1945 год

1945 год

31.12.44–1.01.45.

Вот и Новый год. Что-то принесет он мне, нам. Я встретил его с сухим бокалом, но я все же совершенно пьян. Пьян от поцелуя, горячих объятий, от любви. Я никогда не забуду эту новогоднюю ночь. Только слишком быстро пролетели минуты счастья. Ведь светлое и хорошее всегда быстро проходит. Сейчас я один. Все наши где-то празднуют и гуляют. Капитан Юдаков уже несколько дней на передовой. Тихо. У меня еще кружится голова, хотя сегодня я не выпил ни капли вина. Да, если суждено быть пьяным, то лучше от любви, чем от водки.

Друзья, да здравствует счастье,

Пусть жизнь его только лишь миг,

Но мудрости в счастье больше,

Чем в тысячах толстых книг!

А теперь бы мне хотелось побывать дома, в Москве. Представляю себя сидящим в своей комнате за письменным столом. Если бы это случилось! На днях мы уезжаем на фронт. Скорей бы уж кончилась эта война! Неужели и сорок пятый год не принесет нам окончательной победы? Даже страшно подумать. Но победа должна прийти, слишком долго мы ее ждали, слишком дорогой ценой обошлась она нам.

Сейчас я поднимаю свой первый налитый вином бокал и произношу свой первый тост: «За скорейшее возвращение домой, за дружбу, любовь и счастье! За то, чтобы наступивший год был для меня счастливым! За мою судьбу!». И наш традиционный школьный тост «За прогресс!».

                                    Моей любимой

                 Новогоднее

Подплывает к порогу снежный разлив,

За калиткой сугробы метет норд-ост…

Неужели сегодня за наш разрыв

Мы поднимем свой новогодний тост?

Неужели наша любовь, как сон,

Промелькнет бесследно в потоке дней,

Проскользнет по жизни, как луч косой,

Затерявшись где-то на самом дне?

В стылой мгле горнист проиграл «отбой!»

Бросил снегом в окно налетевший вихрь.

Как хотелось бы мне быть сегодня с тобой,

Утонуть, забыться в объятьях твоих.

Я хочу, чтоб, шагая в грядущую даль,

Наше счастье у жизни взяв,

Мы любовь свою пронесли сквозь года,

Не растратив, не потеряв.

Я хочу, чтобы счастье бурной рекой

Затопило над нами небесный шелк,

Чтобы только я и никто другой

Вместе с тобою по жизни шел.

За окном встает рассвет голубой,

Пусть отныне наш путь будет ясен и прост

Так за наше счастье, за нашу любовь

Мы поднимем свой новогодний тост.

3.01.45.

Прощай, Свидник! Сейчас уезжаю на фронт. Ведь мы пока еще солдаты, наш долг еще не выполнен.

Трудно, трудно расставаться с Тосей. Привык я к ней, словно очень, очень давно мы вместе. На прощание написала она мне одно стихотворение, искреннее и грустное. А все же я был бы счастлив, если бы моя жена была бы на нее похожа. Когда-нибудь, может, настанет такое время, когда люди смогут любить друг друга, несмотря на государственные границы, различия в обычаях и политических убеждениях.

4.01.45.

Вчера выехали. По всей деревне лились ручьи самогона и слез. Провожали очень трогательно. Последние минуты я был с Тосей. Может быть, нам суждено никогда больше не встретиться. На память она подарила мне свою фотографию и даже какую-то чудодейственную иконку, взяв с меня слово, что я никогда ее не выброшу и буду всегда носить при себе. Так что теперь и польские святые будут обо мне заботиться. Да, чудесная она девушка. Жаль, что нам пришлось так скоро расстаться.

5.01.45.

Сегодня пришлось немножко померзнуть: спал под кустом на соломе, а мороз к утру рассердился не на шутку. Скорей бы уж приехать.

Сейчас сижу в одном хуторке, греюсь. Первый раз за два дня умылся, отогрелся, отдохнул. Несмотря на строгий запрет появляться в населенных пунктах, я все же всегда нахожусь в них. Смотрю, как живут люди, чем дышат, что думают. Мне всегда интересно поговорить с незнакомыми людьми.

