Первая заграничная поездка

Первая заграничная поездка

Мы с Вааранди собираемся в дорогу. — Советы Михкеля Мартны, Густава Суйтса и Яана Томпа. — Два дня в Берлине. — В Вяггитале на земляных работах.

К этому времени относится и первая моя попытка увидеть мир за пределами Эстонии. Ехать мы собрались с Вааранди. Хотелось посмотреть на Германию, где обстановка была накалена до крайности и вот-вот, как мы полагали, вспыхнет пролетарская революция. Газеты сообщали о бурных стачках в Берлине, Гамбурге. Коммунистическая партия действовала в Германии открыто. Увидеть это своими глазами представляло большой интерес. Кроме того, занятия в университете требовали лучшего знания немецкого языка, поскольку часть лекций читалась на немецком. Прельщала возможность попрактиковаться в нем, разговаривая с настоящими берлинцами.

Следовало подумать и о летнем заработке. Лучшие возможности для этого открывала страна с высокой валютой, сделанные сбережения можно было лучше реализовать у себя дома. Подходящей в этом отношении страной представлялась Швейцария. К тому же мы могли «критическим оком» взглянуть на государство, которое расписывали как идеальную демократическую республику, где есть все, «что нужно современному человеку», где люди живут в довольстве, — не страна, а рай. Это было так непохоже на то, с чем мы ежедневно сталкивались в Эстонии!

Швейцария привлекала нас и своей красивой природой: горы, альпийские луга. Мы знали, что в этой стране находил убежище В. И. Ленин и другие видные революционеры-эмигранты. Вааранди питал интерес к Швейцарии и как к родине великого педагога Песталоцци.

Ни у Вааранди, ни у меня денег на поездку не было. Стали подсчитывать, сколько нам потребуется на оплату дороги, на иностранный паспорт. В Швейцарии мы решили поступить куда-нибудь чернорабочими, других видов на существование там у нас не было. Мы навели справку, во что обойдется нам дорога. Оказалось, что дешевле всего ехать через Германию, там летом 1923 года была в разгаре острая инфляция, немецкая марка обесценивалась, в сравнении с ней эстонские деньги были высокой валютой. Железная дорога в Германии, естественно, не могла каждый день менять тариф, марки падали, а стоимость проезда какое-то время не менялась. Но удастся ли найти работу в Швейцарии? Решили собрать информацию у тех, кто там бывал.

Первым делом мы с Вааранди отправились к известному социал-демократу Микхелю Мартна. Это была по-своему колоритная фигура. Путь Мартны в рабочем движении сложный и довольно извилистый. До первой мировой войны он колебался между большевиками и меньшевиками. Много лет жил в Швейцарии, где встречался с Лениным. В годы мировой войны занимал интернационалистическую позицию, хотя и не последовательную. Вернувшись в 1917 году в Эстонию, Мартна присоединился к социал-демократам (меньшевикам), сотрудничал, как и другие лидеры Эстонской социал-демократической рабочей партии, с национальной буржуазией, но и критиковал своих товарищей по партии за участие в белом терроре, забвение интересов рабочего класса, продажность и т. п.

Старик, услышав, что мы не боимся работы, согласны добывать себе в Швейцарии средства к жизни физическим трудом, сказал: кто не боится работы, тот, несомненно, может пожить в Швейцарии. Там в строительстве в очень широких масштабах используется труд иностранцев. Мартна добавил, что может порекомендовать нас соответствующему учреждению. Что касается социального страхования — это на случай, если нам понадобится пособие, — то там оно организовано идеально, а жизненный уровень в Швейцарии очень высокий. Мы знали, что Мартна идеализировал Швейцария, считая ее образцовой демократической республикой, и делали скидку на это. Но все-таки мы поверили, что ехать можно. Мы сказали Михкелю, что ни на чью помощь не рассчитываем, но в чужом месте все же надо знать, куда обратиться за получением работы. Мартна обещал через два дня дать нам письмо к швейцарскому знакомому, что и сделал.

