«С…ТЬ НА СВОИ КНИГИ БУДЕШЬ!»

«С…ТЬ НА СВОИ КНИГИ БУДЕШЬ!»

Иным постоянным покупателям я мысленно приклеиваю прозвища. Так одну телесистую бабку, при ходьбе переваливающуюся как утка, давно окрестил Квашней. Да, кое-что она у меня, время от времени, действительно приобретала. Но — с уже набившим оскомину предисловием! Примерно эдаким…

— Ну что вы такое говорите? Какие там сорок рублей? — умело возмущалась она как-то раз, потрясая облюбованной книгой. — Двадцать — и то за нее много! Самая красная цена — десятка! Ну, уступите, ведь вы же можете! Небось сами за пятерку купили, а перепродаете трижды втридорга! Ну, я же вас постоянно выручаю!

— Да хоть бы и за рубль, или вообще бесплатно приобрел. Мое сугубо личное дело. А вот чтоб сразу на четыре цену продавца делить, такой торг, извините, неуместен. За тридцать пять забирайте — и разошлись, — возражал я.

— Пятнадцать…

— Тридцать…

— Пятнадцать…

— А почему это дальше только я должен уступать?

— Пятнадцать…

— Стало быть, сегодня кина не будет. Положите книгу на место!

— Пятнадцать… Ну, что вам стоит! Каких-то десять рублей больной пенсионерке скостить! Я знаю, вы хороший! Ну, пожалуйста!

— Это вы по какой системе счет ведете? По арифметике Пупкина? Ладно, двадцать пять — и никаких гвоздей!

— Ну почему не пятнадцать? Ведь хорошая же цена за такое старье…

— Плохая. А раз старье, верните на место. Кому другому за те же пятьдесят продам.

— Ну… ну… — Язык у Квашни прямо-таки не поворачивался, но наконец она через силу выдавила: — Двадцать… Вот же скряга! А думала — человек…

— Неужели непохож? Зверь, значит? Ладно, черт с ним, забирайте, только уже чтобы разговор закончить! Надоело!

— Вот видите — и договорились! — И книга была спешно упрятана в объемистый ридикюль, а мне женщина протянула… пятнадцать рублей.

— Не понял… — не спешил брать я десятку и мелочь. — Уговор дороже денег!

— Ну что вам, эти пять рублей погоду сделают? У вас же покупателей много, на них и наверстаете…

— Ага, конечно… особенно если все на подбор такие же, как вы.

— Не-е-е, другие, они другие…

Тьфу ты, да провались оно все пропадом!

— Давайте! Но в следующий раз подобный номер не пройдет!

— Ну что вы такое говорите! Я вам вполне нормально заплатила!

— Да конечно! Идите уж…

Но вот однажды Квашня появилась возле моего развала на пару с худощавой девушкой: еще почти девочкой лет пятнадцати-шестнадцати.

— Ой, бабушка, смотри, новая Донцова! У нас такой нет! — углядела внучка «свежий» томик, только что выменянный мною на две более ранних изданий книги той же сочинительницы дамских детективов.

— И без тебя вижу! — неожиданно резко окоротила Квашня внучку. — Нечего на всю ивановскую орать, чего дома есть, а чего нет! — И едва не замахнулась на наследницу отечной ладонью с увеличенными суставами пальцев (ревматоидный артрит?). — Ну и почем эта Донцова?

— Пятьдесят рублей, — ответил я, впервые, но не без основания предположив, что моя постоянная покупательница приобретает книги и в магазинах, причем там-то совсем не по бросовым ценам.

— Ско-олько? — выкатила Квашня глаза. — Да что же это творится-то на белом свете? Да откуда такие бешеные цены взялись? Она и двадцатки не стоит!

— Знаете, что! В магазине она как раз не меньше стольника, а прочли ее только раз! — недовольно парировал я. — Все, сегодня никаких скидок! Ни рубля! Не хотите — не берите! У меня ее через час-другой за полста с руками оторвут!

— Не надо мне сказки рассказывать! И подержанная она вовсе — вон, уголок подмятый!

— Вот, за уголок и единственную читку целый полтинник и сбрасываю. Цена окончательная, обжалованию не подлежит!

— Бабушка, ну он же правду говорит. В магазине точно не дешевле ста рублей будет. Так и давай возьмем, за пятьдесят-то, — вклинилась вдруг внучка.

— Ну, ты! — рявкнула Квашня на нее, явив свое второе, вовсе не уговаривающее лицо. — Молоко еще на губах не обсохло, бабку учить! А ты давай, не выпендривайся! Двадцать рублей — и радуйся, что сбагрил!