9.01.45.

Достали себе с боем землянку, а я проявил находчивость в отношении печки, проще говоря, украл ее, и теперь опять чувствую себя как дома.

10.01.45.

Умер Ромэн Роллан. Несколько скупых строк на последней странице газеты. Умер величайший писатель, мыслитель, человек, а сообщают об этом так же, как о выступлении какого-нибудь бразильского министра. И о самом главном вообще ни слова: как и что он делал и говорил при немцах. Неужели и он был причастен к этой подлейшей политике «сотрудничества»? Нет, не может такого быть. Слишком честный и замечательный человек он был. Сейчас в огне великих битв и сражений не многих может потрясти его смерть. Но потеря эта огромна и не возместима. Для меня лично это — потеря любимого писателя и учителя. Сейчас я тоже не в состоянии почувствовать всю тяжесть утраты. Как хотелось бы узнать правду о его последних годах. Остался ли он верен самому себе?

13.01.45.

Завтра должно начаться наше наступление. Все готово. Ждем только сигнала. Успех должен быть. Не зря же нашим фронтом командует Жуков. Снова начнется боевая походная жизнь. Плохо лишь, что сейчас зима, трудно найти себе пристанище. А вообще наступление — вещь великая. Новые впечатления, новые испытания. Постараемся встретить их с честью.

15.01.45.

Второй день наступаем. Продвинулись километров на 25–30. Успех очевиден. Пока фрицы особенно не сопротивляются, еще основных резервов в бой не вводили. Проходим горящие села, разоренные и разграбленные. Как у нас на Кубани. И у поляков такое же горе, и такие же проклятья посылают они самому проклятому врагу: немцам. Война — везде война.

19.01.45.

Сегодня чуть было не отдал Богу душу. И не раз. Шофер наш напился и перевернул машину в кювет, а в другой раз чуть было не сбросил машину с моста, уже передние колеса висели в воздухе. Как мы не грохнулись в тартарары, прямо удивительно. Не успели мы после всего этого очухаться, как началась отчаянная стрельба. Оказалось, что к нашей колонне пристроились четыре машины с немцами и пытались таким образом проехать через переправу. Конечно, почти всех мы перебили, но неразбериха была изрядная. Наши Иваны будто воспользовались случаем избавиться от патронов и палили вовсю.

Мы уже продвинулись далеко в глубь Польши, находимся недалеко от Лодзи. По дороге — калейдоскоп лиц и впечатлений. Чтобы обо всем написать, не хватит и тетради. Но все остается в памяти, когда-нибудь вспомнится и напишется.

21.01.45.

Сегодня почти первыми заехали в один городишко. Трофеев — кучи. Склады с бумагой, мануфактурой, одеждой и прочим. Глаза прямо разбегаются. Но ведь всего не возьмешь. Машину нашу сегодня разбили, как мы будем теперь передвигаться, не знаю.

А вечером зашли в один дом, где жил когда-то богатый фриц. Все в доме осталось как было, ничего не успели вывезти. Набрали там кучу всяких трофеев, а потом устроили себе торжественный ужин с шампанским и прочими деликатесами. Словом, жизнь теперь началась, как у фрицев в сорок первом — сорок втором годах, когда они были у нас.

Спать только совсем разучился. Если в сутки удается поспать 2–3 часа, это очень хорошо.

22.01.45.

Сегодня проезжали через один маленький польский городок Варта. Еще не успели отгреметь вокруг бои, еще дымятся сожженные и разбитые дома, а улицы уже полны народа, почти каждый дом украшен польским национальным флагом.

Ночью мы опять мучились с нашей машиной. Вчера я отстал от нашего генерала и вынужден был двигаться вместе со штабом. А там, как всегда, ужасный бардак. Опять всю ночь почти не сомкнул глаз.

Почты почти не получаем, наши письма лежат не отправленными. Часто думаю о Тосе. Как хотелось бы ее увидеть! Интересно, получила ли она мои письма. Я послал ей пять штук.

23.01.45.

