Заграница (Воспоминания Г. В. Алексеева)

Заграница

(Воспоминания Г. В. Алексеева)

Имя Глеба Васильевича Алексеева мало известно в широких читательских кругах. А между тем это был один из популярных писателей 20-30-х годов уходящего века. Произведения его публиковались в лучших советских журналах и альманахах: «Красной нови», «Недрах», «Новом мире», «Московских мастерах», «Октябре», «Прожекторе», издавались на немецком, английском, японском и шведском языках.

Глеб Алексеев печатался в книгоиздательстве «Круг», возглавляемом А. К. Воронским. Среди его друзей – Артем Веселый и Михаил Зощенко, Юрий Олеша и Федор Панферов, Борис Пильняк и Иван Соколов-Микитов, Алексей Толстой и Виктор Шкловский.

В ЦГАЛИ СССР хранится альбом Г. Алексеева с автографами замечательных писателей, тех, кого мы теперь называем классиками советской литературы. Давайте перелистаем страницы этого альбома (ф. 2524, оп. 1, ед. хр. 94).

Вот ироничная запись Исаака Бабеля: «Толкуй мне про жидов… Я жидов получше вашего знаю… Москва. 7/I. 30» (там же, л. 5).

Дальше читаем размышления Михаила Зощенко: «Жизнь не удалась! Вот дожил до 33-х лет. Что самое главное в жизни? Самое главное в жизни, я полагаю, иметь побольше всяких желаний.

В таком случае жизнь мне не удалась – так же, как и тебе, надо думать, дорогой друг Глеб Васильевич. 8 мая 29 г», (там же, л. 8).

В «разговор» вступает Юрий Олеша: «Дорогой Глеб Алексеев, вот Мих. Мих. Зощенко пишет на предыдущей странице, что „не удалась жизнь“. Черт его знает, может, и не удалась. А может, это просто литературщина – говорить о жизни, которая не удалась. Неважно. Будем делать литературу, Глеб Васильевич! Крепко приветствую тебя и жму лапу. Май, 29 г.» (там же, л. 9).

А через несколько страниц – шутливая жалоба Алексея Толстого: «Обедать-то мы обедали в этом доме и даже очень неплохо и с изрядным шумством, но в карты в этом доме не играйте. Один из несчастных. 20 фев. 1930» (там же, л. 12).

В январе 1934 года в альбоме делает запись Артем Веселый: «Глебу. Да гремит и сверкает перо твое, как меч в руках правоверного всадника!» (там же, л. 67).

Находим здесь обращение и Ив. Соколова-Микитова: «Дорогой Глеб Васильевич! С большим удовольствием вспоминаю встречи наши, „проводы“ в Берлине. – Давние дела!.. 4 авг. 1936. Москва» (там же, л. 80).

Хотелось бы обратить внимание читателя на то, что сам факт общения Г. В. Алексеева с этими людьми знаменателен и говорит о многом. Дом его был своего рода литературным салоном.

Глеб Алексеев – человек яркой и драматичной судьбы, завершившейся трагически. Как же складывалась его жизнь?

Родился писатель 6 июня 1892 года, в Москве, в семье народного учителя Василия Дмитриевича Алексеева. Мать, Варвара Архиповна Иванова, была женщиной музыкально одаренной, чуткой души. Именно она поддерживала сына в его робких литературных начинаниях.

Учеба в I московской гимназии, в отроческие годы – знакомство с большой литературой: Бальзак, Толстой, знаменитый, уже получивший Пушкинскую премию Академии наук, Бунин.

7 июня 1909 года в газете «Копейка» был напечатан его первый рассказ. После окончания гимназии Алексеев уходит вольноопределяющимся в царскую армию, начинаются солдатские будни. Служит в Твери, одновременно (с 1910 г.) сотрудничает в «Тверской газете». Пишет фельетоны, обличая произвол местных властей.

