Каскадер Виктор Иванов

Каскадер

Виктор Иванов

— Виктор, — спросил я, — а всё же, с какого этажа страшнее прыгать: с восемнадцатого или с тринадцатого? — я ожидал любого ответа, или даже просто улыбки. Шутка же…

— С третьего! — не задумываясь ответил каскадер.

Прочитав в моем взгляде недоумение, он пояснил: «Потому что земля видна. А с двадцатого или даже с самолета — не так страшно…».

С Виктором Ивановым я дружен не первый год. А этот разговор произошел у нас на другой день после получения им нынешней награды. У меня еще живы в памяти кадры из видеофильма, который он показывал у меня дома лет пятнадцать тому назад. Вот он перевертывается в автомобиле, вот он спрыгивает на ходу с мотоцикла, вот он красиво выпадает из окна многоэтажного здания, и камера следит за его парением — вплоть до «приземления» на какие-то устройства — они смягчат неминуемый удар, завершающий падение. Должны смягчить — но бывает и нет… и тогда случается по-разному.

Это была лента, составленная из фрагментов, отснятых во время тренировок и репетиций, но и включенных в вышедшие на экран фильмы.

* * *

В нынешнем разговоре Виктор то и дело возвращался к рассказу об успехах сына, Мартина. А потом он открыл свой портативный компьютер, и я увидел на мониторе кадры, в которых Мартин повторяет экранные подвиги (пишу это слово без кавычек) своего отца. А в некоторых случаях сын и превосходит его — по сложности исполняемых им трюков. Вот теперь я понял, почему Виктор принес с собой на вручение наград выполненное на картоне, в полный рост, фотоизображение Мартина. Да потому, что это Мартин выполнял на автомобилях (в награжденном фильме) сложнейшие каскадерские трюки, поставленные его отцом!

При награждении участников съемок он не присутствовал в числе лауреатов, хотя должен бы был: дело в том, что чиновники из американского посольства в Москве затянули рассмотрение прошения о выдаче ему визы в Штаты. А церемонию награждения, естественно, по этой причине откладывать не стали. Так-то…

Показал мне Виктор и множество фотографий, в которых Мартин запечатлен с виднейшими актерами и режиссерами американского, французского и, естественно, российского кино — пока там он снимается чаще.

Беседа наша длилась по меньшей мере пару часов и, наверное, было бы о чем говорить и дольше — не так уж часто мы видимся, а новостей у нас хватало. Но Виктора уже ждали — предстояли переговоры с продюсерами нового фильма. «Со вчерашнего дня, — шутили мы, расставаясь, — можно будет с ними как следует торговаться по поводу гонорара». Известно же, что труд лауреатов кинопремий ценится куда выше, чем «до того».

Я уж собрался было расшифровывать аудиозапись нашего разговора, на что ушел бы не один день, но выручил меня наш общий приятель, и, в недалеком прошлом сотрудник «Панорамы», Саша Гуревич: не так давно и он разговаривал с Виктором в связи с его успехами в американском кино.

Виктор рассказывал, а Гуревич расспрашивал и записывал — о том, как Виктор горел в танке, перепрыгивал на «Жигулях» через идущий на полной скорости поезд, выбрасывался с вертолета с высоты десятиэтажного дома, выпрыгивал из взрывающегося автомобиля, на полной скорости летящего в реку через перила моста, катился по крутой лестнице, успевая стрелять…

«У Виктора были все шансы погибнуть — потому что, в отличие от нормальных людей, он всю жизнь сам создавал для себя ситуации, которых следует избегать. Он построил свою жизнь так, что риск оказался его повседневной работой…», — это из записок Гуревича.

— Знаешь, — рассказывал ему Виктор, — я с детства отличался некоторыми отклонениями. Рос в благополучной советской семье и, по идее, я должен был расти нормальным советским ребенком. Однако, рос я антисоветчиком, — хочешь верь, хочешь, нет. Поначалу это было просто на уровне эмоций: нравится — не нравится. Я с детства очень не люблю, когда меня обманывают. И во всей нашей советской действительности я ощущал этот обман: фальшь какая-то была даже в пионерских песнях, в построениях, да и во всем прочем.

Но меня Бог уберег от активного участия во всей этой жизни — меня выгнали из октябрят. А было так — старший брат у меня постоянно отбирал деньги, которые я копил на велосипед. Возникла необходимость прятать эти деньги так, чтобы никто до них не добрался… И я придумал: я был награжден во втором классе призом за лучшую стенгазету — небольшим настольным гипсовым бюстом Ленина. Помнишь, были такие? И я пропилил в голове у вождя щель и запихнул туда монеты и бумажки — бюст же внутри пустой.