Война приобретает все более и более заманчивый характер. Количество трофеев растет с каждым днем. Боюсь, как бы совсем не обарахолиться. Когда в сорок втором я имел только пару белья, полотенце и кусок мыла, я чувствовал себя спокойнее, чем сейчас. Барахло засасывает, хуже трясины. Я, правда, ничего такого не беру, только всякую канцелярщину, нужную мне для работы, но у некоторых на машинах уже скаты не выдерживают такого груза трофейных вещей. Теперь нам разрешили посылать домой посылки, но воспользоваться этим фактически нельзя, так как почта отстает от нас на несколько переходов.

Питаемся мы теперь гусями, свининой, медом и прочими деликатесами. Спирт не переводится. Но как бы я хотел отдать все это за пару спокойных дней и ночей где-нибудь в Свиднике с моей Тосей!

26.01.45.

Остановились в одном немецком городке. Здесь словно и войны не было и нет. Тихо, магазины торгуют всякой всячиной. Сейчас сижу в хорошей комнате, электрический свет, радиоприемник. Слушаю музыку из Москвы. Да, необычная стала война, черт бы ее побрал!

31.01.45.

Уже в Германии. Первые немецкие города, первые впечатления. Чистые ухоженные дома с электричеством, водопроводом, уборными. Уборные стоят даже на поле, чтобы ни один грамм дерьма не пропал зря. Осталась часть населения, которая еще не успела удрать. Конечно, все утверждают, что они антифашисты и с нетерпением ждали прихода Красной Армии. Наши Иваны иногда слишком великодушны. За все горе и муки, которые немцы причинили нам, все они без исключения заслуживают самого сурового обращения, но когда видишь женщин, стариков, детей, плачущих и от страха и от лицемерия, то испытываешь только чувство величайшей брезгливости, но не ненависти.

Вчера ворвались в один город. Первые, вместе с танками. Ехали с оглушительной стрельбой. Наши Иваны, не жалея патронов, палили в белый свет как в копеечку: «Держись, немец, Русь идет!» Трофеев хоть пруд пруди.

Уже больше класть некуда. Скоро придется бросать машину и идти пешком, так как уже нет места, чтобы сесть самому.

1.02.45.

Уже начался привычный бардачок: наши дивизии все перемешались, колонны фрицев безнаказанно орудуют у нас в тылу, уводят свои войска и технику за Одер. Обстановка настолько запутана, что с трудом можно что-нибудь понять. Впереди противника нет, сзади и с флангов движутся остатки разбитых немецких дивизий с артиллерией, минометами и т. п. Общая численность ближайшего противника по нашим данным свыше 3 тысяч человек. Так что не поймешь, где фронт, а где тыл. Некоторые наши «ответственные товарищи» порядком перепугались и чувствуют себя весьма неловко в такой необычной обстановке. Ну а мы как всегда спокойны и уверены: пьем трофейное вино, курим трофейные сигары и готовы ко всяким неожиданностям.

Горько смотреть, как безалаберно и бесхозяйственно уничтожаются сейчас большие ценности, которые так необходимы у нас на Родине. То, в чем нуждаются у нас дома, здесь самым варварским способом уничтожается и портится. Никак не приучишь Ивана к хозяйскому отношению к захваченному добру. Ведь все это должно быть вывезено на Родину. Плохо это у нас организовано, из рук вон плохо.

А богато жили здесь крестьяне. Средняя деревня: каменные просторные дома, электричество, водопровод, радио, шикарная обстановка, на семью 10–15 коров, лошади, свиньи, куры. И так всюду. Теперь мне понятно то упорство, с которым они до сего времени дерутся с нами. Немцам есть, что терять. У них не столько любовь к фюреру, о которой взахлеб пишут все газеты, сколько любовь к своему добру, к своей собственности.

2.02.45.

Ночевали сегодня в замке одного немецкого барона. Роскошный дом, 44 комнаты. Сказочное богатство, о котором раньше я читал только в книгах. И все сохранилось, даже ужин на столе остался: французский коньяк, польская водка. Бери все, что душе угодно. Утром наши ребята через балкон третьего этажа сбросили во двор рояль. Отомстили. Словом, знай наших.

