КАРЛО МАУРИ УЕЗЖАЕТ КУРГАНЦЕМ

КАРЛО МАУРИ УЕЗЖАЕТ КУРГАНЦЕМ

открыв для себя мир советских людей

В Зауралье цвела черемуха. Ее горьковатый тревожный запах носился в воздухе вместе с белыми лепестками. Было в нем что-то неодолимо зовущее. Карло Маури выходил из клиники во двор, садился на свежую траву под черемуховым кустом и закрывал глаза. Ему чудилось море, плеск волн, горы и клекот орлов в вышине. Когда он вернется к ним? Каким вернется?

Двадцать лет назад Маури, известный итальянский путешественник и один из лучших альпинистов мира, провалился в трещину на леднике Монблана.

Семь тяжелых операций, четыре года в больницах у себя на родине, в Швейцарии, Западной Германии. Лечение стоило безумно дорого, лучшие врачи делали все, что умели и знали и что было в их силах, а он оставался инвалидом. Последнее заключение как приговор:

— Карло, вы больше никогда не сможете ходить в горы.

Он и сам понимал это: одна нога так и осталась короче другой, стопа изуродована, постоянные, изматывающие весь организм боли. Инструктором горнолыжного спорта он быть уже не мог, хотя летом и продолжал работать проводником в горах. Но на пятерых детей этого заработка, увы, не хватало.

А горы оставались родными, и они принимали его даже такого — со складными костылями. Руки у него оставались сильными, и они умели вязать надежные узлы.

Он родился и вырос среди гор, в маленьком городке Лекко на севере Италии, покорил высочайшие пики всех континентов и побывал в самых неизведанных уголках планеты, прошел по маршруту своего знаменитого соотечественника Марко Поло.

Теперь ему предстояло победить самого себя. И когда известный норвежский ученый, исследователь и путешественник Тур Хейердал предложил отправиться в трансатлантическое плавание под парусом на тростниковой ладье, Карло не колебался ни минуты. Друзья пытались отговаривать, они знали, что он — сын гор, но не моря и даже плавать не умеет.

И вот он уже в третьем плавании после «Ра-1» и «Ра-2», один из членов интернационального экипажа «Тигриса». Ему поручена роль экспедиционного фотографа. И ему же предстояло изощряться, как отмечал в записной книжке Тур Хейердал, в изобретении хитроумнейших найтовов и узлов всякий раз, когда рубке, книце или стойке рулевого мостика взбредет на ум исполнить твист. Кроме этого, Карло обязан был варить макароны и кантовать груз.

Со всеми обязанностями итальянец справлялся отлично и весело, с присущим ему темпераментом южанина, хотя и было Карло труднее, чем другим. Больная нога давала о себе знать все сильнее, от больших перегрузок и физического напряжения открылась старая язва, и с ногой становилось все хуже. Мужественный Карло стоически переносил боль, и никто из экипажа, кроме Юрия Сенкевича, не догадывался о его страданиях.

Для Маури врач из Москвы был первым русским человеком, которого он встретил в своей жизни. Три совместных плавания сделали их друзьями. Сенкевич как мог старался облегчить боль экспедиционному фотографу.

Лишь когда внезапные ветры понесли камышовую ладью на остров Файлака и на помощь путешественникам пришли моряки советского теплохода «Славск», Сенкевич сообщил по секрету Хейердалу, что необходимо воспользоваться случаем и сделать Карло перевязку в медчасти теплохода.

Они расставались через 144 дня труднейшего плавания на «Тигрисе». Непредвиденные обстоятельства, заход на военно-морскую базу в Джибути оборвали столь интересную экспедицию.

— Карло, я жду тебя в Москве, — Юрий Сенкевич садится рядом, и плечи их соприкасаются. — Ты приедешь, и мы полетим в Курган, к доктору Илизарову.

— В Курган, к доктору Илизарову, — повторяет по-английски Карло. — Полетим, Юра. А потом я буду прыгать, как Валерий Брумель!

Они оба смеются.

За шуткой Карло скрывает печаль. Трудно расставаться, особенно сейчас, когда так соблазнительно близка надежда на выздоровление. Так внезапно возникает перед потерпевшим кораблекрушение спасительная земля. И снова пропадает…

— Если бы не контракты! В них как в железных тисках! Ты понимаешь меня, Юрий?!

После долгих месяцев томительного ожидания Карло прибыл в Москву. Перед отъездом его уговаривали отказаться от «бредовой идеи», пугали Сибирью и медведями, снова предлагали лечиться в Швейцарии. А путь его уже лежал в Курган.

— А ты ведь не любишь, Карло, самолет? Может быть, за Урал пешком? Или на лошадях?

— Нет, нет, — пугался шутке добродушный и легковерный Карло, — скорее в Курган, скорее! Потом все посмотрим, потом пойдем пешком!

Нетерпение узнать, возможна ли вообще операция и принесет ли она облегчение, владело им сильнее всего. Он не мог представить, что где-то в глубине России, куда они летят сейчас, его ждет исцеление. Его много лет лечили лучшие врачи мира, но он по-прежнему болен.

— Так, так… Какую же цель ставите перед собой, товарищ Карло? — Доктор Илизаров смотрит на гостя. — Мы должны знать, что вы хотите. Ходить без помощи палки? Не хромать? Носить не ортопедическую, а нормальную обувь? Снова вернуться в горы? Или все это сразу хотите?

Пациент в смятении.

