ГАМЛЕТ. СЕВЕРНАЯ КАРОЛИНА

ГАМЛЕТ. СЕВЕРНАЯ КАРОЛИНА

Путь Трэйна начинается здесь. В южной деревне, в безмятежных краях, где все еще демонстрируется точная копия древнего паровоза Торнадо. Буколический край плодородных пастбищ; здесь персики, хлопок, кукуруза и табак растут, как трава после ласкового дождя. Украшение и гордость Приморском Авиационно-Железнодорожной компании — товарный парк, стоимостью в 12 миллионов долларов, пропускающий ежедневно более трех тысяч грузовых и шести тысяч пассажирских вагонов, и тихий уголок, породивший большого музыканта, столь чутко созвучного человеческим душам и потому всю жизнь страдавшего от меланхолии не менее глубоко, чем шекспировский персонаж того же имени. Гамлет. Северная Каролина. Здесь родился Джон Уильямс Колтрэйн.

Уолтер Гувер:

«Джону Колтрэйну было три года, когда я впервые увидел его. Его дед, преподобный Уолтер Блэйр, имел здесь дом, точнее, в Хай Пойнте, где он был пастором африканской методистской церкви Св. Стефана. Колтрэйны жили тогда в Гамлете. Но преподобный часто ездил к другим священникам, а поскольку дом у него был большой, двухэтажный, он попросил семью Джона переселиться в Хай Пойнт. Действительно, отец Джона открыл свою химчистку и портняжную мастерскую рядом с моей похоронной конторой на Ист Хай Стрит 60. Я помню, как часто Джон останавливался поговорить с отцом у соседней двери. У нас часто лежали трупы, набальзамированные или в ожидании обработки, и Джон обычно смотрел на них с таким же любопытством, как любой другой мальчик смотрел бы на бездомную собаку»

***

Джон Колтрэйн родился 23 сентября 1926 года в Гамлете, в 100 милях от Хай Пойнта. Последний, ныне известный как мебельный и транспортный центр, был тогда маленьким городком с населением в 35 тысяч жителей и площадью в 31 квадратную милю, ближайшей административной инстанцией которого было графство Гилфорд. Источником первых иммигрантов были Британские острова с их столярами из Шотландии, шахтерами из Англии и Уэльса и ткачами из Ирландии, хлынувшими на эту территорию. Колонизация Юга англичанами хорошо документирована, как и обычай давать семье рабов фамилию хозяев. И если очень важно проследить генеалогию, то Блэйры (семья миссис Колтрэйн, предки которой переселились из Вирджинии в Северную Каролину с Дэниэлом Буном) и Колтрэйны, уже прижившиеся в этом районе, могли бы найти своих предков задолго до средневековой Англии. Город не был официально зарегистрирован до 1859 года, но еще за 100 лет до этого несколько квакеров осели здесь и построили молитвенный дом; это было около 1750 года. Однако первая церковь методистского направления появилась только в 1858 году, и обе эти секты оказывали впоследствии немалое влияние на Джона Колтрэйна, как, впрочем, и на все негритянское население (около трети Хай Пойнта). История последнего возвращает нас почти к временам возникновения города, к человеку по имени Уиллис Хинтон, который приехал в город в 1868 году, а в 1883 открыл кафе на Саут Мэйн Стрит. Через пять лет он построил отель на Ист Вашингтон, который стал называться его именем. Д-р Джерран, первый негритянский врач в городке, в 1898 году открыл свою практику в пределах приобретенного в постоянную собственность неграми участка между улицами Ренн, Перри, Хай и Коммерс. После I-й мировой войны и до 1929 года, когда Великий Кризис перевернул все вверх дном, кроме миграции, негры толпами, исчислявшимися пятизначными цифрами, вливались в Хай Пойнт из более бедных районов Южной Каролины и Джорджии.

...В составе Всеамериканской Триады.

(объявление торговой палаты)

И Джон Колтрэйн использовал триаду, традиционный аккорд — трезвучие — как никто до него и разве лишь немногие — после.

Бетти Лич:

«Я жила на Гувер Стрит, всего в нескольких кварталах от Джона. Их и наша семья были очень близки. Каждый понедельник мы собирались вместе и обедали. Это были настоящие пиры. Подавали мамалыгу из молодой кукурузы, рис, овсяную кашу, жареных цыплят, кукурузные лепешки, овощи и то, что я больше всего любила, — пирог из сладкого картофеля. Хай Пойнт приютил не один, а целых два негритянских района, а разница между ними была такой же, как у белых — деньги. Негры победнее жили на Саут Сайд — Южной стороне. В двух-трех милях, на Ист Сайд, жили более богатые негры, отделенные от еще более богатых белых лишь одной улицей. Некоторые улицы Ист Сайда были вымощены. Ничем подобным не могла похвастать ни одна из улиц Саут Сайда».