В «Автобиографических заметках» Г. В. Алексеева упоминается «губернатор фон Бюнтинг, публично пригрозивший высечь на Соборной площади за резвость пера» (ф. 2524, оп. 1, ед. хр. 61, л. 6). Затем – работа в нижегородской газете «Волгарь». В это время приходит увлечение русским фольклором, античными авторами. В 1912 году Алексеев становится помощником редактора провинциального отдела газеты «Русское слово» (под руководством В. М. Дорошевича), учится в Московском университете (см.: Писатели: Автобиографии и портреты современных русских прозаиков. / Под ред. Вл. Лидина. 2-е изд., доп. и испр. М.: Современные проблемы, 1928. С. 15).

1 августа 1914 года Россия оказалась втянутой в водоворот мировой войны. «С газетой было покончено сразу. В 1914 году, 22-х лет отроду, с чемоданом, в который мать уложила две пары белья и свои слезы, а я Пушкина и Бунина, вышел я в войну, в бездомовье, в мир, в кровь – свою и чужую, чтобы вернуться десять лет спустя […]. За эти десять лет – прожито десять жизней […]» (ф. 2524, оп. 1, ед. хр. 61, л. 7).

В своей «Автобиографии» Глеб Алексеев рассказывает о том, как, «заглушая криком смертный страх, бежал в атаку на австрийские окопы» (Писатели. С. 15), воевал в Галиции и Румынии, мотался по тылам России, бился на Украине.

Дважды раненный, он возвращается из госпиталя на фронт. Уходит из пехоты в авиационный отряд. Летал на старых «моранах» – аэропланах, поставляемых союзнической Францией. Однажды его самолет рассыпался в воздухе… Лишь чудом можно объяснить невероятное спасение летчика, получившего тяжелейшие травмы черепа.

Вспоминая о военном времени, Глеб Алексеев напишет: «Война […] в двадцать четыре года осыпала голову сединой, научила мерить пространства самолетом и еще – жадному чтению, но осмыслить океана крови, пошедшего на землю, не смог – даже Пушкин стал лишним грузом в чемодане» (ф. 2524, оп. 1, ед. хр. 61, л. 7).

Революция и гражданская воина застали Алексеева на Украине. В декабре 1919 года он, заболевший сыпным тифом, вместе с первой женой, Л. И. Кравченко, покидает Россию на английском пароходе, уходившем из Новороссийска, в числе многих эмигрантов, спасавшихся от наступления красных войск. Позднее, в «Автобиографии» Глеб Алексеев так объяснит причины, побудившие его сделать этот шаг: «В 1918 году революция перекатывала через Украину десятки властей одну за другой, и в смене гетманов, атаманов, декретов, денежных знаков и понятий, которые, будучи честными при одной власти, оказывались преступными при другой, я потерял веру, что жизнь когда-нибудь вообще может войти в мирные берега, и не противился бешеной волне беженства, охватившей юг России» (Писатели. С. 16).

Начинаются долгие скитания по дорогам европейского континента. В Афинах он работает гидом в Акрополе. Через некоторое время с греческой шаландой прибывает из Турции его жена.

Вскоре Глеб Алексеев отправился с женой в Венгрию, где попытался организовать рыболовецкую артель. Неудача постигла его в этом предприятии – «дунайская селедка плохо шла в русские сети» (там же, с. 17). Затем он перебирается в Югославию, здесь работает чистильщиком сапог; в городах Хорватии, Сербии, Баната, Боснии и Герцеговины читает лекции о Пушкине. В поисках заработка Алексеев очутился на итальянском пароходе «Бриони», побывал в портах Африки и Малой Азии. Из его «Автобиографии» узнаем, что он едва не погиб в городе Задаре, где его приняли за далматского шпиона, когда он осматривал дворец римского императора Диоклетиана.

В Триесте Алексеев без документов бежит с корабля и… попадает к итальянским фашистам. Лишь благодаря спасительной помощи Т. Г. Галушкиной, русской эмигрантки, бывшей монахини феодосийского монастыря, он переправляется в Далмацию. Арендует там заброшенные виноградники, выращивает дыни, выпекает шведский хлеб. Становится, наконец, довольно состоятельным человеком.