Мы связались также с профессором Тартуского университета Густавом Суйтсом, который длительное время жил за границей, имел представление о тамошних условиях. Профессор, выслушав наши планы, проявил меньше оптимизма, чем Мартна. Но высказал предположение, что два молодых человека, не боящиеся работы, без семьи, к тому же немного знающие немецкий язык, могут в Швейцарии найти работу. Он тоже дал нам письмо к эмигрировавшему много лет тому назад из Эстонии социал-демократу Александру Кесккюла. Густав Суйте, правда, был не очень уверен в правильности адреса, но полагал, что в адресном столе мы всегда сможем его уточнить. Во всяком случае, он твердо знает, что Кеккюла живет в Швейцарии, в городе Цюрихе.

Кроме того, я обратился к Яану Томпу. Это был один из самых крупных и авторитетных в стране деятелей левого рабочего движения. Я рассказал Томпу о наших планах. Обычно немногословный, но благожелательный, он увидел положительную сторону предполагаемого путешествия еще и в том, что есть возможность вступить в контакт с Коммунистической партией Германии. А это весьма важно, поскольку дальнейшая судьба Эстонии в большой степени зависит от «второго издания» германской революции. В Германии обстановка в высшей степени грозовая, может быть, даже революционная. Он дал нам адреса нескольких немецких товарищей и порекомендовал писать в эстонскую рабочую прессу, заметив, что материально это даст нам немного, но для газеты наша информация будет весьма интересна. Со своей стороны, Томп обещал сделать все, чтобы наша поездка была успешной. Я поблагодарил его и обещал писать в рабочую газету и действительно послал две или три корреспонденции как из Германии, так и из Швейцарии.

Летом 1923 года мы с Вааранди отправились в путешествие. На пароходе доехали до Германии, а оттуда по железной дороге — до Швейцарии. В Берлине остановились всего на два дня. Мы попали туда в очень тревожное время: Франция тогда только что оккупировала Рур, и вся Германия бурлила. На улицах происходили демонстрации. Однако нас все же несколько удивила малочисленность их участников. Демонстрации таллинских рабочих против немецких оккупантов в октябре — ноябре 1918 года производили куда более мощное впечатление. Может быть, такое впечатление создавали узкие улицы Таллина, на которых толпа казалась более многолюдной, чем на широких аллеях Берлина. Когда мы высказали свое удивление немецким товарищам, они ответили, что не стоит делать поспешных выводов, главная борьба происходит на предприятиях, там решается судьба революционного движения.

У нас не было ни возможностей, ни времени оставаться в Берлине дольше, через два-три дня мы выехали в Цюрих. Там сразу взялись за поиски работы, так как наши кошельки были уже почти пусты. С письмом Михкеля Мартны мы отправились к его знакомому. Он выслушал наши желания и, услышав, что мы согласны выполнять любую физическую работу, сказал, что это можно устроить. Как мы поняли, он был чем-то вроде заведующего отделом учреждения. Неподалеку от Цюриха, в Вяггитале, сказал он, строится электростанция, сейчас там ведутся земляные работы и нужны люди. На строительстве работают, главгым образом, итальянцы и испанцы. И если к ним присоединятся два эстонских парня, будет хорошо. Знакомый Михкеля угостил нас чаем. Судя по квартире и обстановке, он был довольно состоятельным. Приветлива была с нами и его жена. Желая нас ободрить, она сказала, что ее муж хороший организатор и мы можем не беспокоиться, он наверняка уладит наше дело. Так началось наше первое знакомство с жизнью Швейцарии.

В тот же день мы выехали в Вяггиталь. От железнодорожной станции до строительной площадки, где возводилась гидроэлектростанция, оказалось недалеко. Мы направились в контору. Нас даже не спросили, какую работу мы хотели бы получить, и послали расчищать склон горы от кустарника. Плата — франк в час, работа в две смены: одну неделю — ночью, другую — днем. Продолжительность рабочего дня — одиннадцать часов с часовым перерывом на обед. В тот же вечер мы должны были явиться к десятнику. А пока нас направили в барак, где за нами закрепят койки.

