XXXVII. Прощание

XXXVII. Прощание

После многих месяцев перерыва я вновь открыла тетрадь своих воспоминаний и постаралась перечитать их как можно более внимательно. Сделала я это без особого энтузиазма, даже с некоторым сомнением, хотя до сих пор не могу себе объяснить, чем оно вызвано. В душе я, как ни странно, испытывала грусть и даже некоторое смущение.

Просматривая ворох статей, писем, телеграмм и заметок, я подумала, что многое здесь наверняка небезынтересно для публики. Той самой публики, которая любила слушать мое пение, но совсем не знала другую сторону моей жизни — жизни женщины, испытавшей не только радости, но и страдания, порой работавшей сверх всяких сил и отказавшейся на долгие годы от тепла самых сокровенных привязанностей, нередко одинокой в целом мире.

После ухода из драматического театра во мне зрело желание окончательно бросить сцену. И вот, дав серию концертов старинной музыки, я внезапно прервала свои выступления, почувствовав, что мне придется снова скитаться, бороться с трудностями и приносить неизбежные жертвы.

Как раз во время моего последнего турне мне попала в руки книга воспоминаний Марии Лабия, и я помню, как меня поразили ее грустные страницы, где Лабия горько оплакивала свое прошлое — отречение от сцены было для нее глубочайшей трагедией.

Нет-нет! Я покинула оперную сцену с иным чувством. Решив навсегда расстаться с артистической карьерой, я действительно испытала какое-то облегчение. Первое время я наслаждалась заслуженным отдыхом и без сожаления отказалась от предложений дать несколько прощальных концертов, что так нравилось Нелли Мельба, когда она уходила со сцены.

Время от времени я все же вспоминаю с легким сожалением о карьере драматической актрисы, которая стала моим вторым призванием, и особенно о своем любимом венецианском театре.

Но мой отдых продолжался недолго.

Хотя я совсем не собиралась стать вокальным педагогом, у меня не было недостатка в предложениях поделиться с молодыми певцами своим богатым опытом. Зная, насколько ответственна и трудна педагогическая деятельность, я не имела никакого желания заниматься ею. Но наступил все же момент, когда мне пришлось сдаться. Получилось это совсем неожиданно, а «свахой» стала моя невестка Рина. Она еще в Милане много раз говорила о желании импрессарио Минольфи показать мне одну молодую американскую певицу. Помнится, я познакомилась с ней в кафе — это была Долорес Вильсон.

К моему столику подошла девушка и, волнуясь, голосом, в котором звучало глубокое восхищение, сказала, что три месяца ждала этой радостной встречи. Ее беспредельный энтузиазм тронул меня. В ней было много упорства, веры и надежды научиться у меня искусству пения. При следующей встрече я прослушала ее, отметив несовершенство техники и недостатки дикции. Долорес поняла, что понадобится огромная работа, чтобы приобрести все качества, необходимые для первоклассной певицы. Она занималась с большой любовью, и я учила ее с не меньшей. В результате она достигла такого совершенства, что впоследствии выступала с большим и заслуженным успехом в Италии и «Метрополитен-опере» в Нью-Йорке.

Примером настойчивости и целеустремленности была и другая моя ученица — колоратурное сопрано Жанна Д’Анжело. Ее голос тоже имел много недостатков, но после нескольких лет напряженной работы она развила свою технику и достигла такого мастерства, что о ней заговорили как о певице с превосходной школой. Она также выступала в лучших театрах мира. Но я не стану перечислять всех учеников, которые в течение этого десятилетия доверились моему опыту. Здесь были уроженцы разных стран: Америки, Франции, Испании, Германии, Японии, Болгарии. Хотелось все же особо упомянуть о басе Франко Вентрилье, которого ждет блистательная карьера.

Чтобы быть поближе к дочери, которая в 1951 году вышла замуж в Риме, я переехала в столицу и поселилась в прелестном районе Париоли.

Прощай, желанный отдых! Рим поглотил целиком все мое время. Только на несколько летних месяцев я удирала на виллу в Барбизанелло.

Кроме многочисленных уроков я была по горло занята самыми разнообразными делами: концерты, спектакли, приемы, комиссии, неизбежные светские обязанности и, наконец, время от времени путешествия за границу.

Хочу коротко рассказать о моей поездке в Россию. Осенью 1956 года советский посол в Риме Богомолов, человек исключительного обаяния, очень симпатичный, большой ценитель искусства, передал мне приглашение от имени своего правительства.

