Глава III

Глава III

В Международный юношеский день Кадиевка выглядела необычно красивой: город по-праздничному украсился флагами, транспарантами и лозунгами. Нарядно одетые шахтеры с букетами цветов шли на митинг семьями. И где бы ни собрались несколько человек, разговор сразу же заходил об Алексее Стаханове и его рекорде. Собрания, посвященные МЮДу, невольно стали собраниями о стахановском движении. На них объявили о начале соревнований за звания «Лучший забойщик», «Лучший крепильщик», «Лучший коногон». Многие хотели работать так же, как Алексей: по-стахановски. Инициативу подхватили комсомольцы.

Третьего сентября на маломощном пласте «Рубежный - Восток» забойщик комсомолец Василий Поздняков, работая с одним крепильщиком, дал за смену 63 тонны - это больше десяти норм.

В ночь с 3 на 4 сентября на рекорд пошел Мирон Дюканов.

- Ну, Алексей, держись! Иду перекрывать твой рекорд! - улыбаясь, сказал парторг. - Поддержу твое замечательное начинание...

Дюканов вошел в клеть и спустился под землю, а Стаханов и еще человек двадцать шахтеров остались за него болеть. С Мироном Дюкановым Алексея связывала дружба, хотя парторг был старше его на шесть лет. Когда Алексей только пришел работать в шахту, Дюканов сразу обратил внимание на рослого спокойного парня, исполнительного и старательного. Биография Мирона началась так же, как биография Алексея, - бедное детство, поиски заработка с ранних лет. В гражданскую Мирон сражался под Царицыном. В одном из боев его взяли в плен. Белые жестоко расправились с пленными красноармейцами: пытали их, а потом, босыми, гнали по Сальским степям. Солнце палило так, что люди не выдерживали и замертво падали на раскаленную землю... Дюканов выдержал все: четыре допроса, когда его бесчувственное тело выволакивали из подвалов и бросали в камеру, и безжалостное степное солнце, - и остался верен идеям революции.

На шахту Дюканов пришел почти неграмотным. Но со свойственной ему целеустремленностью и настойчивостью решил в самый короткий срок овладеть грамматикой и арифметикой. Он не жалел сил и добился успеха. Вскоре Мирон стал парторгом участка. Товарищи уважали и любили его за простоту и отзывчивость.

За смену Дюканов прошел 96 метров и нарубил 115 тони. Рекорд был перекрыт, и первым от всего сердца поздравил Мирона Алексей Григорьевич Стаханов. Рекорд Дюканова был только началом...

5 сентября на рекорд вышел комсомолец Митя Концедалов. К десяти вечера в нарядную набилось много народа, - все ждали сообщения из шахты. Наконец позвонили и передали, что Концедалов нарубил 125 тонн угля. Комсомольцы бросились к подъемнику и на руках вынесли оттуда своего героя.

- Ура-а! - кричали они и качали Митю.

Так, под звуки оркестра комсомольцы пронесли его до нарядной.

В тот же день на маломощном пласте «Бериль - Запад» забойщик Ярулин вырубил 35 тонн угля, а забойщик Данилов - 32 тонны. Рекорды продолжались.

Местные и центральные газеты подробно рассказывали о рекордах. Стало известно, что на шахте имени Карла Маркса забойщик Савченко вырубил 151 тонну угля, этим он перекрыл результаты забойщиков шахты «Центральная - Ирмино» и забрал у них первенство.

6 сентября срочно собрался партийный комитет «Центральная - Ирмино» и принял решение развернуть партийно-массовую работу, а также рекомендовать Стаханову, Дюканову, Концедалову и Позднякову обратиться с письмом в областной комитет партии и ЦК союза угольщиков с просьбой организовать соревнование на лучшего мастера отбойного молотка во всем Донбассе и созвать Вседонецкий слет лучших забойщиков.

В соревновании приняло участие много шахтеров. На шахте имени Кирова комсомолец Маска, которого называли стахановцем среди бурильщиков, за смену пробурил 200 погонных метров при сменной норме 40 метров.

Высокая производительность забойщиков на отбойных молотках не давала покоя машинистам врубовых машин, Машинист Агеев с возмущением обратился к заведующему шахтой № 4 «Сокологоворка»:

- Как же это так, отбойный молоток, выходит, дает больше, чем врубовка на нашей шахте? Не может этого быть, наведите порядок в лаве, подготовьте мне фронт работы, а я заставлю машину поработать на полную мощность.