Большинство домов на Ист Сайд было построено в 20-е годы, т.е. они были совсем новыми, когда Джон Колтрэйн жил там на Андерхилл 118 — улице, которая была как раз центром негритянского района. Его жилище — двухэтажный кирпичный дом с открытой верандой, поддерживаемой деревянными колоннами — находилось на самой вершине отлогого холма. Передний двор был невелик, задний еще меньше. Но гараж по соседству и гравийный подъезд к дому плюс мощеная улица сама по себе позволяли оценить статус хозяина дома и его жильцов выше среднего. Парадная дверь открывалась в прихожую, за которой следовали большая гостиная, столовая, кухня в деревенском стиле, а в туалет нужно было спускаться вниз по лестнице. На верхнем этаже было три спальни и большая ванная комната со старомодной ванной. Таким был дом Уолтера Блэйра, где Блэйры жили вместе с Колтрэйнами.

Преподобный родился в Идентоне, а отец Джона Колтрэйна, Джон Роберт Колтрэйн, приехал из Санфорда. Его звали Джей Ар, и он женился на Элис Блеэйр уже в Гамлете. Он был человеком среднего роста, пяти футов семи дюймов, худощавым и энергичным, с мальчишеским открытым лицом; когда он не был занят своими портновскими делами, то играл на скрипке и укулеле. Жена была выше его по меньшей мере на два дюйма — ширококостная женщина с красивым удлиненным лицом и длинными гладкими волосами.

В школе своего района Джон подружился с мальчиком по имени Джеймс Кинзер, жившим на Андерхилл 305, в двух кварталах от Фрэнклина Броуэра из дома 216 по той же улице. Джон, Фрэнклин и Джеймс подружились и были почти похожи друг на друга. Но Фрэнклин и Джон подружились еще раньше. Джеймс встретился и познакомился с Джоном благодаря Фрэнклину, который разделял увлечение Джеймса — заучивать наизусть бейсбольные новости из иногородних газет. Тогда Джон и заинтересовался бейсболом. По воскресеньям они втроем вместе со взрослыми посещали церковь преподобного Блэйра. Это было двухэтажное кирпичное здание с остроконечной крышей и длинным шпилем, а также нижними помещениями, где Джон и его приятели занимались в воскресной школе. После занятий все поднимались в главное помещение, уставленное деревянными скамьями с прямыми спинками, и слушали пастора — обаятельного человека, нередко украшавшего библейскую риторику конкретными примерами из жизни известных людей своего района.

В будние дни Джон, Франклин и Джеймс по шесть часов проводили в начальной школе на Леонард Стрит — то была общинная школа, расположенная рядом с церковью. Построено она была на средства общины и самого преподобного. Это была первая в Хай Пойнте общественная школа для негритянских детей. Места в этом кирпичном здании было более чем достаточно для пятисот учеников и их шестнадцати учителей.

В этой школе среди учеников было нечто вроде сегрегации: была секция А и Г, прячем первая — только для лучших по успеваемости. Джон был «А» по всем статьям, хотя в средней школе все изменилось: его интересы стали иными, и оценки снизились.

Фрэнклин Броуэр:

«Однажды я познакомился с «Обзором недвижимого имущества городов Северной Каролины» составленном правлением промышленно-строительных работ, В обзоре были учтены все дома негритянской общины в Хай Пойнте, Согласно обзору, 81 % жителей общины снимала жилье внаем, а двухэтажными было лишь 10 % домов. Значит, в этом отношении жилищные условия Колтрэйнов были исключением по обеим категориям».

Когда депрессия добралась и до Хай Пойнта, число базработных поднялось почти до 20 %, а среди негров это цифра была вдвое выше, однако Хай Пойнт был «семейным» городом и его обитатели старалась поддерживать друг друга а делаться по возможностью всем, что у них было. Графство Гилфорд выпустило обменные деньги, годные на худой конец, для розничной торговли: правление промышленно-строительных работ а Корпорация правительственных заготовок сельскохозяйственных продуктов разработала проект и дала возможность притоку в город некоторого количества легальных денег. Большинство садов превратилось в огороды, которые в этой части штата давали урожай 8 теплых месяцев в году.

Бетти Лич:

«Мой отец зарабатывал всего 1 доллар 15 центов в неделю, но ухитрялся оплачивать квартиру, отправил двоих из нас в колледж и обеспечивал нам горячую пищу на столе и горячую воду в ванне»

У Джона Колтрэйна была двоюродная сестра Мэри (те, кто читает аннотации к пластинкам, уже знали о ней раньше: в альбоме «Giant Steps» одна из пьес посвящена ей). Вместе со своими родителями она приехали в семью Колтрэйнов, когда Джон учился в начальной школе. Преподобный Блэйр и его жена продолжала жать там же, а вместе с тремя Колтрэйнами в трех спальнях того дома находилось восемь человек. Но все они были одной семьей. Увы, Джон, рано ставший. спокойной а независимой личностью, почти никогда не имел собственной комнаты.

Мэри была бойкой веселой и живой девочкой, во многих отношениях полной противоположностью Джону. Общим у них была тяга к совершенству и жажда знаний, и они закончили среднюю школу в числе лучших учеников класса.