Но речь шла не просто о приятном путешествии — и в России мне предстояло заниматься вопросами пения, особенно в области итальянской музыки. Прежде чем принять это любезное приглашение, я посоветовалась с несколькими политическими деятелями Италии. Я была в дружбе с министром Сарагатом и его женой — удивительно милой синьорой Джузеппиной, на редкость доброй и обаятельной женщиной. Я рассказала о приглашении Сарагату, и он без колебания сказал:

— Поезжайте непременно, поезжайте, дорогая Тоти. Все, что может способствовать улучшению отношений между двумя мирами, противостоящими друг другу в наше тревожное время, должно быть сделано. Искусство и культура могут помочь взаимопониманию гораздо лучше всякой политики.

Решив принять предложение Советского правительства, я выехала в конце сентября в сопровождении одной из моих учениц — очень милой и преданной мне Марии Эйра. Родом она была из Финляндии, но вышла замуж и поселилась в Риме.

Выбирая между самолетом и поездом, мы, конечно, решили ехать поездом.

Уже в Вене со стороны советского посольства ко мне было проявлено максимум внимания. Такая же любезность ждала меня в Варшаве. На границе в Брест-Литовске, когда я, так сказать, попала в руки к рачительным работникам «Интуриста», я не могла не заметить многих перемен с момента моей первой поездки двадцатипятилетней давности в пору путешествия с мужем по Дальнему Востоку. Сколько воды утекло с тех времен, времен холодных, как лед, отношений между нашими странами!

Теперь это совсем другой мир! Никакой враждебной недоверчивости, притеснения, недружелюбия, боязни, наоборот — подлинная заботливость, порядок, искренняя сердечность.

После трехдневного путешествия в поезде, где наши спутники, почти все до одного советские граждане, оказывали нам всевозможные знаки внимания, дарили сувениры — словом, были крайне предупредительны, мы прибыли в Брест.

Все пограничные операции были выполнены без малейшей заминки. По счастливой случайности я встретила в «Интуристе» служащего, который увлекался пением и мечтал стать тенором. Его учительница пения жила в нескольких километрах от границы и ждала только знака, чтобы прийти приветствовать меня. Какая искренняя и простодушная влюбленность в искусство!

Покончив с необходимыми формальностями, мы вернулись в купе, а затем направились в вагон-ресторан. Все места были заняты, но два оставили специально для нас. Пассажиры ждали нашего прихода, чтобы приступить к еде. Икра, русский салат во всех видах (который называли почему-то «салат по-итальянски»), вкусный борщ, фаршированная рыба и другие весьма вкусные яства. Словом, это был прекрасный банкет, обильно уснащенный вином и пышными тостами. Оживленные беседы, дружеские пожелания и бесконечные объятия. Обо всем и не расскажешь.

По радио звучали русские песни.

В Москву мы прибыли 1 октября в полдень. С удивлением я увидела, что к вагону приближается небольшая толпа — преподаватели пения из консерватории; их было человек двадцать, и каждый держал в руке большой букет цветов. Эти люди, в прошлом знаменитые певцы, были намного старше меня. Встреча тронула меня до слез!

Встретить меня пришли также многие певцы, музыканты, писатели и директор консерватории профессор Свешников.

Мне представили мою переводчицу. Встречу на вокзале снимали операторы телевидения. Я поняла, что мой визит был большим событием для музыкальных кругов столицы.

Мы разместились в грандиозном отеле, где нам предоставили номер-люкс с гостиной, телевизором и радио. На следующее утро я нанесла первый визит в консерваторию.

В актовом зале, стоя вокруг огромного стола, собрались все известные преподаватели пения.

Профессор Свешников сказал:

— Мы рады видеть здесь Тоти Даль Монте. Мы хотим услышать от нее не комплименты, а истинное мнение о нашей школе и нашем методе преподавания.

Я похолодела от таких слов, возлагавших на меня огромную, непосильную задачу.

Однако мне удалось овладеть собой и выразить свое восхищение увиденным. Я торжественно пообещала передать все свое искусство и опыт певицы студентам консерватории, что я и делала каждый раз, когда меня приглашали послушать студентов; различные классы прослушивались в большом зале, и затем преподаватели просили меня откровенно высказать свои замечания о всех недостатках.