Так вот: дошло до школы, и меня исключили из октябрят. Их даже не факт складирования денег внутри вождя потряс: ведь, чтобы эти денежки потом достать, нужно было вождя молотком на куски расколоть. И такую несознательность мне простить не могли. Но Ленину, честно говоря, я был за этот случай очень благодарен: меня потом ни в пионеры не принимали, ни в комсомол… Так я на всю жизнь и остался вне организаций.

Но оставался спорт: я за ЦСКА в хоккей играл, в команде мальчиков. Потом еще автомобиль… Я рано научился водить и это дело мне очень нравилось — я, вообще, люблю скорость и экстремальные ситуации. И когда кто-то из старших ребят позвал в 1970 году сниматься в фильме «Последняя встреча»— я пошел без колебаний. Сюжет я не помню, но помню, что надо было на приличной скорости выпрыгнуть из бензовоза в кювет. Выпрыгнул, малость побился. Еще выпрыгнул…

Чем мне нравилась работа каскадера? Прежде всего, отсутствием режима: ну, не представляю себя приходящим в контору по часам! — никогда я так не работал. Вот выполняешь трюк: ты и автомобиль (или огонь, или высота, или то и другое, или все вместе) — и остаешься один на один с опасностью. И как ты ее преодолеешь, чтобы и трюк сделать, и выйти живым, — дело твоей тренированности, расчета и умения.

Я очень быстро преодолел эту ступень, от просто исполнения трюков к их «конструированию», придумыванию, а это уже творчество. И, видимо, у меня неплохо получалось — меня стали приглашать придумывать трюки. В России я участвовал в съемках фильмов полтораста, как минимум. Я работал с Глебом Панфиловым, Павлом Лунгиным, Евгением Гинзбургом, Александром Муратовым, с другими режиссерами…

Гуревич и сам напомнил Иванову о его съемках в фильмах, ставших классикой: гонки «Мерседеса» и «Волги» в «Такси-блюз» Лунгина, например.

— А ведь в каких условиях мы работали? — рассказывал ему Иванов, — угробить для полнометражного фильма легковую машину считалось чуть ли не государственным преступлением. А что там у нас было? Моток проволоки да смекалка, которая, бывало, крепко выручала. Уже в послесоветский период, когда я стал выездным, снимали эпизод во Франции. Там мы с коллегой, Барковским Владиславом, должны были по ходу съёмок выпрыгнуть из автомобиля, падающего в реку, и авто тут же должно было взорваться. И вот их инженеры судят, как точнее рассчитать, чтобы взорвать машину с помощью радиоустройства.

Я слушал это, слушал, а потом попросил принести мне бельевую прищепку. Принесли. Подвели к ней провода от взрывного устройства, а между ними я вставил диэлектрик, который тросиком привязал к Владиславу — себе не мог, так как рулил до последнего. Вылетает он из машины — вылетает диэлектрик, замыкание, взрыв! И полная гарантия, что нас в машине уже нету, а то — по радио!.. Взрываться-то даже с применением самой совершенной техники, очень не хочется.

Профессионал отличается даже от физически хорошо тренированного дилетанта еще и тем, что тот раз прыгнет, скажем, с высоты тридцать метров — и доволен. А профессионалу надо выходить на второй дубль, на третий… И ни о каком бесстрашии в этом случае речь не идет: профессионал обязан бояться. Сколько ко мне приходило бесстрашных: «Я, мол, ничего не боюсь, — сделаю что угодно!» Только такие долго не задерживаются у нас.

Страх — это когда ты все просчитываешь, все выверяешь… это то, что тебя мобилизует, когда ты летишь с неба, из вертолета на гору картонных ящиков. Россия — не Голливуд: именно на картонные ящики мы и прыгали. А эта гора с высоты кажется такой маленькой — в нее же еще попасть надо! И приземлиться при этом не на ноги — ноги из плеч выбьет! — а на спину, кувыркнувшись в последний момент. Вот как раз на этом трюке мой друг Саша Карин и «недокрутил» чуть-чуть. Перелом позвоночника… до сих пор на коляске.

Мне рассказывали психологи, что есть определенная категория людей, которым просто необходимо время от времени повышенное содержание адреналина в крови. Можно считать, что я отношусь к этой категории. Но что такое страх, я знаю очень хорошо — без этого меня давно бы на свете не было. Приходя впервые в какое-нибудь помещение, ловлю себя на мысли — ага, в случае, если взорвется, прыгать надо сюда, а если загорится — действовать так-то… Но это автоматически, помимо меня. Это и в России мне помогало, и здесь, в Голливуде.

В советское время меня и в Польшу-то не выпускали. Только потом, когда система зашаталась, начались первые поездки — кругосветный автомобильный пробег, который «Комсомолка» организовала, после — чемпионат мира каскадеров в Тулузе. Потом и в Америку впервые попал, а в 90-м году — во второй раз, уже насовсем.