— Профессор, вы считаете возможной операцию? — голос Карло становится будто чужим. Прислоненная к креслу трость из вековой лиственницы — подарок сибиряков — от резкого движения руки падает на пол.

— Да, — откуда-то, словно издалека, глухо звучит голос сидящего рядом Гавриила Абрамовича. — Какая она будет, эта операция, еще не знаю. Надо думать. Время у нас с вами есть, а пока выполняйте ваши контракты, — и он смеется облегченно и заразительно и приглашает в кинозал.

На экране мелькали кадры документального фильма. Брумель на костылях, Брумель с аппаратом. Брумель учится ходить. Счастливый Брумель идет с Илизаровым по площади!

Карло впивается глазами в экран: вот так же идти — свободно, легко, не опираясь на палку. Будет ли это с ним?

Прошел еще год, и весной 1980-го Маури снова прилетел в Курган. Теперь он уже знал этот город и его людей. Он не знал русского языка, и никто здесь не мог говорить с ним по-итальянски, но он понимал все, и все понимали его.

Операцию сделали в последних числах апреля. Такой сложности операцию до него не делали никому. На третий день он уже ходил по палате и в коридоре, опираясь на костыли. Лечащий врач показал Карло, как самому регулировать силу растяжения спиц в аппарате.

Прилетела жена. Он встречал ее в аэропорту ранним утром, и она плакала, смеялась и снова плакала, настрадавшись за него и бог весть что передумав за длинную дорогу от Рима до Кургана. Их пригласили на городские торжества в честь 35-летия Победы советского народа в Великой Отечественной войне.

«До чего интересная штука жизнь», — думал Карло. Мог ли он предполагать, когда подростком помогал итальянским партизанам, был связным и переносил оружие, что минет не один десяток лет, и он, став взрослым, встретится с русскими, принесшими миру освобождение от фашизма. И они, бывшие фронтовики, будут ободрять его: «Держись, Карло, где наша не пропадала!» И он, отвечая на сильные, теплые рукопожатия, вдруг почувствует себя своим среди них, и это светлое и радостное ощущение уже не исчезнет, останется с ним как великий дар нелегкой и счастливой его судьбы.

— Карло, Карло, — слышит он тихий, ласковый шепот, открывает глаза и не понимает, где он, что с ним? Одурманила, видно, белая черемуха.

Он очнулся совсем, и в тот же миг маленькие его друзья, товарищи по несчастью, мальчики и девочки из разных стран мира, бросились к нему с ликующими криками. Все они были с аппаратами на ногах или руках или пока на костылях — в ожидании скорых операций. С тех пор, как в клинике появился итальянский синеглазый путешественник, они неотступно следовали за ним повсюду.

А сегодня день был особенным: вечером Карло должен показывать свои фильмы, и они терпеливо ждали этого чуда. А чудо пряталось в круглых железных банках в большой спортивной сумке. Наконец Карло посмотрел на часы с красно-синим обручем циферблата — часы, специально изготовленные швейцарской фирмой для экспедиции «Тигриса», — и кивнул головой.

Мгновенно десятки детских рук вместе с ним подхватывают тяжелую сумку с кинопленками и торжественно несут ее в конференц-зал. А в зале уже нет свободных мест. Ученые и сотрудники института, пациенты клиники аплодисментами встречают живописную, возбужденную ожиданием чуда «киногруппу».

Гаснет свет, и снова плывет в океане хрупкая тростниковая ладья. Карло волнуется. В институте лечатся люди из разных стран, и он обращается к ним с простыми и очень понятными на всех языках словами. Ему, объездившему весь мир и много видевшему, хочется всем передать свою тревогу и свою любовь к людям.

— «Тигрис» — это вроде бы весь наш мир в миниатюре. Земля ведь тоже как одна большая лодка, на которой плывет в будущее человечество, и от нас самих зависит судьба нашего плавания.

Карло Маури улетал из Кургана на родину июльским воскресным днем. А накануне он попросил профессора Илизарова прийти с ним на площадь имени Владимира Ильича Ленина — центральную площадь города.

Аппарат с больной ноги сняли совсем недавно, но Карло уже шел без трости, и ровная гладь площади, залитая щедрым утренним солнцем, казалась ему самой высокой вершиной, на которую он когда-либо поднимался.

Сильный и смелый человек, лишенный начисто всяких предрассудков, никогда не берущий в дорогу каких-либо талисманов и дерзко мечтающий о необыкновенных путешествиях, два года назад не осмеливался даже подумать, что он пройдет по этой площади без костылей и палки: сама мысль об этом представлялась ему фантастически нереальной.

С площади Карло снова едет в клинику, чтобы проститься, пожелать оставшимся выздоровления.

— Здесь, так много людей, которым я лично должен сказать спасибо. Многих я не запомнил по именам, но все они сделали для меня необыкновенно много. Сердце мое полно благодарности к руководителям области, ко всему персоналу института — ученым, врачам, сестрам и санитаркам, ко всем, с кем сводила меня судьба хотя бы на самый короткий миг.

Он помолчал, потом быстро взглянул на провожающих, словно решая, можно ли вслух сказать самые сокровенные, переполнявшие его чувства, и, решившись, торжественно, клятвенно произнес:

— Я возвращаюсь домой в Италию, оставляя в вашей стране второй дом, Курган. Я уезжаю от вас курганцем.

Красивое лицо Карло озарилось мягким светом сыновней благодарности к стране, граждане которой называют ее матерью.