Сказал и сдержал слово - вырубил за смену 355 тонн угля.

7 сентября на заседании парткома было решено, что 9 сентября Стаханов снова пойдет на рекорд.

«9 сентября я спустился в шахту со второй сменой,- рассказывает Алексей Григорьевич. - Лава была хорошо подготовлена, лес подвезен в достаточном количества Воздух шел под высоким давлением без перебоев, порожняка у коногонов хватало.

За первый час работы я вырубил 54 тонны угля, а за смену 175 тонн. Таким образом, обогнав и Савченко в Исайченко, вернул нашей шахте мировой рекорд добыча на отбойном молотке. За эту смену мой участок «Никанор - Восток» досрочно выполнил годовой план угледобычи, а я заработал около 300 рублей.

По всей шахте были развешаны наши портреты: мой, Дюканова, Позднякова, Концедалова, а под ними, рядом с цифрами выработки, стояли цифры наших заработков. При старых методах работы такие деньги шахтеры получали за две недели, а кое-кому и весь месяц приходилось для этого трудиться».

Двадцать пять норм за одну смену вырубил Стаханов, до этого ни один шахтер в мире не добился таких результатов!

Движение за рекорды росло и ширилось, захватило и другие профессии. Газеты были полны сообщений о новых победах. Никому не известные несколько дней назад люди становились героями труда. Казалось, что человек открыл в себе такие качества, которые делают его силы безграничными. И все это сделал рекорд Стаханова...

Алексею Григорьевичу особенно запомнился его второй рекорд и весь следующий день.

Утром 10 сентября под звуки оркестра, аплодисменты, усыпанный цветами, он вышел из шахты. Возле нарядной его остановил белобрысый парнишка с кнутом в руках.

- Дядя Алексей, а я вас жду! Подал ваш выезд. - Мальчишка указал в сторону коновязи.

Стаханов улыбнулся, вспомнил блестящую лаком, запряженную рысаками карету или легкий фаэтон на дутых шинах с откидывающимся верхом, с серым в яблоках жеребцом, на таком выезжал их помещик. О подобном коне мечтал в юности он сам. Алексей обнял парнишку за плечи, ласково спросил:

- А ты что же, кучером при моем выезде состоишь?

- Нет, дядя! Наше звено взяло шефство над буланым и обязалось вас привозить куда надо. Мы жребий тянули, и мне досталось первому.

- И чего же ты не в школе?

- А я во вторую. Чистили буланого, запрягали, пролетку мыли мы всем звеном.

Разговаривая, они подошли к дрожкам, на таких ездило шахтное начальство. Алексей похвалил мальчика за ладно прибранную пролетку, добросовестно вычищенного буланого, погладил мягкую, добрую лошадиную морду По старой привычке проверил, не сильно ли затянут чересседельник, и, поблагодарив юного кучера, отправив свой персональный выезд на конюшню.

- Отдыхай, друг. Что я, барин какой? Да мне здесь и идти недалеко. А прогуляться по свежему воздуху да по ветерку после забоя, знаешь, как приятно.

Стаханову до дома было и в самом деле недалеко, но только он не знал, что теперь у него изменился адрес Пока он рубал уголь, друзья-товарищи перевезли его вещи и семью на новую квартиру. У подъезда недавно выстроенного дома забойщика встретила празднично одетая жена с небольшим букетиком цветов. Евдокия Ивановна, всегда сдержанная, так и светилась от счастья.

- Устал, родной?

Вместо ответа Стаханов подхватил жену на руки, но та смущенно запротестовала:

- Что ты, что ты! Люди же кругом. Идем, посмотришь, какая у нас замечательная квартира, а про твой новый рекорд знаю. Неужели ты угля нарубил десять железнодорожных вагонов?

- Почти одиннадцать, - уточнил Алексей. - И хорошо заработал. Так что, считай, обновка тебе будет. Крепдешиновое платье, что мы смотрели в магазине, сколько стоит?

- Целых двести рублей.

- Вот и купи. Я же за смену, считай, на полтора таких платья получу.