Джон Колтрэйн подолгу задерживался за работой в своей портняжной мастерской, так что дома Джон проводил время в основном с матерью. Сна была женщиной строгой, заботилась о том, чтобы он был хорошо одет, а его поведение отличалось бы правильными манерами. Отец Джона, более обаятельный и открытый, был хорошо известен в районе как добрый семьянин и радушный хозяин. Когда поздно вечером он заканчивал, наконец, свои дела, приходили друзья. Джей Ар обычно пускал по кругу бутылку вина и, встав перед гостями, начинал приплясывать, лаская руками укулеле (скрипку он сохранял для более серьезных моментов). Он перебирал несколько аккордов, а затем его приятный баритон начинал орнаментировать слова его любимой песни «Возлюбленный Сигмы Ли». Если Джон бывал дома, его, естественно, вовлекали во все дела, кроме выпивки. Тихо стоя рядом с отцом, он осторожно оглядывался, опускал глаза, затем поднимал их, пока голова и плечи отца не оказывались в фокусе его взгляда, словно в видоискателе фотоаппарата. Уже в этом возрасте его взгляд обрел ту способность излучать свет, способность к самоуглублению, которая создавало удивительное впечатление, словно он, как сова, видит в темноте. Взгляд этот одарял человека таким полным вниманием, что собеседнику передавалась эта заинтересованность а вызывала ответное внимание. Взаимность, доверчивость и спокойная настойчивость была в этих любопытных карах глазах.

Уолтер Гувер:

«Джон всегда говорил, что хочет играть, как отец. Ему нравилась любимая песня отца, потому что это был вальс, а вальсы в то время были очень популярны».

Уэйн Кинг:

«Для нас парадокс, но именно это предшествовало «My Favorite Things» — «Greensleeves». В «Возлюбленном Сигмы Ли» тоже содержалась грусть, струнка скрытой меланхолии, запоминающиеся и несколько магический рефрен, который воздействовал на психику Джона и стал чем-то вроде начала… грусти, впрочем довольно далекой от блюза…»

Потом его отец умер.

Это случилось, когда Джону было 12 лет, и он только что стал бой-скаутом. Джей Ар попал в больницу с неизвестной болезнью: диагноз так и не был поставлен. Через несколько дней он умер. В том же году умерли жена преподобного Блэйра и отец Мэри. Джеймс Кинзер вспоминает, что несколько близких друзей семьи Колтрэйнов тоже умерли в течение последующих двух-трех лет. Джеймс Гейтс, друг и одноклассник Джона и Мэри, рассказывает, что после смерти Джей Ар Мэри была некоторое время очень расстроена, но затем вновь стала проявлять прежнюю активность, например, участвовать в играх своего класса. Но Джон казался таким же спокойным и ровным, как всегда, словно не желая обнаруживать своих чувств, пряча печаль в собственном сердце и вынашивая ее в одиночку.

В школе у Джона не было прозвища, его звали просто Джон. Но Броуэр и Кинзер были известны соответственно как «Снуки» и «Поч». Фрэнклин обычно обсуждал с Джеймсом бейсбол и кино, а вот с Джоном их сближала страсть к коллекционированию комиксов о Доке Сэйвидже.

Фрэнклин Броуэр:

«Док Сэйвидж был высоким блондином нордического типа, руководившим организацией по раскрытию преступлении, которые не могли или не хотели раскрыть полицейские, и был всегда слишком предан возмездию злодеям, чтобы оставить в своем сердце место для женщин. Двумя основными персонажами были Док и Донк. Последний был более плотным, неандертальского типа и помогал более обаятельному Сэйвиджу в борьбе с врагами».

Для детей небольшого городка штата Каролины это было поистине дурманящим средством, которое весьма возбуждало фантазии перед сном. Джон и Франклин часто проводили дни и ночи, погрузившись в эти невинные публикации. Они читали их по дороге в школу и обратно, в классе маскировали под грифельной доской или учебником, во время ленча в кафе или даже во время субботних сеансов в кино. Может показаться странным, что два негритянских мальчика зачитывались подобной литературой. Но многие ли негры имели возможность знать о чем-то в те времена? А радио, более чем вероятно, предпочитали заполнять уши молодежи Эмосом и Энди, а не родным для них блюзом оркестра Каунта Бэйси.

В школе интенсивно занимались спортом: футбол на улицах, бейсбол — на песчаных площадках. Уолтер Уильямсон, сосед и одноклассник Джона, вспоминает катание на роликовых коньках по пересеченной местности, которую представляли собой спиральные холмы Андерхилла. Бетти и Лич вспоминают игры в салки и прятки. Однажды Джон так спрятался, что пока все участники игры выкрикивали его имя как победителя, гость у соседей завел свой автомобиль и Джон стрелой вылетел из-под него, кашляя от выхлопных газов.

Кстати, Колтрэйн и Броуэр проявляли к автомобилю известный интерес, поскольку эта диковина была у соседей. Они уговорили своих родителей купить несколько популярных журналов — «Тайм», «Ньюсуик», «Тру Стори» и «Гуд Наускипин» — и могли любоваться рекламой машин. Они пристраивались в аптеке, в библиотеке, в бакалейном магазине, перелистывали страницы и разглядывали в этих журналах новые модели Форда и Шевроле, пока их не прогоняли строгие библиотекари и разгневанные лавочники.

Они даже рисовали автомобили, когда кто-нибудь дарил им журнал, либо переводили изображение на бумагу, добавляя собственные интерпретации и стараясь сделать экипаж как можно более комфортабельным и быстроходный. В этом занятии Фрэнклин был более аккуратным; каллиграфия у Джона была ужасной даже в этом раннем возрасте и еще в Хай Пойнте он охотнее усердно печатал на машинке, нежели писал. Ручкой он только ставил свою подпись, и то лишь в случае крайней необходимости.

