Глава 1. Рудольф Штейнер, Как деятель

Глава 1. Рудольф Штейнер, Как деятель

1

Доктор Штейнер, как деятель, — но эта тема сознательно лимитируется моими воспоминаниями о нем, как о личности. Я ни в чем не характеризую его идей, их особенностей, их культурной значимости; когда — то разгляд его воззрений на Гете взял год жизни; и отразился книгою моею, превышающей 300 страниц* ("Рудольф Штейнер и Гете в мировоззрении современности"), не исчерпав и трети темы: одна характеристика его воззрений заняла бы многие сотни страниц, а разве "ВОЗЗРЕНИЯМИ" исчерпывается эта деятельность? Один лектор в нем — чего стоит; сколько тысяч лекций начитал он! Один каталог с перечислением всей суммы прочитанных лекций разросся бы в том; эти лекции образуют заторы не приведенного еще в порядок стенографического материала; а организатор, а творец новых путей, а социальный реформатор, а… — обрывая себя… мимо всего того проходит тема моя; и если в моих воспоминаниях есть глава под условным названием "Рудольф Штейнер, как деятель", то это лишь отметка "ТЕМПА", а вовсе не характеристика деятельности; мелодий деятельности я не затрагиваю сознательно, ни тем более проведения их сквозь контрапункты; я делаю лишь отметку о тональности: "АС ДУР"[20], например: а не "ЦЕ МОЛЬ"… Очень важно отметить: глубоко трагическая песня Шумана "Я не сержусь" — подана в МАЖОРЕ[21]; и важно отметить: глубоко трагическая картина этой огромной деятельности проходила в МАЖОРЕ, хотя этот трагизм был осознан: и — МАЖОР был осознан.

Глава "Рудольф Штейнер, как деятель", есть необходимая отметка личного темпа; и действия этого темпа на окружающих: не более.

И все — таки существуют неизжитые традиции даже в самом свободном письме, своего рода поговорки, припевы: у Штейнера был такой припев к лекциям: вставочные слова: "им грунде геномен"[22] ("в корне взять"). Только таким припевом, формулой перехода к воспоминаниям о личности, являются и эти слова, и случайный перечень отметок в культуре этой деятельности.

Только как вводительная риторика к теме воспоминаний, а не сама по себе, она и фигурирует здесь, чтобы читатели не думали, что особенность деятельности — "ТЕМП", а не его содержание; я заметил: как чего — нибудь не договоришь, так вырастает досадное недоразумение; не скажешь, например, "ДНЕМ СВЕТЛО", и подашь повод критику объявить: "У НЕГО СМЕШАНЫ ДНИ И НОЧИ", а скажешь "ДНЕМ СВЕТЛО", — новое обвинение: "На полюсе не бывает темно".

Знаю, друзья критики (есть такие и среди антропософов), — сам знаю: оттого — то и пложу поговорки, пятясь, как рак, — не в тему, а от темы; написал на тему "Штейнер и Гете", — не прочли и обвинили: "ЭТО НЕ АНТРОПОСОФИЯ". (Спасибо, доктору, — отразил это "НЕ АНТРОПОСОФИЯ", отметив в одной лекции, что у меня "ХОДЫ МЫСЛЕЙ" и что они "НУЖНЫ"); не сделай здесь отметок о деятельности, — скажут: "АНДРЕЙ БЕЛЫЙ СУБЪЕКТИВИРУЕТ"; "ИРОНИЧЕСКОЕ" замечание о себе, что "ИНТУИЦИИ" мои не нашли точку применения, без оговорки, что я их не ценю, что они — "ИНТУИЦИИ В КАВЫЧКАХ", что могут быть и субъективные имагинации об интуициях[23] и т. д., — вызвало ж замечание: "ОН ПРОТИВОПОСТАВЛЯЕТ СЕБЯ ШТЕЙНЕРУ, КАК ИМЕЮЩИЙ ИНТУИЦИИ".

"ГЛУПОСТЬ" и "ЗЛОСТЬ", сопровождая мои слова, вызывают оговорки почти в каждой фразе!

Среди бесконечных следов деятельности доктора Рудольфа Штейнера особенно говорящие мне лично (оговариваюсь — "ЛИЧНО", т. е., не навязываю другим) отмечу иные, как оказавшие на меня большое влияние.

В первую главу: удивительная, никем еще до конца не понятая оригинальная теория познания. Данная в сжатых до скупости тезисах и в огромном разбросе ретушей в ряде книг, статей, примечаний к Гете и курсов[24], — она — материал для огромного сочинения, или ряда сочинений, Штейнером не написанных — за недостатком времени и за недостатком интересов со стороны самих антропософов; так он мне однажды сказал сам. И она до сих пор не восстановлена никем из его учеников. Значимость ее гигантская, не видная даже антропософам; ее корни — во всем: в интимнейших "Циклах"[25], в плане постройки "ГЕТЕАНУМА", сквозь все разбросы деятельности вижу я верность основным сформулированным гносеологическим положениям; Штейнер 1894 года и Штейнер 1925 года, как гносеолог, — верны себе, тезисы изменились лишь в том, что в модуляциях углубились; в свете их весь "ЭЗОТЕРИЧЕСКИЙ" материал вовсе не тот, каким он оказывается без овладения хотя бы основными нотами гносеологии этой. Рисуя изощренности своей "Ангелологии", Штейнер верен "ИСТИНЕ И НАУКЕ", и когда это забывают, и отдаются мистике "НЮХАЙ" ангельских линий, он возвращает трезво к "ИСТИНЕ И НАУКЕ", хотя бы в учении о Михаиле, в связи с интеллектом и самосознающей душой[26].

У Канта, например, теория знания не высечена из цельного камня: сопоставьте "Критику чистого разума" с "Третьей" критикой, и вы увидите, что КРИТИКИ высекались из разного гносеологического материала[27]; у Штейнера они высечены из одного. В "Истине и Науке", в гетеанских экскурсах, в теории медитаций, в ангелологии и в "Пятом Евангелии" (курс); "Пятое Евангелие" и "Истина и Наука" — прямая линия соединяет их. Вот в чем изумительность его теории знания: она — во всем, и все — в ней.

Лично я пробирался к этой теории знания долгим обходным путем, главнейшими станциями которого были мне: Шопенгауэр, Кант, Риккерт; каждый из философов взял у меня штудиум лет; и только после этого штудиума я взошел к "ТЕОРИИ ЗНАНИЯ" Штейнера; она не из пустоты; ее корни — история гносеологических воззрений; Штейнер для меня до сих пор — ее последний этап.

