Глава 26. Праздник

Глава 26. Праздник

Я всегда думала, что в будущем мы с Найджелом останемся близки. Пусть романтические отношения между нами закончились, но их заменило что-то другое. Мы ведь друзья, настоящие, лучшие друзья. А как может быть иначе? Никто на свете не поймет, каково было слушать арабские молитвы наших тюремщиков во дворе или жить, подчиняясь равнодушным щелчкам их пальцев. Я думала, что мы должны это все лучше запомнить, чтобы потом обсуждать на досуге или на пенсии, сидя то на моем, то на его крылечке.

А пока мы вполголоса переговаривались через окно. Мы болтали часами, держа в руках Коран – на тот случай, если кто-нибудь войдет. Больше всего я боялась, что нас поймают, однако мы уже знали, что им лень лишний раз покидать крыльцо, и в течение дня выдавались довольно длинные отрезки времени, когда нас никто не беспокоил.

Мое окно находилось на уровне плеч, и для того, чтобы лучше слышать Найджела, я поднималась на носочки и выворачивала шею, просовывая ухо сквозь решетку. Я стояла так, пока ноги не начинало сводить судорогой. Тогда я говорила: «Ну ладно, до скорого» или «Пойду поем» – как конторская служащая, готовая вернуться к своему столу. Часто на прощание я говорила: «Люблю тебя, Найдж». А он отвечал: «И я тебя. Не вешай нос, Траут». Если прежде мы с Найджелом воспринимали друг друга как нечто само собой разумеющееся, мы ссорились и раздражались, то теперь мы были рады и благодарны возможности слышать друг друга. Его голос был для меня той соломинкой, за которую я держалась.

Мы вспоминали старые истории, дополняя их новыми деталями. Мы играли в игры, рассказывали анекдоты. Мы обсуждали сны, отношения с мальчиками, работу кишечника. Найджел вслух мечтал о красивых женщинах. Его любимицей была Кейт Бланшет. Мы строили догадки о том, как проходят переговоры, какую сумму удастся собрать нашим родителям, и пришли к выводу, что соберут около полумиллиона и что бандитам придется на это согласиться. Мы обсуждали будущее, как будто будущее уже стояло на пороге. Найджел хотел вернуться к фотографии и, возможно, поехать в Афганистан. Я собиралась проводить больше времени в Канаде. Мыслями я была там, дома. О жизни моих братьев я не знала почти ничего, и впору было знакомиться с ними заново. Бабушка и дедушка старели. Я давно не навещала друзей. Я грезила прохладой и сугробами. Я мечтала поселиться в Ванкувере, который казался мне теперь самым красивым городом на земле. Во время своих пробежек по комнате я представляла, что вокруг не грязная пустая комната, а Стенли-парк и высокие колышущиеся кедры.

Долгое одиночество меняет человека. Мозг обретает особую силу – я бы сказала, мускульную силу. Он поднимает вас и несет. В продолжение месяца после разлуки с Найджелом я стала ощущать в себе новую энергию – одновременно физическую и не физическую. Держа ладонь в нескольких дюймах от бедра, я чувствовала внутренний жар. Новая энергия в моих руках могла быть инструментом, который послужил бы мне, научись я им пользоваться. Не знаю, хорошо это было или плохо, был ли это инструмент выживания или первые звоночки безумия. Однажды утром я съела банку консервов и долго сидела с ложкой в руке, глядя на нее и пытаясь согнуть силой своей мысли. Хоть немного. У меня ничего не получилось. Однако во второй раз эта идея уже казалась не такой безумной. Потом, когда я через окно рассказала об этом Найджелу, он признался, что тоже экспериментировал с физической энергией, пытаясь передавать своим родителям срочные сообщения насчет выкупа.

– Кого, – спросил Найджел, – кого из них ты ненавидишь больше всего?

Мы часто задавали друг другу такие вопросы. Почти всегда наши разговоры у окна начинались именно с них. Вообще общение у нас проходило в форме вопросов и ответов – туда-сюда. Мы вспоминали прошлое или мечтали о будущем. Какая страна тебе понравилась больше всего? С кем и когда у тебя был самый лучший секс? Что ты съешь первым, когда мы отсюда выберемся? Чего тебе больше хочется – принять горячий душ или выспаться на свежей прохладной постели?

Но этот вопрос касался настоящего, наших тюремщиков. Ответ был прост – конечно, больше всего я ненавижу Абдуллу. Я лютой ненавистью ненавидела все, что у него есть, – от безволосых подмышек до скверного запаха изо рта, ненавидела его жестокость, его садизм. Я ненавидела каждый послеполуденный час – когда он мог появиться. Обычно он приходил через день, а когда его не было, эти часы я все равно переживала в поту, адреналиновой лихорадке и страхе, что он вот-вот явится. Я мечтала вырвать автомат у него из руки и пристрелить его, чтобы все соседи проснулись от грохота и узнали, какая он мразь. Я мечтала убить его. Я желала ему смерти. Но эти мысли помогали мне выдержать самые тяжелые секунды, тогда как необходимо было держаться часы, много часов. Ненависть кипела во мне, как раскаленная лава под натянутой проволокой каждого дня. Я видела ее, но мне не хотелось в нее погружаться. Я знала, что сгорю в ней. Так что предпочитала говорить о сексе и еде. «Давай не будем об этом», – сказала я Найджелу.