Фрэнклин Броуэр:

«В то время Джон читал неохотно. У него были в основном комиксы. Это было в общем-то стыдно, потому что у преподобного была превосходная библиотека, которая размещалась во встроенном в стену шкафу в столовой дома Колтрэйнов. Помню, я читал кое-что из превосходной «Истории Юга», изданной университетом Дюка».

В последние годы, словно стараясь наверстать упущенное, или, может быть, инстинктивно чувствуя, что ему осталось мало времени, Джон вступил в насколько книжных клубов, и, когда не занимался музыкой. — казалось бы, драгоценное время для отдыха — постоянно читал весьма серьезную литературу.

Другим невинным развлечением в Хай Пойнте была кондитерская миссис Дрейк. Размещавшаяся в отеле «Хенли», где пересекаются Андерхилл и Вашингтон, лавка эта была открыта до 10 часов вечера и притягивала к себе негритянскую молодежь от третьеклассников до вполне зрелых юношей. Если у детей не было денег, они стояли рядом на углу либо у окна, переговариваясь, заглядывая в окно и время от времени приветствуя тех друзей, которые были не настолько богаты, чтобы угостить их. Если же в карманах находилось несколько пенни, они покупали «Бэби Рут», «Пауэрхаус» или мороженое по никелю за порцию, Миссис Дрейк, мягкосердечная леди, никогда никого но прогоняла, независимо от того, богат был парень, или нет.

Хозяйка была достаточно высокого мнения о Джоне, чтобы доверить ему работу на сатураторе для газирования воды; это произошло за два года до окончания школы. После смерти Джей Ар миссис Колтрэйн начале работать. Она нанималась прислугой к белым домовладельцам, а также служила казначеем в клубе «Кантри». В результате финансовое положение семьи поддерживалось на должном уровне; Джон никогда не знал изматывающей душу бедности, которая была уделом многих негритянских детей как в хорошие, так и в плохие времена.

К концу учебы в школе любимым видом спорта Джона стал бейсбол; позднее, в паузах между выступлениями он всегда узнавал результаты игр от посетителей клубов, имевших с собой портативные радиоприемники. А в Хай Пойнте он сам. вместе с Фрэнклином и Джеймсом размечал площадки для игры в любом, доступном месте — от заднего двора школы до небольшой полоски земли поперек улицы возле дома Броуэров. Здесь они бросали в траву свои туфли и размечали площадку кусками свежей земли. Вынимали теннисные мячи, которые были гораздо дешевле, чем настоящие бейсбольные, а биты для юниоров — всего по пол доллара за штуку. Джон всегда становился подальше от ворот, Фрэнклин шел на подачу, а Джон, не имевший пристрастия к какой-либо определенной позиции, играл на любом свободном месте.

Временами они забирались в районы белых, пробивая довольно незначительный сегрегационный барьер Хай Пойнта. Обычно это происходило в ответ на приглашение хозяев сразиться в бейсбол. Такие приглашения, к слову, никогда не предусматривались и не планировались заранее, ребята могли просто заглянуть на Ист-Сайд и сказать: «Эй, парни, не хотите ли поиграть в мяч?»

Если Джон предпочитая бейсбол, то у Фрэнклина страстью было кино. А поскольку посещение кино в одиночку среди негритянских подростков в те дни но было обычаем, Фрэнклин часто приглашал Джона сопровождать его до «Бродхарста» на Норт Лейн, как раз за углом белой методистской церкви, либо до «Парамаунта» на Хэмилтон Стрит, рядом со зданием Мебельной выставки. Последний кинотеатр был классом выше: он предназначался для Кларка Гейбла и Бетти Дэвис, Хэмфри Богарта и Лорен Бэкол.

Случайных посетителей здесь было мало; большинство состоятельных семей приходило сюда по воскресеньям и праздникам. В этом кинотеатре была сегрегация: балкон, наклоненный под углом 45 градусов, предназначался только, для негров, и Броуэр считает, что его «поколение задолго до мыса Кеннеди уже выработало свою разновидность астрофобии, благодаря подъемам на балкон «Дарамаунта».

А вот в «Бродхарсте» оба приятеля проводили большую часть второй половины воскресенья, жуя резнику, хрустя жареной кукурузой и поощряя Джонни Мак-Брауна и Бака Джонса стрелять в бандитов, но не целовать девушек, потому что так ведь можно и подцепить что-нибудь. Как предвестников будущих потрясений, на экране «Бродхарста» можно было увидеть белокурого и прекрасного Флэша Гордона со своим безжалостным атомным бластером и безумного доктора Кинга, подозрительно смахивавшего на Чан-Кай-Ши.

Был еще «пул» — повсеместно любимое развлечение молодежи. В районе Джона было несколько игровых залов, где игра шла по никелю. Они с Фрэнклином брани всегда по восемь шаров. Фрэнклин обычно выигрывал.