И уже исходя из ее основных тезисов, он строит никем не объясненные, не собранные из серии экскурсов, но цельно данные в них и изумительные по оригинальности: учение о восприятии, объяснении, смысле, действительности и т. д., не говоря о богатейшей методологии, наук и учения о "МИРОВОЗЗРЕНИЯХ", то данных броском, в лозунге (XXIII курс[28]), то данных в скрупулезных подробностях (примечания к Гете), но без лозунговых обобщений; из контакта "ЛОЗУНГОВ" с "РЕТУШАМИ" вырастает нечто изумительное, что способно логически оплодотворить в десятилетиях школу логиков и отразиться не в книжном "КИРПИЧЕ", а в шкапе из кирпичей.

Штейнер — гносеолог открывает дверь в будущее: он крупнейший деятель в сфере чисто философской.

Другой момент его деятельности: он первый вскрыл Гете, и Гете встал во весь рост после столетия заштампования Гете визами всех прохожих мировоззрений, в результате которых ко времени Штейнера от Гете ничего не осталось; огромный сдвигатель осей философской мысли стал трудолюбивым реставратором, посвятив "РЕСТАВРАЦИИ" десять лет жизни, в результате чего Гете, как Феникс, вылетел из пепла штампов и оказался впереди нашего времени, перелетев столетия.

Сумма всего, написанного о Гете Штейнером, включая примечания и вводительные статьи к тексту, — огромна; по приблизительному подсчету, произведенному когда — то мной, она выразилась бы около 1000 страниц типа страниц книги "ГЕТТЕС ВЕЛЬТАНШАУНГ"[29]. (Старого издания).

К перечню деятельности Рудольфа Штейнера так называемого дотеософского периода относима бурная его деятельность, как талантливого, яркого публициста и критика, тоже пока не оцененная никем; проглядите список его статей, заметок, рецензий, — и вы поразитесь обилию их, многообразию тем, им затронутых; от заметок о "ЛЕДНИКОВОМ ПЕРИОДЕ" до смелого для своего времени провозглашения поэзии Рильке и Гофмансталя (тогда — не признанных); "ГНОСЕОЛОГ", "ГЕТТИСТ", "КАБИНЕТНЫЙ УЧЕНЫЙ" — и пламенный публицист, критик, редактор, театрал, рабочий лектор. Уже один этот период вписал бы его имя, как крупного деятеля, в историю культуры.

А деятельность его, как создателя "ТЕОСОФСКОЙ ВЕТВИ" в Германии, — она едва ли изучена; тут прежде всего выступает "ГЕНЕРАЛЬНЫЙ СЕКРЕТАРЬ", организатор — практик, создавший в несколько лет из ничтожной кучки огромное движение, насчитывающее тысячи; и тут деятельность его одинаково бурна и во внешних сношениях с "ВЕТВЯМИ", как генерального секретаря Германии[30], и в думах о внутренней структуре фракции; этот период деятельности окрашен и тучами забот, и лавиной лекций, причем оригинальным в "ТЕОСОФСКИХ" лекциях Штейнера была свобода и независимость во взятии теософских тем по — своему, а не по — "ТЕОСОФСКОМУ" (в специфических смыслах), и решительность, с которой он отстранил "восточный" привкус идей Блаватской[31] от своей "теософии", которую не только терпели "ВОСТОЧНИКИ", но и соглашались на нее, хотя он и тогда колебал основные лозунги Блаватской и в совершенно иной интерпретации тем КАРМЫ и ПЕРЕВОПЛОЩЕНИЙ и в переориентации самого центра "ТЕОСОФИИ" от Веданты к христианству; оригинальным было то, что он НИКУДА не входил и ни откуда не выходил, развивая свое, а к нему пришли, его признали, его слушались, пока сектантские ноты "КАНОНИЧЕСКОЙ" теософии не заставили его прервать этот СИМБИОЗ; не его "УШЛИ", а он заставил УЙТИ ОТ СЕБЯ Теософское Общество в его целом.

И здесь, в теософском периоде[32], он оставался целен и последовательно верен себе, а теософы были вполне не последовательны, совмещая свои "ВЕРЫ" с, например, гносеологическими его статьями, напечатанными в "ЛЮЦИФЕР-ГНОЗИСЕ"[33], в которых он проводил точку зрения "ИСТИНЫ И НАУКИ" в анализе теории знания имагинации, инспирации, интуиции; ведь от этого анализа затрещала бы по швам позиция "ВОСТОЧНОЙ ЗВЕЗДЫ"[34], уже гнездившаяся в недрах "ТЕОСОФСКОГО" эзотеризма.

Рудольф Штейнер говорил внятным голосом теософские "ЕРЕСИ", а "теософы", — кланялись и благодарили его.

Взяв в целом стиль его воззрений и разглядывая специфически "ТЕОСОФСКОЕ" оформление их, — видишь: Рудольф Штейнер вписал оригинальнейшую страницу в историю теософского движения, не будучи никогда "ТЕОСОФОМ" в узком смысле слова. Его "ТЕОСОФСКИЕ" циклы доселе циркулируют среди теософов, а что в них… специфически теософского.

Оригинальность его, как деятеля, в истории "ТЕОСОФСКОГО УЧЕНИЯ" в том, что он вызвал из узостей "ТЕОСОФИИ" сотни теософов, растолковав им на специфическом жаргоне, недостаточность "ТОЛЬКО ТЕОСОФИИ" вне культуры, как таковой.

И тут — то новая страница его деятельности: самая теософская схема в ее классической семерке истолкованием круга идей Штейнера ложится в основу небывало оригинальной философии истории и культуры, внутри которой — тот же гносеологический остов. Философия культуры Рудольфа Штейнера — тоже рассыпанный в Экскурсах книжный кирпич, перед которым меркнут "ФИЛОСОФИИ КУЛЬТУРЫ" а-ля Шпенглер, Риккерт и т. д. И в ней по — новому, критически, воскресает Гегель с его диалектическим методом; он вскрывает диалектику тройки в семерке, ибо семерка его — две тройки, схватившиеся в одном неповторимом, четвертом целом, как бы ни называть это ЦЕЛОЕ, философски, пифагорийски, аритмологически или теософски; теологический, микрокосмический треугольник "ПЛЮС" диалектическая тройка; в связывающей их точке неповторимости в целом, вскрытом, как "Я" человека, и являющемся в антропософском взятии новым учением о человеке, в гегелианском смысле СИНТЕЗЕ, как символе целого, и в теологическом смысле учением о четвертой, так сказать, ипостаси божества, как "божества" человека, а не только "БОГОЧЕЛОВЕКА" (в ритме извечности, как Логоса), или только "ЧЕЛОВЕКОБОГА", противопоставленного божеству; отсюда — антропософия, как оригинальная теология, история, феноменология духа, антропология, философия культуры, которой корень, — тоже логически неуязвимая теория знания и тоже согласие со всеми ее выводами (теорией восприятий, смысла, действительности). Изумительно оригинальным генезисом антропософских идей и вскрытием их, как закваски импульсов европейской культуры пяти последних столетий, Рудольф Штейнер вписал свое имя, как крупнейшее в истории культуры.