Разговаривая, Стахановы вошли в парадное, и Евдокия Ивановна распахнула перед мужем дверь в их новую квартиру. Алексей прошел в первую комнату, в столовую. Осмотрелся. Красивый буфет занимал полстены, вокруг; стола в тон буфета стояли стулья, у другой стены диван, и комод. Из столовой дверь в кабинет, тоже обставленный новой мебелью. Около письменного стола возвышалось мягкое кресло с высокой прямой спинкой, рядом небольшая тахта и этажерка с книгами и газетами, а на ее нижней полке красовался патефон. В спальне на окнах - тюлевые гардины, на подоконниках - цветы, из кухни доносились аппетитные запахи приготовленного обеда. Квартира имела такой уютный, обжитой вид, что казалось, хозяева живут в ней уже давно.

- И когда все успели сделать? - удивился Стаханов - Даже не верится, что за несколько часов.

- Тоже рекорд поставили, - улыбнулась Дуся. - Не все тебе одному. Идем завтракать, а потом отдохнешь.

- Отдыхать мне не с руки. Пойду посижу, подумаю. Что людям сказать сегодня на новоселье. Народ-то придет не просто на гулянку, а для серьезного разговора. Ну а с угощением ты уж, Дусенька, сама постарайся. Подружек позови, придут помогут.

Алексей тогда впервые вошел в свой кабинет. На этажерке среди газет и книжек отыскал общую тетрадь с конспектом по техминимуму. Он помнил, что в ней оставались чистые страницы, вырвал несколько листков. Неуверенно уселся в новое кресло, поерзал, устраиваясь поудобнее, повертел в руках карандаш, собираясь с мыслями, и старательно вывел: «Рассказать, как готовили мой первый рекорд».

И сразу же мелькнула мысль: а стоит ли повторяться? О рекорде все знают. Знают и постановление шахтпарткома. Может быть, начать с того, как пришел на шахту? И об этом нечего толковать. О чем же тогда говорить что следует сказать шахтерам такое, чтобы шахта работала без сучка без задоринки? Он встал, прошелся по кабинету, распахнул окно.

Чуть в стороне от дома на пустыре мальчишки играют в футбол. В импровизированных воротах, обозначенных с одной стороны кучкой свернутой одежды, а с другой - камнем, стоял крепыш лет одиннадцати, одетый в форменную футболку с ярко-красными полосами и новенькие коричневые бутсы. Ворота были одни, и все мальчишки с визгом и криком гоняли разноцветный кожаный мяч стараясь забить гол. Когда-то и они, сельские ребята, собирались на выгоне и гоняли мяч. Только был он у них сшитый из тряпок. Кожаный-то где возьмешь? Да и разве можно было играть кожаным, попробуй ударь босой ногой по такому, пальцы враз сломаешь. Первые свои кожаные сапоги Стаханов надел уже здесь, на шахте.

В кабинет тихо вошла Дуся, подошла к мужу, тож( заглянула в окно.

- Что задумался?

- Смотрю на ребятишек и свое детство вспомнил. Гоняют мяч в обувке, и им не жалко своих ботинок.

- А чего их жалеть? Вон у нашей дочурки туфелек да ботинок три пары, и у них, поди, столько же, а я себе первые ботинки сама купила в семнадцать лет, на свои заработки.

- Ладно, как мы раньше жили, забывать нельзя, сейчас не до воспоминаний. Вот думаю, что шахтерам скажу?

- А чего тут думать? Скажи, как молоток освоил, как пласт угольный понимаешь.

- Мало этого. Мало. Пласт они и сами читают куда как лучше, чем книжку, и молоток с закрытыми глазам разберут и соберут. Надо шире брать. Новые порядки в шахтах нужно заводить, вот о чем хочу сегодня сказал Да никак не придумаю, с какой стороны начать.

- Начинай с любой: хоть с коногонов, хоть с тормозных, а то про воздух скажи, что в дырявые шланги попусту по штрекам расходится. Не бойся, тебя поймут, да и поддержат.

- Правильно, женушка, дело понимаешь, - похвалил ее Алексей. - Я как раз и хочу говорить об организации работы на шахте, о том, что нам мешает. Уголек-то нарубить дело нехитрое, а как его вовремя вывезти да на-гора подать, вот о чем думаю.

Первым к Стахановым пришел старый шахтер Матвеич. Высокий, седой, большерукий. Вышитая украинская рубашка, подпоясанная шелковым с кистями поясом плотно облегала его широкие плечи и грудь. Смуглое лицо, изрезанное морщинами в синих точках въевшейся в кожу угольной пыли. Матвеич степенно поздоровался с Алексеем и потребовал:

- Показывай свои хоромы. Посмотрю, как в нонешнее время шахтеры живут.

