Золотая могила
Золотая могила
Родина нашего рода село Большелуг. У родителей моего отца было четыре сына: старший Кондратий, затем Арсений, Никодим — мой отец, младший Никита и две дочери Анастасия и Феодосия, мои тётки. Каждый сын наравне с отцом имел свой лесной участок. Добывали пушнину и заготовляли лес для продажи иностранным купцам за золото. Всё золото, заработанное до женитьбы сыновьями, по обычаям предназначалось младшему брату Никите. Он должен был жить с состарившимися родителями и присматривать за ними до смерти.
Случилась беда. У Кондратия — моего старшего дяди — скоропостижно скончалась молодая жена. Детей у них не было. Для удостоверения причин её смерти в нашем селе не было медицинского работника. Местный же священник отпевать и хоронить покойницу на кладбище отказался, ссылаясь на неизвестность причины смерти и возможное самоубийство. Самоубийцам места на кладбище не давалось.
Наша родственница в церковь к батюшке с молитвой за здравие не обращалась и за грехи не исповедовалась. Значит, она была здорова и не могла просто умереть. Так рассуждал священник.
Внезапная смерть близкого человека всем моим родственникам была вдвойне тяжела: не знали, куда хоронить. Можно было похоронить невестку на охотничьем участке по реке Вишере (Висер ю), который находился за 40 км. Зима. Гроб придётся тащить на нартах (большие сани) по лесной визирке-тропинке.
Четыре брата и отец, встав на лыжи, смогли бы на санках тащить гроб. Но отец семейства, мой дед Иосиф Дмитриевич, такое захоронение посчитал великим грехом. Чтобы уладить дело, наш род собрал и отдал церкви всё свое золото — три фунта золотых монет (один килограмм двести грамм). Похоронили на кладбище. Не отпевали. На руках у родственников золотых монет не осталось.
В Бога они верили, но после этой истории к церкви стали относиться настороженно. Больше всех пострадал мой дядя Никита. Он был 1890 года рождения. Остался он со старыми родителями на руках и без денег.
5 февраля 1914 года отец и мать поженились, венчались в церкви. Коми народ, верой и правдой защищая царскую Россию, служил Отечеству. В 1914–1918 годах была мировая война. Германия начала войну с Россией. Мои родственники и мать проводили на войну моего отца. Отец после тяжёлого ранения вернулся домой инвалидом. А позже провожали служить в царскую армию дядю Никиту. Началась революция. Дядя Никита перешёл на сторону красных и вместе с односельчанином Ефимом Михайловичем Мишариным устанавливал советскую власть в 1917 году. Отец нам говорил о том, что в России русский народ жил очень бедно. Русские так же в лаптях ходят, как и в коми деревнях. Своими глазами видел, как трудно и бедно им жилось. Налоги были очень большие. Народ не выдержал тяжёлого гнёта царя, поэтому и началась революция, чтобы с престола снять царя и свергнуть его правительство. Это свершилось в феврале 1917 года. Мой дядя Никита погиб в бою. Ефим Михайлович Мишарин по ранению приехал домой.
В 1918 году весна и лето были тёплые. Люди надеялись получить хороший урожай. Но в августе начались дожди и ранние заморозки, да такие, что берега Вишеры покрывались тонким ледком. Потом снова потеплело, но урожай спасти не удалось. Сено сгнило на лугах, рожь, ячмень, овёс и лён погибли на корню. Скот пришлось резать и солить на мясо, но хлеба не было, и людям грозил голод. Жители села Большелуг собрались на сход и стали просить Ефима Михайловича Мишарина, учителя школы, как участника Октябрьских боёв в Москве, ехать к Ленину за помощью. Просьбу жителей поддержал местный совет и партийная организация. К Ленину поехал Е.М. Мишарин.
По распоряжению В.И. Ленина из резервного фонда в городе Орле погрузили и отправили два эшелона с хлебом. 105 тыс. пудов доставил Ефим Михайлович сначала до станции Котлас, а затем и до Коми края. В 1918–1919 годах ленинская помощь спасла от голода тысячи людей. В памяти очень многих Ленин остался товарищем и спасителем коми народа. Что творили правители в управлении государством после его смерти, отношения к В.И. Ленину не имеет.
У каждого царя-батюшки и вождя своя политика, и память в народе о каждом — своя. Так рассуждал в 1940–1941 годах мой отец Никодим Иосифович о Ленине и о других правителях страны после тяжких страданий, что испытала наша семья. Историю эту я записала тогда же по рассказам отца.
В 1936–1937 годах наше селе переживало насильственную начали организацию колхозов, переход от единоличного крестьянского хозяйства к коллективному хозяйству. Наш отец, не знаю почему, в колхоз вступать не хотел. У нас была пахотная земля, где сеяли рожь, ячмень, овёс, лён. Сажали картошку, капусту, репу, лук, редьку. Всего этого мы лишились. Забрали сенокосные луга, лесной охотничий участок. В хозяйстве держали две коровы, две лошади, 25 голов овец. Всё забрали в колхоз. Нам оставили одну корову и лошадь, около дома небольшой клочок земли. Прожить без дополнительного участка земли и сенокосных лугов просто невозможно.