Дома их ожидал самый популярный в то время художественный посредник — радио, вытесненный впоследствии телевидением. Бремя от времени из радио доносились звуки Джимми Лансфорда или Дюка Эллингтона. Настоящий негритянский ритм-энд-блюз сразу наставлял непроизвольно притоптывать ногой, раскачивать бедрами и улыбаться: «А ну-ка, буги!»

Но чаще всего в Хай Пойнте можно было услышать Луиса Армстронга, который был наиболее приемлемым для белых сотрудников рекламных агентств. Можно считать, что большую часть музыки негры Хай Пойнта слышали в исполнении белых музыкантов.

Но когда подверженная влияниям Эллингтона компания Чарли Барнета взрывалась «Cherokee» — это было что надо! Другой Чарли — Паркер — по прозвищу «Птица» придет 12 лет спустя и американская музыка уже не сможет больше оставаться прежней.

Флойд Файфер Мл.:

«Все негритянские дети в Хай Пойнте росли в строжайшей дисциплине. Наши родители по-настоящему следили за нами, и у нас было немного шансов попасть в беду»

Джон Колтрэйн спокойно сидит в ряду для негров зала средней школы, аккуратно одетый, и слушает внимательно хор. Справа от него миссис Колтрэйн, слева — сестра Мэри. Он еще учится в младших классах, но его часто берут на семейные посещения выступлений хора, который выглядит так нарядно в своих черных костюмах и исполняет песни такими чистыми голосами. Для Джона это было истинным наслаждением. Хотя он еще не мог предполагать, что музыка впоследствии станет его всепожирающей страстью и делом его жизни, он уже инстинктивно ощущал связь между собой и вокалистом хора. Он попытался было стать одним из них, но голос его оказался слишком слабым и нерешительным. Нет, для вокальной музыки он останется только слушателем, впрочем, далеко не пассивным. Он будет слушать и изучать эту великую музыку, особенно спиричуэлс; позднее он будет воспроизводить некоторые из этих плавных мелодий на своем инструменте, заставляя саксофон петь столь же напряженно и изыскано, как Уильям Уорфилд или Пол Робсон.

А сейчас Джон затаил дыхание и весь обратился в слух. Его большие сверкающие глаза словно пожирают зримое и слышимое великолепие, кофейная кожа покрывается мурашками, а волосы на затылке встают дыбом. Он как бы растворяется в крещендо и диминуэндо, богатом и сложном контрапункте, меняющихся гармониях и плавных мелодиях своей любимой песни. Басовая партия особенно глубоко проникает в него, звуки пронзают его до подошв ботинок, и каждый глубоко западает в душу.

Композитор: И. С. Бах.

Песня: «Иисусе, радость людских желаний».

На воскресных утренниках Джон Колтрэйн был активным участником этого прекрасного праздника музыки и религии, столь типичного для южных церквей. Он посещал епархиальную африканскую методистскую сионскую епископальную церковь Св. Стефана, где служба представляла собой весьма обширную программу.

Богослужение: (прелюд: конгрегация сидит и склоняется в размышлении) в сопровождении Гимна № 1:

«Господь находится в своем святом замке, пусть вся земля хранит молчание перед Ним, Аминь»

Молитва с ответами хора: Гимн № 31. Повиновения. Чтение: Первое Чтение — 591, Заповеди Христа.

Отрывок из Священного писания — Цвети, Родина.

Молитва пастора с ответами хора. Гимн — Небеса говорят.

Утверждение вермы, с ответами хора.

Специальная музыка: «Еще не время умирать».

Подношения и освящающая молитва.

 Изъявления признательности и объявления.

Духоподъемная часть программы — Гимн № 212.

Проповедь. Призыв к христианскому апостольству.

Благословение (конгрегация сидит, молитвенно склонившись).

Заключение (конгрегация продолжает сидеть).

Джеймс Книзер:

«Мы с Джоном играли в приходском духовом оркестре преподобного Стила. Мы играли на альтах и сидели рядом. Преподобный был нашим вожаком скаутов. Собирая оркестр, он старался включить в него в первую очередь всех скаутов».

Джон Ингрем:

«Я как раз сидел рядом с Джоном, играя на альте, когда преподобный Стил предложил ему перейти на кларнет. У него, видимо, было несколько кларнетов, и он хотел, чтобы на кларнете играл лучший музыкант оркестра. Разумеется, первым попробовал Джон, и ему, наверное, понравилось. Он купил ноты специально аранжированной для кларнета песни Хью Кармайкла «Мечта о двух голубых орхидеях». Через две-три недели он играл ее один к одному. Это была аранжировка Арти Шоу с его же партией. Можно с уверенностью сказать, что Джон начался с этой пьесы».

В церкви Св. Стефана воскресное утро и вечер вторника имели между собой нечто общее и в духовном, и в мирском отношении. В подвале, служившем воскресной школой, собирались еще и по вторникам, на этот раз, чтобы заниматься музыкой под руководством преподобного Уоррена Стила. Это были репетиции приходского духового оркестра.

Преподобный Стил искренне верил, что руки бездельника если и не служат орудием дьявола, то, по меньшей мере, заставляют заинтересоваться тем фактом, что тот или иной человек или группа людей не получают благословенной помощи от общины либо не подверглись культурному воздействию, предназначенному для морального и умственного подъема. Сам он был еще и музыкантом, кларнетистом, который, по-видимому, самостоятельно решил, что наибольшая потребность негритянской общины Хай Пойнта — в период быстрого приближение зловещих признаков новой мировой войны — заключается в характерной и качественной музыке. Случай представился: незаурядный молодой человек собрал группу бой-скаутов, чтобы подтвердить свое кредо.

