«БОЛШЕВСКОЕ АБРАМЦЕВО»

«БОЛШЕВСКОЕ АБРАМЦЕВО»

Болшевский период жизни Дурылина — это его «труды и дни», каждая книга — страница его биографии, биографии писателя, учёного, исследователя. Почти совсем нет документов, рассказывающих о жизни духа, как это было до 1930-х годов. Письма в основном носят деловой и творческий характер. Дневников Дурылин больше не ведёт. Духовная жизнь остаётся по-прежнему насыщенной, но теперь она не нуждается в письменном изложении, разговоры с близкими людьми ведутся при встречах. Друзья приезжают часто, гостят по нескольку дней. С умными и духовно родственными П. П. Перцовым, М. В. Нестеровым, Г. С. Виноградовым, Е. Д. Турчаниновой можно говорить о том, что давно ушло из жизни страны, о чём вынуждены молчать, но что по-прежнему дорого и о чём тоскует душа. Дурылин сохранил внутреннюю свободу, не изменил своим убеждениям, и это проявилось в оценке творчества любимых писателей в подспудных работах. Для характеристики таких людей в наше время появился термин «внутренние эмигранты».

Дом Дурылина в Болшеве сразу стал центром притяжения. Вокруг Дурылина кипела интеллектуальная жизнь: писатели, актёры, художники, музыканты. Желанными гостями были и люди, далёкие от творчества, но с глубокой душой. Многие приезжали утолить духовную жажду, получить ответ на терзающие душу вопросы, найти утешение и моральную поддержку, а то и просто побыть в атмосфере высокой нравственной чистоты и возвышенных интересов, отдохнуть от «ярости благородной» советской действительности. Актёры, получив новую роль, приезжали обговорить с Дурылиным, как им над ней работать, иногда даже репетировали у него дома. Притягивала не только огромная эрудиция Сергея Николаевича, но и его доброжелательность, внимание и ласковость к человеку, искренность в общении. Даже замкнутые, необщительные люди в беседе с Дурылиным раскрывались, чувствовали себя свободно. В январе 1954 года Игорь Ильинский, поверяя Дурылину свою тайную и «беспокойную» мечту, просит у него совета, может ли он как режиссёр поставить «Фауста» и сыграть роль Мефистофеля: «Вы, как никто, можете разъяснить многое сумбурное и неясное, что я сам не могу раскусить»[451]. Дом Сергея Николаевича и Ирины Алексеевны всегда, где бы они ни жили, был гостеприимным и хлебосольным. Гостей прежде всего сажали за стол и кормили, а Сергей Николаевич в это время развлекал их весёлыми разговорами.

Дурылин любил общение с людьми интересными, вне зависимости от уровня или профиля их образования. Главное, чтобы у человека был «не ленивый ум» и не было рабства мысли, а были бы великая душа и сердце. Он ценил в людях деятельный живой ум, доброту, безыскусственность, чуткость, благородство мысли и поведения, непосредственность, остроумие, чувство пластики слова. В 1923 году он пишет В. В. Разевигу из Челябинска: «…я не книгоед и всегда любил то, что ап[остол] Павел признаёт добродетелью — общение»[452]. А из Киржача сообщает поэту В. К. Звягинцевой, что при всей занятости у него всегда есть время на радость общения с людьми, книгами, мыслями, стихами. Иначе он просто бы погиб. Сидя за столом в тулупе в холодной комнате, Дурылин делит радость письменного общения с поэтессой с радостью чтения биографии Гёте[453].

Прекрасные воспоминания о доме Дурылина оставил Алексей Петрович Галкин, инженер-конструктор на предприятии С. П. Королёва и поэт, постоянный гость дома с 1937 года. «Его дом для меня являлся духовной сокровищницей, где я черпал душевную теплоту и знания. <…> В его доме, когда бы я ни приходил, всегда кто-то гостил или навещал профессора, начиная от академиков, аспирантов и до простых людей, вроде меня», — пишет он в своей книге «Память сердца»[454]. Бывал здесь в бытность свою священником отец Сергий Никитин (впоследствии епископ Стефан). Среди близких знакомых Дурылина нельзя не вспомнить С. Т. Рихтера и А. И. Трояновскую.

«Болшевским Абрамцевом» назвал дом Дурылина писатель Н. Д. Телешов, устроитель знаменитых «Телешовских сред».