Вечером остановились в одной заштатной деревушке. Все дома каменные, много двухэтажных. Все квартиры прекрасно меблированы, везде электричество, радиоприемники, фотоаппараты. Черт побери, вот жили фрицы! Да, в этом отношении нам еще далеко до них. Удивительно аккуратный и бережливый народ. Сейчас сижу в хорошей комнате. Рядом радиоприемник. Хотелось бы мне иметь такой после войны. Ну ничего, лишь бы голова цела осталась, а приемник я себе достану.

3.02.45.

Остановились в трех километрах от Одера. Дальше пока фриц не пускает. Сейчас нужно не упустить момент, а то фриц может быстро опомниться, и тогда нам трудно будет продвинуться, нужно будет опять прорыв готовить. Интересно, окажет ли он где-нибудь серьезное сопротивление с попыткой контрудара.

Сейчас тут у немцев воюет всякий сброд: различные учебные, запасные, охранные батальоны, военные школы, отпускники, полицейские, ополченцы и прочие. Но не может быть, чтобы у них не осталось где-то более солидных стратегических резервов. Так что, думаю, нам еще предстоят тяжелые бои.

Сейчас я дежурю. Наши все уже спят. Тихо. Положил перед собой Тоськину фотокарточку. Как бы хотелось быть сейчас с ней! Неужели она до сих пор не получила моих писем? Безобразно работает наша почта. Вечно отстает где-то, ни письма получить, ни газеты.

7.02.45.

Уже за Одером. Небольшой плацдармишко с пару квадратных километров. С трех сторон немцы, сзади Одер. Переправы уже нет, растаяла. Немцы жмут как осатанелые. Подбросили сюда свежую дивизию СС и беспрерывно атакуют. Положение — хуже не придумаешь. Снарядов у нас уже нет, подбросить нам подкрепление нельзя, так как нет переправы. Если сегодня до вечера не выстоим, тогда нам всем «буль-буль». Да, черт побери, купаться в феврале в Одере малоприятное занятие.

8.02.45.

Сегодня был тяжелый день: 18 контратак, общей силой до дивизии. Переправы у нас все еще нет. Не знаю, удастся ли завтра продержаться. Положение более чем серьезное.

13.02.45.

Фрицы все еще не оставляют своего желания сбросить нас в реку. Каждый день атакуют. Но теперь положение наше немного лучше: переправили нам несколько пушек, так что их танки нам не страшны.

15.02.45.

Переплыл на лодке на восточный берег, на Большую землю. Надеюсь послать домой какую-нибудь посылку.

Жаль только, что уже нет ничего подходящего. Все, что было, успели растащить, осталось всякое барахло.

Разбирал книги, которые взял в библиотеке барона. Два тома В. Маяковского из собрания сочинений, которое начало у нас выходить незадолго до войны. Барон их у нас украл. Почему? Неужели он знает русский? И два томика стихов Гейне, изданных до прихода гитлеровцев к власти. Сейчас в Германии это запрещенная литература. Маяковского и Гейне возьму с собой, остальные придется оставить.

23.02.45.

Сегодня наш праздник. Но настроение самое будничное. Правда, устроили мы замечательный обед, выпили изрядно, пошутили, посмеялись. Только бы поскорее вылезти из этого подвала!

Как хочется получить письмо от Тоси. Никак не могу понять, почему до сих пор нет от нее ни слова. Если бы сейчас быть с ней!

25.02.45.

Перебрался опять на Большую Землю. Помылся, переоделся и помолодел на несколько лет. Завтра опять «домой», в свой подвал.

Здесь некоторые наши уже получают письма из Свидника. Только мне ничего нет. И будет ли когда-нибудь?

3.03.45.

Мы расширили свой плацдармишко немножко, соединились с нашим соседом слева, так что наше положение стало теперь еще более солидным. Но все это еще не то, что надо.

Вчера был убит наш начальник административно-хозяйственного отдела. Не угодил он чем-то начальству, и послали его в ударный батальон командиром взвода. А он вообще никогда не был на передовой и в боях не участвовал. Получилось вроде убийства по желанию начальства. Да, жизнь человеческая дешевле пареной репы.