Преподобный имел в Ист Сайде определенное влияние: политики и проповедники были тогда наиболее уважаемыми фигурами среди негритянского населения, которое окружало их немалым вниманием.

Стил получил своих солдат, стучась в двери, словно сборщик подписей, убеждая родителей, что духовой оркестр крайне необходим приходу. Той же теме Стил посвятил несколько проповедей в церкви. К тому же он вступил в неофициальные сделки с местными бизнесменами, и это дало возможность приобрести дюжину повидавших виды, но все же вполне работоспособных инструментов — по большей части альтов и кларнетов, а также несколько эвфониумов, труб и один неважный фагот, пущенный в оборот за пределами оркестра.

Преподобный Стил считал, что быть музыкантом — значит играть в оркестре, и не индивидуально. Но у него имелись сборники упражнений для каждого инструмента, и он мог для начала показать своим ученикам надлежащую аппликатуру.

Как уже говорилось, Джон Колтрэйн не сразу начал претендовать на место первого кларнетиста. Кое-какие неотложные личные дела вынудили его пропустить первую репетицию, в результате чего он остался с альтом, пока его не заметили. Но занятия были свободными, и, поскольку многие его друзья уже записались в оркестр, Джон решил заняться альтом и посмотреть, что он может.

В это время музыка интересовала его лишь в незначительной степени: в 13 лет у него вряд ли хватило ума и зрелости для выбора дела всей его жизни. Музыкальные занятия были чем-то вроде случайного интереса, приятным времяпрепровождением.

Кстати, преподобный Стил не любил джаз. Он не любил и классическую музыку, стараясь, чтобы все было «представительным по природе», но не слишком сложным для его юных учеников. Он был поборником бэндового репертуара (например, маршей Сауса), популярных тем, родственных отчасти спиричуэлс, а то и прямо из книги церковных песнопений.

Однажды кларнетист заболел, и Джон попросил у преподобного разрешения «просто подержать это, потому что инструмент так приятно выглядит».

Преподобный взглянул на мальчика. Их глаза встретились: ясный и глубокий взгляд Джона начал оказывать свое магическое действие на ход мыслей преподобного Стила. Он вспомнил, что Джон часто приходил первым и уходил последним с занятий оркестра. А слух вдобавок подсказывал, что Джон один из лучших, если вообще не лучший из подающих надежды музыкантов оркестра. Ничего плохого не будет в том, чтобы позволить парню попробовать на кларнете. И он протянул инструмент.

Джон никогда не слышал ни Арти Шоу, ни Вуди Германа (позднее Герман внесет свою лепту, возбудив интерес Джона к сопрано-саксофону, который затем станет его любимым инструментом). Но он всегда обращал внимание на технику амбушюра Файфера и других музыкантов, заключавшуюся в степени прижима мундштука зубами и губами. Игра на альте укрепила его губы и усилила легкие. Он был готов.

Он взял в руки кларнет, пальцы погладили деревянную поверхность, кончики пальцев прижались к металлическим кольцам. Он вставил мундштук в рот на полдюйма, уперев его нижней губой, как это делали другие, и, зажав металл мундштука верхними зубами.

Но он держал инструмент не под обычным углом в 45 градусов, а, словно экспериментируя, направил его прямо в пол, и, глядя вниз, сделал глубокий выдох от диафрагмы, через легкие и глотку, с кульминацией в виде волны, проходящей через устье мундштука, наполнив 2,5-футовую длину кларнета запасом воздуха.

И родилась музыка. Всего несколько кратких звуков в низком регистре, глубоких и деревянных — звуков, выжатых пальцами и выпущенных через раструб. Ничего особенного. Но большинство детей оглянулось. А преподобный Стил не отводил глаз от Джона.

— Можешь ли ты повторить это?

— Ну… я не знаю… Я толком не знаю, что играл…

— Тогда играй, что хочешь. Только нажимай на клапаны. Я хочу еще раз услышать этот звук.

Джон играл, а преподобный слушал.

— Гм, — сказал он.

На этот раз мальчик снизил атаку, перебирая несколько риффов и удерживая их в верхнем регистре, стараясь, однако, при своем любительском статусе не слишком раздражать преподобного стилем популярных песен.

— У тебя прекрасный звук на кларнете.

— Спасибо.

— Ты учился где-нибудь на стороне? Наблюдал чье-нибудь исполнение?

— Ну…может быть смотрел, как вы обучаете других кларнетистов, преподобный Стил.

Преподобный кивнул и не сказал ничего больше, а спустя минуту отпустил оркестр.

В следующий вторник секция кларнетистов пополнилась еще одним музыкантом. Преподобному просто «посчастливилось найти еще один кларнет, оказавшийся под рукой», а место Джона занял новый ученик, также потому, что лидер просто нашел другого парнишку, который хотел попробовать на альте.

Так появился кларнетист Джон Колтрэйн.