Особенность учения Рудольфа Штейнера о "Я" в том, что его не отделишь в одном отношении от биогенетической тройки (минеральная, растительная, животная природа), от исторической тройки (тезы, антитезы, синтез), от тройки способностей (ум, чувство, воля); а с другой стороны, его не отделишь от теологической и гносеологической извечной триады; обе триады пересекаемы в "Я" и вращаемы в Я: 3 + 3 + 1 = 7. И это же учение в культуре раскрыто, как учение о семи этапах, а в "АНГЕЛОЛОГИИ", как учение об участии семи иерархий в выявлениях человеческого "Я", как культурах, все ИСТОРИЧЕСКИЕ И АНГЕЛОЛОГИЧЕСКИЕ правые и левые тройки семерки (3 + 1+3) выводимы А ПРИОРИ из учения о "Я", вскрытого, как никогда не данная в истории ТЕОРИЯ СОЗНАНИЯ.

Рудольф Штейнер, как деятель, открывает новую главу в истории завоеваний культурных сфер: им открытую новую сферу я условно называю "ТЕОРИЕЙ СОЗНАНИЯ" лишь по аналогии с ТЕОРИЕЙ ПОЗНАНИЯ; теории познания в нашем смысле до Канта не было; той постановки вопросов о "Я", как культуре культур, до Рудольфа Штейнера не было.

Он деятель в сфере, до него не существовавшей: "ТЕОРИИ СОЗНАНИЯ", как дисциплины, до него история умственных культур — не знает.

А открытое им соотношение теории познания с теорией сознания выдвигает по — новому вопрос о культуре "Я"; в культуре индивидуального "Я" праксис сознания, включая теорию знания, сам становится теорией гносеологических праксисов; оригинальность Рудольфа Штейнера в том, что его теория знания в одной сфере имманентна медитативному праксису, а с другой — теории форм.

Отсюда невыразимо оригинальна его позиция, как "ДУХОВНОГО УЧИТЕЛЯ"; он первый в истории тип "ДУХОВНОГО ВОДИТЕЛЯ", которого руководство — в том, что он отрицает, как догматические предпосылки, все типы исторических "ДУХОВНЫХ РУКОВОДСТВ", как предрассудков познавания и сознания; и деятельность его вписывает новую страницу в историю "ДУХОВНЫХ И РЕЛИГИОЗНЫХ УЧЕНИЙ", не говоря уже о том, что эта страница революционизирует все до него бывшие представления о ПУТИ ПОСВЯЩЕНИЯ, но в этой революционной деятельности он оказывается, как в истории с Гете, реставратором основ христианства, заштампованных догмами с первых же веков.

Его теория сознания, его логика, его философия культуры, его антропология есть рассказ о Христе и об импульсе Христа в человеке так точно, как в другом отношении его теория знания есть вскрытие его же импульса Христа, но формулированная языком абстракций. Только в этом, новом, небывалом смысле можно сказать о нем, как религиозном деятеле, ХРИСТИАНИН "ПАР ЭКСЕЛЯНС"[33].

По отношению к вскрытию христианства он вписал новую страницу в историю христианства: хотя бы единая в своем роде ХРИСТОЛОГИЯ его, в свете которой объяснимы и углубляемы по — новому теория электронов, Бор, само строение материи; хотя бы единственная по глубине и богатству деталей ангелология, в которой "ЗЕРНО", брошенное Дионисием Ареопагитом, феноменологически раскрыто в "МАХРОВУЮ РОЗУ"; одному лишь перечислению всего того, что нового вскрыл в христианстве Рудольф Штейнер, можно посвятить том; но все это НОВОЕ — правильно прочтенное в евангельском тексте, реставрированном от штампов.

Сближали Штейнера и с протестантизмом, и с историческим гностицизмом: дешевое занятие! Можно сблизить трубу телескопа с палкой в моменте "ЦИЛЛИНДРИЧНОСТИ" того и этой; цена таким сближениям — ноль!

Яркие страницы этих деятельностей — разброс текстов книг 60-ти курсов, сотен лекций и т. д.; систематика этих текстов — экциклопедия, не написанная ни им, ни учениками; отсутствие ее — не умаляет его, как деятеля, наоборот, — подчеркивает. Вместо того, чтобы дать в энциклопедии теоретически загаданную культуру, он творил ее: в праксисе культуры.

И отсюда уже неисчерпаемая тема: Рудольф Штейнер, как деятель — практик, как творец фундаментов новой культуры, закладывающий камни ее, как динамитные патроны, взрывающие науки, искусства в опытах вынашивания новых подходов к многообразию наук и искусств.

И все, им сделанное тут, — неперечисляемо; в том, например, что он задолго до научной моды указал на роль желез внутренней секреции, впоследствии экспериментально доказанную, скрывалась конкретность его научно — философской базы; то что вызвал к жизни новую культуру отношения к слову, к движению, к изобразительным искусствам, доказывает "ЭВРИТМИЯ" и новые стили художественной техники, им оплодотворенные; то, что он создал новые основы педагогики, доказывают более 1000 школьников Вальдорфской школы* (Ныне — многие тысячи.), о которой пишут и которой удивляются, которая воспроизводится в Германии, Англии, Голландии, Швейцарии[36]; что его экскурсы и методы лечения имеют конкретное содержание, доказывает медико — терапевтический институт[37]; что его поправки к пониманию быта религиозной общины ценны и дельны, доказывают блестящие свершения деятельности "ХРИСТИАНСКОЙ ОБЩИНЫ", руководимой группою священников[38].

Все это то "ИН КОНКРЕТО" вхождение в жизнь культуры, взаимно, в машины, ремесла, искусства, науки и отрезало деятеля Штейнера от формального завершения своих теоретических деятельностей; в том, что он не писал "ЭНЦИКЛОПЕДИИ", системы наук на основе духовной культуры, а выходил из кабинета в лаборатории, вынашивающие ее в опытах, и есть ценнейшая черта деятеля Штейнера.

И здесь — то деятель сплетался с живым человеком, с личностью.

И оттого — то я, касаясь этой личности, ее невыразимого темпа, считаю себя свободным от характеристики и оценки теоретической стороны этой деятельности.

Она лежит в стороне от этих моих "ВОСПОМИНАНИЙ". Здесь и отмечаю лишь ИНЫЕ ИЗ ЗАСЛУГ деятеля, чтобы люди, поставившие себе целью ловить и подсиживать меня HJ словах, критикуя не столько смысл сказанного, сколько читая в моем сердце и толкуя о том, что мной не сказано, — лишь для этих людей написана эта оговорочная главка, которой — смысл: "И я, бедный, знаю, что теоретическое содержание трудов "ПИСАТЕЛЯ" Штейнера немаловажно".