Барак оказался совсем пустой. Но вскоре появился комендант, поразительно похожий на кайзера Вильгельма: с такими же закрученными усами, с выправкой немецкого фельдфебеля. Он взял у нас направления и указал койки. Потом «фельдфебель» критически осмотрел нашу обувь и сказал, что такая не годится. Нужны горные сапоги с железными подковами. Нам их выдали на складе, в рассрочку. На наш взгляд, сапоги были очень дороги. Комендант указал нам также, где столовая, и предупредил, что все дела, касающиеся бытового устройства, надо вести через него. Но, заметил он, в бараке есть все, что нужно, и он не предвидит с нашей стороны никаких просьб.

Был уже вечер, мы отправились в столовую, где по талонам получили еду. На ужин, а утром мы узнали, что и на завтрак, давали булку, чай, иногда к булке добавляли кусок сыра, который рабочие уносили с собой. Прямо из столовой мы пошли к месту работы. Десятник показал нам сарай, где нам выдали лопату и кирку. Инструмент нас не обрадовал — вид у него был довольно замызганный, черенки шатались. Ничего хорошего это не сулило: и норму не осилишь, и нервы себе потреплешь. Уже стемнело, зажглись электрические огни, и отведенный нам участок на склоне горы был хорошо освещен.

Строительство только разворачивалось. Предстояло, как мы это узнали со временем, соединить два склона гор железобетонной плотиной, которая станет подпирать скопившуюся за весну воду — она стекала с гор. От плотины вода пойдет вниз, где поставят здание электростанции. Рабочих на строительстве было с тысячу. Машин не имелось — лопата да вагонетки, все делалось вручную.

Мы с Антоном принялись за работу. От физического труда мы несколько отвыкли, всю последнюю зиму им не занимались. Как и следовало ожидать, от плохих лопат на ладонях у нас появились волдыри. Вскоре мы стерли руки до крови. Работать стало еще труднее. Впервые в жизни я заметил, какой длинной бывает ночь, когда занимаешься таким тяжелым трудом! Язык присыхал к небу, мучила жажда, воды же питьевой взять было негде. Да у нас и не было с собой бутылки или другой посуды. Когда мы спросили у соседей, где тут напиться, те ответили, что скоро принесут чай.

Вскоре наше внимание привлек десятник, стоявший внизу, в долине, и пристально смотревший вверх. Очевидно, он наблюдал за нами, новичками, за кем же еще? Чем дальше, тем сильнее болели руки и мучила жажда. А тут еще десятник торчит — нашел за кем следить… Озлившись, мы стали работать медленнее, выжидая, что за этим последует. Но тут появился мальчик с ведром чая. Каждому налили по кружке. Чай был крепкий, и мы почувствовали себя бодрее, для этого и давали его, чтобы отогнать сон и взбодрить рабочих.

Кое-как мы выдержали до утра. Наконец загудела сирена, и сразу все заторопились, причем в одном направлении. Мы не знали, в чем дело, и, до предела усталые, шли не очень быстро, но другие рабочие стали нас подгонять: вам что, жизнь не дорога, ведь сейчас скалы начнут взрывать! Услышав такое, мы затрусили быстрее, успев вовремя укрыться под специально построенным для этого навесом. Раздался грохот, другой, третий, и по навесу застучал каменный град. Когда каменный ливень утих, рабочие пошли в столовую и принялись за еду. Обед состоял из тушеной говядины с макаронами, все это было залито какой-то сладкой подливкой, похожей на компот. Сначала нам это блюдо не понравилось — одновременно и соленое и сладкое. Выбирать было нечего, вот твоя порция: хочешь — ешь, не хочешь — не ешь. Но голод есть голод. Потом привыкли к этой пище. Еду давали по талонам. Строительная фирма платила рабочим заработную плату. Причем, кому сколько полагалось, знал только рабочий и фирма. Из жалованья вычитали за питание. Фирма никому не давала отчета ни в цене, ни в качестве пищи. На руки рабочий получал незначительную сумму, которой хватало на карманные расходы и, может быть, на обратный путь.