Про Абдуллу я ему не рассказывала. Мне не хотелось травить его понапрасну, ведь он ничем не мог мне помочь. Интересно, слышит ли он шум через стену? Мальчики относились к нему по-другому. Найджел рассказывал, как однажды ради гимнастики решил заняться йогой. Хассам и Абдулла, увидев однажды, как он выполняет позы, заинтересовались и стали повторять движения за ним. А потом приходили еще несколько раз и просили консультаций насчет той или иной позы. Их очень насмешила поза дерева, которую они пытались выполнить в своих юбках. Все это свидетельствовало о том, что они сходят с ума от скуки. А еще – что моя сторона стены совсем не такая, как сторона Найджела.

Помимо широких и абстрактных вещей вроде свободы, комфорта, безопасности, нужду в которых я ощущала постоянно, мне хотелось и более конкретных – например еды. Я грезила о бифштексах, леденцах, холодном пиве в замороженной кружке. Я могла часами в подробностях представлять процесс приготовления какого-нибудь блюда. В мечтах меня часто посещал омлет. Я слышала, как сочно хрустит под ножом зеленый перец, как шипит таящее на сковороде масло, видела, как разбивают яйца и лимонно-желтые желтки шлепаются в чашку. Больше всего мне хотелось, чтобы меня обняли, хотелось упасть в объятия человека, который меня действительно любит. Но мне никогда не приходило в голову попросить чего-нибудь из дому. И вот однажды в середине ноября Дональд вошел в комнату, неся большой плотный почтовый конверт желтого цвета и черный поменьше.

– Тебе посылка из Канады, – сказал он и медленно вытряхнул на линолеум содержимое большого пакета. Там было несколько упаковок таблеток, с описанием препарата и инструкцией по применению – нороксин – 400 мг, роокситромицин – 150 мг и так далее; несколько ручек и карандашей, блокнот, пара маникюрных ножниц, косметическое молочко для тела, пять комплектов нижнего белья, резинки для волос, зубная нить, несколько пачек прокладок, коробка гигиенических салфеток и пачка британского печенья.

Затем он протянул мне небольшой черный кейс, где лежали две пары очков в толстой оправе и – мое сердце радостно подпрыгнуло – книги.

– Тебе повезло, – сказал Дональд и вышел.

Я сидела и рассматривала все это, не веря своим глазам. По щекам моим текли слезы. Я даже боялась взять что-то в руки. Мне прислали сборник кроссвордов, тонкий англо-сомалийский разговорник и автобиографию Нельсона Манделы «Долгий путь к свободе» в двух томах, объемом около девятисот страниц. Я слышала, как Дональд стучит в соседнюю дверь, и надеялась, что и Найджел получил подарки.

Позже он сообщил через окно, что ему тоже прислали лекарства, туалетные и письменные принадлежности плюс недавний выпуск «Ньюсуик», головоломки судоку, две книги Хемингуэя – «Снега Килиманджаро» и «Зеленые холмы Африки» – и второй роман Халеда Хоссейни об Афганистане – «Тысяча сияющих солнц». В его посылке тоже было пять комплектов хлопкового белья, но кто-то – скорее всего, Адам или Дональд – вскрыл упаковку и забрал один комплект себе. Мы потом узнали, что они копались в наших посылках, изымая письма, медикаменты и все, что им приглянется.

Первый том биографии Манделы я прочла менее чем за три дня и начала второй, описывающий двадцать семь лет, что он провел за решеткой в Южной Африке. Я жадно глотала текст, воспринимая его как личное послание. Мандела писал, что заключенные обменивались записками, пряча их в туалете. Его мозг тоже играл с ним злые шутки. Иногда ему казалось, что он сходит с ума. «Твердые убеждения – это секрет выживания в самых невыносимых условиях, – писал он. – Если ваш дух не сломлен, пустой желудок вас не убьет». Ранее Дональд принес мне маленький карманный фонарик, который я включала очень редко, экономя заряд аккумулятора, но теперь я пользовалась им, чтобы читать даже ночью.

Мы с Найджелом обменялись книгами через наш тайник в туалете – мы совали их на широкий подоконник. Мы вместе читали и разгадывали кроссворды. Среди моих книг была тонкая брошюра под названием «Борьба со стрессом: как восстановить присутствие духа за пять минут», где имелись такие строки: «Стремительный ритм жизни, желание хорошо выглядеть и добиваться успеха во всех делах приводит к тому, что все больше людей в наши дни страдают от стресса». Они страдают от стресса. Ага, страдальцы. Мы с Найджелом чуть животики не надорвали, когда прочитали это, но, как бы там ни было, брошюра была изучена до конца. У нас на подоконнике работал книжный клуб из двоих членов. Мы обсуждали все подробности любой книги, все ощущения, которые возникали у нас во время чтения. «Зеленые холмы Африки» были полны описаниями приготовления и поглощения пищи – нас это мучило, но мы не сдавались и читали дальше. В «Ньюсуик» была статья с иллюстрацией на первой странице, посвященная зеленой энергии. По прочтении статьи мы стали экспертами в области возобновляемой энергии, хотя наши о ней сведения были почерпнуты из единственного источника. Тут же Найджел обнаружил фотографию, сделанную его приятелем, – снимок каких-то военнослужащих-афганцев. Он сразу приободрился, почувствовав в этой фотографии связь с реальностью.