В семье нас было шестеро детей. Мать Анна Андреевна 1889 года рождения, в марте 1936 года в возрасте 47 лет родила последнего, шестого ребёнка мальчика Сашу. Отец и старший брат Алексей, он был 1919 года рождения, были охотниками-промысловиками. Пушнину сдавали государству за деньги, за порох, патроны. Все продукты питания: хлеб, мясо, молоко, сливочное, растительное и льняное масло — добывали в своём хозяйстве, своим трудом. На керосин, чай, сахар, соль и на другие нужды отец и брат сдавали пушнину и дичь государству. Жили мы без нужды, не богато, но нормально. Нас раскулачили. Лишили всех прав на существование.
Мои родители были глубоко верующими в Бога. Однажды отец перед иконами на коленях стоял и плакал горькими слезами, просил у своих детей прощения. Говорил: «Простите меня, дети, что мы много, не жалея себя, работали. Я думал вас грамоте учить, чтобы вы не были тёмными людьми, и жилось бы вам легче, чем нам. Заставлял вас работать день и ночь, круглый год, чтобы жить в достатке. Те, кто не работал для себя, жил легко, — они разрушили нашу жизнь». И добавил: «Я уеду в Сыктывкар, найду жильё и заберу вас к себе».
Сельские жители паспортов не имели. У отца была справка наподобие свидетельства о рождении от сельского совета и квитанции от сдачи пушнины в заготпункт. В мае 1936 года отец уехал на пароходе в Сыктывкар. По этим справкам смог устроиться на работу сторожем в Максаковскую сплавконтору. Получил жильё в бараке. Назначили небольшую зарплату. Наша семья осенью 1937 года готовилась насовсем уехать к отцу в город. Начальство Максаковской сплавконторы обещало отцу принять на работу брата Алексея и сестру Настю. Мать хотела продать лошадь, чтобы были деньги на билеты, а корову забрать с собой. Но… судьба распорядилась по-своему.
По решению сельского совета косить сено единоличникам можно было на указанном участке только в кустах, где колхозники не косили. Брат Алексей и сестра Настя недалеко от колхозного сенокосного участка в кустах скосили один стог сена. Разрешения косить единоличникам мать в сельском совете не спрашивала. Сено забрали в колхоз. Корову и лошадь тоже забрали. В сельском совете посчитали, что у нас за 1936 год не уплачен налог госпоставки мяса, молока, масла, яиц.
Перед новым 1937 годом, я училась во втором классе, утром к нам на лошади приехал сосед и заявил, что мать вызывают в районную милицию. Расстояние до районного центра села Сторожевск — 27 км. Мать покормила грудью ребёнка, тепло оделась в овчинный тулуп, всех нас, плачущих детей, обняла, попрощалась, взяла с собой ребёнка и уехала. Я в школу не пошла. Вечером сосед обратно вернулся из райцентра, привёз ребёнка и сказал, что нашу мать посадили в тюрьму на два года за то, что скосили без разрешения.
Настя затопила маленькую печку и сварила для ребёнка кашу из ржаной муки. Накормила его и положила спать с собой на печке. Сразу определились, кому что делать, как нам жить без матери. Младшей сестре Маше (1930 года рождения, около 7 лет): каждый день с маленьким туеском (посуда из бересты) примерно одного литра вместимости ходить по домам, просить милостыню для ребёнка — молоко и кусок хлеба. Решили, чтобы я ходила в школу, не пропускала уроков. Настя и Анна будут работать в колхозе. Когда я буду приходить из школы домой, Маша пойдёт по домам просить милостыню. В доме Маша оставалась за няньку, когда я была в школе. В каком доме давали милостыню, мы записывали. Это делали для того, чтобы больше одного раза в неделю не заходить в каждый дом. Мы рассуждали так: если хозяева один раз в неделю дадут кусок хлеба и кружку молока, то они от этого не обеднеют. Если по очереди ходить по разным домам, так каждый день будет питание для ребёнка.
Мы помним всех тех соседей, которые нам помогали выжить в трудное время, давали милостыню. Они давно умерли. Мы помним их как наших спасителей. Когда нашу мать посадили в тюрьму, Саше не было ещё и года. Маленькая Маша ходила по домам, вставала на колени, крестилась и просила милостыню. Так Маша каждый день собирала молоко и куски хлеба для ребёнка. Когда он болел, Анна сидела дома, не ходила на работу в колхоз.
Брату Алексею в сельском совете дали разрешение охотиться в нашем же лесном участке, пушнину и дичь сдавать государству. Алексей стал постоянно находиться в лесу. Домой приходил редко — нас проведать и сдать добычу в заготпункт. Наш лесной участок находился далеко, за 40 километров от дома.