Если рабочему удавалось что-нибудь сэкономить из жалованья, это как-то само собой уходило на пиво, оно продавалось везде, и рабочие употребляли его в большом количестве. Таким образом заработанные на строительстве деньги оставались у фирмы. Поскольку нам приходилось думать об обратной дороге, о том, чтобы сэкономить соответствующую сумму, мы воздерживались от пива и от других мелких расходов.

Такой оказалась эта страна — государство хваленой демократии. Нас поразили разобщенность рабочих, отсутствие профсоюза. Не было и никакого коллективного договора, никакого тарифа, все условия труда были засекречены, все основывалось на одной устной договоренности между фирмой и рабочими: хочешь — бери работу, не хочешь — не бери, денег нет — твое дело, не на что домой уехать — тоже твое дело. Таким образом каждый рабочий стоял один на один с фирмой, и как бы он ни доказывал свою правоту, в случае конфликта всегда побеждала фирма.

Теперь когда я вспоминаю свое пребывание в Вяггитале, то прихожу к выводу, что распределение рабочих по баракам тоже преследовало цель по возможности разобщить их, разъединить даже земляков. Так, у нас в бараке жили греки, итальянцы, один испанец. В один барак селили людей с разных участков и смен. Таким образом даже крыша не объединяла людей, они редко бывали вместе. Кроме того, в бараках распоряжались бывшие фельдфебели, унтер-офицеры, которые старались насадить там казарменные порядки. В столовой, которая была таким же обширным бараком, только со столами и скамейками, рабочие не могли спокойно поговорить, обсудить свои дела. Здесь одновременно помещалось человек сто, и всегда стоял адский шум. Большинство рабочих составляли очень темпераментные итальянцы, их голоса, вернее, крики преобладали над всем. Могло даже показаться, что итальянцы тут господствуют, задают тон. Но это было совсем не так. Все руководящие позиции на строительстве были в руках немцев, младшие и средние командиры, специалисты (электрики, механики, слесари и прочие) были также немцы. Они держались особняком, не смешивались с другими рабочими. Самих швейцарцев, казалось, было совсем немного.

Итальянцев использовали главным образом в качестве землекопов, чернорабочих. Много было и испанцев. Те и другие из-за сильной безработицы в своих странах были вынуждены искать работу на чужбине. В итальянцах поражала их слабая политическая сознательность. В Италии тогда у власти уже были фашисты, но итальянцы, работавшие на стройке, не понимали сущности фашизма. И даже обижались, когда мы нелестно отзывались об их «дуче». Об Эстонии они вообще ничего не знали. Слышали только, что это бывшая российская губерния. Но о том, что в России победили рабочие и крестьяне, они знали. Об Эстонии они нас не расспрашивали, в Вяггитале вообще не было принято спрашивать. Кто ты, откуда — по молчаливому уговору это считалось темой, которой касаться не следует. Более близкому знакомству мешал и языковый барьер.

Испанцы бросались в глаза своеобразием своей одежды. К обычному мужскому костюму у них добавлялся красный пояс, возможно, из бумажной материи, шириной примерно в полметра и длиной метров в десять. В этот пояс испанец закручивался с удивительной легкостью и даже грацией, иногда за поясом хранился нож. Испанцы были гораздо тише итальянцев, менее общительны. Разговаривать с ними было труднее, так как испанский язык мы совсем не понимали. Мы не понимали и итальянский, но итальянцы все же немного лопотали по-немецки или по-французски, и с ними как-то можно было объясниться.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.