Глава вторая
Глава вторая
Газета за одно су. — Наглая откровенность в рубрике «Спрос и предложение». — «Хам» Ипполит де Вильмессан.
— Золя — рецензент по вопросам литературы в «Эвенеман». — 31 января 1866 года.
— Разговор в Английском кафе. — Центральный рынок. — «Слепой» критик.
Двадцать пять лет назад Эмиль де Жирарден основал дешевую газету «Пресс» и этим мероприятием чисто экономического порядка совершил полный переворот в журналистике. Газеты, полтора века бывшие проводниками довольно грубых, но тем не менее оригинальных, сыгравших свою роль в революции 1789 года идей, благодаря его инициативе превратились в могучее средство воздействия на массы.
Когда Золя, этот скромно одетый Растиньяк, занялся журналистикой, первый переворот в газетном деле, вызванный таким революционным мероприятием, как снижение стоимости газеты до одного су, уже совершился. Второй переворот затронул полиграфическое производство: через два года после прихода Золя в редакцию Мариони приобретает для «Пти журналь» ротационные машины и печатает газеты по тридцать шесть тысяч экземпляров в час.
Пресса основательно изменила нравы и политику и, несмотря на препятствия, чинимые императором, становилась безответственной (что мы ощущаем и сегодня). Словом, она угождала и ловкачам, льстящим публике, и самой публике, жаждущей, чтобы ей льстили. Конкуренция заставляла газеты все больше и больше подлаживаться под вкусы наиболее многочисленных, Но менее Культурных подписчиков.
Между тем с увеличением тиражей росло политическое влияние газеты; концентрация капитала вела к объединению газет в тресты, что облегчало управление. Так создавалась газетная монополия.
Великим знатоком газетного дела был Ипполит де Вильмессан. Это ему принадлежала идея: за четыреста франков в месяц предоставлять в своей газете подвал для рекламы. Вильмессан первым поставил рекламу на широкую ногу.
Вильмессан, «которому типографская краска кружила голову», был настоящим гигантом. Коротко подстриженные волосы, широкие ноздри, мясистая нижняя губа, двойной подбородок — вот портрет этого чувственного и вульгарного человека. «Огромная голова тюремного надзирателя, сидящая на плечах грузчика»[21]. Казалось, он сошел со страниц романа Бальзака. Вильмессан был когда-то хористом, браконьером, страховым агентом, актером.
Как-то его осенила мысль: а не поэксплуатировать ли женское тщеславие, создав какой-либо журнал — «Сильфиду» или «Фемину» (подобные нынешнему журналу «Вог»), В 1840 году ему удалось осуществить свою идею. Этот плут умел разговаривать с женщинами. Но этого показалось ему мало, он начал выпускать газетенку «Лампион», в которой с целью вымогательства шантажировал влиятельных лиц. Но состояния на этом ему сколотить не удалось. Однако путь был правильным: один из его учеников Рошфор пойдет по нему, издавая свой «Лантерн».
Только в 1854 году, основав газету «Фигаро», Вильмессан добился успеха. Его газета, выражая интересы легитимистской реакции, консерваторов, высшего общества, а также поборников «добропорядочной жизни» и таких же нравов, ополчилась против Империи. Бертран де Жувенель дал «Фигаро» великолепное определение: «кропильница, полная купороса». Эта оппозиция, главным образом светская, пугала сторонников Империи — этих второразрядных выскочек, своего рода незаконнорожденных детей имперских завоеваний начала века. Морни, единоутробный братец Наполеона III, ироничный, элегантный и надменный Морни, покровительствовал Вильмессану.
В 1865 году Золя написал Альфонсу Дюшену, сотруднику Вильмессана, следующее письмо, которое можно было бы поместить в «Парфэ секретэр» как образчик наглой откровенности под рубрикой «Спрос и предложение».
