ГЛАВА 32 Дикие пчелы — Наглость ленивца — Прожорливые медведи — В Азанту, к охотникам — Двуногий волк — Кот предчувствует беду — Медвежонок попался — Охотники ушли — о. Анемподист теряет сознание

ГЛАВА 32

Дикие пчелы — Наглость ленивца — Прожорливые медведи — В Азанту, к охотникам — Двуногий волк — Кот предчувствует беду — Медвежонок попался — Охотники ушли — о. Анемподист теряет сознание

Еще ранней весной брат, живущий в дупле, нашел где-то в лесу дерево с дикими пчелами. Однажды, прибив к нему дощечки в виде лестницы, он поднялся наверх, сделал два широких пропила в стволе и, весь изжаленный, спустился вниз. На другой день пустынник взял дымарь, с великим трудом пересадил пчелиную семью в переносной улей и отнес брату-пчеловоду.

В начале лета пчелы вполне освоились и окрепли на новом месте. Пчеловод произвел искусственное роение. Образовались четыре пчелосемьи. Погода в то лето стояла прекрасная, поэтому брат смог размножить свою пасеку до десяти ульев, не считая двух маленьких ульев-нуклеусов. По окончании взятка ленивец снова пришел за медом. Пчеловод наполнил его бидон и сказал:

— Возьми любые два улья, унеси к себе и займись сам пчеловодством.

Через некоторое время, вернувшись с носилками и послушником, тот потребовал не два, а четыре улья, так как увидел увеличение пасеки. Брат-пчеловод, не вступая с ним в спор, согласился и отдал все, что тот просил. Эти ульи были унесены за речку, на вторую поляну. Пчеловоду удалось, однако, пополнить молодыми пчелами два нуклеуса, и у него вновь образовалась пасека из восьми ульев, только, конечно, уже не той силы.

В начале осени огород подвергся опустошительным набегам медведицы с медвежонком. Звери стали пожирать молодые початки кукурузы. Их появление грозило уничтожением всего урожая. Непрошеные гости безбоязненно появлялись не только ночью, но и днем.

Как-то раз пчеловод, находясь возле своей кельи, услышал подозрительный шум в кукурузе. Взяв палку, он пошел на звук и увидел, что маленький медвежонок, свалив несколько кукурузных стеблей, пожирает сочные початки. Брат с криком бросил в него палкой. Испуганный медвежонок убежал прочь. Отшельник устремился за ним в погоню, намереваясь поймать его. Вдруг, с другой стороны, из кукурузы выбежала медведица и, обогнав медвежонка, помчалась впереди его. Медвежонок ковылял вслед за ней. Брат, забыв, что это дикие звери, бежал за ними, намереваясь ударить палкой либо медвежонка, либо медведицу, словно каких-то домашних животных, зашедших в огород. В конце посадок медведи шмыгнули в густые заросли кустарника, окружавшего поляну. Брат остановился и прислушался: ни малейшего шороха. Немного постояв, ударил палкой по кустам, куда спрятались звери. Медведица с испугу так громко рявкнула, что у пчеловода мурашки пробежали по спине от страха. Он стал звать живущего неподалеку брата. Когда тот прибежал на его крик, вторично ударил по тому же месту, но там уже никого не было. Медведица, догадавшись, что тут появился второй человек, бесшумно исчезла. Стало ясно, что осмелевшие звери не оставят своего промысла. Поразмыслив, решили призвать какого-нибудь охотника, чтобы он убил или хотя бы отпугнул досаждавших зверей. Но кого позвать? Братья не были знакомы ни с одним человеком в ближайшем селении. На другой день один из братьев пошел просить приозерных монахинь о помощи.