Джон Инрам:

«Джон был чрезвычайно тихим по характеру, не очень творческой личностью; мы приходили к нему домой и в подвале устраивали джемсейшенс, просто дурачились. Но Джон не только упражнялся и играл гаммы, он также выучил несколько популярных мотивов и играл их нота в ноту. Он играл, например, версию «Margie», которая, клянусь, была не хуже, чем у Джимми Лансфорда.

Сэмюэл Берфорд:

«Успех приходского бэнда преподобного Стила поощрил нас собрать духовой оркестр в средней школе Уильяма Пенна. Мы работали с благотворительной организацией РТА и заодно собирали деньги, чтобы купить инструменты. Складывали вместе общественные, чаевые, а также вырученные от продажи старья, — и в конце концов заработали на покупку шести кларнетов. Один парень купил ударную установку, у некоторых оказались трубы — вот так мы и начали. Инструменты считались собственностью школы, там они и хранились. Потом школьное начальство купило их еще больше, и мы брали их напрокат за деньги. Это были новые инструменты, но для учеников, а не дорогие, как у профессионалов»

Сэмюэл Берфорд был директором средней школы Уильяма Пенна с 1933 по 1968 годы; затем школа была закрыта, а при перестройке города снесена вовсе.

Худой, но сильный человек среднего роста, щегольски одетый, умевший полюбовно и дипломатично улаживать всевозможные трения между учащимися и преподавателями, Берфорд приехал в Хай Пойнт из Линчбурга в Вирджинии. В его обычае было встречать учеников в 8.30 утра, а в 3.30 дня провожать их. При наличии 350 учащихся это требовало титанических усилий, но такой персональный подход помог ему стать членом городского правления Хай Пойнта спустя 40 лет.

Он не упоминает Джона Колтрэйна среди особо отличавшихся старшеклассников. Действительно, оценки Джона упали до «С» — тройки — и оставались на этом уровне все время, пока он учился в школе Пенна. Почему? — никто, кажется, не знает. Возможно, он слитком много думал о музыке или, быть может, отказался от мысли продолжить образование в колледже.

Школа, построенная в 1898 году на денежные средства квакеров, была двухэтажным кирпичным зданием, помещавшимся на Ист Вашингтон Драйв. Несколько наскоро собранных дополнявших ее деревянных конструкций увеличивали ее площадь, так что у 16 преподавателей редко бывали классы, больше, чем по 25 учеников.

При школе находились баскетбольная площадка и сцена, которая при желании могла превратиться в гимнастический зал. Но в отличие от школы для белых здесь не было ни библиотеки, ни закрытого плавательного бассейна.

И Джон, как почти всякий другой ученик, просто проводил здесь время. Правда, он разговаривал тихо и сдержанно он беседовал с Джоном Ингрэмом по прозвищу «Ред» о музыке, со Снуки — о кино, с Почем — о бейсболе… да еще с теми немногими, с кем при случае мог разделать несколько приятных минут.

Теперь он жил с родственниками. Мать уехала в Атлантик Сити, поскольку в то военное время заработки на Севере были больше, чем на Юге. Одна из его бабушек и еще кое кто из ее семьи поселились в доме Колтрэйнов. После смерти Джей Ар Джон еще больше привязался к матери. Он делился с ней многими своими секретами как ни с кем другим, даже с Мэри. По натуре он был одиночкой, но специально не стремился к этому. Так произошло просто потому, что обычно он составлял часть обширной семейной общины, которая дала трещину и стала постепенно распадаться под двойным воздействием смерти и расстояний.

Он купил выходные костюмы не сбережения, полученные за работу на сатураторе. А в дополнение к ним — мягкие с узорами рубашки, светлые галстуки и черные ботинки. Начал посещать дружеские вечеринки, где водился многолетний бурбон и несовершеннолетние девочки; и Джон понемногу попробовал и то, и другое.

Потому что он мог всегда найти девушек, когда хотел. Его таинственность, нечто от атмосферы изолированного, но творческого одиночки, создали ему у старшеклассников ту же репутацию, которая через дюжину лет станет уделом Майлса Дэвиса среди любителей музыкальных сенсаций.

Друг Джона Фрэнклин особенно заглядывался на одну девушку, но Джон был из тех, кому везло. Ее звали Дороти Нельсон; симпатичная фигура и курносый нос были самыми привлекательными ее достоинствами. Все трое учились вместе; Фрэнклин подмигивал ей, но Джон наигрывал ей мелодии на кларнете. Она выбрала Джона, и он гулял с ней около года. Однако она покинула школу за год до окончания, пройдя по тестовым испытаниям на должность секретаря в военном министерстве в Вашингтоне — 25 долларов в неделю.

Так закончился первый роман Джона Колтрэйна.

Высокая, аристократичная леди с музыкой в сердце и аттестатом преподавателя в кармане приехала из Дурема в Хай Пойнт осенью 1938 года, чтобы преподавать музыку в негритянских средних школах. Управляющий школами Чарльз Кэрролл выразил пожелание, чтобы молодая леди одарила музыкальным образованием всех, кто иначе не сможет получить этой возможности. Но, будучи первоначально преподавателем по теории и фортепьяно, Грейс Иокли вскоре сочла необходимым вернуться в Мичиганский университет для того, чтобы пополнить свое образование изучением основ других инструментов, поскольку большинство учащихся хотели играть на духовых и лишь немногие на фортепьяно.