Старик обошел комнаты, заглянул на кухню, где хлопотали женщины, с уважением поклонился им и направился вслед за хозяином в кабинет. Удобно уселся в кресло, снял с телефона трубку, словно хотел звонить, но, когда центральная громко несколько раз отозвалась, опустил трубку на рычаг.

- Хорошо тебя устроили. Правильно, по заслугам. Ты сколько лет как в шахтерах?

- Восемь. С двадцать седьмого.

- А я здесь с девятьсот девятого. Считай, что второй четвертак разменял, а такой добычи, что с твоей легкой руки пошла, и слыхом не слыхивал. Молодец. По делу тебе и почести. - Матвеич еще раз оглядел комнату. - До революции в Кадиевке таких-то домов и не было. Пяток особняков для начальства, несколько бараков с нарами и копай-город. Я в шахту еще мальчишкой полез. Был саночником. Уголек на санках, на четвереньках из забоя оттаскивал. Забой узкий, лава мелкая, шахтер рубит то лежа, то на четвереньках, а я знай вывожу. Потом в коногоны выбился. Чтоб забойщиком стать, поставил подрядчику ведро водки - допустили к обушку. Я с ним и по сей день не расстаюсь. Рубаю уголек потихоньку, по полторы нормы, по две. В те годы несколько лет в бараке на вшивых нарах валялся. Зимой больно плохо было. Стужа, а одежонки доброй нет, из шахты придешь мокрый весь и сразу спать завалишься, во сне вся амуниция на тебе и просохнет. Потом, когда Степановну присмотрел, своим жильем обзавелся. Вот там, где сейчас наш клуб, выкопал землянку. Рад-радешенек был, а она поболе могилы всего раза в четыре. С осени и до весны всегда вода на полу плескалась. Но я горбыля с шахты натаскаю и мостки сделаю. Сгнивают, сбиваю новые, Двумя сыновьями в той землянке обзавелся, а дочка, та уже в собственном доме родилась.

Я как с гражданской вернулся, первым делом строиться начал. От рудоуправления нам, старым шахтерам, подмога была. Вот и начали мы капитальные дома ставить. Три года с женой штукатурили да плотничали, зато и дом теперь побольше твоей квартиры, и сад вырастили, детей воспитали. Только сыновья мои разбежались по свету: младший в Киеве учится, а старший - командир в Красной Армии. Дочка с нами живет, на нашей на шахте в конторе работает. Вот так-то вот, друг. А что касается землянок, так теперь нашу Кадиевку и в узнать, нет копай-города, нет землянок. Хотя, подожди, есть. Ты заведующего конным двором Пантюху знаешь!

- Это старика-то хромого?

- Хромой он теперь стал, от возраста. Раньше лихой мужик был. Всеми коногонами верховодил. Так он себе дом поставил, такой же как у меня, а в огороде сохранил свое прежнее жилье. Он меня как-то зазвал, пойдем говорит, выпьем но чарке. Привел в огород, смотрю - копанка его старая цела. «Вот, - говорит, - сохраню для потомства, заместо музея, чтоб наши внуки взглянули как их прародители жили...»

Гости пришли все сразу, пришли необычайно веселые в сопровождении духового оркестра. Музыканты расположились возле дома и начали играть вальсы, веселые песни. Смущенная, даже расстроенная Евдокия Иванова отвела мужа в сторону.

- Что делать, Леша? Все, что приготовили, на стол выставила, здесь-то всем хватит, а на музыкантов я не рассчитывала. Да их даже в наших хоромах не разместить.

- Гулять так гулять! - усмехнулся Алексей. - Пусть кто-нибудь из твоих подружек кошелку в руки и в магазин, накроем стол специально для музыкантов. Да денег не жалей: к нам же люди по-хорошему, по-доброму...

- Ты хоть зайди, посмотри, - взмолилась Евдокия Ивановна. - Все ли так. Я у трех соседей столы взяла, посуду.

Стаханов заглянул в столовую. Горы пирогов, холодец, винегрет, бутылки с вином и пузатые графины, в которых плавали красные стручки перца.

- Молодец, Дусенька! Зови гостей к столу!