5.03.45.

Нашу дивизию отвели во второй эшелон. Мы переехали на Большую землю. Правда, тут тоже не медом мазано. Народу множество, тесно, не протолкнешься. Я сбежал отсюда в штаб корпуса в разведотдел, где и буду сегодня ночевать. Как я не люблю жить в такой огромной куче людей. Нет возможности побыть одному, подумать о своем. Все о чем-то спрашивают, прямо в рот смотрят.

7.03.45.

С «квартирным вопросом» все еще не улажено. Отвели нам какой-то кусок подвала хуже того, который был у нас на плацдарме.

Вчера я был в кино, смотрел очень хорошую картину «Сердца четырех». Прямо душой отдохнул. Исключительно симпатичная вещь. Жаль, что подобные удовольствия слишком редко выпадают на нашу долю. А вечером слушал патефон, как раз те же пластинки, которые мы слушали в Свиднике перед нашим отъездом. И грустно как-то стало и сладко. И вспомнилось опять многое, многое. Впрочем, как вчера пелось в фильме, если бы не было в жизни разлук, то и не было б встреч. А сколько еще у меня впереди этих самых встреч? Когда только будет та, которая останется потом на всю жизнь. Может быть, она уже была, эта встреча, и лишь повторится только? Но все это излишнее мудромыслие, чему суждено случиться и когда суждено — случится и без моих предположений.

13.03.45.

Третий день работаю в тылу по спецзаданию. Ловили «вервольфов», оборотней, жертвами которых стало несколько наших военных. Искали их в разных поселках среди местного населения: женщин и стариков. Устал чертовски. Немцев прошло через наши руки несколько сот человек, со многими пришлось беседовать. Чем ближе с ними сталкиваешься, тем сильнее испытываешь чувство ненависти и презрения. Замкнутый эгоистичный народ. Среди них есть больные, раненые, но никто им не помогает. Если помогают, то наши санитары. Живя среди них, можно умереть с голода, и никто не поделится куском хлеба. Только наши иногда дают из своих пайков. Все местные девушки, даже самые молодые, 15–16-ти лет, какие-то одутловатые, обрюзгшие. Ни одного мало-мальски симпатичного лица. Правда, все они пострадали от наших Иванов. Некоторые девушки вынуждены были пропускать за ночь по 6–8 человек. Конечно, этим можно возмущаться, но предпринять против этого ничего нельзя. Война есть война, а Иван есть Иван, и в рамки его никогда не введешь. Фрицы поступали у нас еще хуже. Соскучился уже по своим ребятам. Здесь, правда, народ подобрался неплохой. Нас тут четверо, у каждого своя комната, где мы живем и работаем. Я работаю с одним замечательным парнем из соседней дивизии. Жаль, что мы не из одной. Уже успели крепко подружиться, выявилось у нас много общего.

16.03.45.

Сегодня вернулся домой. Устал жутко, особенно в последние дни. Свыше тысячи человек прошли через наши «собеседования». Калейдоскоп лиц! Была среди них одна девушка, которая внешностью своей напомнила мне счастливые дни в Тараскове. Но только внешностью, внутренне они все исключительно убогие и скудоумные. Да, вырастил себе Гитлер поколение.

Наши разведчики переехали на другое место. Теперь наконец будем жить вместе. Получил несколько писем, но из Свидника — гробовое молчание. Вот так-то бывает в жизни, все течет, все изменяется.

17.03.45.

Сегодня у меня счастливый день. Сижу спокойно, читаю стихи Гейне из конфискованной в баронской библиотеке книги. Когда-то была у меня такая «Книга песен», но в июле сорок второго она безвременно погибла с моей «Серой тетрадью». Сколько я искал эту книгу, придя в Германию! Но ни в одной библиотеке книг Гейне не было. Только у барона, в грудах сваленных книг, я нашел «Путевые картины», а потом и «Книгу песен». Сейчас читаю и упиваюсь. Какие прекрасные стихи! Многое, что когда-то я знал наизусть, пытаюсь снова восстановить в своей памяти. Нашел я там и книжечку стихов Горация. Так что поэзией я теперь вполне обеспечен.