«Я хочу… побыстрее добиться успеха. И я вспомнил о вашей газете, которая может скорее всех составить мне имя. Итак, буду с вами откровенен. Я посылаю вам несколько страниц прозы и спрашиваю напрямик: это вам подходит?.. Я молод и, признаться, верю в свои силы. Как мне известно, вы любите пробовать людей, открывать новых редакторов. Испытайте меня, откройте меня. Во всяком случае, вам будет принадлежать пальма первенства».
Только такой откровенностью Золя мог привлечь внимание патрона! Вильмессан только что основал «Эвенеман». Итак, Золя входит в редакцию на улице Россини. Под саркастические взгляды редакторов он бросает портье:
— Мне назначена встреча господином Вильмессаном.
Какой-то худосочный субъект в люстриновых нарукавниках ставит перед ним песочные часы и невозмутимо роняет:
— Две минуты. Обычная норма! Как для варки яиц!
Все давятся от смеха.
Вскоре молодого человека ввели в директорский кабинет. Гигант был в ярости:
— Послушайте-ка эту белиберду, Шолль!
И он читает:
«— А! Это вы!
— Я.
— Я вас ждал.
— Вот и я.
— Вам повезло.
— Да, повезло.
— Правда?
— Правда.
— Ну и как?
— Все в порядке.
— Ну-с, побеседуем!
— Побеседуем!»
Вильмессан рычит:
— Скажите старику Дюма, я заплачу ему не больше, чем по половинной ставке за каждую неполную строку!
— Литература тут ни при чем, речь идет о договоре! — заметил Шолль, этот изнеженный Орельен с моноклем.
Вильмессан улыбнулся.
— Отличный договор, Шолль!
И, повернувшись к посетителю:
— Значит, вы служите у Ашетта?
Директор изучающим взглядом окидывает этого молодого человека с темными волосами, с глубокими черными глазами и некрасивым лицом.
— Видите ли, сударь, — начал Золя, — речь пойдет о библиографической хронике. Этого еще никогда не делалось!
— Хм… Я только что выставил за дверь одного типа, который мне предложил то, чего никогда не делалось. Словом: он хотел по дешевке пристроить свои объявления о погребении. Итак, слушаю вас.
— Я вам буду поставлять короткие, на двадцать-тридцать строк, рецензии на новые книги. Кроме того, если в печати появится сообщение о какой-нибудь значительной вещи, я обязуюсь раздобыть самый интересный отрывок из нее, который можно опубликовать в «Эвенеман»…
— Я слушаю, милый мой, продолжай, продолжай…
— О, я знаю, что вас тревожит, сударь. Вы боитесь, что библиографическая хроника вытеснит платную рекламу? Верно? Но четырехгодичный опыт позволяет мне утверждать: чем больше газета говорит об издательствах, тем больше издательства печатают объявлений о новых книгах в газете…
— Любопытно!
— Фирма Ашетт, например…
— Например, — передразнил он Золя. — Неплохая штука!
И разразился звонким хохотом.
Сезанн в 1859 году.
Золя в 1865 году.
Золя в 1872 году.
Александрина Меле.
Вильмессан любит пошутить. Однажды он опубликовал небольшое объявление: «Мадемуазель Генриетта де… очень богатая, благородная и красивая девушка, ищет мужа: примерно двадцати — тридцати лет, поэта, музыканта, художника или скульптора, не имеющего никакого состояния». Целый месяц он развлекался, читая ответы. Хочешь, не хочешь, превратишься в хама.
«Хам» направился к креслу, на краешке которого примостился Золя.
— Это идея! Парень не глуп, но он продает мне молочко, а сливки снимает сам! Ну да! Он продает мне материалы, которые принесут известность его издателям. И он уже приступил к практическому осуществлению плана, разработанного с Ашеттом. Когда же я скажу ему «да», он будет ходить к Ашетту, Лакруа, Этцелю и к другим, напоминать им: «Ведь именно я обеспечиваю успех ваших книг через „Эвенеман“. Надеюсь, вы меня понимаете!