Живя в Югославии, Алексеев слушал лекции в Загребском университете и, вероятно, тогда же начал заниматься переводом. Переводил хорватского поэта Ивана Гундулича (1589–1638), сербских прозаиков Лаза Лазаревича (1851–1890) и Янко Веселиновича (1862–1905), писателей Украины: Михаила Коцюбинского (1864–1913), Ивана Франко (1856–1916), Василия Стефаника (1871–1936) и других. Некоторые из этих переводов были изданы в Германии, куда Алексеев приехал в 1921 году. «В те дни, из удушающего запаха магнолий, маслин и роз, меня тянуло к снегу, на север, в Берлин, куда долетали русские ветры», – так писатель объяснит потом свой уход из недавно созданного благополучия (там же, с. 18).

Сначала он едет в Белград, затем в Вену, где теряется от присутствия в городских кафе многочисленных украинских «правительств».

Из Вены переезжает в Берлин.

В начале 20-х годов в Берлине существовало несколько десятков русских издательств. Глеб Алексеев организует «Книгоиздательство писателей в Берлине», которое одним из первых стало печатать советских авторов: Бориса Пильняка, Константина Федина, Владимира Лидина, Сергея Есенина, Всеволода Иванова и др.

Алексеев знакомится с Максимом Горьким, Иваном Соколовым-Микитовым, Сашей Черным, Андреем Белым, Алексеем Толстым, Аркадием Аверченко, Алексеем Ремизовым. Учится в Берлинском университете, читает Гете, Даля, Афанасьева, обращается к былинам, «Слову о полку Игореве», изучает труды Маркса и Ленина.

В Берлине выходят его первые произведения: «Мертвый бег. Повесть зарубежных лет» (1923), сборник рассказов «Живая тупь» (1922), «Живые встречи» (1923), где даны литературные портреты И. Бунина, А. Белого, С. Есенина и других, сборник «Деревня в русской поэзии» (1922), сказки «Бабьи посиделки» (1923).

В архиве Глеба Алексеева есть фотография Аркадия Аверченко с дарственной надписью от 23 октября 1922 года, которая в шутливой форме отражает настроения многих русских эмигрантов: «От несчастного, сбитого с толку, затерянного в Берлинской пучине, не знающего ихняго языка – чужестранца Аркадия Аверченко – Глебу Алексееву на память об этом тяжелом событии…» (ф. 2524, оп. 1, ед. хр. 105). Знакомство с М. Горьким, Б. Пильняком утвердило Алексеева в решении возвратиться на Родину.

С 7 ноября 1923 года Глеб Алексеев – в Москве. Он активно включается в литературную жизнь столицы. Много печатается. Госиздат в этом же году переиздает его книгу «Мертвый бег» – повествование о жизни белой эмиграции в одном из беженских лагерей под Берлином. Писатель рисует горькие будни тех, кто был выброшен революционной бурей на чужой, неуютный берег. С первых же страниц мы погружаемся в страшный быт изломанных судьбой людей, где на всем – печать обреченности. Сострадание вызывают духовно гибнущие герои, один из которых отзывается на смерть ребенка словами, передающими весь трагизм ситуации: «В нашем положении детей заводить – по меньшей мере подло…» (Алексеев Г. В. Мертвый бег. Повесть зарубежных лет. М.; Пг., 1923. С. 64).

Анализ произведений Глеба Алексеева требует отдельной статьи, поэтому ограничимся лишь краткой характеристикой написанного им.

В 1926–1928 годах выходят в свет сборники повестей и рассказов писателя: «Горькое яблоко», «Дунькино счастье», «Свет трех окон» и др. О рассказе «Иные глаза» Горький писал в письме от 12 января 1927 года, присланном Алексееву из Сорренто: «Рассказ написан очень хорошо, убедительно […]. Можно даже сказать, что Ваш Евсей более человекоподобен, чем, например, „Мужики“ Чехова или Подъячева» (ф. 2524, оп. 1, ед. хр. 76, л. 1). Горькому импонирует правдивость Алексеева в изображении мужика: «Как всякая правда – художественная правда жестка, она даже более жестка, чем всякая иная. Это так и следует» (там же).

