или Рэгби у отца не хватало денег. Но мне повезло, мы жили во вполне респектабельном районе, и моя школа...

Майор молча встал, подошел к книжной полке, снял с нее какой-то увесистый том, раскрыл его... Энциклопедия? Уж не смотрит ли он карту Лондона?

Не случайно, видно, разговор перекинулся на Лондон. Музей восковых фигур мадам Тюссо, Лондонский Тауэр, резиденция премьера на Даунинг-стрит, 10. Где стоит колонна Нельсона? На Трафальгар-сквер. Где похоронен герцог Веллингтонский? В Соборе Святого Павла. Где покоится прах Чосера, Теннисона и Браунинга? В Вестминстерском аббатстве. Как проехать из Хемпстэд-хит на Пиккадилли, как добраться от Тауэра к Букингемскому дворцу (смена гвардейского караула в 10.30 утра), а оттуда в парк святого Джеймса?.. Поговорили об английских приморских курортах в Брайтоне и Борнемут-весте, в которых отдыхал летом капрал Вудсток. Шиманский совсем не знал Борнемут-вест, зато не раз бывал в Брайтоне.

Шиманский пододвинул поближе к капралу листок бумаги и паркеровскую авторучку.

— Вы сказали, что учились в лондонской школе на улице Райл-стрит. Будьте любезны, капрал, напишите адрес школы на этом листочке.

Капрал Вудсток, пожав плечами, молча повиновался.

— Так-так, — сказал по-польски пан Шиманский, читая написанное. — Совершенно особый, характерный английский почерк «рондо», сильно отличающийся от континентальных европейских почерков. Этот национальный почерк неповторим. Им обладают только англичане. В школах каждой страны, панове, следуют своему собственному методу обучения правописанию.

Трое против одного. Трое наступали, вели атаку, шли на штурм. Капрал Вудсток мог только обороняться. Фехтовал он искусно, все больше входя в свою трудную роль, вдохновенно пересыпая свою речь известной ему по книгам руганью британских солдат, жаргонными лондонскими словечками, идиомами... Допрос все больше походил на английскую охоту: за лисицей гонится свора гончих (Шиманский, пан капитан), а за гончими мчатся конные охотники с ружьями (во главе с паном майором). Неравное состязание. У затравленной лисицы есть только один шанс на спасение: чтобы унести ноги, она должна бежать быстрее собак и лошадей, должна запутывать следы, уходя от открытых, гибельных мест, завлекая преследователей в густой непролазный лес. И у капрала Вудстока тоже один-единственный шанс на спасение: обогнать врагов в живости ума, увести их от чересчур рискованных тем, не дать им загнать его в угол.

Шиманский вдруг достал и высыпал на стол горсть монет.

— Смотрите, что у меня сохранилось: английская мелочь! Поверите ли, я стал уже забывать названия этих монет, особенно их жаргонные названия. Ведь английская денежная система самая сложная...

— Ничего сложного, мистер Шиманский, — терпеливо улыбнулся капрал. Если джентльменам угодно проверить меня, извольте... Вот это, — он поднял шестипенсовую монету, — мы называем «тэннер». Вот эта монета, — он подбросил на ладони шиллинг, — «боб». В фунте, или «квиде», — двадцать шиллингов, а в гинее — двадцать один. Вот это флорин — двухшиллинговая монета, а это полкроны, или два с половиной шиллинга.

— Благодарю вас, мистер Вудсток. Вы знаете, у вас удивительно маленькая нога для мужчины. Какой размер вы носите?

Капрал чуть было не сказал «тридцать девятый».

— Шестой, — ответил он.

— А носки?

— Десятый...

— Представьте, однажды я заболел в Лондоне и не знал, как вызвать по телефону-автомату неотложную помощь...

— Вам надо было набрать 999.

Пока все идет неплохо!.. Взгляд капрала остановился на автомате «стен», который майор, войдя в кабинет, повесил на спинку стула. Капрал похолодел. «Если он потребует, чтобы я назвал по-английски части этого автомата, я пропал!.. Да знает ли это он сам?..»

На письменном столе стояла фарфоровая пепельница, модная немецкая пепельница в форме крохотного унитаза с надписью: «Только для пепла». Майор пододвинул эту пепельницу на край стола и стал гасить в ней недокуренную сигарету. Неловкое движение, и пепельница со стуком упала со скользкого полированного стола на пол. Шиманский поднял ее и поставил обратно на стол.