— О сударь!
— Э, брось! Я называю такую рекламу с двойным боем! Например: я пишу статью о некой даме. Она платит. Это раз. Я вскользь упоминаю в статье что-нибудь про ее обойщика или портниху. Естественно, опять платят. Это два. Двойной бой! Неплохая штука! Первая статья — послезавтра. Копию — до шести часов.
Выйдя из кабинета, Золя не обратил никакого внимания на собратьев по перу и направился к Бульварам, счастливый и смущенный».
31 января молодой журналист покупает «Эвенеман». Его фамилия красуется на первой странице в статье, написанной самим Вильмессаном:
«К нашим читателям!
Газете „Эвенеман“ не хватает раздела литературной критики, чтобы отвечать всем требованиям, которые предъявляются к ней. Раздел книжных обозрений пользуется — справедливо или нет — репутацией скучного раздела [sic!], который сковывает льдом душу читателя… называя имя г-на Эмиля Золя, мы не открываем нового автора. Молодой писатель, прекрасно осведомленный во всех деталях книжного дела…»
Золя кажется, что он слышит сочный смех патрона.
«…человек остроумный, с воображением… то немногое, что им написано, и написано превосходно, произвело сенсацию в прессе…»
Если бы Вильмессан говорил, а не писал, Золя мог бы подумать: «Да он насмехается надо мной!» Но ведь так было напечатано в газете!
«…Своевременно и даже раньше, если представляется возможность [еще бы!] подкараулить выходящую книгу [учтите!], беспристрастно и кратко оценить ее, отметить любопытные страницы, абзацы… Если мой новый тенор преуспеет, тем лучше. Если же он провалится — ничего страшного. Он сам объявляет, что в этом случае он расторгает ангажемент, и я вычеркну его из моего репертуара. Я кончил.
И. де Вильмессан».
— Вот ловкач! — шепчет «новый тенор», изумленный, восхищенный и польщенный.
Первый обзор в «Эвенеман» Золя посвятил работе Тэна «Путешествие по Италии». Журналист рассказывал о взглядах своего мэтра на «литературу и политику Франции завтрашнего дня». Это была заслуженная дань уважения тому, кто столько сделал, чтобы склонить Золя к реализму.
Кроме того, Тэн ведь печатался у Ашетта!
В течение тридцати дней Золя пишет, не зная еще, что готовит ему судьба. Тем временем 7 февраля в «Эвенеман» поступил новый сотрудник — Жюль Валлес. С уст патрона не сходит его имя. Он положил ему полторы тысячи франков в месяц — огромная сумма! Золя частенько видится с Шоллем [это тоже персона — тысяча двести франков!]. Они потягивали пиво в кафе «Риш», в кафе «Мюлуз» или в кафе «Мадрид». Этот старик с моноклем, на семь лет старше Золя, совсем не был так зол, как его язык, и его откровенные рассказы о Париже не прошли бесследно для молодого журналиста. Бродя по Бульварам, кого только они не встречали! Бодлера с подкрашенными волосами зеленого оттенка, Гамбетту с вечно разинутым ртом, Рошфора, своего рода единственного мушкетера, Вилье де Лиль-Адана, с осанкой викинга, Сент-Бёва, рыжеватого толстячка с поросячьими глазками.
Там же Золя встречал белокурого красавца с ласковым взглядом, который только что напечатал свои стихи «Возлюбленные». Это был провансалец из Нима, ровесник Золя. Бывший житель Экса написал комедию «Уродка» и драму «Мадлена»[22]. Выходец же из Нима готовил к изданию сборник сентиментальных рассказов о Провансе. Он собирался назвать его «Письма с моей мельницы». «Вроде моих „Сказок Нинон“», — заключает Золя.