Исполняя их просьбу, одна из монахинь пошла в Азанту и утром следующего дня возвратилась не с одним, как ожидалось, а с четырьмя охотниками, что, конечно, было крайне нежелательно. Они принесли на своих плечах два огромных медвежьих капкана весом по сорок килограммов. Не медля ни минуты, брат повел их на свой лесной огород. Охотники попеременно несли две тяжелые ноши, часто и подолгу отдыхая. К вечеру пришли на место. Пчеловод, увидев пришедших незнакомцев, невольно обратил внимание на необыкновенно темное лицо одного из абхазцев, с тяжелым сверлящим взглядом чуть красноватых глаз. У брата мелькнула тревожная мысль-предчувствие: в лице этого человека к ним заявился двуногий волк. Подозрительный субъект сразу же окинул хищным взором стоящую на поляне пасеку, как будто обнаружил давным-давно разыскиваемую вещь, и стал пристально, украдкой присматриваться к ней. Прочие охотники тотчас разыскали две тропы, по которым медведица с медвежонком спускались с горы к огороду, и поставили на них, возле посева кукурузы, свои капканы. Потом все зашли в келью, за исключением их товарища с темным лицом, который почему-то задержался в лесу.

У пчеловода был кот. Когда вошли эти три человека, он продолжал преспокойно расхаживать по келье, отираясь возле их ног. Через некоторое время вошел охотник с темной физиономией и прикрыл за собой дверь. Кот с беспокойством начал мяукать. Пчеловод приоткрыл дверь, и он пулей вылетел на улицу. Кот не появлялся до тех пор, пока этот человек не ушел из кельи. Все обратили на это внимание…

Рано утром весь лес огласился протяжным ревом. В капкан передней лапой попал медвежонок. Охотники, схватив ружья, побежали к тому месту, откуда доносился рев. Послышались два залпа. Медведица стояла в растерянности около попавшегося в капкан медвежонка, но ничем не могла ему помочь. Из двух залпов ни одна пуля не попала в цель. Зверь убежал в глубь леса. Тогда три охотника, спрятавшись в зарослях, устроили засаду. А четвертый, «темный», стал нещадно бить медвежонка железной лопатой. Тот неистово вопил, призывая на помощь мать, но, как ни странно, она не прибежала на защиту. На медвежонка надели веревочный ошейник с поводком и освободили из капкана. Потом привели к келье и посадили в дровянике, привязав к столбу. Он уселся на задние лапки, глядя на окружающих людей и полизывая ущемленную лапку.

Послушник, придя случайно на первую поляну, начал играть с ним. Засунул ему в рот локоть, обернутый лоскутом от разорванной телогрейки. Медвежонок еще не кусался, потому что челюсти были еще слабые, но глаза у него были уже злые, с красными прожилками на белках. Ему принесли три очищенных початка кукурузы, и он стал их не спеша грызть.

Ночью охотники попеременно караулили медведицу, сидя на чердаке кельи. Надеялись, что она придет к медвежонку. На это она не решилась, однако утром, чуть свет, стала озлобленно рычать в том же месте, где в минувшее утро вопил медвежонок. Охотники, прибежав туда, к удивлению своему, увидели, что она попалась в тот же капкан. Они убили ее с одного выстрела и потом с трудом приволокли к келье.

Медвежонок, глядя на свою убитую мать, спокойно сидел на привязи, нисколько не волнуясь. Охотники сняли с медведицы шкуру, потом распороли живот и вынули желудок, величиной почти с футбольный мяч. Он был переполнен зернами пережеванной кукурузы. Странно, что, лишившись своего единственного детеныша, медведица нисколько не тосковала и не потеряла аппетита. В ту же ночь она съела столько кукурузы, что у нее едва не лопнул желудок…

На другое утро охотники ушли в свое селение, взяв с собой медвежонка и мясо медведицы. Шкуру растянули и прибили снаружи на стенку кельи для просушки. Оставили и оба капкана.

Через два или три дня после случившегося события пришел на первую поляну старец Анемподист с братом — жителем дупла, чтобы посмотреть на бедственное состояние огорода после посещения его медведицей с медвежонком. Осмотрев все, они решили остаться на ночлег в келье брата-пчеловода и утром уйти. Ночью разразилась ужасная гроза. Пошел такой ливень, что речка за несколько часов вышла из берегов, преградив им путь на вторую поляну.