Сказал!

2

Внешняя жизнь доктора Штейнера пример назидающий: пример потрясающий; потрясение могло себя изживать лишь в двух крайностях ВОСТОРГА И НЕНАВИСТИ; СРЕДНИЕ чувства в нас — сон; он — БУДИЛ. Когда будят СПЯЩИХ, они пытаются внять будящему голосу, но не слышат слов его, или же с досадой и бранью повертываются на другой бок.

Ненависть, которую возбуждал Штейнер — переверт на другой бок; знаю стиль перевертов; доктор обвинялся в том именно, чем страдал обвиняющий. Можно было бы исписать десятки страниц на тему: "Доктор Штейнер и личности обвиняющих". Встает галерея знакомых (хорошо знакомых!) и даже друзей (близких друзей!); и — встают их личные обвинения; интересная тема, — кто, как и в чем обвинял Штейнера и кто, как и в чем в душевном смысле страдал; я много раз в душе писал такую работу: получались изумительные результаты; обвинения доктору оказывались карикатурами на подсознательные жесты души обвиняющих.

Штейнер был в теме ненависти ПРОЯВИТЕЛЬ душевных дефектов.

Восторг — понятен; но ВОСТОРГ — не верный стиль отношения; в восторге изживала себя другая сторона: лишь готовность проснуться; но вопреки намерению — переверт на другой бок; со сном о том, что "Я — ПРОБУЖДАЮСЬ".

Доктору Штейнеру было мало восторга.

И ему была горька ненависть: он был к людям неравнодушен; гиератическая ЙОГА, не внимающая толкам, была чужда доктору; он тут имел даже слабости, защищался, полемизировал — от неравнодушия к людям, от конкретной любви к ним. Он хотел не кривых переверта на бок ненависти, или восторга, а — пробуждения: движения вперед; с ним вместе; он страдал от восторга, которым его, как струей кипятка, обливали, и от ненависти; под "РАВНОВЕСИЕМ" же не разумел он покоя сна; он звал к борьбе и покою; к покою в борьбе; к деятельности из покоя; равновесие, понятое, как ПОКОЙ БОРЬБЫ, он называл ПОНИМАНИЕМ; и ставил во весь исполинский размер проблему конкретного ПОНИМАНИЯ.

Он был огонь борьбы с "НЕНАВИДЯЩИМИ", с "ВОСТОРЖЕННЫМИ", с "РАВНОДУШНЫМИ"; и он также боролся с обществом, им вызванным к жизни, как с обставшими врагами, не оставляя в покое ни друзей, ни врагов.

Не походил он на олеографию, с надписью "Посвященный". И вскрывал: в условиях нашей культуры тот образ — соблазн романтизма и утонченного шарлатанства; в его освещении традиционные "УЧИТЕЛЯ" были учителями не "ПОНИМАНИЯ", но "ТАЙНОДЕЙСТВИЯ"; "ТАЙНОДЕЙСТВИЕ" же было природой сознания в прошлом; сознанию открыта иная тропа: к ПОНИМАНИЮ; за него он боролся: с восторгами, ненавистями.

Новое знание — не балласт "СКРЫТЫХ" сведений, а — орган, в нас дремлющий; проблема ПУТИ ПОСВЯЩЕНИЯ в наши дни — есть путь овладения нами в нас вложенных, нам имманентных, познаний; а наше незнание этого — действие сна в нас: поверхность наша к прошлому под формой ВОСТОРЖЕННОСТИ (религиозной, мистической, теософской); и под формой НЕНАВИСТИ, или же равнодушия.

Ритм развития, вынутый из нашей эпохи, есть — ключ, отпирающий нам "ТЕОСОФИЮ", а не обратно, как думают "ТЕОСОФЫ"; не в Индии — ключ, а в Берлине, в Москве, в Петербурге, в Париже и в Лондоне: в обстоянии фабрик, автобусов, лифтов, в гудении социальных вопросов.

Нравится ли это, иль нет, это — факт; на факт указывает Рудольф Штейнер всей жизнью своей и всей постановкой проблем. Тут и романтики, и материалисты испытывали нечто вроде припадка сильнейшего противления: под формой восторга, иль ненависти отвертываясь от проблемы, им ставимой.

Курьезности и парадоксы РОМАНТИКОВ вскрыты отчетливо Штейнером: если бы в мир пришел Будда, иль Кришна, они — не оставили бы нам какой — нибудь "СУТТЫ-НИПАТЫ"[39], иль "ГИТЫ"[40]; произведения эти — неповторимо расцветшие махровые розы; но их мы поймем не в цветении, а в понимании их возникновенья из семени, которое — уже в нас; надо ощупать то семя и из него растить стебель, увидеть бутон; и на нем прочесть форму махровую "РОЗ" исторических Дух "ТЕОСОФИИ" уличает Штейнер в восторженности и призывает на землю.

Многим хотелось, чтобы Штейнер — от них отстал; теософы указывали: "Он знаток Гете, ученый философ; не йог". Ученые часто брюзжали: "Вот, если бы он не был мистиком, тогда бы он был нам понятен в феномене опыта".

Многим несносен был Штейнер: в новизне им указываемого пути видели несовершенство.

Проблему этого "НЕСОВЕРШЕНСТВА" он сам разобрал в диагнозе роста семени, как закваски культур христианских; и в "НЕСОВЕРШЕНСТВЕ" гремящего апостола Павла, уязвленного жалом; он указывал в проблеме этого семени на цветок будущих прекрасных культур, превосходящих "ГИТЫ".

"Несправедливого", сердцем горячего Павла всем сердцем любил, понимал доктор Штейнер; и он понимал, как мог Павел казаться теперешним людям культуры — несноснейшим рационалистом, сократиком (Ницше), иль вовсе безумцем (Толстому). Он видел, что Павел хотел поднять семя огромного целого; до него — лишь в своих ПОЛОВИНКАХ являлась культура: в ВОСТОКЕ и в ЗАПАДЕ; на Востоке достигли путей совершенств, но без внятности наших задач понимания; цельность такая — "БЕЗУМЬЕ" для эллинов; а понимание римлян и эллинов этого времени, переходящее в односторонность рассудка, рассматривалась иудейским востоком, как только "СОБЛАЗН"; Павел первый БЕЗУМИЮ, как и СОБЛАЗНУ, явил образ целого.

В выявлении этом, в усилиях к выявлению был несносен он; был — непоседою; уравновешенностям восточного йога и уравновешенностям философского грека — скептика противопоставил: неуравновешенность, как залог целого; вместо "ПОКОЯ" (Востока) и вместо БОРЬБЫ (или — Запада) выдвинул знамя: "Покоя борьбы".