Издаются крупные произведения Алексеева: роман «Тени стоящего впереди» (1928), повесть «Шуба» (1928) (особенно подвергшиеся нападкам рапповской критики), «Жилой дом» (1926) и другие, в которых давались картины разрушения старого быта и становления нового сознания в русских городах и деревнях, раскрывалась психология человека в изменившихся социальных условиях.

Глеб Алексеев работал и в жанре очерка. Он много ездил по стране: побывал в Киргизии, на Алтае, Урале. Нередко сам принимал участие в работе тех, о ком писал. А. М. Горький в статье «О литературе» относит Алексеева к группе талантливых очеркистов, которые «придают очерку формы „высокого искусства“» (Горький А. М. Собр. соч.: В 30 т. М., 1953. Т. 25. С. 256).

В периодике тех лет появлялись и такие отзывы, в которых указывалось, что Алексеев пытается «под флагом очерка протащить свои чуждые и враждебные пролетариату взгляды» (ф. 2524, оп. 1, ед. хр. 100, л. 54).

Как результат поездки в Бобрики (ныне город Новомосковск) появляется роман «Роза ветров» (1930–1933) о строительстве коксохимического комбината.

Известны работы Г. В. Алексеева и в драматургическом жанре: пьесы «Макинтош», «Удар в степь», «Утро на Онеге», «Наследство героя» (по роману «Тени стоящего впереди»). По словам писателя, инсценировать этот роман для своего театра ему предложил А. Я. Таиров (см. письмо Г. В. Алексеева А. Д. Попову от 16 марта 1928 г. Ф. 2417, оп. 1, ед. хр. 495).

В 1933 году Алексеев с бригадой писателей по поручению Оргкомитета ССП отправляется на север «для участия в работах по реорганизации лит[ературного] движения, проводить краевой пленум и областной съезд писателей Севера» (ф. 2524, оп. 1, ед. хр. 65).

Там вместе с Артемом Веселым и Иваном Молчановым он занимается сбором и изучением фольклора северных народностей: ненцев и коми.

В мае 1934 года Г. В. Алексеев был принят в члены Союза советских писателей.

В своих «Автобиографических заметках» он отмечал: «Написанное мною за эти годы пусть само ответствует о моих поисках, провалах и достижениях. Три материка земного шара, десятилетние скитания и ранние седины выучили меня честному отношению к слову – вот почему никогда ни в каких литературных группах, сообществах и конкубинатах не состоял и впредь состоять не намерен: за написанное мною ответствовать (а при наличии группировок придется и впредь только ответствовать) предпочитаю один» (там же, ед. хр. 61, л. 10).

С конца 20-х и в 30-е годы его творчество все чаще получает лишь негативную оценку. Строки из его письма Л. М. Кагановичу от 21 апреля 1934 года раскрывают ту обстановку, в которой приходилось работать писателю: «…за все 11 лет работы в Советском Союзе […] я каждый день думал, что надо сложить перо, иначе его все равно вырвут группировки, любимой и испытанной мишенью которых я за все это время был.

Меня били наотмашь […], били за то, что я посмел догадаться, и били за то, что догадаться не посмел, меня обвиняли последовательно то в правом, то в левом уклоне […] за то, что посмел поставить проблему, а разрешить не посмел […]. „Шубу“, о которой покойный Фриче писал, что она сигнализует[1] советской общественности тип нэпмана, рапповская критика била за то, что я посмел дать образ нового кулака, и его мысли привязала мне как автору […]. Я мог бы привести примеры нечестной критики, когда выписки из моего текста коверкались нарочито с тем, чтобы в неточном этом тексте меня обвинить. А когда не за что было бить, мои произведения замалчивались или просто не пропускались, и тогда никак нельзя было отыскать причины, почему они не пропущены. Так не были пропущены мои пьесы: „Шуба“, принятая к постановке художественным руководством МХТа, „Наследство героя“ в театре Революции» (ф. 2524, оп. 1, ед. хр. 66, л. 1).