Трос в то время был уже давно отвязан. Подвесную тележку сняли сразу же после весеннего половодья. Пробыв два дня на первой поляне и не предвидя конца наводнению, которое после таких ливней обычно продолжается в течение двух, а то и трех недель, старец, по всей вероятности, не желая стеснять брата-пчеловода, решил с сопровождающим его попутчиком пройти по горной тропе через пять горных перевалов до келий приозерных монахинь, чтобы там переждать время половодья.

Рано утром они двинулись в поход. Чтобы сохранять равновесие на подъемах, старцу приходилось постоянно хвататься руками за ветви рододендрона, лавровишни и мелких деревьев, а порою придерживаться и за скальные выступы. Много сил отнимала ходьба по глинистым оползням или осыпи мелкого щебня. Осыпи образуются при разрушении так называемых камней-трескунов. Эти камни постепенно разрываются под палящими лучами солнца на мелкие частички и затем сплошным потоком сползают к подножию горы.

Подойдя к последнему перевалу, старец спросил, долго ли еще идти. Брат ответил:

— Прошли пока только половину пути, потому что впереди лежит самый высокий перевал, равный по трудности всем, ранее пройденным.

Старец сел отдохнуть и призадумался, чувствуя, видимо, большой упадок сил. При подъеме на последний перевал холщовая рубаха на нем вымокла до нитки. Он поминутно останавливался, переводя порывистое дыхание. Брат, видя это, снял с себя пояс и дал в руки старцу один конец, а сам, взявшись за другой, стал тянуть его за собой, направляясь к вершине перевала. Поднявшись наверх уже к вечеру, они свернули с основной тропы и пошли к кельям двух новых монахинь, недавно поселившихся на жительство немного ниже Анниной могилы, в густых непролазных зарослях. Это были те две женщины, которые ночевали когда-то в дупле вместе с умиравшей Анной.

Придя к ним, старец в ожидании ужина лег на постель и сразу же уснул. Через полтора часа монахини позвали его на ужин, но он, не подымаясь, отказался от еды. Сопровождавший его пустынник, чтобы не стеснять своим присутствием матушек, ушел к кельям приозерных монахинь.

Старец проснулся поздно утром. Пока матушки готовили ему завтрак, он взял у них какую-то книгу, вышел из кельи и сел невдалеке от нее, возле края скалистого обрыва, тянущегося до северной оконечности озера. Отец Анемподист читал, время от времени посматривая вниз на стремительный мутный поток, несущийся к озеру. Вдруг он потерял сознание, свалился набок и стал сползать в ужасную пропасть. На нем были новые хлопчатобумажные брюки. Сползая, он случайно зацепился манжетом одной штанины за растущий на краю обрыва куст рододендрона и остановился. Монахини, увидев это, прибежали на помощь, но вытащить его им оказалось не под силу. Наконец, старец очнулся, понял, что произошло, и стал, опираясь руками, помогать монахиням. Таким образом они выволокли его наверх.

После апоплексического удара старец еще два дня жил у матушек. Сидя в келье, он с печалью говорил: Дние лет наших, в нихже седмьдесят лет, аще же в силах осмьдесят лет, и множае их труд и болезнь (Пс. 89,10). Этими словами подвижник выразил унылое состояние своей души.

В былое время эти слова царя-пророка Давида прочитывались как-то бессознательно, механически. Иногда отшельник вроде бы касался умом памяти смертной, но сама смерть представлялась ему чем-то бесконечно далеким. Обычно он поспешно отгонял от себя тяжелую мысль о смерти. Теперь же это туманное будущее становилось грозной реальностью, осознавалось как непреложная истина. Слова псалма глубоко запали в его сердце как извещение о близком конце и скором переходе в вечность. Понимая, что в пустыни он жить уже не сможет, старец решил уехать в Россию. Когда пришел брат-житель дупла, отец Анемподист с его помощью не спеша спустился к дороге, и они на попутной машине уехали в Сухуми. Через несколько дней старец улетел в Россию к своему старому монастырскому другу, который служил в приходской церкви.