Побег 

Побег 

В начале 1906 года бежал из Санкт-Петербургского охранного отделения арестованный молодой рабочий Путиловского завода, привезенный из тюрьмы на допрос.

Звали его Николай Николаевич Глебов (партийная кличка-“Степан Голубь”). Ему было около двадцати лет. При обыске у Глебова нашли браунинг и случайно оказавшуюся прокламацию боевой группы эсеров. Это давало охранке повод к тяжелому обвинению, грозившему Глебову если не повешением, то каторгой.

Привезенный на допрос “Степан Голубь” был помещен в одной из соседних со следователем комнат второго этажа. Полицейский, велев ему обождать, направился к начальнику доложить о приводе арестованного. Выходя, он запер дверь на ключ, оставив его в замке.

“Степан Голубь” решил бежать. Решеток в окне не было. Окно комнаты выходило во двор. Спрыгнуть во двор можно, но на дворе были извозчики, сыщики, полицейские, жандармы. Взглянув на дверь, он заметил, что верх ее стеклянный и кусок стекла, как раз у замка, заменен картоном. В одно мгновение он был у двери, нажал на картон, рука свободно прошла в отверстие. Не задумываясь, он повернул ключ, открыл дверь и очутился в коридоре. Дорогу он запомнил. Заперев дверь двумя оборотами ключа, он смело отправился в канцелярию. Глебов ясно понимал, что неожиданно появившись в ней, он обратит на себя внимание, но решил действовать напролом. Войдя в комнату и приняв развязный вид, он стал громко насвистывать веселый мотив и, воспользовавшись недоумением корпевших над своими бумагами чиновников, спокойно прошел мимо них на лестницу. Быстро с нее спустившись, хотел выйти в парадную дверь, но швейцар его остановил:

- Барин, а вы калоши забыли!

Эти калоши чуть не погубили Глебова. Понимая, что ни одной секунды терять нельзя, он махнул рукой, стремглав вылетел на улицу и “стреканул”, по его выражению; по Мойке, услышав за собой: “Держи его! Держи!”

На крик швейцара выбежало много народу, навстречу из-за угла тоже бежали какие-то люди. Двое сыщиков вскочили на извозчика и поскакали вслед. Заметив последних и сообразив, что от конной погони ему не спастись, “Степан Голубь” перебежал пешеходный мостик через Мойку и скрылся в узком переулке.

Он вспоминал потом, как навстречу ему попались дети, шедшие из школы. Раскрасневшиеся от мороза веселые личики, непрерывное щебетание ребят пробудили в нем такую энергию, такую жажду жизни, что он удвоил свои силы и с мыслью: “Жить! Во что бы то ни стало жить!”-буквально полетел дальше, не чувствуя под собой земли.

За поворотом стоял единственный извозчик-лихач. У “Степана Голубя” ни копейки не было: в тюрьме всё было отобрано. Но, дав адрес извозчику, он пообещал уплатить вдвое больше, чем тот запросил, лишь бы ехал быстро. Лихач натянул вожжи, лошадь понеслась. Погони сзади не было: она потеряла след.

Как громом поразил Николай знакомого либерального литератора, влетев к нему в гостиную и сообщив: “Бежал!”. Хозяин всё же быстро пришел в себя. Нежданного гостя здесь моментально преобразили: надели ему очки, наклеили бородку и т. п. Совершенно изменив внешний вид Глебова, его отправили к одному известному профессору, который был близко знаком с очень популярной в то время артисткой, помогавшей революционерам, Лидией Борисовной Яворской. Она приняла горячее участие в “Степане Голубе”. Его удалось переправить в Финляндию.

В это время в Гельсингфорсе находились Максим Горький и М. Ф. Андреева. В честь их устраивались концерты, вечера, спектакли. Горький был окружен самыми выдающимися людьми Финляндии и почти не расставался с художником Акселем Галленом, который в то время писал его портрет.

Но царское правительство не дремало. Темные личности всегда и везде сопровождали Горького и следили за каждым его шагом. Финские товарищи, конечно, знали это и, желая оградить Горького и его жену от неприятностей, установили охрану из молодых активистов - членов только что организовавшегося общества “Войма”.