Если сравнить полученные нами книги, газеты, брошюры с едой, то это был настоящий пир. Мы тщательно прожевывали каждое слово, будто в рот его нам положили близкие люди. Хотя если задуматься, то моя, например, посылка пришла не из дома, а откуда-то из посольства Канады. Да, очки были изготовлены по моему рецепту, но на футляре был логотип одной из оптик в Найроби. Мама не стала бы посылать мне такое пособие по борьбе со стрессом. Мы с ней столько лет смотрели «Опру», перечитали столько книг из серии «Помоги себе сам», что ей бы и в голову не пришло покупать этот смехотворный буклет. Много позже я узнала, что моя догадка была верна. Посылки, собранные агентами КККП и Австралийской федеральной полиции, были отправлены из Найроби в аэропорт Могадишо на имя Адама Абдуле Османа, одного из наших похитителей, того самого человека в круглых очках, который приезжал на второй день нашего пленения и с тех пор почти не появлялся.

Адам вел переговоры. Он звонил прямо из дома в Могадишо, где во дворе бегали двое его маленьких детей. Судя по распечаткам разговоров, которые я увидела позже, он часто называл мою маму «мама» и пару раз попросил разрешения жениться на мне. Когда она напомнила ему, что он женат, он сказал, что по законам ислама мужчине не возбраняется иметь несколько жен. Если Адам и беспокоился, что его могут поймать, то виду не подавал. Каждый раз он повторял требование выкупа и сообщал маме, что мое здоровье пошатнулось. Следователи из полиции полагали, что он использует вымышленное имя. Не знаю, был ли план по задержанию его в аэропорту, куда он должен был явиться за посылкой, но, скорее всего, он туда не ездил, а нанял кого-нибудь, чтобы это сделали за него.

Как бы я ни радовалась посылке, вместе с тем нельзя было не понимать, что никто – ни наши родные, ни правительства, ни похитители – не рассчитывает на скорое наше освобождение. Это была обратная сторона медали. А любой праздник когда-нибудь заканчивается. Впрочем, я, как могла, старалась его продлить. Несмотря на постоянную головную боль и диарею, таблетки я приберегала на будущее, сложив их на матрасе у стены. Я сократила объем чтения до нескольких глав в день. Нельсон Мандела помогал мне пережить утро, а Хемингуэя с его бесконечными диалогами я оставляла на вечер. Я продолжала воспринимать наше положение как временное, но все-таки старалась не транжирить то, что у меня есть. Вот только печенья хватило всего на пару дней.

Посылка сначала вызвала у меня ликование, а потом я снова затосковала. Все имеет две стороны. В моем случае лишь тонкая черта отделяла спокойствие от отчаяния.

А еще у меня стало шелушиться и зудеть место над верхней губой. Взглянув в зеркальце, я увидела там какую-то белую сыпь, что-то вроде грибка. И с каждым днем эта сыпь распространялась все дальше – вокруг носа, вверх по одной щеке. Меня это убивало. Антибиотики, присланные в посылке, не помогали. Я попробовала смазать пораженные места новым кремом для кожи, но стало только хуже. Мне казалось, что Сомали начинает съедать меня заживо.

В минуту слабости я написала Найджелу записку. Тоска настолько овладела мной, что я не могла даже разговаривать. В записке я извинялась за свою хандру, объясняя ее тем, что ко мне ходит один из мальчиков. Я стукнула в стену, и через некоторое время раздался ответный стук.

Во время нашего следующего разговора Найджел был менее оживлен, чем обычно. Может быть, он и раньше обо всем догадывался.

– Кто он? – спросил Найджел. – Абдулла?

– Да, но я не хочу об этом говорить.

– И… что он делает? – с запинкой спросил Найджел. – Он… Когда это началось?

В первую секунду мне хотелось рассказать все, вывалить на него все жестокие подробности, чтобы он взорвался, закричал и очертя голову напал на наших тюремщиков. Но я уже пожалела о сказанном. Это было несправедливо по отношению к Найджелу и лишь усугубляло мое положение.

– Ладно, Найдж, забудь, – сказала я, зная, что он не забудет.

Я взяла себя в руки. Просто потому, что ничего другого не оставалось.

В сотый день нашей неволи – первого декабря – я написала Найджелу очередную записку. «Поздравляю, мы пережили сто дней, – писала я. – Мы должны держаться и верить, что на другом конце земли есть много людей, которые делают все возможное, чтобы вытащить нас отсюда, чтобы Рождество мы отмечали дома». И как всегда, когда я записывала свои слова на бумаге, это помогло мне поверить в них. В них появлялась претензия на правду.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.