Вот корень к действительному пониманию НЕПОНИМАНИЯ Штейнера: со стороны "ХРИСТИАН", "ТЕОСОФОВ", "УЧЕНЫХ", "ФИЛОСОФОВ" и "ОККУЛЬТИСТОВ". Штейнер — весь: непоседа, сующая нос всюду, несправедливая, неравнодушная, борющаяся со всеми и всюду якобы "ТЕРПЯЩАЯ КРАХ".

Но кто понял дух огненный Павла, тот понял и Штейнера: понял проблему его — проблему семян будущих еще не бывших цветов, заставляющую предпочесть семена всему РАВНОВЕСИЮ йогов и утрированные "НЕРАВНОВЕСИЯ" современных культурнейших революционеров: сознания, мысли, морали, искусства.

Печатью огня и действительного "ПОНИМАНИЯ" непонимаемой ныне и современнейшей проблемы был весь пропечатан он: "МЫСЛИТЕЛЬ", "УЧЕНЫЙ", "УЧИТЕЛЬ", "ЙОГ", "МАГ", "ОККУЛЬТИСТ", "АНАРХИСТ", "СОКРУШИТЕЛЬ ОСНОВ", "КАНЦЛЕР ОРДЕНСТВА", "ГНОСТИК", "КУЛЬТУРНИК"; и он — не укладывался в рамки этой словесности!

Павел был непоседа: и — Штейнер. Гремел — тот; и — этот гремел.

Но когда я читаю крик Павла о том, что для ВСЕХ БЫЛ ОН ВСЕМ, чтобы некоторых разбудить, — говорю себе: "О, я понимаю; ведь я видел Штейнера!".

3

Штейнер был — всем: спецом — техником (прекрасно знал физику, и математику, теоретическую механику), историком литературы (ученик профессора Шроера), "ТЕОСОФОМ" (не он пошел в стан "ТЕОСОФОВ" — к нему пришли, давши мандат ему: от имени "ТЕОСОФИИ" говорить); он был кропотливым историографом Гете[41] (работы его в направлении этом даже враги его чтят); талантливым лектором в вольном рабочем Университете, откуда "УШЛИ" его доктринеры к большому огорчению рабочих[42], ценивших "ЛЕКТОРА"; критиком (литературным, художественным и театральным), учителем и воспитателем, организатором школ, теологом, вызвавшим к жизни среди образованных протестантских пасторов оригинальнейшую организацию; был драматургом, поэтом[43], философом; был — социологом[44], руководителем невероятных построек (построено два Гетеанума им: из бетона, из дерева[45]); он был ритмизатором энного ряда новых течений; он дал эвритмию, дал указания для подлинной революции сценического искусства (М. Чехов[46] считает здесь спецом его): я его считаю спецом в подходе к слову.

4

Он — был всем для всех, чтобы некоторые проснулись для ПОНИМАНИЯ культуры, как целого.

Знаю ответ, и склоняемый и спрягаемый во всех падежах и спряжениях: "Всезнайка, несноснейший верхогляд, не проникающий в глубину чего бы то ни было". Знаю несносность "всезнаек". Но… причем тут Штейнер?

Человек учился всю жизнь; и знал больше многих, показывая, до каких пределов в наше время может конкретно расшириться человек.

На миф о его "ВСЕЗНАЙСТВЕ" отвечу: "Вы требуете, чтобы человек стал только СПЕЦОМ? Мы знаем опасности специализации, не уравновешенной живой общественностью; о "СПЕЦСТВЕ" писали и пишут ужасные вещи: не штейнеристы; на "СПЕЦАХ" согласны Ницше, Риккерт, Шпенглер, и социалисты, и — коммунисты! Немецкое гелертерство от СПЕЦИЗМА — притча во языцех!

Надо, чтобы человек знал специальность; но надо, чтобы он старался овладеть и кругом смежно лежащих знаний:

Гете — не только художник; Леонардо — инженер; Вундт[47] — окончил четыре факультета.

Человеку свойственно углублять специальность не в разрыве с культурой; только в этом смысле и был Штейнер всезнайкою; он не был "НОСОМ" без глаза; и "глазом" без носа; он имел — культурное лицо. Он "всезнайка" в том смысле, что окончил два факультета (философский факультет и политехникум); это — явление нормальное; "ПЛЮС", а не минус; это роднило его с великими натуралистами и гуманистами: таковы были Кеплер, Гете, Лейбниц, Декарт. Молодой человек с двумя факультетами за плечами, десятилетнею специальнейшею работою становится в ряду первых специалистов по Гете — где тут "ВСЕЗНАЙСТВО"? Явление это отмечают с удовлетворением историки наук и культур. Отсюда и "специальность" Штейнера: изучение "ЕСТЕСТВОЗНАНИЯ" Гете в связи с художественной деятельностью Гете; для работы по Гете ищется именно "СПЕЦ", который бы, с одной стороны, владел методологией естествознания, с другой — был бы "свой" в круге гуманитарных дисциплин; Шроер не находит никого иного, кроме Штейнера — для специальной цели; специальность — из специального его положения: человек много думал в сфере методологии естествознания и отмечен Шроером, редактором собрания сочинений Гете; он уже зарекомендовал себя: литературною и театральною критикою, в которой едва ли не первый отметил: Рильке, Гофмансталя и др. "МОЛОДЫХ", тогда гонимых.

Десять лет блестяще оправдали труднейшую на него Шроером возложенную миссию. Не это ли экзамен, блестящий, на СПЕЦА? При чем же тут — "ДИЛЕТАНТИЗМ и ВСЕЗНАЙСТВО"?..

Уж не педагогическая ли деятельность его — всезнайство?

Штейнер, сдав нашему сознанию экзамен на право быть "спецом", с юных лет вынужденный материальною необходимостью, стал практикующим педагогом: репетитором и воспитателем; блестящий опыт воспитания почти "ИДИОТА" в тип нормального человека[48], — более чем экзамен его на право числиться руководителем в проблеме воспитания и образования; далее: он читал ряд приватных курсов, вел занятия с рабочими в рабочих кружках еще в прошлом столетии; наконец: его 25-летний педагогический опыт быть с людьми засвидетельствован тысячами членов А. О., из них "A3 ЕСМЬ" первый: могу засвидетельствовать, что ПЕДАГОГИКА доктора, им проявляемая на лекциях, на приемах учеников, на "ЭСОТЕРИЧЕСКИХ УРОКАХ" — единственна; в опыте формирования нас, не бравших в руки стаместку, в течение 2–3 месяцев, в резчиков, — разве не сданная магистерская диссертация на право быть "СПЕЦОМ" и тут: действенность вырезанных форм — факт; я помню — потрясенность швейцарских солдат, расквартированных в Дорнахе по случаю мобилизации, которых мы водили по "ГЕТЕАНУМУ"; впечатление от форм — не нечто так себе: не продукт гешефтмахерства всезнайки; но — знаю и то, что произведение рук наших есть переходящая все грани возможного педагогика, заставлявшая наши руки быть "РУКАМИ АРТИСТОВ". Наконец эта педагогическая по существу работа группировки людей, ставящих свои судьбы под знак культуры, увенчалась и внешне педагогическим результатом, уже в книжке по педагогике, выпущенной далеко не штейнеристами.