Приходилось иногда напоминать абсолютные правила классической школы, такие, как свободный подбородок, легкая и глубокая эмиссия дыхания, глубокое носовое дыхание с опусканием диафрагмы ниже реберной дуги, а не брюшное, присущее в последние годы многим певцам; отчетливое произношение, поднятие мягкого нёба, мягкие губы, легированный и свободный вокализ.

Все это — техническая сторона вокального искусства. Что же касается исполнительного мастерства, тут я вспомнила о своих учителях Барбаре Маркизио и Тосканини, стараясь передать подлинное искусство, вдохновение и классическую манеру исполнения, которые они вложили в мою душу. Я видела, как широко раскрытые, внимательные глаза учащихся загорались, светились доверием, огромным желанием понять меня и петь так, как я советовала.

Однажды меня пригласили в Большой театр, где я была встречена бурными аплодисментами. Пришлось подняться на кафедру и провести настоящую лекцию о моем методе пения и об исполнительском искусстве наших великих мастеров сцены.

Нужно было видеть, с каким огромным вниманием слушали меня!

Затем многие подошли ко мне с просьбой дать им личные советы. Таким образом получилось, что я стала другом всех учеников и учителей. Я уверена, что оставила о себе самую добрую память.

Меня пригласили также выступить по телевидению. Я с жаром рассказывала о нашей Италии, о величии итальянской оперы, о высоком художественном уровне лучших итальянских театров и в конце концов сказала, что пришла в восхищение от той огромной любви к музыке, которую наблюдала в Москве. Я исполнила также несколько итальянских песен. А позже в Доме ученых был организован мой концерт, на котором присутствовали видные деятели культуры и искусства.

Чувствуя большую ответственность, так как уже много лет мне не приходилось петь, я приступила к ежедневным упражнениям с усердием школьницы. Мои вокальные возможности, конечно, были уже не те, что прежде, однако мне удалось подготовить серьезную программу из оперных отрывков, классических и народных песен многих стран. Таким образом, мне удалось продемонстрировать еще раз свою школу и ту музыкальность, которая всегда была моим отличительным свойством.

Зал был переполнен, и сотни людей у входа тщетно пытались достать билеты. Здесь собрались все артисты Большого театра, известные и неизвестные, принимавшие меня с неподдельным восторгом. Я спела на «бис» бесчисленное количество вещей, а по окончании концерта взволнованная публика буквально наводнила сцену. Все обнимали меня и горячо поздравляли.

И все-таки во время концерта я с тоской вспоминала о своем выступлении в Москве в 1931 году. Если бы сейчас, перед столь великолепной аудиторией, я могла вновь выступить в полную силу моих тогдашних возможностей!

Многое я могла бы рассказать о встречах, которых у меня было немало за месяц моего пребывания в Москве и Ленинграде.

Остановлюсь лишь на поездке в знаменитый Загорский монастырь, расположенный в двух часах езды от Москвы.

В монастыре находится несколько царских гробниц.

Древний и величественный, он навевает мысли о временах «Бориса Годунова» и «Хованщины» Мусоргского. Священники и настоятель монастыря показали мне монументальные галереи и очень красивые церкви.

Настоятель монастыря, средних лет, благообразного вида священник, был весьма учтив со мной и моими спутниками (меня сопровождали Мария Эйра, тенор из Большого театра, одна моя советская приятельница и переводчица). Настоятель извинился, что не умеет говорить по-итальянски, однако оказалось, что он прекрасно владеет английским языком и немного французским, и это позволило нам объясняться вполне свободно.

Он слышал пластинки с моими записями и весьма обрадовался, когда узнал о моих глубоких религиозных убеждениях; я рассказала также, что посетила католическую церковь в Москве и слушала мессу. Тогда настоятель монастыря сдержанно заметил, что господь бог не забыт и на «святой Руси».

Посещение монастыря заняло все утро. Примерно в час дня нас пригласили в трапезную, где был подан обед.

Пока рассаживались за богато сервированный стол с дорогой керамикой, настоятель предупредил меня, что обед будет очень скромным.

— Мы не пьем вино и не едим мясо, — сказал он. — Мы можем предложить вам лишь то, что имеется в монастыре: рыбу, овощи, сыр, сладости.

Однако обед превзошел все мои ожидания. Многочисленные блюда были приготовлены очень вкусно, даже изысканно. Если бы я поддалась своей слабости гурмана, меня отвезли бы в больницу с заворотом кишок, особенно если учесть обилие икры различных сортов, к которой я всегда была неравнодушна.

