Глава 5. О домовой посуде и о других нужных в житии потребностях

Глава 5. О домовой посуде и о других нужных в житии потребностях

Вся камчатская посуда и все экономические их принадлежности состоят в чашах[376], корытах, берестяных кужнях[377], а по-тамошнему чуманах, да в санках и лодках; в чашах и корытах варили они есть и себе, и собакам, кужни употребляли вместо стаканов, санки – к езде зимою, а лодки – летом. Чего ради и писать бы о том более нечего, если бы сей народ, так как другие, имел тогда или знал употреблять металлы.[378]

Но как они без железных инструментов могли все делать, строить, рубить, долбить, резать, шить, огонь доставать, как могли в деревянной посуде есть варить и что им служило вместо металлов, о том, как о деле не всякому знаемом, упомянуть здесь не непристойно, тем наипаче что сии средства не разумный или ученый народ вымыслил, но дикий, грубый и трех перечесть не умеющий. Столь сильна нужда умудрять к изобретению потребного в жизни!

Прежние камчатские металлы, почти до прибытия россиян, были кость и каменье. Из них они делали топоры, ножи, копья, стрелы, ланцеты и иглы. Топоры у них делались из оленьей и китовой кости, также и из яшмы, наподобие клина, и привязывались ремнями к кривым топорищам плашмя, каковы у нас бывают теслы.

Ими они долбили лодки свои, чаши, корыта и пр., однако с таким трудом и с таким продолжением времени, что лодку три года надлежало им делать, а чашу большу?ю – не меньше года.

Чего ради большие лодки, большие чаши или корыта, которые по-тамошнему хомягами называются, в такой чести и удивлении бывали, как нечто сделанное из дорогого металла, превысокою работою, и всякий острожек мог тем хвалиться пред другими, как бы некоторою редкостью, особливо когда кто наварив в одной посуде пищи, не одного гостя мог удовольствовать, ибо в таких случаях один камчадал против двадцати человек съедает, как о том ниже объявлено будет.

А варили они в такой посуде рыбу и мясо каленым каменьем.

Ножи они делали из горного зеленоватого или дымчатого хрусталя, остроконечные, наподобие ланцов, и насаживали их на черенье деревянное. Из того ж хрусталя бывали у них стрелы, копья и ланцеты, которыми кровь и поныне пускают. Швейные иглы делали они из собольих костей и шили ими не токмо платье и обувь, но и подзоры[379] весьма искусно.

Огнива их были дощечки деревянные из сухого дерева, на которых по краям наверчены дырочки, да кругленькие из сухого ж дерева палочки, которые вертя в ямочках огонь доставали. Вместо трута употребляли они мятую траву тоншич, в которой раздували загоревшуюся от вертения сажу.

Все сии принадлежности, обернув берестою, каждый камчадал носил с собою, и ныне носят, предпочитая их нашим огнивам, для того что они не могут из них так скоро огня вырубать, как достают своими огнивами. Но другие железные инструменты, топоры, ножи, иглы и пр., и от них так высоко почитаются, что с начала их покорения и тот себя почитал за богатого и счастливого, у кого был какой-нибудь железный обломок.

Не пропадет у них и ныне даром ни иверешок[380] из перегорелых котлов железных; могут они делать из них клепики, стрелы или что-нибудь полезное; причем то удивительно, что они не калят железа, но холодное, положа на камень, куют камнем же вместо молота.

Таким образом поступают с железом не токмо камчадалы, но и коряки и другие дикие народы, особливо же чукчи, которые, покупая у наших железные котлы дорогою ценою, перековывают в копья и стрелы; ибо им, как немирному народу, никаких железных инструментов продавать не велено, но о посуде никто прежде не думал, чтоб они покупали на сей конец.

То ж делают они и с оружием огненным, которое отбивать им у наших случается, ибо они стрелять из него не умеют, по крайней мере, скоро его портят, не зная, как замки разбирать и чистить и как винтовки смазывать.

Иглы, у которых уши отломятся, умеют они весьма искусно починять, каковы б они малы ни были. Расклепывают кончик, где уши были, камнем, и другою иглою просверливают новые, и так делают, пока уже одно почти острие только останется.

Железную и медную посуду еще во время моей бытности токмо те употребляли, которые знали, что честь и чистота, и старались российскому житию последовать; в том числе были знатнейшие новокрещенные тойоны, которые живут близ российских острогов и часто имеют с нашими обхождение, а прочие деревянной своей посуды и поныне не оставляют.

Сказывают, будто железные инструменты знали камчадалы еще до покорения Российской державе и получали их от японцев, которые приезжали к Курильским островам, а однажды и на Большую реку морем; и будто камчадалы японцев шишаман называют для того, что чрез них узнали железные иглы, ибо игла по-камчатски шиш называется.