Несмотря на мечтательный вид, Альфонс Доде был ловким человеком. И по самой простой причине пользовался большим влиянием у Вильмессана: Доде был секретарем герцога де Морни. Именно он поддержал дух Золя, обеспокоенного судьбой своих статей, о которых никто не обмолвился ни словом:
— Загляните-ка к крокодилу.
Крокодилом оказался кассир. Золя зашел к нему. И вот этот крокодил выложил ему 500 франков! Золя побледнел, когда почувствовал на своих плечах чьи-то могучие руки. Это был «хам», не перестававший подшучивать над радостью «малыша».
— Что поделываешь сегодня вечером?
— Да… я… ничего, сударь.
— Приходи ко мне в полночь.
Около полуночи Вильмессан потащил с собой Золя, который несколько часов назад спрашивал себя: интересно, появится ли завтра его хроника? Патрон вошел в Английское кафе — «где самые лучшие обеды». Самоуверенный ловкач шел вперед по залу с бесчисленными зеркалами, ступая по красным мягким коврам с золотыми иероглифами. Среди ослепительной роскоши сновали холеные молодые люди с нафабренными бакенбардами, напоминающими плавники рыб… дамы полусвета — эти орхидеи из плоти и крови, таящие яд в своем сердце.
Золя был одет вполне прилично, если не считать его промокших ботинок. Он решил на первый же гонорар приобрести пару лаковых туфель и никогда впредь не попадать в такое дурацкое положение.
Разговор перескакивал с одной темы на другую.
— У Мериме была любовница испанка! Мне рассказал об этом Вьей-Кастель.
— Конечно, Баденге истерик! Это он унаследовал от маменьки.
— Шолль, в один прекрасный день вам придется переспать в Мазасе[23].
— Ну как, Кора Перл по-прежнему доступна?
— После конкурса бюстов — еще больше!
— Конкурса бюстов? — спросил Золя.
— Да, был такой конкурс для принца Уэльского. В нем участвовали Маргерита Белланже, Адель Куртуа, эта очаровательная дурочка, Анна Делион, известная идиотка, которая треплет языком, как торговка рыбой с Центрального рынка.
— И Баруччи, которая считает себя первой распутницей на свете!
— Не будем никого разочаровывать.
— Кора Перл все-таки одержала верх.
— И без всякого труда!
— Принц объявил: «Я несказанно доволен тем, что именно одна из моих соотечественниц оказалась победительницей, ибо часто говорят, что у нас в Англии нет таких женщин».
— А Кастильон? Неужели о ней забыли?
— Гортензия Шнейдер заставила себя уговаривать выступить в «Прекрасной Елене». С тех пор она полонила сердца монархов всего мира.
— Она стала слабостью принцев!
— А Паива отгрохала себе особняк!
— «Ки-пэ-и-ва!»[24] — алчная особа! Чувствуется, что в молодости ей многого не хватало.
— Чего не хватало?
— Вы знакомы с Гэфом? Как-то он поспорил, что Паива будет принадлежать ему даром. «За полчаса десять тысяч франков», — заявила она. И он пришел к ней с пачкой банковских билетов и бросил ее на кровать.
— Конечно, не Паиву, а пачку.
— Да помолчите же, Шолль, дайте закончить! «Сначала посчитайте», — говорит Гэф Паиве. «О, сейчас нет. А во время… это меня займет». Черта с два! Гэф красивый малый, и она считала медленно! «Но здесь же двенадцать тысяч, Гэф!» — говорит она. «Какая разница? Они же фальшивые!» Она здорово облаяла его, выплеснув на свет божий все портовые ругательства. Тогда он пробормотал: «Я восхищен, маркиза, что помог вам воскресить в памяти прекрасные воспоминания о днях вашей молодости!» Он собрал билеты, которые она бросила ему в лицо, и назавтра постарался довести до ее сведения, что… билеты были настоящие. Да… Золя, вот история, о которой вам стоило бы написать.
Ноги у Золя окоченели. Чертовы ботинки!