В письменном столе в кабинете Сергея Николаевича лежал альбом[455] в кожаном зелёном переплёте, подаренный на Рождество 1911 года его учеником Андреем Сабуровым. Этот альбом мы часто здесь упоминаем, его называли «спутником жизни» Дурылина. Продолжая старинные традиции, гости дома отмечались в альбоме кто стихами, кто рисунком, кто записью, кто нотами. Здесь автографы его друзей, учеников и людей из его окружения, упомянутых в этой статье, и многих других. Но были годы, когда Дурылин не мог и помышлять вести альбом или дневник. Тогда он post factum вкладывал и вклеивал в альбом «всё, что служило ему метами памятных событий»: письма оптинского старца Анатолия, Флоренского, Андрея Белого, Вл. Короленко, Н. К. Метнера, рисунки М. В. Нестерова, М. Волошина, фотографии…

Екатерина Ивановна Пигарёва оставила в альбоме такую запись: «Великим счастьем и Божиим благословением считаю, что образование Кирилла в руках человека, который „видит всё и славит Бога“». Николай Иванович Тютчев там же написал: «Среди постоянных волнений и забот последних лет, — одной из главных — была забота дать Кириллу настоящее образование. С тех пор, что Вы за это взялись, я спокоен. 31/III — 13/IV 1926». Частый гость Дурылина в Болшеве Кирилл Васильевич Пигарёв, ставший уже известным литературоведом и директором музея-усадьбы в Муранове свои записи в альбоме адресовал Ментору от Телемаха.

А это написала знаменитая певица: «Дорогие Сергей Николаевич и Ирина Алексеевна! Я счастлива, что побывала в вашем очаровательном, уютном уголке. Напиталась духовно умными беседами, согрета вашим гостеприимством и радушием. Уезжаю от вас, полная вашего обаяния. Глубокоуважающая вас Н. Обухова».

После возвращения в 1937 году из Франции, где прожил девять лет, Р. Р. Фальк часто навещает Дурылина в Болшеве. Его запись — выражение радости от встречи: «Как хорошо, дорогой Сергей Николаевич, что я Вас опять увидел. Такой же Вы тёплый, живой, как и раньше. Таким Вы всегда и останетесь. Р. Ф. 1/II 1939». В 1939–1940 годах Фальк делает вторую попытку написать портрет Дурылина, на этот раз более удачную. Оригинал хранится в РГАЛИ[456]. Дурылин ценит творческую самобытность Фалька, «реальность в искусстве» зрелого периода художника.

Известный литературовед Иван Никанорович Розанов — частый гость Дурылина — оставил в альбоме хозяина стихи «У С. Н. Дурылина в Болшеве»:

Привет Вам, болшевский отшельник!

За Вас подъемлю свой бокал.

Ах! Перед Вами я бездельник,

Хоть я и много написал.

         Здесь обитают мысль и слово.

         Здесь и философ, и поэт.

         Уместен тут и лик Толстого,

         И тут не зря бытует Фет.

Здесь мудрость ходит без изъяна:

Здесь и уют, и труд, и честь.

Здесь есть и Ясная Поляна,

И Воробьёвка тоже есть.

27.09.1939. Ив. Розанов

Поэт и переводчик Т. Л. Щепкина-Куперник несколько лет снимала дачу по соседству в Болшеве и часто навещала Дурылина. Они частенько обменивались шуточными стихами. Одно из них начиналось так: «Какой Вы „болшевский отшельник“…» при непрерывных звонках и ежедневных посетителях. Но не зря Дурылина называли отшельником. Несмотря на обилие гостей, активную творческую жизнь, частые выезды на чтение лекций и докладов, он в Болшеве вёл достаточно замкнутую жизнь. Не стремился к публичности, не уклонялся от участия в социальных мероприятиях, был очень осторожен в отношениях с духовно не близкими личностями.

Вот что может показаться странным: Дурылин на протяжении всей жизни в письмах духовно близким людям нередко жалуется на одиночество. В 1913 году А. П. Печковский пишет ему то, что можно было бы сказать и в 1950-е годы: «Я убеждён, что Вы преувеличиваете своё одиночество. <…> Вы слишком живой человек, чтобы Вам грозила опасность одиночества»[457]. А вот Татьяна Андреевна Сидорова (Буткевич), хорошо знавшая Сергея Николаевича, поняла причину этого его состояния. Разбирая его юношеские письма, она замечает: «Неудовлетворённость, тоска, стремление вырваться из каких-то оков, искание больших ценностей в жизни, по-видимому, уже с этих юных лет были постоянными спутниками внутренней жизни Сергея Николаевича»[458].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.