Дни моего пребывания в России пролетели очень быстро.

Ленинградом я буквально была очарована. Это прекрасный город, живущий богатой культурной жизнью.

Расставание было очень теплым, сердечным и трогательным. Конечно же, я обещала приехать еще раз.

На этом я заканчиваю воспоминания о прошлом. Я хотела бы рассказать о моих недавних поездках по Италии и за границу, об участии в учебных и экзаменационных комиссиях, в национальных и международных конкурсах, о преподавании, выступлениях по телевидению и других видах моей довольно обширной деятельности.

Дань, которую я продолжаю платить за свою популярность, все еще значительна и подчас даже тяжела.

Откровенно говоря, я еще не насладилась полностью столь желанным отдыхом, ради которого десять лет назад приняла решение оставить сцену.

Однако «сладостное безделье» не мой удел. И так как, благодарение богу, на здоровье я не жалуюсь, меня не тяготят ни работа, ни занятость, ни бесконечные дела, ни поездки. Наоборот, они отвлекают меня от грустных раздумий.

К тому же я чувствую себя полезной и нужной моей дочери, которая с успехом возобновила свою артистическую деятельность, и моим любимым внукам — Массимо и Антонелле. Именно благодаря им не иссякает моя жажда деятельности, и я все более убеждаюсь, что вечное горение, а не унылый покой позволяет человеку полнее ощутить радость жизни.

В свободные часы я слушаю оперную и симфоническую музыку, находя при этом верного товарища в лице моей дочери. Когда в «Фениче» или «Ла Скала» нет интересных спектаклей или концертов, мы прибегаем к нашей фонотеке.

Да, симфоническая музыка заставляет забыть все тревоги и огорчения, она воскрешает во мне глубокие чувства. Оперная музыка действует на меня, пожалуй, чуть слабее, но она пробуждает во мне волну печальных, горьких воспоминаний. Когда я слушаю великолепные голоса Пертиле, Джильи, Шаляпина, Де Муро и других артистов, которых уже нет, в памяти мгновенно оживают эпизоды прошлого, наполняя сердце тоской и какой-то растерянностью.

И предо мной молниеносно, словно кадры кино, проносятся годы моей артистической жизни с ее скитаниями по разным странам, блистательными успехами, неизбежными разочарованиями, радостными волнениями, внезапными горестями и тяжким трудом. Я как бы вижу себя со стороны: подпрыгивая на каждом шагу, маленькая девочка с пачкой нот под мышкой садится на паром и отправляется в Мира, где ее ждет великая актриса Барбара Маркизио.

И вот уже невысокого роста, полненькая подвижная девушка, готовая воспользоваться первым представившимся случаем, вчерашняя провинциалка по имени Антониетта Менегель, с трепетом и жадным любопытством переступает порог «Ла Скала». Ее счастью нет предела, когда она узнает, что будет петь Белоснежку на сцене прославленного театра.

Вижу, как маленькая женщина, очень живая и резвая, которая теперь уже зовется Тоти Даль Монте, смело требует у маститого Масканьи дать ей партию Лолы. Вот она в страхе ежится под градом упреков великого Тосканини и радуется потом его отеческим замечаниям.

Вижу теперь уже знаменитую певицу, с триумфом выступавшую в театрах Европы, Америки, Австралии, Китая, Японии, Гавайских островов, Новой Зеландии…

Боже мой, какой путь я проделала то в бедных деревянных сандалиях Лодолетты, то в оригинальной обуви Чио-Чио-Сан, то в туфельках Амины, то в башмачках Розины, Джильды, Лючии, Виолетты, Линды и многих других лирических, трагических, любящих, несчастных, охваченных радостью или скорбью героинь!

На закате, когда сгущаются тени над моим садом в Барбизанелло, я закрываю глаза, сказочные видения улетучиваются как дым, но я не испытываю печали. Я дожила до того возраста, что приносит опыт и мудрое отношение к жизни, которые позволяют мне по-прежнему чувствовать себя бодрой и деятельной. Быть может, эта умиротворенность и является лучшей наградой за все, что я сделала.

И если я сейчас не испытываю горьких сожалений, способна еще радоваться и быть благодарной за сердечную доброту, которой меня окружают, я вижу в этом благостную руку судьбы.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.