5

Не довольствуясь двумя специальностями, судьба вынудила его выявиться и в третьей; специальность его, до него не бывшая специальностью ("НАУКА" — не бывшая наукой); сформулированный им путь ДУХОВНОГО ЗНАНИЯ в разрезе XX века. О таком знании еще тосковал Толстой, что его нет; стало быть: потребность в нем существовала. И СПЕЦИАЛЬНОСТЬ Штейнера, что он самую эту возможность выдвинул, как проблему ОСУЩЕСТВЛЕНИЯ. В том, что он был подготовлен (в смысле эрудиции и в смысле духовного праксиса) к этой специальности, явствует: 1) диплом, который ему выдали "ТЕОСОФЫ", ряд лет беспрекословно выслушивавшие, что он им говорил о МАТЕРИАЛЕ ДРЕВНИХ КУЛЬТУР; диплом, которым является, — сумма работ, институтов, книг, журналов его учеников, среди которых встречаются спецы — врачи, спецы — художники, спецы — пасторы, спецы — математики, спецы — физики и т. д., как Нолль[49], Пайперс[50], Моргенштерн[51], Вейнгартнер[52], Риттельмайер, Бок[53], Бараваль[54], Блумель[55], Колиско[56], Стеффен[57], М. Чехов и др., но которые все, единогласно, признают его, так сказать, ПРОФЕССОРОМ в их усилии провести реформу — в математике, в медицине, в искусстве, в физике; целая фаланга образованных культуртрегеров — ПЛОДЫ той проблемы, из постановки которой создал себе специальность Рудольф Штейнер; пусть ученики его еще идут; и даже: пусть они ошибаются; их выносит общекультур ная тенденция антропософии: уметь трезво глядеть в опыт ошибок; и говорить горькие правды о них. 2)

Образованнейший человек с двумя факультетами за плечами в итоге рабочих усилий выявляет себя, как действительный "СПЕЦ" в трех областях: в области "ГЕТИЗМА", в области "ПЕДАГОГИКИ" и в области "ДУХОВНОГО ЗНАНИЯ".

В чем же "всезнайство"?

Отвечают: "Он делал вид, что знает все на свете, а вы сами знаете, что нельзя знать все". Это — не аргумент, а клевета: на Штейнера и антропософию; будто они утверждают, что Штейнер — "ВСЕ ЗНАЛ".

Конечно, бесконечно большего он не знал, чем знал; но он действительно пытался узнать (и знал действительно, в смысле внешнего знания) бесконечно больше обычного знания; это был результат: знания фактов и владения методами, направляющими поиски нужных фактов: ОН УШЕЛ ОТЫСКИВАТЬ ФАКТЫ; он верно вел раскопки их; и более всех — рылся в них; не будучи "СПЕЦОМ" всех специальностей, он умел пользоваться указаниями своих учеников, представителей ряда специальностей: инженеров, химиков, физиков, биологов, медиков, юристов, историков, филологов, теологов и т. д.; и он умел ставить на работу их, дирижируя оркестрами специалистов (на то он и был — педагог спец); это был мозг Гете (физика, зоолога, ботаника, поэта, философа), вооруженный и забронированный, во — первых, умением охватить явление и владением методами, и во — вторых, большим аппаратом извлечения фактов.

В итоге он — в центре огромного целого, к которому текли сами факты, фильтруемые в сознаниях "СПЕЦОВ" — учеников; этот материал, соединенный с личным добыванием фактов и вызывал феномен пресловутого "ВСЕВЕДЕНИЯ".

Отсюда и миф о "ВСЕЗНАЙСТВЕ".

Не было "ВСЕЗНАЙСТВА", а была готовность в любую минуту засесть за изучение нового "ОПЫТНОГО МАТЕРИАЛА"; и было — превосходящее обычную норму "КОЛИЧЕСТВО УЗНАННОГО", которое не лежало грудами, как в сознании энциклопедистов, а организовывалось; антропософская работа всех спецов — организованная культура.

Доктор был спец — координатор методов, как совершенно конкретный логик, и как фактический умница, превосходящий всех мною виденных "УМНИЦ".

"УМНИЦА" в докторе и был "СПЕЦ" в "СПЕЦАХ".

Бывали случаи: спец — бьется со специальным вопросом: ни с места; Штейнер "НЕ СПЕЦ" — ему: "Вы бы этак!" -

"Как, разве возможно?" — удивляется спец. — "Вам, как спецу, должно быть известным, как ИН КОНКРЕТО возможно; я ж утверждаю: из метода вашей науки оно вытекает А ПРИОРИ".

Я мог бы здесь перечислить серию фактов, как из "НЕВОЗМОЖНОСТЕЙ" восставали возможности; в результате: инженер Энглерт открывает новый способ построения купола[58] (чисто инженерный); врач фрау Колиско — открывает функцию селезенки; Моргенштерн, Белый — дерзают искать новые словесные формы; делаются попытки к созданию нового искусства, медико — терапевтического института, новой школы, нового преподавания математики и т. д.

Это умение владеть фактами, в котором нет ничего таинственного, — приводило к тому, что Штейнер мог показаться: всезнающим; явившись на пуговичный завод и познакомившись с химической стороной производства, он химику завода пишет чисто химические формулы, могущие ему пригодиться в производстве; или — читает лекции для сельских хозяев; и — удивляет их рекомендацией новых, чисто практических способов исследования земель и способов улучшения удобрения[59].

"МИСТИКА" и "УДОБРЕНИЕ", "ЭВРИТМИЯ" и "ПУГОВИЧНОЕ ПРОИЗВОДСТВО", это ли не "ВСЕЗНАЙСТВО"?

Нет. Это, во — первых, знание; и во — вторых, — УМЕНИЕ так использовать ЗНАНИЕ, чтобы оно не лежало мертвым балластом, а приносило бы процент, становясь ЗНАНИЕМ О ЗНАНИЯХ. Петр Великий знал 40 ремесел; и это — не "ВСЕЗНАЙСТВО", а необходимость быть ритмизатором процесса переоборудования всей страны. Доктор был в таком же положении относительно — тоже страны: культуры будущею; весь жест его — жест указующий: "Ищите там и так".