— Могу и за двадцать, — усмехнулся я тогда. — Только предварительно давайте до рыночка дойдем — ведь квартал всего, — а там, в мясном ларьке выберете самую дорогую колбасу: рубликов по полтысячи за кило, да и повозмущайтесь, как здесь: откуда, мол, такие бешеные цены. И предложите купить палочку по двести рубчиков. А я тем временем в сторонке постою, да послушаю, что вам продавец скажет.

— Дюже умный нашелся, да? — мгновенно покраснев, взревела Квашня. — Вот, в следующий раз с…ть на свои книги будешь!

Внучка прыснула. Я ничего не понял.

— А это еще к чему?

— А к тому, что помнишь, как с месяц назад просил свою макулатуру покараулить, пока сам в сортир на рынке бегал? Помнишь? Вот я и говорю: с…ть! Будешь! На свои книги!

— С какой стати мне собственный товар портить? Уж лучше тогда я тебя оболью. От морды до ж…, — отбросил я вежливость.

М-да-а. Лучше бы уж промолчал. Разве может человек так громко визжать?

— А-а-а! Хулиган! Свинья! Мерзавец! Люди, вы слышите? Он меня обос…л!

— Бабушка, — засмеялась внучка. — Ну что ты, в самом деле? Пошли отсюда!

— Заткнись! Яйца курицу учить! А на тебя я быстро управу найду! В милиции! Ты у меня завтра же с утра здесь стоить прекратишь! Гад, идиот, маньяк сексуальный!

Хохочущая внучка с трудом утянула Квашню в направлении рынка.

Но, как оказалось, это была лишь первая серия конфликта. Примерно через полчаса «обос…ная», уже с полными сумками, опять проходила мимо меня. Одна. Сделал вид, что скандалистки не замечаю. Как бы не так! Квашня замедлила шаг:

— Дурак! Тьфу! Идиот! Тьфу! Свинья! Тьфу! Скотина! Тьфу! — награждала она меня многочисленными ругательствами, сопровождая каждое смачным плевком: еще хорошо, что не на книги, но все одно: это она уже перехватила.

Я быстренько обежал свой магазин на газоне и преградил скандалистке дорогу. Она враз заткнулась и испуганно замерла с сумками в руках. Возможно, ожидала, что сейчас ей врежут по физии? Ну уж нет, за эту холеричную пузанью рисковать срок получить… Оно мне надо? Мы пойдем другим путем. Соглашательным, как учил меня знакомый психолог.

— Так что вы мне сообщить-то хотели? А то издали плохо расслышал. Не повторите? Пожалуйста… — вежливо попросил я и даже игриво поклонился.

Квашня взбодрилась, поняв, что бить ее, по крайней мере, не собираются.

— Ты гад, дурак и идиот!

— Ну, это-то я и сам давно и прекрасно знаю. Но вы-то ведь умная, или как?

— Да! — подставилась не подозревающая о «соглашательном варианте общения» и явно сбитая с толку несостоявшаяся покупательница.

— Так чего ж вы тогда с дураком связались? Известно ведь: с кем поведешься… И не заметите, как сами идиоткой станете.

— Да ты… Ты не только дурак! Ты еще и жид вонючий!

Эге, что-то новенькое-национальное. Ладно, продолжаем в том же духе.

— Разумеется. Смердящий и злоуханный. Разве не чувствуете: от меня за километр таким смрадным амбре несет, что люди в обморок падают! А вы стоите здесь рядом и тоже активно прованиваетесь.

— Да ты вообще больной! Тебе лечиться надо!

Ага, выходим на новый уровень общения.

— Целиком и полностью согласен! Завтра же не выхожу на торговлю, а укладываюсь на полное обследование в лучшую американскую клинику!

— Тебя уже только гробовая доска и вылечит!

Так. Накал беседы возрастает в геометрической прогрессии.

— Какие проблемы? Завтра же поспешаю заказывать гроб, могилу и памятник. Помянуть придете? Усиленно приглашаю. Как же: наилучшая клиентка! А я вам еще из гроба улыбнусь и ручкой помашу…

— Ты-и-и! — на побагровевшем лице Квашни отчетливо проступили сизые пятна. — Надо мной издеваться? — орала она до хрипа в голосе. — Я всюду пойду! Я до президента дойду! Я все равно твою торговлю прекращу-у-у!

Голос Угрожательницы сорвался на высокой ноте, перешел в надрывный кашель. Я поспешно ретировался к книгам: еще даст дуба прямо на тротуаре, доказывай потом, что не верблюд… Квашня, тяжело дыша, плюхнула полные сумки на асфальт и судорожно обтерла лицо и шею носовым платком. Потом молча погрозила мне пухлым кулаком, подхватила поклажу и, тяжело тупая, удалилась восвояси.

Больше она к моему развалу никогда не подходила.