24.03.45.

Вчера и позавчера был в театре. Смотрел спектакли Московского фронтового театра «Так и будет» и «Свадьба Фигаро». О симоновской пьесе даже вспоминать не хочется, состряпана по принципу: за вкус не ручаюсь, но горячо будет. Словом, дешевая, слащавая дрянь. Вторая пьеса мне понравилась. Хотя многие актеры играют весьма слабо, все же качество пьесы искупает все слабые стороны спектакля.

У нас уже весна, тепло, все начинает зеленеть. Боже мой, когда уже мы встретим весну в мирных условиях. Ведь это четвертая военная весна. Многовато.

26.03.45.

Что-то давно нет ни от кого писем. Все меня забыли. А как хочется сейчас получить хорошее ласковое письмо. Только не получу ни от кого. И приходят на память стихи Гейне:

Я любил очень молодых и красивых,

Любил и женщин постарше.

Где они все? Свистит ветер,

Пенятся и бегут волны…

А какая чудесная сейчас ночь! Огромная луна, тихо и тепло. Хочется мчаться куда-нибудь на открытой машине, чтобы бил в лицо ветер.

30.03.45.

Союзники перешли наконец в решительное наступление, форсировали Рейн, продвинулись дальше ста километров. Так что скоро, может, и конец. Ну, на сей раз мы отучим немцев с нами воевать. Если не навсегда, то хотя бы правнукам своим закажут не соваться в Россию.

Послал сегодня домой посылку. На этот раз продовольственную. Пусть хоть немного поддержит моих стариков.

2.04.45.

Переехали на новое место. Теперь живем в лесу недалеко от Франкфурта. Видимо, скоро тут начнутся горячие денечки. А пока отделали свою землянку довольно культурно. Есть электрический свет, отопление и т. п. Правда, с одним труднопроизносимым местом плохо. Кругом понапихано столько народа, что приходится брать велосипед и ехать в лес километра на полтора. Но все это не суть важно. Союзники нажимают вовсю. Расстояние, разделяющее нас, меньше 400 километров. Скоро разрежем фрицев на две части.

4.04.45.

Сегодня на бюро меня принимали в кандидаты партии. Уже год длится мое оформление. Но это, может, и к лучшему. Во всяком случае, я не один раз обдумал и продумал этот шаг. Я ясно представляю себе, зачем, для чего и почему я вступаю в партию. И совершенно согласен с теми, кто говорит, что нам нужна другая партия, не «чего изволите?», а самостоятельно думающая и решающая. Но, как говорится, поживем — увидим.

8.04.45.

Что-то долго продолжается наше затишье. Союзники уже в 200 километрах от Берлина. Боюсь, придут туда раньше нас. На днях наше правительство денонсировало наш договор с Японией. Видно, придется-таки и с ними повоевать. Боже мой, конца нет этим войнам!

16.04.45.

Сегодня началось последнее, решительное наступление. На Берлин! Но успехи пока неважные: за день продвинулись всего на четыре километра. В три раза меньше, чем 14 января на Висле. Авиации нашей почти не видно, танков тоже. Правда, мы наносим лишь вспомогательный удар. Главный удар на севере. Переправы через Одер нет. Переплывают на лодках. Много раненых и мало оперативности в работе мед службы.

18.04.45.

Что-то плохо дело с нашим наступлением. Несем большие потери, а вперед почти не двигаемся. Интересно, как наш сосед справа.

Многих, кого я хорошо знал, уже нет в живых. А сегодня вообще судьба чудом уберегла меня от гибели. Машина, на которой я должен был ехать, залетела прямо к немцам и получила два прямых попадания. Наш Юдаков тяжело ранен. Это самое скверное во всей истории. Ординарец Юдакова погиб, разорвало на куски. Подробности пока никто не знает, ибо уцелевшие до сих пор не могут в себя прийти.

Как выяснилось, виноват во всем наш генерал. Сидел рядом с шофером, держал в руках карту и завел машину прямо на передовую к немцам. Но сам, благодаря счастливой случайности, остался цел и невредим. Да, черт возьми, это не война, а сплошное смертоубийство.