Да, — мореплаватель и плотник, как Петр; и — как апостол Павел (иудейский "ЗАКОННИК", и одновременно "СТИЛИСТ — ЭЛЛИНИСТ", как о Павле отзывается Вилламовиц — Меллендорф).

ПЕТР и ПАВЕЛ — вот облик "ДЕЯТЕЛЬНОСТИ" доктора; но "ДЕЯТЕЛЬНОСТИ" исходили из равновесия, из — покоя, сиявшего в центре сознания и озаряемого огромным импульсом: любви к Человеку.

И здесь он был, для нас, любящих его, для нас, влекшихся к нему, — в лике Иоанна.

ПЕТР, ПАВЕЛ, ИОАНН, — три аспекта, три лика доктора, известны мне; и сочетания ликов, — невыразимейшая ПЕЧАТЬ, на нем, явно сиявшая, о которой мне и хочется хоть слабым выкриком намекнуть.

"ПЕЧАТИ" не видали, видавшие доктора, — "ДОГМАТИКИ" всех сортов ("ПЕТРИСТЫ"), СВОБОДНЫЕ "И ТОЛЬКО" мыслители (павловцы), или мистики, в себе искажающие Иоанна; для всех этих людей "ПЕЧАТИ", им чуждые (внутри Павлова лика — ИОАННОВ, или — внутри Иоаннова — Павлов), воспринимались, как нечто ДОСАДНОЕ, мешающее спокойно расположиться в комфорте; тут он начинал — беспокоить; и от него убегали с проклятием: "Демагог, непоседа, рационалист, резонер, всезнайка", — чего только не выговаривалось.

То же, что — не выговаривалось, это жило под всеми разрезами, — и составляло для нас тайну ВЛИЯНИЯ, которое делало для каждого из нас, свою встречу с ним, — событием невыразимым.

Об этом — надо сказать: внятно; более того: об этом надо кричать.

6

Вот несколько лишь штрихов, оставшихся в воспоминании об общественной работе Штейнера лишь за первый год моей жизни при нем.

Застаю его в Кельне; он — только что из Гельсингфорса, где он прочел курс "ОБ ИЕРАРХИЯХ В СВЯЗИ С ЦАРСТВАМИ ПРИРОДЫ"[60], конечно же, как всегда, кроме курса: публичные лекции, эсотерические уроки, лекции для русских, приемы учеников, разрешение местных вопросов Гельсингфорсской группы; но так всегда: куда бы он ни приехал, — "ЭСОТЕРИЧЕСКИЕ ЧАСЫ", "ПУБЛИЧНЫЕ ЛЕКЦИИ", приемы, вхождение в жизнь посещаемой группы; то — сверх программы: позовут в "ЛОЖУ"; и — тотчас: "ПУБЛИЧНАЯ ЛЕКЦИЯ", "ЭСОТЕРИКА", распутывание узлов, в которые он живо врастал, реагируя на мелочи; об этом не стану упоминать; все то — "СВЕРХКОМПЛЕКТНО": от города к городу.

До Гельсингфорса был цикл лекций в Христиании: "ЧЕЛОВЕК В СВЕТЕ ОККУЛЬТИЗМА…"[61], до, зимою, — цикл "ОТ ИИСУСА КО ХРИСТУ"[62]; в Кельне: две лекции в ложе, публичная и, конечно же, "эсотерика". Что делал он с мая и до июня, — не знаю[63]; ряд дел с Адиаром: выяснение отношений к теософскому центру, к генеральным секретарям, к Безант[64], к Ледбитеру[65], к ордену "ВОСТОЧНОЙ ЗВЕЗДЫ"; подготовлялось формальное отделение от линии Безант[66]; недоразумения с германскими теософами: с Губбе — Шлейденом[67], с Лейпцигским центром; в Мюнхене были неприятности с общежитием "ФРУХТКОРБ", в которые он был втянут.

В Мюнхене (начало июня), с которого начинается моя жизнь при нем, — по две многочасовых репетиции "МИСТЕРИЙ" (его и сцены мистерии Шюре[68]); на всех репетициях он присутствовал, входя в подробности постановок; между репетициями — приемы; ночами работал над третьей мистерией, которую он писал: говорили, что ряд ночей — не ложился он спать; помимо всего чтение: на лекциях, которые скоро имели место, упоминались имена Франца Брентано[69], о подробностях психологии которого он говорил: ряды ссылок на только что вышедшее сочинение Ратенау; одну лекцию он почти целиком посвятил тогда не модному Ратенау, отмечая особенность его научной позиции (Ратенау загремел — после); кроме всего: он — готовил курс, следил за теософическими журналами, полемическими ссылками на которые сопровождался ряд деловых собраний (на Мюнхенском съезде уже). На съезде: курс: "ВЕЧНОСТЬ И МГНОВЕНИЕ"[70], кроме того, он читал на отдельные темы (для съехавшихся); открыл съезд, вел его и поднимал ряд вопросов, взывающих к острому решению; он не пропустил ни одной лекции, читанной сочленами; на генеральных репетициях "МИСТЕРИЙ" — он сам закалывал булавками складки костюмов, лично руководил рабочими при декорациях, вызывая их восторг; в промежуток — принял не менее… 300 членов.

Между Мюнхенским съездом и Базельским курсом прошло не более двух недель; говорят, — где — то он отдохнул с неделю; потом — опять: 10 лекций курса "РВЛНГЕЛИЕ Ol MAP КА"[71], две публичных, "ЭСОТЕРИЧЕСКИЕ УРОКИ", около 300 приемов учеников, дела и т. д.

И — укатил кипеть: в Берлин.

Я же, высунув язык от увиденного и услышанного, на два месяца потерял нить этой жизни; застаю его в Мюнхене за все тем же: несколько лекций, публичная, приемы, дела общества, громы против "ВОСТОЧНОЙ ЗВЕЗДЫ".

Я в Берлине с 30 ноября 12?го года до марта, где вижу ту же "КИПУЧКУ": раз в неделю, или раз в две недели: лекция для членов в ложе; в сумме они составили неопубликованный курс "МЕЖДУ СМЕРТЬЮ И НОВЫМ РОЖДЕНИЕМ"[72]. Раз в две недели публичная лекция: сумма их — тоже курс на тему: "ОТНОШЕНИЕ ЕСТЕСТВОЗНАНИЯ К ДУХОВНОМУ ЗНАНИЮ"[73]. В промежутки, от вторника до вторника — он все время катал по Германии, читая лекции: в Ганновере,

Гамбурге, Галле, Штутгарте, Дюссельдорфе и т. п.; когда в Берлине объявился двухнедельный перерыв, это — означало, что орбита его турне не описываема в одну неделю. Вместе с тем: он внимательно обсуждал в Берлинской ветви детали ухода из Теософического Общества; — все детали организации А. О.; все — им двигалось и толкалось; за это время он объехал с лекциями ряд городов Швейцарии.