Сёстры Настя и Анна стали работать в колхозе на трудодни. Наша жизнь вроде бы стала налаживаться. Но осенью 1937 года из Сторожевского райисполкома в сельский совет пришло указание: молодёжь из кулацких и единоличных семей отправлять в Усть-Вымский район, посёлок Борган, на лесозаготовку на три года. Посёлок Борган находился на берегу реки Вычегды. Позже примерно в 1,5 километрах от бараков, где жили лесозаготовители, на трассе Москва — Воркута начали строить железнодорожный мост через Вычегду.
Так осенью 1937 года мы, четверо детей, остались в доме одни — без старших: отца, матери, сестры Анастасии Никодимовны, 1916 года рождения. Анне было 14 лет, мне 10 лет, Маше 8 лет, младшему Саше 1,5 года. Как нам жить? Мы сразу же начали думать по-взрослому. Около дома земли было мало. Мы стали сажать основную еду — картошку. Советом помогала родня по материнской линии, проживающая в деревне Лымва. От нас километров 50 будет. Осенью мы выкапывали около 100 вёдер картошки. До весны нам не хватало. Но оставленную на семена картошку не ели. Весной из лесу приезжал брат Алексей. Давали лошадь пахать огород, давали навоз от колхоза. Картошку сажали под плуг. Окучивали тоже под плуг, приезжал Алексей. В летнее время Алексей ловил рыбу, солил в бочках и по реке привозил нам. Отец так и остался в Сыктывкаре. Работал сторожем, получал небольшую зарплату. Постоянно делал деревянные лопаты, грабли, метёлки, детские санки, куда-то сдавал оптом. Так зарабатывал деньги на дешёвую ячневую или овсяную муку и посылал нам. Алексей сдавал государству в заготпункт пушнину, дичь и солёную рыбу бочками. Помимо пороха, патронов и дроби за это ему давали, соль, сахар, спички, пшено, муку. Нам было очень трудно жить без родителей.
Мы видели и пережили, как разрушались в нашем селе Большелуг крепкие крестьянские хозяйства и семьи. Не только наша семья пострадала, другие тоже были раскулачены. Людей выгоняли с детьми из своих домов, приходилось жить в бане, а дом забирали. Мы хоть остались в своём доме. Мы зла не держали и не держим ни на кого. Из шестерых братьев и сестёр на сегодня (2007 год) остались в живых Мария и я. Живём в городе Ухте. Помним свой род. Своё горькое детство. Дорогих своих учителей школы и соседей, которые нам помогали в трудные годы выжить. Если бы все соседи были добрыми и порядочными, то наша мать не сидела бы в тюрьме. И те, кто был причастен к нашим бедам, своим детям и внукам счастья на наших горьких слезах не построили. Бог им судья. Мы желаем всем только добра.
Себя в старости я сравниваю со своими родителями. Мы очень похожи. Государство устроено так, что почти без изменений начало столетия повторяется в завершающие двадцатый век 1990–2000 годы. Какими бесправными и нищими мы были не по своей вине в детстве, такими остались и в старости. Мои родственники, тяжёлым трудом заработавшие на содержание и обеспечение старых родителей, моих деда и бабушки, были вынуждены отдать золото в церковь, чтобы похоронить по христианским обычаям невестку. Давно это было, в 1910 году (как говорил мне отец), 97 лет назад.
А что происходит сейчас с нами? С 1990 года началась перестройка, переход от социалистического режима управления государством к капиталистическому. Российское правительство и правительство Республики Коми приняли закон «О ликвидации органов Комитета Народного Контроля». Началась бесконтрольная приватизация государственных предприятий. Общенародным имуществом и природными богатствами стал распоряжаться узкий круг новоявленных капиталистов, прибывших на Север на заработки, за длинным рублём. Вместе с приватизированными предприятиями в их руки постепенно переходит и земля. В нашей республике никогда не было казаков. Сейчас организован их союз. Зачем? Какую такую государственную службу они будут нести в Коми, от кого охранять границы и чей порядок защищать?
Если в 1918 году советская власть под руководством В.И. Ленина спасла коми народ от голодной смерти, то сейчас как этнос мы стали исчезать. В нашей республике коренное население коми составляет меньшинство — 23%. Смертность среди коми выше, чем среди других национальностей. Естественная убыль коми населения в 2,5 раза выше, чем в среднем по республике. Остались брошенными на произвол судьбы многие деревни и посёлки. В них, ныне безжизненных, мёртвых, до перестройки, при социализме, полноправной, нормальной жизнью жили десятки тысяч людей, работали в народном хозяйстве, в совхозах, в лесозаготовительных организациях на государство. Сейчас они ликвидированы. Люди остались безработными. Как принудительная коллективизация в 1936–1937 годах, так и перевороты в государственном устройстве в 1991 году разрушили человеческие судьбы. Правительство России должно признать, что политику перестройки ведут против человечества с грубыми нарушениями прав и свобод народов своей страны РОССИИ.