21.04.45.

Наступление продолжается. Артиллерийская канонада не смолкает весь день. Но успехов почти нет. Правда, «сверху» передают, что наши танки уже достигли предместий Берлина, и Фюрстенвальде уже якобы взято. Но я что-то этому не верю, хотя информацию передавал сам командующий армией. Как бы все это не было лишь средством поднятия нашего не совсем высокого духа. На нашем же участке продолжается топтание на месте, вчера наступали весь день, а вечером фриц обстреливал из пулемета наш НП так же, как и утром. Есть много наших раненых и убитых этими шальными пулями. Теперь по НП ходить спокойно нельзя, передвигаемся «короткими перебежками».

22.04.45.

Медленно, но двигаемся вперед. А сегодня было официальное сообщение, что наши войска завязали бои в пригородах Берлина. Сообщение очень скромное, без кричащих заголовков, без приказов о благодарностях и т. п. Удивительно скромными стали мы к концу войны!

Ну а нам «повезло»: наши соседи воюют, двигаются стремительно вперед, а мы топчемся около Франкфурта. Неужели нам суждено только доколачивать франкфуртский гарнизон?

А сколько наших убито! Лежат на поле, по обочинам дороги. Немного не дожили до нашей победы. Да, умирать сейчас особенно обидно. И нашлись еще сволочи, которые с наших же убитых снимают сапоги, обмундирование. Ничем не проймешь нашего Ивана.

Вчера пришла директива Сталина о более гуманном обращении с немцами. Давно надо было принять такую директиву, а то они, боясь нашей расплаты, дерутся с отчаяньем обреченных.

24.04.45.

Сегодня форсировали Шпрее. Довольно узкая паскудненькая речонка. Я трижды сплюнул в эту проклятую воду. Фрицы отрезаны, теперь нам остается с ними покончить. Сопротивляются они отчаянно.

Вчера неожиданно встретил Зину в одном населенном пункте. Встреча была очень краткой: мы уезжали, они только что приехали. Поговорить нам так и не удалось. Выглядит она очень хорошо, поправилась и вообще. Жаль, что так мало было времени.

27.04.45.

Все дальше и дальше продвигаемся на запад. Наши окружили Берлин и ведут уличные бои.

Сейчас я дежурный. Сижу и ем американский чернослив и изюм — подарок освобожденных нами американских военнопленных. У них, как говорится, с питанием было хорошо. Получали отовсюду хорошие посылки.

У меня «клиентов» — хоть отбавляй, спрашивают, куда и когда можно уехать и переехать, где достать какое-нибудь питание и т. п. Это все штатские. Военных тут же грузят в машины и отправляют в пересыльный пункт. Сегодня была у меня одна девушка из Берлина исключительно красивого телосложения, прямо хоть статую лепи. А вообще, жизнь настала неплохая. Кругом трофеи, хождение куда хочешь. Только я, как обычно, не умею находить трофеи. Все находят, а я нет. Ну да черт с ними, не в этом суть жизни.

30.04.45.

Вчера у нас окончилась война. Если бы везде так! Мы разгромили окруженную группировку гитлеровцев и сейчас отдыхаем в ожидании новых приказов. Но торжество нашей победы очень омрачено: в госпитале умер наш майор Юдаков. Просто никак не могу сейчас осознать, что его уже нет в живых. Такой был веселый жизнерадостный человек, скромный и внимательный, замечательный офицер. И погиб, не дожив нескольких дней до нашей победы. Как нелепо и обидно! Это уже третий мой начальник, погибший на моих глазах. И тоже недавно родилась у него дочка. И не придется ей увидеть своего отца.

1.05.45.

Не дали нам встретить праздник в спокойной обстановке. Вчера уже начали двигаться. И сегодня с утра не вылезал из машины, а сейчас уже три часа ночи. Но мы все же, хоть и на ходу, встретили праздник как полагается. Обмывали два дня и, видимо, завтра продолжим. Мы двигаемся самостоятельно, ведем разведку правого фланга. Это лучше, чем ехать со всей шарашкиной конторой.