Когда в сентябре 1942 года Иокли вернулась в Хай Пойнт, Джон Колтрэйн был учеником выпускного класса и прочно утвердившимся членом приходского оркестра. Естественно, что он оказался в числе первых, кого она взяла в оркестр средней школы Уильяма Пенна. Вести школьную музыкальную группу — такова была дополнительная нагрузка мисс Иокли, и в этом новом ансамбле место первого кларнетиста занял единственным сын Элис Блэйр Колтрэйн.

Дважды в неделю, по вторникам и четвергам, оркестр репетировал в школьном зале. Его репертуар не слишком отличался от маршевой музыки, которую они долдонили в общинном бэнде преподобного Стила. Подлинная разница состояла в том, что большинство музыкантов, особенно те, кто перешел непосредственно из общинного бэнда, могли играть с листа, став уже почти профессионалами.

Новый оркестр, был вдобавок интегрирован, по крайней мере, в половом отношений, потому что Грейс Иокли приняла в оркестр таких девушек как Максин Бостик, которая сидела рядом с Джоном в секции кларнетов. Поразительное совпадение заключается в том, что впоследствии Джон занял место тенориста рядом с альтистом Эрлом Бостиком (но не родственником Максин) в оркестре последнего, тогда как брат Максин, Руфус, стал впоследствии одним из первых негритянских диск-жокеев на Юге, причем в качестве заставки он использовал тему Эрла Бостика «That’s Groovy Thing». Позднее он всегда проигрывал и записи Колтрэйна, как только получал их.

В последнем классе школы Джон стал играть на альт-саксофоне. В этом нет ничего особенного: тому, как кларнет прогрессирует до альт- или тенор-саксофона есть множество примеров. Но в данном случае у Джона не было достаточно денег, чтобы купить альт, а кларнет, на котором он играл, принадлежал школе, а не ему. Но он слышал Уилли Смита из оркестра Лансфорда и, разумеется, Джонни Ходжеса с Дюком Эллингтоном и его версией «Warn Valley», где Ходжес демонстрировал свое «бархатное» вибрато.

У парня по имени Хэгуд, владельца ресторана на Перри Стриг был альт, которым он забавлялся на кухне, когда дела в ресторане шли не слишком бойко. Несколько раз Джон слышал, как он играл гаммы, и заинтригованный плачуще-вокальными возможностями инструмента, которые он, наконец, услышал «живьем», а не на пластинке, уговорил Хэгуда позволить ему взять инструмент и попрактиковаться дома.

Без участия и содействия Хэгуда может быть никогда и не было бы никакого Джона Колтрэйна — саксофониста. Без Ходжеса тоже, потому что его влияние на музыкальную зрелость Джона было во сто крат глубже и непосредственнее.

Поупражнявшись некоторое время дома, Джон принес альт-саксофон Хэгуда в оркестр и гордо продемонстрировал мисс Иокли свои новые навыки на новом инструменте. А она одобрила и даже позволила ему в качестве классного упражнения сыграть популярную в то время «Tuxedo Function». Он подготовил ее 32–тактовую версию, а его фразировка в духе Ходжеса принесла ему гораздо больше пользы, нежели разрозненные аплодисменты по окончании исполнения.

Теперь он стал известен как настоящий музыкант. Ученика подходили к нему после занятий за консультациями. Некоторые ребята останавливали его на улице и поздравляли. Девушки собирались вокруг него хихикая и прося автографы, он неохотно подписывал, надеясь, что они не очень то будут обращать внимание на его закорючки.

А Флойд Файфер, его коллега по кларнету, чувствуя себя в тени, иногда говорил: «Эй, Колтрэйн, ты действительно считаешь себя лучшим, так что ли»? Джон пожимал плечами, застенчиво глядя в сторону, Он еще не мог знать тогда, что Файфер, не будучи особым пророком, по существу был прав в своих предположениях.

По воспоминаниям Бетти Лич, в 1943 году класс устраивал балы для младших и старших школьников, но без излишнего щегольства в одежде. В военное время было не до этого; все приходили, в чем могли. Джон тоже бывал там, но почти не танцевал, а лишь играл на альте и кларнете в танцевальном оркестре, собираемом специально для этой цели.

Ему было только 16 лет, Фрэнклин Броуэр и Джеймс Кинзер были были на год старше. Но все трое окончили школу вместе.

11 нюня 1943 года они вместе покинули Хай Пойнт и направились в Филадельфию, где жили двое братьев Броуэра — Джордж и Говернор. Они известили Фрэнклина, что в Филадельфии достаточно хорошо оплачиваемой работы. Поскольку до 18 лет призыв в армию им не угрожал, можно было поднакопить немного денег, пока дядя Сэм не приберет их к рукам. Они сели в поезд и поехали.

Камил Джибран:

«Грусть, которая мучила меня в юности, происходила не от недостатка развлечений, потому что они были всегда, и не от недостатка друзей, которых можно было найти. Грусть происходила от внутреннего нездоровья, научившего меня любить одиночество. Оно убивало во мне желание игр и удовольствий».