Среди приглашенных был прославленный мастер отбойного молотка Свиридов, немного помоложе Матвеича. Известные забойщики с соседней шахты Терехин и Савченко. Машуров, Дюканов, Концедалов, друзья Алексея... Пришли и руководители городских организаций. Алексей подождал, когда все расселись, встал, по старому русскому обычаю низко поклонился гостям:

- Спасибо вам, дорогие товарищи, что пришли. Спасибо, что меня, крестьянина-бедняка, приняли в свою рабочую семью и научили работать. Спасибо, что так высоко оценили мой труд. Что касается рекордов, то вы сами доказали, что при освоении техники и новой организации работы они всем нам по плечу. Но я хочу сказать вот о чем. Нам нужно добиваться высокой добычи угля на каждом участке. Нужно по-хозяйски посмотреть, что мешает улучшить работу, и смело ломать старые, привычные порядки...

На этом необыкновенном новоселье говорили не только о производительности забойщиков. Обсуждались организационные недостатки, намечались пути их устранения. Матвеич долго и внимательно слушал и наконец не выдержал, шепнул что-то Мите Концедалову, и тот потребовал:

- Тише! Матвеич говорить будет.

- Давай, Матвеич! Давай! - поддержали его шахтеры.

- Я вот сижу, слушаю, - начал старит; - смотрю на вас и радуюсь. Я в гражданскую, когда по гнилому морю к Перекопу шел, упал, лежу и не могу встать, выдохся. Четыре коробки с пулеметными лентами на себе тащил. А мой первый номер с «максимом» на плечах, правда без станины, подошел, кричит: «Вставай, Мотька, вставай, в последний бой идем за светлую жизнь...» Вот в дожил я до светлой жизни. Шутка ли, сами шахтеры какое дело завернули. Дело государственное. Ты, Костя, не серчай! - обратился он к Петрову. - Я тебя за начальство не принимаю. Ты наш, шахтер, да еще от партии, и линии свою держишь правильно. Вот и давайте выпьем за нашу рабоче-крестьянскую партию большевиков. Это она тебя, Алексей, в рабочие произвела, на рекорд вывела и вот такими хоромами наделила. - Одним махом Матвеич опорожнил рюмку, поднял графин, посмотрел на свет, потом поставил на место. - Вот и пьете вы по-другому. Застолье уже идет какой час, а в графинах полно. Раньше как пили: бывало, с получки возьмем всей артели ведро водки, краюху хлеба и пьем. Правда, мы тогда пили, чтобы забыться да душу согреть. А сейчас нам забывать ничего нельзя, и душа незамороженная. - Окинув взглядом собравшихся, обратился к хозяйке: - Ты бы, Евдокия Ивановна, нас чайком побаловала.

Хозяйка с помощницами сменили на столе посуду Митя принес большой, брызгающий паром самовар. Началось чаепитие. Евдокия Ивановна взяла гитару, спела про кудрявую и веселое пенье гудка. Про ямщика и завьюженную степь. Эту песню подхватили мужчины Матвеич тоже пел. Потом вдруг попросил гитару. Взял несколько аккордов негнущимися, непослушными пальцами.

- Я вот вам спою старую песню про горе шахтерское. - И приятным, немного дрожащим баритоном затянул:

Коняга мчится по уклону,

По продольной коренной,

А молодому коногону

Кричит с вагона тормозной:

«Ой тише, тише, ради бога,

Там впереди большой уклон,

Здесь неисправная дорога,

С толчка забурится вагон»...

А коногон его не слушал

И все быстрей лошадку гнал...

Матвеич отложил гитару, взглянул на притихших гостей.

- Раньше коногоны на шахте был самый отчаянный народ. Где пьянка, драка, поножовщина, они всегда первые.

- Что ты, Матвеич! У нас и драк-то давно нет, - обиделся коногон комсомолец Лежчев за своих товарищей. - Больше половины коногонов учатся. Ведь с лошади на электровоз сразу не пересядешь, а я так думаю, что скоро на лошадях будут одно начальство развозить.- Он хитро подмигнул Стаханову.

Тот ответил ему улыбкой.

Поздно вечером разошлись гости. Алексей проводил домой Матвеича и, возвратившись, присел на скамейке возле своего дома. Тихо подошла Дуся и примостилась рядом. Так они долго молча сидели и думали о том, что сегодняшнее новоселье останется в памяти на всю жизнь.