Проезжаем замечательные места, берлинские дачи. Множество озер, рек, холмов, сосновые леса, березовые рощи. Исключительно богатая природа. Жаль только, что все это здесь, а не где-нибудь под Москвой.

А Иваны наши продолжают свирепствовать, несмотря на самые грозные приказы и предупреждения. Сейчас во всех районах, занятых нами, не найти ни одного не разграбленного дома и ни одной женщины в возрасте от 15 до 60 лет, не изведавших русского. И не единожды.

2.05.45.

Сегодня наши войска взяли Берлин. Историческое событие, которого мы ждали около четырех лет. Недолго удалось фрицам удерживать свою столицу. Взято свыше ста тысяч пленных, много генералов и близких сподвижников фюрера. Говорят, что Гитлер, Геббельс и их главные подручные покончили самоубийством, но вряд ли это так. Вероятно, они ушли в подполье или убежали куда-нибудь. Теперь будем их ловить. Надеюсь не мы.

Война быстро приближается к своему концу. Фактически она уже закончилась, так как организованное сопротивление немцев почти повсеместно прекратилось. Так что осталось буквально несколько дней.

Вчера организовали мы «экспедицию особого назначения» для знакомства с местным населением, вернее, с женской его частью. Знакомство было всесторонним, и мы здорово повеселились. У меня, правда, знакомство было не совсем удачное, но ничего, в следующий раз будет лучше.

9 мая 1945

Сегодня окончилась война. Пришел день нашей окончательной победы, которого мы ждали почти четыре года.

Солнечный весенний день. В садах пышно цветут яблони, благоухает сирень, поют соловьи. Кончилась война! Исполнились надежды и чаяния миллионов людей. И теперь миллионы матерей, отцов, жен, детей будут там, далеко от нас, с замиранием сердца ожидать вести от родных и любимых, отправленной 9 мая. И тогда камень многолетней тревоги и волнений навсегда свалится с их души. И огромное счастье наполнит их сердца…

Мой первый тост сегодня — за наших родных и близких, за наших матерей, жен и невест, за тех, кто верно и терпеливо ждал нас эти долгие сумрачные годы, чья любовь согревала нас в окопах, в холодных и сырых землянках, оберегала в дни горячих боев от пуль и снарядов. Мой первый тост за тех, кто верил, что мы вернемся.

Многим не довелось дожить до этого светлого дня. В подмосковных лесах, на заснеженных полях в осенние дни сорок первого года отдавали они свою жизнь и здоровье, защищая нашу родную столицу. На берегах Волги, в горах седого Кавказа, на Кубани и Украине, на подступах к Севастополю прокладывали они ценою своей жизни путь к нашей Победе. И на чужой немецкой земле еще совсем недавно гибли молодые жизнерадостные люди, наши боевые друзья и товарищи, чтобы приблизить этот светлый день, день окончания войны.

И второй мой тост — за несгораемую память о наших боевых друзьях, которых сегодня уже нет с нами, но без которых мы никогда бы не смогли торжествовать сегодня.

И третий мой тост — за тех, кто с первых дней войны в серой солдатской шинели изведал горечь отступлений и наших временных неудач, тех, кто прошел по суровым дорогам войны многие тысячи километров и пронес знамя Победы от стен Москвы в центр столицы Германии и от берегов Волги до берегов древней немецкой реки Эльбы.

Ну а потом десятки других замечательных тостов. Всю ночь продолжалось наше торжество. Вина хватило.

Я вспомнил, что три года назад именно в этот день, 9 мая сорок второго года, я написал стихи о войне и о том, как она окончится. Не думал я тогда, что этот день настанет ровно через три года. Многое изменилось с тех пор, многое бесследно исчезло и давно забыто, но самое дорогое и прекрасное осталось. Все так же, как и три года тому назад, цветут яблони, так же заливаются соловьи над рекою, так же радостно заливает своими золотыми лучами солнце поля, сады и леса. Было бы всегда это, а все остальное приложится и во многом самим мною. А сейчас я счастлив, что в этот день могу видеть и чувствовать всю эту красоту и наслаждаться ею.