Начинал здесь с нуля и был к этому готов. О кино пришлось на несколько лет забыть: работал на стройках, машины водил. Много чего попробовал — и совершенно об этом не жалею. Я был уверен, что попаду в Голливуд, — я в него и попал. Не сразу, конечно: чтобы здесь сниматься, надо быть членом профсоюза. А чтобы быть членом профсоюза, надо минимум три (!) дня отработать на съемках. Ну, как тут прорвешься!

Помог один замечательный человек, продюсер. Разговорились мы как-то в период, когда я шоферил. И он мне сказал, мол, что-то ты разговариваешь, не так как простой водила. Ты, вообще-то, чем занимался? Я рассказал — он обещал помочь. И помог — так я начал в США сниматься в кино. Снимался в «Искусственном интеллекте» Спилберга, в «Единственном» Джет Ли, «Italian Job», «Dukes of Hazzard», в телевизионных сериалах Boomtown (NBC), «Fast Lane»(Fox). Играл в эпизодах со Стивеном Сигалом («Glimmer Man»), Куртом Расселом (в фильме «Солдат»). Сейчас у меня за плечами больше двадцати американских фильмов. А самое главное — поучаствовал в работе на крупных американских проектах, когда ты ощущаешь себя главной фигурой происходящего: ведь ты — в кадре! И все делается для того, чтобы тебе было комфортно, а это — разительное отличие от работы в России… Должен с сожалением сказать, что в России мало что изменилось. В смысле друзей и близких — у меня там никогда проблем не было, нет и сейчас.

В смысле же окружающей лжи — одна сменилась на другую… Такое ощущение, что на тебе постоянно чей-то глаз, чье-то внимание. Все тебе помогать пытаются, когда ты не просишь. Да не надо же обо мне без моей просьбы заботиться — я о себе сам позабочусь! Ан нет — лезут… И потом, эти коммуняки — они же никуда не делись: вместо райкомов и горкомов сидят в депутатах или в корпорациях. Знакомые все лица! Нет уж, мне в Америке спокойнее.

— Почему тебя потянуло в режиссуру? — спросил тогда Виктора Гуревич, смотревший в видеозаписи его первую режиссерскую работу — «Белое золото». — Очень профессионально сделанный фильм, — заметил Гуревич, — Action, всё по законам жанра. Тут, среди лос-анджелесских русских, десятки носятся с подобными идеями, а американцев — не счесть. А ты не просто загорелся идеей, а сел — и написал сценарий. По-английски!.. А потом — нашел деньги и снял картину.

— К режиссуре я шел очень постепенно, — продолжил Виктор. — На съемочной площадке для меня не много секретов — что в Голливуде, что в России. Всё же, теперь уже почти две сотни фильмов — это не шутка. В Голливуде, помимо постановщика трюков, есть еще и режиссер трюковых сцен (так называемый 2nd Unit Director). В России такой должности не было и нет, но во многих фильмах я действовал именно как «режиссер второй группы». Это уже и работа с камерами, и с монтажом — отличная режиссерская школа. Так что переход в режиссуру для меня был достаточно закономерным. Я давно хотел снять не action а обычное нормальное кино. Без стрельбы, взрывов и драк… — заключил Иванов.

* * *

Остается заметить, что за все годы знакомства с нами он ни разу не упомянул, что побеждал на чемпионатах мира каскадеров в Москве и Тулузе, что выполнял на них трюки, о которых до сих пор рассказывают легенды.

И под конец, одна забавная история из богатой ими жизни Виктора Иванова. Сценарист Эдуард Акопов рассказывал как-то: Виктор в Москве зимой остановил машину, чтобы подвезти незнакомого человека. Денег брать не собирался, просто хотел помочь. Тот был под хмельком и высказал желание «добавить». Другой бы его «послал», а Витя заехал домой, вынес бутылку и рюмки. Выпили. И тут совершенно потерявший чувство реальности пассажир потребовал, чтобы Иванов… снял куртку и отдал ему. Не трудно представить себе выражение лица Виктора, когда он задушевно поинтересовался:

— Ты как себе это технически представляешь?..

Не позавидуем тому пассажиру. А вспомнили мы этот эпизод потому, что скромность и готовность Иванова помочь могут порой ввести недалеких людей в заблуждение.

* * *

В конце впечатляющего списка заслуг и профессиональных достижений голливудского «резюме» Виктора Иванова (в кратком перечислении его биографических и профессиональных данных) стоит неожиданная глава: «О печальном». «Был рожден и работал не в той стране. Жертва проклятых коммуняк». Так грустно заканчивался этот документ.

«К счастью, жизнь на этом не заканчивается…» — завершал тогда Саша Гуревич запись своей беседы с замечательным каскадером Виктором Ивановым. И ведь верно — в нечастые свои приезды в Москву, заходя на Васильевскую — в Дом кино, я, бывает, встречаю там Виктора, успеваем обменяться с ним новостями: работает Виктор почти без перерывов. И там, и здесь. В час ему добрый!

2001 г.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.