Что касается до Курильских островов, то сомнения нет, что прежде сего приезжали туда японцы на бусах[381] и торговали: ибо я и сам достал с Курильских островов японскую саблю, лаковый поднос и серебряные серьги, которые не откуда получены, как только на Японии; а бывала ли когда японская буса на Большой реке, о том доподлинно утверждать нельзя, для того что, кажется, трудно поверить, чтоб такие мореходы, каковы японцы, отважились идти для купечества в незнаемые страны и проведывать пристанищ с трудом и опасностью; разве, может быть, приносило когда такое их судно погодою, как то нередко случается.

Из всей работы сих диких народов, которую они каменными ножами и топорами весьма чисто делают, ничто мне так не было удивительно, как цепь из моржовой кости, которая привезена на боте «Гаврииле» с Чукотского носа. Оная состояла из колец, гладкостию подобных точеным, и из одного зуба была сделана; верхние кольца были у ней больше, нижние меньше, а длиною была она немного меньше полуаршина.

Я могу смело сказать, что по чистоте работы и по искусству никто б не почел оную за труды дикого чукчи и за деланную каменным инструментом, но за точеную подлинно.

По недостатку в инструментах чукотский оный художник, конечно, не скучлив был к работе и имел довольно свободного времени, которое мог употребить на сию безделицу: ибо, смотря по другим вещам, сколь продолжительно они делались от камчадалов, сомневаться не можно, что он употребил на сию работу не меньше года времени.

А к чему сия цепь была употребляема, о том не известно, ибо казаки нашли оную в пустой чукотской юрте.

Корякские куяки[382], которые они из мелких продолговатых косточек сшивают ремнями, и их так называемые костяные троерогие чекуши, которые насаживают они на долгие ратовища и в военное время употребляют, также не недостойны примечания: ибо кость так гладко обделана, что лоснится.

Что касается до санок их, каким образом их делают, о том писано будет в главе о собачьей езде; а здесь сообщим мы известие о лодках, где какие в тех местах употребляются и из какого дерева обыкновенно бывают.

Камчатские лодки, или по-тамошнему баты, делаются двояким образом и по разности образцов разными именами называются, одни кояхтахтым, а другие – тахту. Кояхтахтым от наших рыбачьих лодок никакой не имеют отмены, ибо и нос у них выше кормы, и бока разложисты, а у лодок тахту нос и корма с боками равны или и ниже, бока же разведены, но внутрь вогнуты, чего ради к езде весьма неспособны, а особливо в погоду, ибо вода в них тотчас заливается.

Кояхтахтым употребляются по одной реке Камчатке, от вершины до самого устья, а в других местах, как по Восточному, так и по Пенжинскому морю – тахту.

Когда к лодкам тахту пришиваются набои, что обыкновенно делается у жителей Бобрового моря, тогда они байдарами называются[383], и жители в них гоняются по морю за морскими зверями.

Донья у таких байдар колют они нарочно и, зашив китовыми усами, конопатят мохом или мягкой крапивой, ибо примечено ими, что нерасколотые байдары на морских валах колются и бывают промышленникам причиною погибели. Островные курильцы и на Лопатке живущие байдары строят с килем, доски пришивают усами ж, а конопатят мохом.

По всей Камчатской земле не делают лодок ни из какого дерева, кроме тополя, выключая курильцев, которые того не наблюдают: ибо они строят байдары свои из леса, выбрасывающегося из моря, который приносит из Японии, Америки и с берегов китайских, а у них не растет леса, к строению удобного.

Северные камчатские народы, сидячие коряки и чукчи делают свои байдары из кож лахтачных, как уже выше объявлено, а причина тому, может быть, недостаток же в удобном лесе или что не имевшим железа кожаные делать способнее было.

В батах и рыбу ловят, и кладь возят по два человека, из которых один на носу, а другой на корме сидит. Вверх по рекам взводят баты на шестах с превеликою трудностью, ибо на быстрых местах стоят иногда с полчетверти, все вытянувшись на шесты, которыми опираются, пока лодка на пол-аршина подастся.

Однако, несмотря на все трудности, удалые камчадалы взводят таким образом баты и с грузом верст по двадцати вверх, а налегке переходят верст по тридцати и до сорока. Чрез реки перегребают обыкновенно стоя, как волховские рыбаки в челноках своих. Клади на больших батах можно возить пудов по тридцати и по сорока.

Когда кладь легка, но озойна[384], какова, например, сухая рыба, то перевозят оную на паромах, сплотив два бата вместе и намостив мост, однако вверх по быстрым рекам паромы проводить и трудно, и продолжительно, чего ради употребляются они токмо по реке Камчатке, которая по глубине своей и умеренной быстрине к тому способна; а по другим рекам только вниз на паромах ездят, а вверх редко, и то по нужде, когда по окончании рыбных промыслов у моря надобно переезжать в острог со всем домашним прибором и с малолетними или когда кладь такова, что в бат уместить нельзя, как, например, бочки и кадки с рыбою, которой насаливают у моря.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.