В следующую секунду распахнулась двустворчатая дверь слонового цвета, и в библиотеку быстрым шагом вошел коренастый рыжий поляк с перебитым носом — мятая короткополая шляпа, габардиновое полупальто, офицерские галифе. Он шел и ожесточенно хлестал стеком по голенищу сапога. Веснушчатое лицо его было багровым от ярости, сдвинутые рыжие брови сошлись на переносье. Ни слова не говоря, он подошел к капралу Вудстоку и, развернув плечо, размахнулся стеком. Вудсток вскочил, опрокидывая стул, отшатнулся. Стек свистнул в воздухе, но майор вцепился в руку вошедшего, а затем с силой оттолкнул его. В то же время Серый крепко обхватил сзади капрала.

— Это что такое, поручник?! — гневно вскричал майор. — Вы что, взбесились? Как вы посмели поднять руку на нашего гостя, на английского подофицера?

— Никакой он не англичанин! — раскатистым басом крикнул тот по-польски, бросая стек и хватаясь за кобуру пистолета. — Холера ясна! Я только что вернулся от «соседей». По вашей просьбе они запросили по своей рации Лондон. Наша разведка в Лондоне немедленно связалась с Сикрэт интеллидженс сервис. Час назад получен ответ. Никакого радиста капрала Вудстока они сюда, в Польшу, не забрасывали!

На минуту воцарилось молчание. За дверью басовито пробили часы. В эту минуту капрал Вудсток мысленно пережил свою смерть, простился с жизнью.

— Та-а-ак! — зловеще протянул майор, переведя взгляд на изумленного Вудстока. — Так я и знал, ясновельможный пан из Лондона! Кто же ты, самозванец?

— Ясно кто! — зарокотал поручник, левой рукой взводя парабеллум. Советский агент! Шпион Эн-ка-ве-де, вот кто! Пес твою морду лизал!

Майор сел, постучал сигаретой по серебряному портсигару с фамильным гербом.

— Отставить, поручник! И впредь не забывайтесь, и поумерьте ваши африканские страсти! Серый, отбери у этого юноши оружие!

Серый вытащил «вальтер» из кармана брюк капрала Вудстока. Майор медленно закурил, повернулся и, продолжая говорить по-польски, тихо произнес:

— Ваша карта бита, молодой человек. Кто же вы на самом деле? Советую не отпираться. Капитан и поручник, так же как и я, работали до войны в дефензиве и отлично владеют искусством вызывать собеседника на откровенность.

Капрал Вудсток обвел недоуменным взглядом «аковцев».

— Джентльмены! — медленно и отчетливо произнес он по-английски. — Я не понимаю, что здесь происходит...

— Ах не понимаешь, красная сволочь! — вдруг перешел капитан Дымба на русский язык. — Русский хам, большевистское быдло! А это ты понимаешь? крикнул он, вырывая из желтой кобуры на левом боку «уэбли» и тыча им в грудь капрала. — Говори, кто ты и кто тебя подослал к нам!.. Руки вверх!..

— Джентльмены! — взволнованно повысил голос Вудсток, не поднимая рук. По-русски я почти совсем не понимаю, а польский понимаю слабо. Что случилось? Может быть, вы не те, за кого я вас принимал?..

— Да, вы принимали нас за простаков, — ответил по-польски майор. — А мы снеслись с Лондоном по радио и выяснили, что вы самозванец. Нам ясно, что не из любви к приключениям и мистификациям выдали вы себя за агента британской секретной службы. Вот мы и хотим теперь, юноша, чтобы вы не томили нас неизвестностью и удовлетворили наше законное любопытство. Кто вы, кто стоит за вами и какую игру вы затеяли?

— Похоже на игру «Двадцать вопросов» по Би-Би-Си, — попробовал пошутить капрал Вудсток, но дула двух пистолетов сразу же поднялись на уровень его глаз. — Хорошо, господа! Я вижу, что вам не до шуток, и готов ответить на все ваши вопросы.

— Вот так-то будет лучше! — процедил майор. — Кто вы?

— Капрал Юджин Вудсток, — ответил тот.

— Допустим. Кто послал вас сюда, в Польшу?

— Британская военная разведка. Эм-ай-сикс.

— Допустим. Кто подослал вас к нам?

— Позволю себе заметить, что не я искал связи с вами, а вы со мной.

— Ответ Лондона изобличил вас как лжеца и самозванца, и мы не допустим, слышите, чтобы вы морочили нам голову!