— Не беспокойтесь, сударь, — ответил Золя, — я ничего не забываю.
Огромный, раскрасневшийся Вильмессан казался довольным и всемогущим. Кафе кишело шпиками мсье Клода, и Вильмессан знал, что все его слова будут точно переданы префекту. При встрече это так позабавит обоих: «Позвольте, позвольте, — будет протестовать Вильмессан, — я никогда не говорил, что Наполеон был узурпатором, я мог назвать его авантюристом. А обозвать жуликом добряка Фулда! Как можно! В худшем случае канальей».
Директор газеты и полицейский, готовые при малейшем промахе перегрызть друг другу глотку, понимающе переглянутся.
Ну что ж, тогда и можно будет поразвлечься. А здесь такая же скучища, как в Компьене.
О нет! Для Золя этот вечер не пропал даром. Со всеми этими наглыми красотками, торгующими своими прелестями, танцующими шайю, с этими великолепными шлюхами, выставляющими напоказ свои пороки, приперчивающими свое опасное очарование самым едким цинизмом, бросающими вызов пуританскому обществу, которое их ни во что не ставит, со всеми этими дамами ордена дьявола Золя сведет счеты на страницах своих романов.
Новый павильон Бальтара сверкал огнями. Хорошо одетые мужчины в блестящих цилиндрах проходили мимо, вынуждая сторониться тех, кто вносил свежую рыбу, овощи, фрукты и мясо. Золя глотал слюну. Дразнили запахи. Ноздри его раздувались. Надо будет написать что-нибудь об этом ночном урчании в чреве Парижа. Да, да, написать обо всем этом! А почему бы и нет? Создать монументальный роман, показать всех этих людей, от могучих в огромных шапках блузников, похожих на тени, вырвавшиеся из старинного Дворца чудес[25], до прекрасной еврейки, вытащенной из варшавского гетто и спавшей с императором!
В мясной павильон принесли двенадцать выпотрошенных кабаньих туш, покрытых серой щетиной, которая еще больше подчеркивала жемчужную белизну сала. Какая-то девица замерла от восхищения, увидев такую гору мяса. Рядом с ней стоял мясник с выпуклым лбом, раздувающимися ноздрями, в длинном фартуке, покрытом красными, желтыми, розовыми пятнами. Он сжимал в руках тесак.
— Мясо, мясо, мясо, — выдохнул Золя.
Сладковатый запах преследовал его. Он пробормотал:
— Вот что следовало бы изобразить!
— Изобразить?
— Я хочу сказать… Разве это уже не готовая картина, которая была бы более человечна, чем все их чахлые картины?.. И новое, да, новое…
— Вы любите новое! — воскликнул Вильмессан. — Я тоже. Вы разбираетесь в новой живописи?
— Я знаком со всеми известными молодыми художниками.
— Мне рассказывали о Мане. Шут… Забавно было бы видеть в Салоне полотна, отобранные вами…
— Мои друзья смеются над Салоном. О господин Вильмессан, доверьте мне Салон! Никто не знает, что происходит и…
— Все знают, и все молчат. Впрочем, это стоящая мысль, мой милый.
И с присущим ему фальстафовским остроумием бросил:
— Да знаете ли вы, несчастные тупицы, что вскоре сделает с Салоном этот малый, похожий на школьного надзирателя, выгнанного за распутство… Вы думаете, что он слеп как крот! Так вот! Этот слепой вам утрет нос! Я ему доверяю Салон. Сомневаетесь? А я вот хочу платить слепому критику живописи! Да!
Побагровев, он с силой хлопнул себя по ляжке:
— Идем отметим это событие в кабачке «Роше-де-Канкаль». Остзейские устрицы там бесподобны.
И, повернувшись к девице, которую одолевали горькие думы, бросил:
— Идем с нами, замарашка. Хватит с меня светских баб!
Данный текст является ознакомительным фрагментом.