Среди этой молодежи выделялся талантливый скульптор Альпо Сайло - друг Галлена. Молодой, красивый, полный сил, он напоминал героев Калевалы. Ничего и никого не боявшийся, он готов был каждую минуту броситься навстречу опасности. Во время Свеаборгского восстания я был вместе с Горьким в Америке, но мне рассказывали, что Альпо Сайло, переодетый русским матросом, спасал под обстрелом бежавших из Свеаборга и вел себя как истинный герой. Я очень подружился с ним и могу смело сказать, что не было случая, чтобы Альпо мне в чем-либо отказал. Мы ему обязаны огромными, неоценимыми услугами.

Каким образом “Степан Голубь” был направлен ко мне в Гельсингфорс, я забыл. Помню лишь, что он пришел в мастерскую Галлена, где я каждый день бывал. Как и надо было ожидать, пылкий юноша, почти мальчик, с красивыми синими глазами, с веселой приветливой улыбкой, относящийся к своему рискованному положению как к занятному приключению, заинтересовал и Горького, и Галлена. Галлен предложил ему поселиться у него до того времени, когда можно будет переправить его куда-нибудь на запад.

Я жил в то время в гостинице “Фенниа” под своим собственным именем и по неосторожности на вопрос “Степана Голубя”, где я живу, показал ему гостиницу, не называя себя.

В тот вечер финские артисты пригласили Горького на спектакль, и мы условились встретиться в театре. Будучи спокоен, что беглец находится в надежном месте, я отправился по делам. И тут узнал, что из Петербурга сообщено в охранное отделение о побеге заключенного, указаны его приметы и высказано предположение, что он бежал в Финляндию.

Положение осложнялось. Надо было принять решительные меры и прежде всего убрать “Степана Голубя” подальше от Горького, за которым усиленно следили. Я бросился к Галлену, но никого не застал в мастерской. Одно оставалось: найти Галлена и Горького в театре Войдя в театр во время антракта, я стал искать Горького.

Каково же было мое изумление, когда в директорской ложе, где должен был находиться Алексей Максимович, я увидел сидящего на виду у всех одного “Степана Голубя”, который спокойно рассматривал публику и с аппетитом ел конфеты. Публика, заинтересованная всеми, кто был около Горького, усиленно наводила на “Степана Голубя” бинокли, но это его не смущало, даже как будто нравилось. Подождав, когда погасят свет, я бросился в ложу, утащил “Степана Голубя” в глубину, сказал ему о телеграмме из Петербурга и хотел немедленно увезти его из театра, но не тут-то было: он запротестовал, ему хотелось досмотреть пьесу до конца. Горький и М. Ф. Андреева с семьей Галлена уехали с половины спектакля, куда именно - “Степан Голубь” не знал.

Условились, что наутро я приеду в мастерскую Галлена и привезу новый адрес. Взяв с него слово, что не позже двенадцати часов ночи он будет дома, я ушел к себе в гостиницу.

Встав рано утром, я спустился в ресторан и совершенно остолбенел: посередине зала, как это принято в Финляндии, стоял стол, накрытый всевозможными закусками. Вокруг него толпились русские военные, жандармы, а между ними сновал “Степан Голубь”, спокойно набирая себе на тарелку разные разности.

Забыв о всякой предосторожности, я отвел его к столику, и что же услышал!

Спектакль затянулся, и, когда “Степан Голубь” вернулся в мастерскую Галлена, наружная дверь оказалась запертой. Очутившись в безвыходном положении, он вспомнил, что я показывал ему гостиницу “Фенниа”, и, недолго думая, отправился туда. Справился у швейцара, установил, что никакого “Виктора” (псевдоним, под которым он меня знал) у них нет, пошел наверх и стал гулять по коридорам, не зная, что предпринять. Вдруг его осенила счастливая мысль. Он решил, что я обязательно должен утром завтракать в ресторане, следовательно, весь вопрос только в том, где переночевать. Недолго думая, он открыл дверь первого попавшегося номера и, увидев, что номер не занят, преспокойно заперся на ключ, очень осторожно, “чтобы не помять”, снял покрывало и улегся, как у себя дома. Выспался он великолепно.

- Только не помылся, чтобы не запачкать умывальника. И вот видите-не ошибся: мы с вами встретились!

В это время у Галлена все были в страшной тревоге. Решили, Что их ночлежник арестован, и прислали ко мне человека, чтобы меня предупредить.

Пришлось, конечно, принять самые энергичные меры, чтобы спрятать “Степана Голубя”. Альпо Сайло взял его к себе, укрыл, применив к экспансивному молодому человеку режим, как к арестованному.

Только через несколько дней удалось достать нужный паспорт и спровадить подобру-поздорову беспокойного путиловца.