— Пытать его!.. — прорычал Серый.

Шиманский, не произнесший ни единого слова с момента появления рыжего поручника, молча взял из пепельницы-унитаза дымящуюся сигарету и вдруг прижал ее горящим концом к тыльной стороне ладони Вудстока.

— Ауч! — воскликнул Вудсток, отдергивая руку и дуя на нее. — Проклятье! Мистер Шиманский!

— Простите меня, сэр! — проговорил Шиманский. Круто повернувшись к майору, он сказал: — Пан майор! Панове! Это безотказное испытание я приберег напоследок. Реагируя на внезапную боль, поляк всегда скажет «ай», русский «ой», немец — «ах», а англичанин — «ауч». Этому невозможно научиться, это живет в каждом человеке с пеленок!

— Ерунда! — рявкнул Серый, стукнув волосатым кулаком по столу.

— Пся крев! А ответ из Лондона?! — прокричал поручник, вскидывая парабеллум.

Майор помолчал, кусая тонкие губы, буравя глазами капрала Вудстока, явно борясь с какими-то колебаниями.

— Да, отказ Лондона от капрала Вудстока решает дело, — веско проговорил он наконец. — И ответственность за смерть настоящего капрала Вудстока или самозванца, в конце концов, ложится на Лондон. Главное нам ясно, и поэтому мы не станем пытками вырывать у него его имя и прочие детали. Кончайте, поручник! Капитан, поставьте его к стенке. Вы едва не провели нас, таинственный незнакомец! Вы умница. Но сейчас серое вещество вашего бойкого мозга забрызгает и стену и книги! И мне, право, жаль и книги и вашу голову.

— Господа офицеры! — бледнея, хрипло проговорил капрал Вудсток, когда капитан поставил его к простенку между книжными шкафами и отошел, — Вы совершаете ошибку... Господин майор!.. Вы говорили об ответе Лондона... Существуют разные штабы в разведке... На ответ должно было уйти больше времени... Перестаньте тыкать мне в глаза своим «люгером»!.. Я Вудсток, говорю я вам, капрал Вудсток из Эм-ай-шесть... Боже мой, что вы делаете?!

Рот майора сжался в жесткую линию.

— Пан поручник, стреляйте по счету «три»! Раз!..

— Слушайте, вы! — Тон Вудстока изменился, стал тверже. Он выпрямился, весь подобрался, глядя в черный зрачок парабеллума. — В своем ослеплении вы не ведаете, что творите. Но мое командование сумеет отомстить за меня. И месть эта будет ужасна!..

— Два! — громко произнес майор.

Капрал Вудсток выпрямился, гордо вскинул голову, скрестил руки на груди, и столько было неистребимого достоинства и непоколебимого превосходства в его позе, его глазах, что майор заколебался, затянул паузу. Шиманский что-то в страхе зашептал в ухо майору, но тот, досадливо морщась, отмахнулся от него.

Черт возьми! На пушку берут или взаправду связались с Лондоном? Выхода нет... Как поется в песне: «Если смерти — то мгновенной, если раны небольшой...»

— Это ваш последний шанс, — сказал майор Вудстоку. — Обещаю вам жизнь за чистосердечное признание...

— Мне не в чем признаваться! — с трудом сдерживая себя, выдавил сквозь зубы Вудсток, затравленно озираясь. — Бог видит, что я капрал Вудсток!

— Пан поручник! — сказал майор. — Я вижу, вы целитесь между глаз. Не надо. Так мы не сможем мертвым опознать его.

— Стреляйте! И будьте вы прокляты!..

— Три, — резко скомандовал майор.

Глаза Вудстока, устремленные на парабеллум поручника, расширились и застыли. Вторично пережил он мысленно свою смерть. Он видел каналы нарезки в стволе пистолета, видел, как натягивается покрытая рыжими волосками кожа на указательном пальце поручника, нажимающего на спусковой крючок... В голове торопливо, мучительно, беспорядочно роились чересчур быстро неуловимые слова, воспоминания, образы матери и отца, обрывки мыслей...

Тишина. Тишина порохового погреба. Заминированная тишина.

Чик! Это щелкнул парабеллум. Ни пламени, ни грохота. Ни удара в грудь, куда твердой рукой целил поручник. Только металлический щелчок... Осечка? Поручник спрятал парабеллум в кобуру и неуверенно, конфузливо улыбнулся. Капитан был непроницаем.

Шиманский непонимающе обводил всех изумленным взглядом.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.