Весной 1938 года писатель был арестован по ложному обвинению. Он проходил по одному «делу» с арестованными 28 октября 1937 года Борисом Пильняком и Артемом Веселым. Дата смерти Г. В. Алексеева, указанная в справке о реабилитации от 1956 года – 1943 год, – по-видимому, является фальсифицированной. В издании «Архив А. М. Горького» (Т. 10. Горький и советская печать. Кн. 2. М., 1965. С. 386) годом смерти Алексеева назван 1938.

В 1961 году в издательстве «Советский писатель» были вновь изданы роман Алексеева «Роза ветров» и отдельные рассказы. В 1976 году это издание повторилось.

Без имени Глеба Васильевича Алексеева история советской литературы выглядит неполно, творчество писателя – одна из интересных ее страниц. В книгах Алексеева живо наше прошлое, оно волнует и вызывает неослабный интерес, потому что неразрывна нить, незримо связующая дни ушедшие и настоящие.

Публикация представляет написанные в Берлине воспоминания Глеба Алексеева о встречах с писателями русского зарубежья. Эти воспоминания составляют лишь часть мемуарных записок Г. Алексеева. Здесь же (ф. 2524, оп. 1, ед. хр. 60) хранятся воспоминания о В. К. Винниченко, В. И. Немировиче-Данченко, А. М. Дроздове и других, оставшиеся за пределами публикации.

Г. Алексеев писал редактору выходившего в Берлине журнала «Новая русская книга» А. С. Ященко 8 февраля 1921 года: «Позвольте настоящим предложить Вам для напечатания в Вашем уважаемом журнале четыре очерка под общим названием „Живые встречи“ (Ив. Бунин, Д. Ратгауз, Б. Лазаревский и Анатолий Каменский). О сущности их позволю себе сказать несколько слов. При написании их мною руководило желание отразить русского писателя в свете революции, дать его духовный облик сейчас на виду у событий в России и дать, наконец, факты, которые не могли не отразиться и отразились на духовном облике того или другого писателя […]. Вторая группа, работу над которой я теперь заканчиваю, заключает в себе: Ев. Чирикова, Ив. Наживина, Вл. Лодыженского и Г. Вильяма. Затем я предполагаю работать над М. Волошиным, Сергеевым-Ценским, И. Эренбургом и В. Брюсовым и т. д.» (Русский Берлин 1921–1923: По материалам архива Б. И. Николаевского в Гуверовском институте. Париж, 1983. С. 96). «Живые встречи» в «Новой русской книге» опубликованы не были. Отдельной книгой «Живые встречи», включавшие портреты А. Ремизова, А. Н. Толстого, И. Бунина, А. Каменского, В. Дорошевича, Б. Лазаревского, И. Наживина, А. Белого и С. Есенина, написанные в Берлине, вышли в начале 1923 года в серии «Книга для всех» берлинского издательства «Мысль». Часть очерков, как видим, так и осталась неизданной и сохранилась в архиве Алексеева.

Публикуемые отрывки предварены краткими биографическими сведениями о писателях. Печатается также очерк Б. Пильняка «Заграница», написанный после возвращения писателя из Берлина. Пильняк писал А. С. Ященко в Берлин 25 апреля 1922 года[2]: «В Коломне же я написал очерко-рассказо-статью „Заграница“, пойдет она в № 1 нашего (Зайцев, Новиков, Замятин, Чулков, Пастернак, Серапионы, я) ежемесячника „Узел“ […]: в этой рассказо-статье прописано все, что подобает, про всех» (Русский Берлин 1921–1923. С. 192). Однако издание журнала «Узел» (где предполагалось также участие А. А. Ахматовой, А. Белого, М. О. Гершензона, Л. П. Гроссмана, В. Ф. Ходасевича, С. В. Шервинского и др., как было сказано в анонсе «Новой русской книги» – 1922. № 5. С. 48) не было осуществлено. «Заграница» осталась ненапечатанной.

При публикации текстов неверные написания географических названий и явные опечатки исправлены без оговорок.

Итак, перед нами портреты Е. Чирикова, С. Черного, И. Соколова-Микитова и Б. Пильняка, какими их видел Г. В. Алексеев.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.