В конце декабря — начале января — курс, собрания, дела, приемы: в Кельне; заглавие лекций курса: "БХАГАВАТ ГИТА И ПОСЛАНИЕ АПОСТОЛА ПАВЛА"[74] с рядом цитат, предполагающих работу изучения материалов, мораль курса: как надо и как не надо брать Восток (против "ТЕОСОФОВ"); там же — огранизация А. О.; далее — та же жизнь: лекции, приемы, лекции. Когда же он сам для себя читал? В дороге, в поезде: он всегда ездил в особом купе с рядом книг, таская за собой сундуки рабочего АППАРАТА; едучи с ним в Кельн, я видел его багаж: ряд сундуков; мы же ехали лишь на неделю.

Знаю, что в Берлине при нем работало бюро барышень: просматривались журналы, делались вырезки; то, что не успевал он лично прочесть, он узнавал из ЭКСТРАКТА, ДОКЛАДА И ВЫРЕЗОК; "БЮРО" этим руководила Мария Яковлевна Сивере[75]: в это время я ей отнес "СИМВОЛИЗМ", "АРАБЕСКИ" и "ЛУГ ЗЕЛЕНЫЙ"; скоро же на публичной лекции я услышал личный отзыв на позицию "ЭМБЛЕМАТИКИ", данный в безличной форме; впоследствии я убедился, что он знает Кольцова, Пушкина, В. Л. Соловьева, как поэтов: он заставлял М. Я. себе читать вслух по — русски; и — переводить.

В январе — курс в Кельне, а в начале февраля — генеральное собрание: в Берлине; новый курс: "МИСТЕРИИ ВОСТОКА И ЗАПАДА"[76], "ОБ АНТРОПОСОФИИ"[77] (лекция), публичные лекции, торжественное открытие А. О.[78], заслушивание энного ряда докладов и ряд деловых собраний; ритм жизни его за неделю собрания: с 9 часов утра на первом докладе среди почти пустующего зала, в первом ряду — Штейнер, слушающий доклад; с 9 часов утра до 8 час. вечера, т. е. 12 часов в помещении съезда кипела жизнь; и всюду присутствовал Штейнер: не пассивно, но активно — будоража, вмешиваясь, протестуя и критикуя своих неповоротливых "МИТГЛИДЕРОВ"[79]; с 8 вечера до 10 с половиной шла его лекция (курсовая); после собрания тотчас же укатил в турне, потом вернулся, читал, принимал; в конце марта — курс в Гааге: "ОККУЛЬТНОЕ РАЗВИТИЕ И НАШИ ТЕЛА"[80], т. е. та же знакомая картина, от которой мы уже уехали на Волынь; я знаю,

что после Гааги читал он в ряде городов, о чем писалось в в нашем листке "МИТТЕЙЛЮНГЕН"[81]; и уже: организовалось огромное дело, постройка Гетеанума: планы, собирание и распределение средств и рабочих сил, выработка модели здания; все двигалось им; он и лепил модель, и растирал краски, и полемизировал с Безант, и лично учил основам эвритмии талантливую Смите; что делал еще — не знаю; знаю — писались книги, вышедшие осенью: "ПОРОГ ДУХОВНОГО МИРА" и "ПУТЬ САМОПОЗНАНИЯ"[82]; тут же была написана и 4-ая мистерия.

Кипение этой жизни застаю в конце мая уже, в Гельсингфорсе: приемы, лекции, публичные и для членов, лекции для русских[83], "УРОКИ", к которым ОСОБЕННО готовился он; и — курс: "ОККУЛЬТНЫЕ ОСНОВЫ БХАГАВАТ ГИТЫ"[84] (ничего общего с Кельном: иной подход; десять лекций).

Потом опять перерыв, связанный с моей жизнью на Волыни; застаем его в Мюнхене (в августе): репетиции постановок, ряд обучений в сфере эвритмии, лекции, собрания, приемы, курс, посвященный "МИСТЕРИЯМ"[85]; съехалось вдвое больше членов, чем ожидалось; зала не могла вместить всех; тогда он, разделив абонентов курса на две группы, читал курс — два раза в день: утром и вечером, повторяя лекцию.

Тогда же он прочел лекцию об эвритмии[86].

Потом мы уехали в Льян (в Норвегию), а он работал над делами "Гетеанума", ездил в Дорнах, читал в Базеле (не знаю, где еще), вынашивал детали художественного убранства здания, проверял вычисления инженера, закладывал "ГЕТЕАНУМ"; в начале октября лекции, приемы и т. д. В Христиании курс: "ПЯТОЕ ЕВАНГЕЛИЕ"[87], лекции в Бергене (с тем же "ПРИЛОЖЕНИЕМ"), лекции в КОПЕНГАГЕНЕ (в ложе, публично и эсотерические уроки); эти лекции живут ЕДИНСТВЕННО в моей памяти; вернувшись с ним из поездки по северу в конце октября, я от усталости чуть ли не заболел.

Вот — сухой "КОНТ-РОНДО", далеко не полный, деятельности доктора, которой свидетели были мы: с июля 1912 до ноября 1913; один год из 25-ти так проведенных.

С приезда в Берлин после лекционной поездки на север доктор на короткое время засел за какие — то важные работы; говорилось, что он просит не тревожить его просьбами о свиданиях; этот период длился недолго (конец октября и первая треть ноября); с ноября до Рождества — взрыв поездок; не помню их всех, но помню: он дважды был в Дорнахе, где принимал участие в инженерных работах и был перегружен рядом хозяйственно — строительных мелочей; кроме того: изъездил Германию, в раккурсе повторял "ХРИСТИАНСКИЙ" курс, который считал очень важным; в каждом городе курс раккурсировался по — иному: везде СУ И ГЕНЕРИС он давал прибавления к основной теме; мы лично с ним были за этот период: в Мюнхене, в Нюрнберге и в Штутгарте; кроме того, он ездил и в Кельн: в Мюнхене и в Нюрнберге были и публичные лекции; а в Штутгарте лекция, которой содержание мне не помнится; в этих трех городах были по два эсотерических урока; и кроме того: один в Берлине; с ноября до Рождества лишь мы присутствовали на семи эсотерических уроках (в октябре их было четыре): 11 уроков за три месяца: это отдельный курс. Кроме всего: шли обычные лекции для членов в берлинской ложе; и — через две недели — публичные лекции в АРХИТЕКТЕНХАУС[88] (серия публичных лекций этого сезона образовала опять — таки курс). Я не помню, где еще был и читал он; но собравши в целом мной перечисленное и приняв во внимание, что все это он проделал с ноября до Рождества, получаешь картину напряжения невероятного.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.